Удержать небо

– Завидуешь. Зависть опасна для здоровья. – Я отмахиваюсь от дыма, который лезет в глаза. – В прошлом тоже очень много людей умирало, не дожив даже до старости, потому что у них не было денег на медицинское обслуживание.

– Это не одно и то же. Медицинское обслуживание может позволить себе практически любой. Но теперь девяносто девять процентов беспомощно смотрят на один процент, который забрал себе все деньги и благодаря этому доживет до трехсот. Я не боюсь признаться, что завидую. Именно зависть делает общество справедливым. – Он наклоняется ко мне из-за стола. – Ты так уверен, что не завидуешь? Присоединяйся к нам.

От пристального взгляда Адрона меня пробирает дрожь. На мгновение мне кажется, что он видит меня насквозь. Да, я хочу стать одним из тех, кому он завидует. Я хочу генетически продлить свою жизнь.

На самом деле денег у меня не так уж много. Мне за тридцать, но я пока ничего не добился в жизни. И работаю до сих пор на весьма низовой должности. Зато в финансовом отделе. Масса возможностей для хищения средств. Много лет я готовился и планировал, и теперь все на мази. Осталось щелкнуть мышкой – и пять миллионов, которые нужны мне для генетического продления, поступят на мой секретный банковский счет. Оттуда они будут переведены на счет Центра генетического продления. Как-никак это моя специальность. Я установил в лабиринте финансовой системы многослойный камуфляж. Пропажа денег обнаружится самое раннее через полгода. После этого меня уволят с работы, отдадут под суд, который лишит меня всего, что имею, я буду страдать от неодобрительных взглядов бесчисленного множества людей…

Но к тому времени я получу возможность прожить триста лет.

И все же я продолжаю сомневаться.

Я тщательно изучил законы. Хищение наказывается штрафом в пять миллионов юаней и лишением свободы не более чем на двадцать лет. А через двадцать лет у меня все равно останется впереди двести с лишним лет полноценной жизни. Ну, и поскольку арифметика настолько проста, остается вопрос: неужели никто, кроме меня, не догадается провернуть подобное? Вообще-то для того чтобы попасть в число генетически продленных, можно пойти на любое преступление, за исключением тех, что караются смертной казнью. Итак, много ли таких, как я, – которые подготовились к этой процедуре, но все еще колеблются? Как подумаю об этом, хочется начать прямо сейчас, но в то же время непроизвольно содрогаюсь.

Главная причина моего колебания – Цзянь Цзянь. И она вовсе не связана с вопросом «зачем?». До встречи с Цзянь Цзянь я не верил, что в мире есть любовь. После встречи с нею я не верю, что в мире есть что-то, кроме любви. Если я оставлю ее, какой смысл будет жить хоть две тысячи лет? На одной чаше весов жизни лежат два с половиной столетия жизни, на другой – боль от расставания с Цзянь Цзянь. И они практически уравновешивают друг друга.

Начальник отдела созывает совещание. По выражению его лица я могу догадаться, что оно посвящено не планированию работы. Скорее речь пойдет о каком-то определенном человеке. Конечно же, шеф начинает с того, что сегодня хочет поговорить о недопустимом поведении некоторых сотрудников. Я не смотрю на Адрона, но знаю, что его ждут неприятности. Шеф, однако, называет другое имя.

– Лю Вэй, согласно достоверным источникам, вы записались в «IT-республику»?

Лю Вэй кивает с выражением несломленной решимости, какое было у Людовика XVI, идущего к гильотине.

– Это не имеет никакого отношения к работе. И вовсе незачем противопоставлять работу моим личным свободам.

Шеф сурово покачал головой и ткнул пальцем в его сторону.

– В мире найдется очень мало такого, что не было бы связано с работой. Не стоит переносить свои юношеские идеалы, уместные для студента колледжа, на рабочее место. Если страна может позволить во всеуслышание осуждать своего президента прямо на центральной улице, это называется демократией. А вот если все перестанут слушаться своих начальников, то страна определенно рухнет.

– Виртуальная нация вот-вот будет признана.

– Признана? Кем? Организацией Объединенных Наций? Или мировыми державами? Пустые фантазии!

Произнося последнюю фразу, шеф кривил душой. Территория, подвластная человечеству, разделена на две части. Одна часть – это континенты и острова планеты Земля. Другая часть – киберпространство. Эволюция последнего повторяет историю человечества, только идет в сто раз быстрее. Каменный век с его разобщенностью прошел в киберпространстве за несколько десятков лет, после чего сами собой возникли нации. Виртуальные нации формировались на двух основах. Первая – всевозможные системы электронных досок объявлений, собранные воедино. Вторая – массовые многопользовательские онлайн-игры. Виртуальные нации сходны устройством с традиционными – у них также имеются главы государств и законодательные органы. У них даже есть онлайн-вооруженные силы. А вот границы и гражданство у них определяются по-другому. Основными организующими принципами виртуальных наций являются убеждения, добродетели и профессии. Граждане каждой виртуальной нации разбросаны по всему миру. Виртуальные нации с общим населением более двух миллиардов человек создали виртуальную Организацию Объединенных Наций, сопоставимую с реальной. Это огромное политическое образование, которое пересекается с традиционными нациями.

IT-республика – это сверхдержава в виртуальном мире. Ее население, уже перевалившее за восемьдесят миллионов человек и продолжающее быстро расти, состоит в основном из IT-специалистов, а сама страна обладает огромным силовым потенциалом в противостоянии реальному миру и предъявляет к нему агрессивные политические требования. Я не знаю, какое гражданство у Лю Вэя. Говорят, что глава IT-республики – обычный сотрудник какой-то IT-компании. И наоборот, уже не одного главу реальной нации разоблачили как обычного гражданина нации виртуальной.

Шеф делает всем строгое предупреждение: никому не допустимо иметь второе гражданство. Он спокойно позволяет Лю Вэю пройти в кабинет президента и на этом заканчивает собрание. Но мы не успели встать с мест, как Чжэн Лили, которая, как всегда, слушала, не сводя глаз с экрана своего компьютера, издает оглушительный вопль. Случилось что-то ужасное. Все кидаются смотреть новости.

Я, даже не дойдя до стола, тоже прерываю обычную работу компьютера и переключаю его на новостной канал. Диктор программы новостей в ступоре. Он объявляет, что Организация Объединенных Наций проголосовала против резолюции 3617, то есть отвергла запрос IT-республики о дипломатическом признании, который перед этим поддержал Совет Безопасности. В ответ IT-республика объявила войну реальному миру и полчаса назад начала атаку на мировые финансовые системы.

Я смотрю на Лю Вэя. Похоже, это его тоже удивило.

Картинка меняется на изображение большого города с высоты птичьего полета: улицы с высокими зданиями и транспортные пробки на них. Люди по одному выскакивают из машин, цепочками высыпают из зданий и обнимаются. То, что нам показывают, похоже на последствия сильного землетрясения. В кадре появляется большой супермаркет. Толпа наплывает, как прилив. Обезумев, люди хватают банки и пакеты с едой. Стеллажи трясутся, шатаются и падают, увлекая соседние, как песчаные отмели, разбитые приливной волной…

– Что происходит? – спрашиваю я в ужасе.

– Ты все еще не понял?! – кричит Чжэн Лили. – Больше нет ни богатых, ни бедных. Все остались без гроша. Теперь только воруй или помирай с голоду!!!

Конечно, я понимаю, но не смею поверить, что кошмар сделался реальностью. Монеты и бумажные деньги перестали циркулировать три года назад. Даже для покупки пачки сигарет в киоске на уличном тротуаре требуется устройство для считывания карт. Что такое богатство в наш тотально информационный век? В конечном счете это не более чем цепочки импульсов и магнитных меток внутри компьютерной памяти. Что касается этого грандиозного офисного здания, то, если удалить электронные записи в соответствующих отделах, даже если компания имеет право собственности, никто того права не признает. Что такое деньги? Деньги ни хрена не стоят. Деньги – это всего лишь цепочка электромагнитных меток, даже мельче бактерий, и импульсов, которые могут бесследно исчезнуть в мгновение ока. Что касается IT-республики, то ее граждане – почти половина IT-работников в реальном мире. Так что технически стереть эти метки чрезвычайно просто.

Программисты, сетевые инженеры и администраторы баз данных из основного подразделения IT-республики. Они представляют собой новую инкарнацию промышленной армии XIX века в XXI веке с той лишь разницей, что физический труд с тех пор сменился умственным, который делается все изощреннее и сложнее. Они работают с кодом, расплывчатым, как густой туман, с невероятно сложным сетевым оборудованием и запутанным программным обеспечением. Подобно докерам двухсотлетней давности, они несут на своих спинах тяжелый груз. Они, как проститутки, спешат максимально использовать ночное время, чтобы вовремя выполнить свои задания.

Информационные технологии развиваются семимильными шагами. И у каждого, за исключением тех, кому посчастливилось подняться на руководящую должность, знания и навыки быстро устаревают. Свежеиспеченные айтишники сыплются из университетов, как голодные термиты. Стариков (они на самом деле вовсе не старые, в основном лет тридцати с небольшим) вытесняют на обочину, заменяют и бросают на произвол судьбы. Новичкам, однако, не стоит обольщаться насчет своего будущего. Подавляющее большинство из них не имеют никаких долгосрочных перспектив… Этот класс получил новое название: технологический пролетариат.

Не говорите, что мы ничем не владеем. Мы близки к тому, чтобы переформатировать мир! Интернационал в новой, извращенной, форме.

Мысль поражает меня, как молния. О, нет. Мои деньги, те, что еще не принадлежат мне, но купят мне более двухсот лет жизни, – неужели их тоже уничтожат? Но разве результат не будет таким же, если все переформатируют? Мои деньги, мое генетическое продление, мои мечты… У меня темнеет перед глазами. Я мечусь по офису, как обезглавленная курица.

Чжэн Лили разражается диким хохотом, и я останавливаюсь. Она продолжает хохотать, скрючившись, упершись руками в колени, совсем рядом со мной.

– С Днем дурака! Первое апреля! – говорит рассудительный Лю Вэй, бросая взгляд на сетевой коммутатор в углу офиса.

Офисная сеть не подключена к внешнему миру. Ноутбук Чжэн Лили стоит рядом с коммутатором, выступая в качестве сервера. Ах ты, сука! Должно быть, ей пришлось немало потрудиться, чтобы разыграть эту первоапрельскую шутку, прежде всего отыскать эпизоды из новостей и смонтировать их. Впрочем, сляпать эти кадры мог бы и любой из штатных специалистов, успешно прикидывающихся серьезными людьми, с помощью 3D-моделирования. Это не так уж трудно.

Вроде бы никому больше шутка Чжэн Лили не показалась чересчур дерзкой. Адрон снова смотрит на меня с тем же выражением, что и раньше: «Ой, да ладно! Если все сделать правильно, у них волосы дыбом встанут. Чего тут бояться?» Он указывает пальцем вверх, подразумевая высшее начальство.

Я покрываюсь холодным потом и снова задаюсь вопросом: неужели он и впрямь видит меня насквозь? Однако сильнее всего меня пугает не это.

Действительно ли переформатирование мира – просто безумный бред экстремистов IT-республики? Действительно ли то, что нам только что показали по телевизору, всего лишь первоапрельская шутка? Долго ли еще выдержит волосок, на котором висит меч?

И словно вспыхивает яркий свет, разгоняющий тьму. Мои сомнения исчезают. Я принимаю решение.

Я прошу Цзянь Цзянь встретиться со мной сегодня вечером. Когда я вижу ее на фоне моря городских уличных фонарей, мое ожесточенное сердце снова смягчается. Она кажется нежной, как пламя свечи, которое может погаснуть от малейшего дуновения ветерка. Нет, я не в состоянии причинить ей боль! Когда она подходит ближе и я вижу ее глаза, чаша весов в моем сердце уже полностью склонилась в другую сторону. Зачем мне вообще эти двести с лишним лет – без нее? И разве можно верить банальной фразе, что, дескать, время лечит все раны? Будущее вполне может оказаться просто двумя столетиями непрерывного страдания. Меня, в сущности, чрезвычайно эгоистичного человека, любовь возносит на поднебесные высоты.

Однако Цзянь Цзянь заговаривает первой. Неожиданно я слышу от нее именно то, что приготовился ей сказать, слово в слово:

– Знаешь, я давно уже собиралась сказать тебе, но никак не могла решиться. Я думаю, нам следует расстаться.

– Почему? – спрашиваю я, совершенно ошарашенный.

– Пройдет много времени, а я все еще буду молода. А ты постареешь.

Я долго не могу понять, что же она имеет в виду. Но потом до меня доходит, что на самом деле означало выражение ее лица, разбившее мне сердце. Я-то было решил, что она видит меня насквозь или догадывается, что я собираюсь сделать. Меня раздирает смех. Сначала я сдерживаюсь, но он все же прорывается, и я уже хохочу в голос, запрокинув голову. Какой же я идиот! Я совершенно не думал о том, в какую эпоху мы живем и какие соблазны она раскрывает перед нами. Отсмеявшись, я чувствую облегчение. Даже тело ничего не весит, и меня может унести ветерком. И при этом я искренне рад за Цзянь Цзянь.

– Откуда у тебя столько денег? – спрашиваю я.

– Мне только-только одной хватит, – чуть слышно отвечает она и отводит глаза от моего взгляда.

– Я понимаю. Да это и неважно. Я имею в виду, что ведь и для одной тоже обойдется очень дорого.

– Папа немного подкинул. Ста лет вполне достаточно. Я и сама немного сэкономила. К тому времени должны набежать большие проценты.

Я ошибся в своих предположениях. Она не генетическое продление затеяла. Она хочет залечь в спячку. Так называют в просторечии гибернацию – еще одно из достижений биологии, недавно пущенное в коммерческий оборот. При температуре около пятидесяти градусов ниже нуля специальные химические препараты и система искусственного кровообращения снижают метаболизм до одного процента от нормы. Тот, кто впадает в спячку на сто лет, состарится только на один год.

– Жизнь слишком утомительна и скучна. Я просто хочу сбежать, – говорит Цзянь Цзянь.

– Но удастся ли тебе снова сбежать через сто лет? К тому времени все твои научные заслуги будут никому не нужны. Придется приспосабливаться к совершенно новому обществу. Как ты думаешь – справишься?

– Со временем все меняется к лучшему. Если уж мне не удастся сразу снова впасть в спячку, можно будет заняться генетическим продлением жизни. К тому времени цены на него должны стать общедоступными.

На этом наш разговор с Цзянь Цзянь завершается, и мы расходимся в разные стороны. Возможно, через сто лет мы сможем встретиться снова, но я ничего ей не обещал. К тому времени она будет такой же, как сейчас, ну а мне будет уже более ста тридцати лет, и я неизбежно изменюсь.

С ее уходом мои колебания заканчиваются. Я достаю мобильный телефон, вхожу в систему онлайн-банкинга и немедленно перевожу пять миллионов на банковский счет Центра генетического продления. Время уже близится к полуночи, но, несмотря на поздний час, мне сразу же звонит директор Центра. Он говорит, что процедуры по улучшению моих генов могут начаться завтра. Если все пойдет благополучно, все закончится через неделю. Он по собственной инициативе подтверждает обязательство Центра хранить тайну. Когда все это только начиналось, личности новоявленных долгожителей не скрывали, и уже трое из них убиты.

– Вы не раскаетесь в своем решении, – говорит директор. – Ведь вы же получите не только два с лишним столетия жизни, но, может быть, и целую вечность.

Я понимаю, что он имеет в виду. Кто знает, какие технологии могут появиться через два века? Возможно, к тому времени научатся копировать сознание и память, создавать постоянные резервные копии, которые можно будет при желании вложить в новое тело. Возможно, мы научимся и вовсе обходиться без тел. Наши сознания будут, как боги, перемещаться по сети и познавать мир и Вселенную через бесчисленные сенсоры. Это действительно вечная жизнь.

Директор продолжает:

– Поистине, имея время, имеешь все. Будь у обезьяны достаточно времени, она, произвольно нажимающая клавиши пишущей машинки, сможет напечатать полное собрание сочинений Шекспира. И как раз временем вы располагаете.

– Я? Не мы?

– Я не проходил генетического продления.

– Почему?

Следует продолжительная пауза, потом он говорит:

– Мир меняется слишком быстро. Слишком много возможностей, слишком много соблазнов, слишком много желаний, слишком много опасностей. У меня голова идет кругом при мыслях об этом. Когда все сказано и сделано, ты все тот же, каким был. Но не волнуйтесь. – И он слово в слово повторяет то, что недавно сказала Цзянь Цзянь: – Со временем все меняется к лучшему.

Сейчас я сижу в своей тесной квартирке и делаю запись в дневнике. Никогда прежде я не вел дневников. Но теперь я буду вести, потому что необходимо что-то оставить после себя. Время тоже позволяет любому лишиться всего, что имел. Я знаю. Я – не просто долгожитель. Тот человек, которым я стану через два века, наверняка будет совсем чужим. На самом деле, если хорошенько подумать, то, что я представлял себе сначала, очень сомнительно. Союз моего тела, памяти и сознания постоянно меняется. Я до расставания с Цзянь Цзянь, я до того как заплатил украденные деньги, я до разговора с директором, даже тот я, что был перед тем как напечатал «даже», – все они уже разные люди. И от осознания этого мне становится легче.

Но я должен что-то оставить после себя.

В темном небе за окном предрассветные звезды источают свой последний бледный свет. В городе, залитом ярким морем уличных фонарей, звезды кажутся тусклыми. Я могу просто сделать вид, будто не замечаю их. Однако они являются символом вечности. Нынче ночью я не имею понятия о том, сколько существует таких, как я, сколько людей насчитывается в новом поколении, отправляющемся в путешествие. Хорошо ли, плохо ли, но мы будем первым поколением, которое по-настоящему прикоснется к вечности.