Имелись в баре и столики – тоже висящие в воздухе, как и подобия стульев без ножек вокруг них. Тимон прикинул, что такая особенность местной мебели должна очень нравиться уборщикам – удобно мыть полы, ничего не сдвигая. Впрочем, он вспомнил – или подсмотрел ненароком мысли Тимура, – что убирают здесь не люди, а роботы, которые вряд ли чему-нибудь радуются. Но все равно антиграв-технология ему нравилась все больше и больше. Что касается мебели – не только удобно, но и стильно.
Поскольку была лишь середина дня, расслаблялись в баре не так уж много людей. Оттого сразу бросалась в глаза группа из десяти человек за двумя сдвинутыми впритык столиками. Перед большинством из них стояли пивные кружки – почти все уже наполовину пустые, – но четверо пили не пиво: возле троих стояли невысокие ребристые стаканы, а еще у одного, одетого в нечто темно-синее с золотыми вставками, отдаленно напоминающее форменный китель, была в руках рюмка, которую он как раз и опустошил. Этот человек, лет сорока на вид, был русоволосым, с приятным интеллигентным лицом и широкими плечами, одно из которых поднималось чуть выше другого.
– Как же мы порешим? – поставив пустую рюмку, спросил он неожиданно сильным и хриплым голосом, совсем не подходящим к его внешности. – Вас восемь, а заказчиков, включая моего, трое. Лерон Сапов, мой старпом, – кивнул он на сидевшего справа темноволосого мужчину в похожем кителе, – представляет двух других, что также дожидаются вас на Эстере. Они дали ему полномочия подписать с вами контракт, как и мне – третий заказчик. Но получается так, что у одного из них будет три новичка, а у другого – лишь два, ведь своего-то я, понятно, обижать не стану. И ладно бы вас было восемь десятков – одним больше, одним меньше, не критично, – но вас, пурга хренучая, всего лишь восемь, и кому-то из тех двоих не понравится, что его обделили. «А с хрена ли, – скажет, – меньше именно у меня?» Получится некрасиво, люди могут поссориться, а то и форштевни друг другу отрихтовать.
– Возьми своему четырех, – сказал кто-то, – а двум другим по два, вот и все дела.
– Но тогда эти двое окрысятся на него, а то и вообще я окажусь виноватым, что ему больше других нахапал.
– Жребий, Пират Димитович, – посмотрел на капитана старпом. – Я вижу только такой выход. Три – три – два. И – кому повезет.
– Пурга хренучая! – вдарил кулаком по столику Котомаров. – Дожили! Жребий!.. Скоро гадать начнем! Почему никто не хочет лететь на Эстер, а, Лерон Таминович? Ведь такие деньги им платят – сам бы пошел, да на одном месте долго сидеть не могу… Эй, бармен, еще водки!
– Я хочу! – шагнул к сдвоенному столику Тим.
– Чего ты хочешь? Водки? – посмотрел на него исподлобья капитан. Плечи его еще сильнее скособочились.
– Если угостишь, можно и водки. А вообще я хочу лететь на Эстер, бабло рубить.
– Кого?.. – поперхнулся темно-медового цвета напитком старпом.
– Бабл… Э-ээ… Деревья. Пилить, рубить, все что нужно.
– Бар-ррмен!!! – зарычал Пират. – Две водки!
Тимону стало и страшно, и в то же время любопытно. Страх был вполне объясним, он впитался в сознание почти на уровне рефлексов: выпьешь – умрешь. Однако его нынешнему сердцу спиртное ничем не грозило, так что и бояться было нечего. А любопытно было тоже понятно почему: все новое и неизведанное всегда вызывает любопытство.
Разумеется, Тимур подслушал его мысли и чувства.
«Не бойся, – подбодрил он. – Я много не буду, сам не люблю. Для дела нужно, сам видишь. Тебе еще, может, понравится».
Тимофею не понравилось. Горько, обжигающе, тошнотворно… До ужаса отвратительно! И вот эту гадость люди сознательно, по собственному желанию пьют, да еще и платят за это?!.. Что-то тут было не то… Какой-то подвох. Если бы не странное тепло, возникшее в животе и поднявшееся к самому мозгу, можно бы было об этом подумать… А так – нет, не хочется, ведь и так хорошо. Мило, уютненько. И люди вокруг такие милые! Славные, добрые. Оказывается, в будущем так много добрых людей!.. Нет! Они все тут добрые. Все-все! Даже Тимур…
«Тимур! Ты хороший. Правда. А я?..»
«А ты – заткнись! – огрызнулся «хороший» Тимур. – Что, от одной рюмки поплыл? Не мешай мне, понял?»
«Я никуда не поплыл, я здесь, с тобой! Я не буду тебе мешать! Я помогать буду».
«Ты поможешь мне, если заткнешься!» – от мысленного вопля Тимура у Тимона даже закружилась голова. Которой у него, по сути, не было. Эта мысль показалась ему забавной, и он захихикал. Как оказалось, вслух.
– Что тебя насмешило? – насупил брови Пират Котомаров.
– Это я от радости, – сказал Тимур, пригрозив Тимофею сильными психотропными средствами, если тот не уймется. – Я только сегодня увидел объяву; думал, что опоздал.
– И опоздал бы. Завтра крайний срок регистрации новых членов экипажа. Послезавтра уже летим.
– Так ты берешь меня?
Капитан окинул Тима внимательным взглядом и сказал:
– А сам как думаешь? Слышал ведь, о чем мы тут говорили.
– Слышал. И понял, что людей ты набрал мало…
– Людей всегда мало, – перебил его Котомаров и кивнул на свободный парящий в воздухе стул: – Садись, оботрем детали.
Тим сел.
– Как зовут? – спросил капитан. – Не по ид-чипу, а так – как привык, чтобы звали? Я вот по чипу Пират, но тебе так меня звать не надо. Обращайся по рангу: капитан. Можно просто кэп.
– Я Тиму… Тим. Просто Тим.
– Еще водки, Тим? Угощаю.
– Мне бы пива, – сказал Тимур, и когда Пират сделал заказ, спросил: – Ты сказал о новых членах экипажа. Разве мы экипаж?
– Ну, ты, положим, еще даже и не «мы», – хмыкнул капитан. – Хотя выделываться не стану: да, лишний чел для Эстера никогда не лишний, пусть каламбур и не ахти какой. К тому же, слышал сам, у нас число работников на трое не делится, а с тобой – в самый раз. А что до экипажа, так ведь на грузачах пассажиров не бывает, нарушение это. Вот и оформляю вас всякой пургой хренучей. Палубной командой, подай-принеси. Ну, если у кого реальный опыт в чем полезном имеется, то можно и по специальности оформить. Ты вот кто?.. Не, мне по хрену, кто ты по чипу, пусть он у тебя и вовсе левый. Ты скажи, что ты на самом деле умеешь?
– Я умею прыгать с парашютом! – радостно завопил вдруг Тимон, и это получилось у него сделать вслух.
– Что?.. – нахмурился Котомаров. – Это прикол? Шутить бы тебе, Тим, пока рановато.
– Это я так… – начал оправдываться Тимур, мысленно обматерив напарника. – Просто я на космолетчика учился… Нет, я ничего не умею, но готов на любую работу!
– На космолетчика?.. – смерил его подозрительным взглядом капитан. – А почему не доучился? Мне-то как бы и без разницы, но из училища сами уходят, если космос тебя не принял, или ты его. Но тогда бы ты сейчас туда и не рвался. А выгоняют из космолетного, или если нарушил что-то конкретно, но это мне похрен, или по здоровью. Только ведь ты, вроде, здоровым кажешься. Вот разве что у тебя проблемы с головой, тогда, парень…
– У меня были с сердцем проблемы! – закричал во весь голос Тимон. – А с головой все хорошо. У-уу! Одна голова хорошо, а две лучше, знаете ли. И с сердцем уже хорошо… Как в той песне: вместо сердца – пламенный мотор!..
– Водки!!! – схватившись за голову, закричал Тимур. – Дайте мне водки!!! Скорее!!! И много!
Тимон и так-то растерял все свои мысли – они прыгали по его сознанию, будто кузнечики, – а тут и вовсе потерялся: какая водка, зачем? Или это Тимур от радости, что он, Тимофей, так хорошо все объяснил Пирату… Как его там?.. Димит… Динамит… Динамитовичу. О! А вот и водка! Сам бармен принес, уважает. Какой большой стакан… Ух, как в него вцепился Тимур! Звездец! Он не алкоголик, случайно?.. Погоди! А тост?!..
И, прежде чем Тимур успел поднести ко рту водку, Тимон выпалил:
– За тебя, Динамитыч! Хороший ты мужик, добрый.
Обжигая, водка хлынула в горло. Тим едва не захлебнулся и закашлялся. А потом под грязные ругательства напарника Тимофей улетел в темное, уютное ничто.
Просыпался он, а точнее, выныривал из темноты забытья, раза три-четыре. Но ему было при этом так плохо, окружающий мир так больно и грубо на него давил, что Тимон опять спешил погрузиться в спасительную темноту. Он даже не успевал толком разобрать, где именно при этом находится; сначала было что-то похожее на большой светлый зал со множеством парящих в воздухе столов, за которыми сидели люди, потом вообще полумрак, в котором ничего толком не видно, затем что-то похожее на купе поезда…
Когда он очнулся в очередной раз, снова увидел все то же «купе». Две полки одна напротив другой, столик, большая овальная дверь, по обе стороны от которой, между нею и полками, тоже дверцы, но меньше размером, взрослому человеку не протиснуться. А вот окна в «купе» не было, напротив двери – лишь гладкая стена, сделанная будто из белого матового стекла. Что еще удивительно – полки и столик не парили в воздухе, а жестко крепились к стенам. На одной из этих полок Тим сейчас и сидел.
И в этот раз Тимофей чувствовал себя лучше. Реальность по-прежнему навевала странную беспричинную тоску, но уже не давила болезненным грузом. А потом он услышал обращенные к себе мысли Тимура. Очень некрасивые мысли, самая добрая из которых была следующей:
«На кой шакс ты очухался, дебил?! Я так надеялся, что ты навсегда окочуришься!»
Когда поток ругательств, угроз, сравнений и сожалений иссяк, Тимон мысленно сказал:
«Привет! Я тоже по тебе не особо скучал. Но ты хоть объясни, что я сделал-то? Я почему-то ничего не помню после того, как мы выпили водки, и капитан стал спрашивать, что мы умеем делать».
«Сейчас вспомнишь! Сейчас я буду вспоминать, а ты смотри! И если от всей этой срани, что ты натворил, сгоришь со стыда и исчезнешь, то я буду только рад. Но ведь ты не исчезнешь, ты меня и дальше станешь позорить и мутью своей доставать! Мы из-за тебя, идиота, чуть было такой работы не лишились!»
«Погоди-погоди!.. Чуть не лишились?.. То есть нас все-таки взяли? А когда мы летим?»
«Мы уже летим, придурище!»
«Что?! А почему… А как же?!..» – Тимон ощутил такую дикую панику, что едва снова не нырнул в забытье, но окрик Тимура его немного встряхнул:
«А потому! А так же! Потому что кое-кто сумел кое-как выкрутиться из того шакса, что ты наворотил! Смотри! Внимательно смотри и не вякай!»
И Тимур стал вспоминать. А Тимон с нарастающим ужасом слушал то, что в этих воспоминаниях говорил Пирату Котомарову Тим. А если точнее, то не Тим, а именно он, Тимофей. Это и в самом деле был настоящий позор. Такое стыдобище, от которого и впрямь захотелось сгореть. Звездец!
Огромной удачей было то, что Тимур догадался, в чем его единственное спасение. В водке! Если от одной только рюмки Тимона развезло в хлам, решил он, то уж от стакана должно совсем вырубить. Так и получилось. Водка чуть было не сорвала их затею, и она же в итоге их выручила. А еще Тимур понял, что пьяный Тимон может болтать вслух вообще без напряга. Что собственно едва и не стало причиной глобального краха. Ведь едва Тимофей тогда вырубился, как побагровевший от ярости Котомаров процедил сквозь зубы:
– Как ты меня назвал?.. А ну, уматывай отсюда, недошлепыш!
– Я… Прости, я не хотел… – лихорадочно стал придумывать оправдание Тимур. Оно не придумывалось, выпитое и на его умственные способности подействовало не лучшим образом. Столько водки разом он еще никогда не пил.
– Пурга хренучая! – зарычал капитан. – Он не хотел! Тебя что, кто-то заставил, да?! Уматывай, пока я добрый!
– Между прочим, он тебя добрым и назвал, – засмеялся вдруг старпом Сапов. – А ты набросился на парня!
– Добрым?!.. – рыкнул Котомаров.
– Ну да. Хороший ты, говорит, и добрый.
– Добрый… – повторил капитан, и тоже вдруг зычно, во все горло заржал.
Его смех оказался заразительным, скоро хохотали уже все собравшиеся за двумя этими столиками. Посмеялся за компанию и Тимур, хотя ему было совсем не смешно.
А потом, успокоившись, Пират Котомаров недовольно, но уже не так рассерженно буркнул, отвечая вроде бы Лерону Сапову, но глядя при этом на Тима:
– Он меня еще и по-другому назвал. Динамитычем. А так меня называть нельзя никому. Так мне только один человек мог сказать… А еще – мне не нравится, что творится в голове у этого недоделанного космолетчика. Что он там плел? Одна голова хорошо, а две лучше… Сердце больное, мотор вместо него…
– Разреши, я объясню! – спрыгнул со стула и вытянулся в струнку Тимур. И заметил, как старпом коротко кивнул капитану.
– Ну попробуй, – проворчал Котомаров. – Только ты уж очень постарайся. Пока что дверь для тебя только на выход открыта.
А Тимур почувствовал вдруг вдохновение. И вспомнил еще услышанное где-то правило: лучшая ложь получается из правды. То есть если хочешь соврать так, чтобы тебе поверили, ври как можно меньше, опираясь при этом на то, что было в действительности. Так и получается достовернее, и у самого потом меньше шансов запутаться.
Вот он и сказал:
– У меня на самом деле было больное сердце. Я поступал в училище с левой медузой, очень уж хотел летать. И все бы ладно, блокаторы выручали, а тут вдруг придумали новый зачет – прыжки с парашютом…
– Это после Ника Хорота на Аргуне, – негромко сказал капитану старпом.
– Да, уж, не повезло Нику, – отозвался тот и глянул на Тимура: – А ты чего замолк? Продолжай.
– Вот этот зачет… этот прыжок с парашютом мое сердце и угробил. Очнулся уже после операции – поставили искусственное. Потому и назвал его мотором. А почему я несвязно говорил, так это, наверное, после гипномодуля так водка подействовала. После этого неделю ничего принимать нельзя, а я забыл.
Это и было главной ложью в рассказе Тимура, но он понадеялся, что капитан со старпомом не знают, что никаких ограничений после гипнотического наркоза нет, слишком уж специфическая информация. Они и не знали.
– А после стакана как же ты тогда очухался? – приподнял одну бровь Пират Котомаров.
– Испугался, – совсем уже практически честно ответил Тимур. – Страх, наверное, мозги на место и поставил.
– Да, кстати, а что там насчет двух голов?
– Так я это про то, что под твоим командованием хочу быть. Что с твоей головой куда лучше, чем с одной моей.
– Недолго тебе с моей быть, – буркнул Котомаров. – На Эстере другая голова тобой будет командовать.
– Так ты меня берешь?!
– Завтра явишься на регистрацию. А сейчас иди отоспись как следует, недолеченный.
Глава четвертая
«Увидев» все воспоминания Тимура, Тимону стало совсем плохо. Он бы с удовольствием попросил остановить звездолет – и вышел. Вот только ни то, ни другое осуществить было невозможно. Особенно выйти.
Что касается космического грузовика, так он, напротив, собрался не останавливаться, а осуществлять самый важный этап полета – гиперныр. Этот термин уже не раз прозвучал в голове Тима, «озвученный» разумеется, Тимуром, и Тимофей примерно представлял, что это такое. Гиперныр – это прыжок через гиперпространство, а поскольку происходит он сквозь межпространственные тоннели, так называемые «кротовые норы», то приходится в них как бы нырять, отсюда и «гиперныр» или просто «нырок». Про все это Тимону интересно было бы узнать и подробней, но тут как раз белая матовая стена в их «купе» стала черной, а затем превратилась в окно. Так по крайней мере показалось Тимону, поскольку сидящий за этим окном старпом Сапов был настолько реален, что даже мысли о том, что это все-таки изображение, возникли не сразу. Да и то это были мысли Тимура.
А Лерон Сапов между тем произнес ровным будничным тоном:
– Экипажу «Авы» приготовиться ко входу в межпространственный тоннель. Всем занять свои места, принять горизонтальное положение и пристегнуться. Нырок состоится через пять минут. Повторяю… «Ава» подходит к МП-тоннелю. Экипажу лечь на свои места и пристегнуться. Кратковременный сигнал будет подан за две минуты до входа. Постоянная сигнализация включится за минуту и будет звучать до начала нырка.
Тимур принимать горизонтальное положение не торопился. Три минуты пролетели быстро, завыла сирена, замигало освещение. Это длилось секунд пять, но по нервам ударило хлестко. Тимофей начал нервничать. Когда в поле зрения попадала вторая, свободная полка, его так подспудно и порывало ринуться к ней, лечь, пристегнуться… Как все-таки вбилось в его сознание: если тебе говорят, что можно… в данном случае, что нужно делать – то будь добр это и сделать. Понятно, не кто угодно говорит, а кому положено. Сейчас это старпом Сапов…
«А раньше – папасов!..» – хмыкнул все, разумеется, слышавший Тимур.
«Да, и что? Сейчас-то ни твоего, ни тем более моего тут нет, перед кем ты выделываешься? Передо мной? Решил назло мне угробиться? Звездец, как ты крут!»
«Слушай ты, пьяница-любитель, наверное я побольше твоего знаю, как нужно вести себя во время гиперныра? Или ты меня поучишь? А то меня ведь исключили, не успел доучиться».
«Да пошел ты! Сдохнем – я даже рад буду от тебя избавиться. Делай, что…»
И тут снова завыла сирена. И выла, не замолкая. Свет же, мигнув несколько раз, стал вдруг тревожно-багровым.
Тимур неспешно лег на полку, нажал что-то под ней, и тело тут же зафиксировали выдвинувшиеся из стены похожие на широкие ремни упругие пластины. Через пару секунд сирены затихли, а свет погас полностью. И Тимон мог бы поклясться, что он куда-то падает – ощущение было точно таким, как при злополучном парашютном прыжке, только не обдувал лицо ветер. Собственно, ветра тут быть не могло, потому что пропал и воздух. Пропало абсолютно все, включая самого Тимофея, то есть теперь уже Тима.
Ощущение небытия было жутким – главным образом потому, что оно не являлось провалом, полной отключкой, как при глубоком обмороке, а воспринималось какой-то частью сознания, искореженного, вывернутого наизнанку, но все-таки продолжающего действовать. Если то же самое творится и после смерти, то это и есть настоящий ад. Именно так подумал Тимон, но уже потом, когда вернулся из этого псевдонебытия. А еще с ужасом осознал, что ему ведь еще придется испытать подобное. Как минимум раз, если они не планируют осесть на Эстере навсегда.
«Кто-то совсем недавно соглашался лишь на год», – хмыкнул Тимур.
«А тебе самому, что, понравился этот нырок?» – огрызнулся Тимон.
«При чем здесь понравился или нет? Обычный гиперныр. Это часть работы космолетчика».
«Я не космолетчик!» – напомнил Тимофей.
«Если летаешь в космосе, то уже как бы он, – вновь усмехнулся Тимур. – Хотя, конечно, космолетчиками называют тех, кто управляет кораблями. Ты просто космолетун».
«Мне от этого не легче, – буркнул Тимон. – Хорошо хоть, что это летание такое недолгое. Когда посадка? Почему экран опять выключен? Показали бы то, что снаружи! Мне ведь интересно на эту планету из космоса глянуть. Первый раз все-таки».
«На какую планету?» – искренне, определенно без подколок, удивился Тимур.
Да и сложно, а точнее, бесполезно подкалывать того, кто читает твои мысли как свои собственные. Что Тимофей уже, в общем-то, и сделал. Даже не прочитал, а ощутил эти мысли именно своими – гиперныр, похоже, поспособствовал еще более тесному слиянию двух сознаний в одно.
Поэтому и отвечать на вопрос он не стал. И ему уже было понятно, что будь обзорный экран включен, смотреть, кроме как на бесчисленную россыпь немигающих звезд, было бы не на что. Потому что лететь до Эстера нужно было еще неделю. На обычных уядах – ударно-ядерных двигателях, – которые развивали скорость лишь в одну десятую от световой. Ничего более быстрого пока не изобрели. И если бы не пресловутые «кротовые норы», которые помимо официального термина «МП-тоннели», космолетчики называли просто «норками», а то и «дырками», даже до самой ближайшей звезды, Проксимы Центавра, на таких движках пришлось бы тащиться больше сорока лет. А уж до Эстера… Разве что в анабиозе. Но какому заказчику понравится, если отправленный за лесом грузовик вернется лишь через тысячу лет? Самому тоже, что ли, в анабиоз ложиться?
И раз уж так получилось, что свободного времени у них образовалось вагон (который пришлось представить, чтобы напарник понял, что это такое), Тимофей попросил Тимура хотя бы в общих чертах ввести его в курс современных космических дел.
«Мне особой научной зауми, что вы проходили в училище, не надо, – сказал он. – Мне бы в пределах научно-популярной книжки для чайников». (Тут же пришлось представлять книжку и чайник, который, кстати, вызвал у Тимура живой интерес.)
Рассказанное, а больше «показанное», представляло примерно следующее…
Теоретически о существовании «кротовых нор» предполагали давно, даже Тимон что-то такое слышал краем уха. Но их реальные поиски в космосе начали проводить лишь в семидесятых годах двадцать первого века, и только в самом его конце они увенчались успехом. Примерно в четверти светового года от пояса Койпера обнаружилась одна такая «дырка» в пространстве. Собственно, как раз ее, самую первую, нашли совершенно случайно – один из кораблей попросту провалился в такую «нору». Выходила она аж на другом краю нашей Галактики, возле безымянного красного карлика. К огромной удаче, космолетчикам хватило выдержки не запаниковать, а быстро развернуть корабль. Еще им удивительно повезло не промахнуться мимо «дырки» с той стороны туннеля – для тогдашних бортовых приборов и для человеческого зрения она была совершенно невидимой.
А вот уже после этого «кротовые норы» стали находить все чаще и чаще. И если поначалу для их обнаружения использовали уникумов – всего лишь пару десятков из сотни тысяч обследованных людей, – которые могли непонятным образом ощущать «дырки» так, будто они их непосредственно видели, то позднее, лишь в начале двадцать второго века, изобрели и специальное оборудование, способное улавливать специфическое излучение, исходящее от входов в МП-туннели. Лишь тогда стало возможным говорить о практической, транспортной роли «кротовых нор». Ведь чтобы попасть к какой-нибудь конкретной звезде, приходилось порой делать несколько «нырков», чтобы достичь цели, а общее расстояние в итоге превышало иногда в разы, а то и в десятки раз непосредственную длину отрезка «от точки А до точки Б». Обнаружение новых «кротовых нор» было делом исключительной важности, такие находки щедро вознаграждались, поэтому каждый межзвездный корабль, будь это специализированный разведчик МП-туннелей, пассажирский лайнер или простой грузовик вроде «Авы», был снабжен необходимым оборудованием.
«А сами проковыривать такие норы еще не научились?» – спросил заинтересованный Тимон.
«Вообще-то научились, – ответил Тимур. – Но тут есть большие проблемы. Во-первых, это очень дорого. Полет на "дыроколе", который сам "выгрызает" пространство до конечной цели, дороже путешествия на "дыролазе", что использует естественные МП-туннели, раз в сто. А может, и больше, мне не докладывали, знаю только по слухам. Но это бы еще ладно, наковыряли бы таких нор хотя бы по основным направлениям, и они бы быстро окупились. Только тут-то и есть главный шакс: самодельные МП-тоннели быстро затягиваются, корабль не всегда по такому и назад успевает вернуться – заново ковыряет. Поэтому "дыроколы" используют в крайних случаях, когда куда-то позарез надо, а "норы" туда, даже окольным путем, нет. Но это настолько специфично и даже секретно, что в обычном космолетном училище даже не изучают – лишь дают кратким ознакомительным курсом».
«А те МП-туннели, что уже есть, они постоянны? Не может так быть, что мы сейчас по такому сюда пролезли, а через год он затянется – и звездец нам, будем вечно на Эстере сидеть?»
«Были случаи, что затянулась пара нор, – неохотно ответил Тимур. – Но не сразу, не быстро, успели вывести всех, кто был по ту сторону. Еще три-четыре туннеля изменили направление, но не критично, за пару лет на уядах можно долететь».
«Лететь пару лет в жестянке по сплошной пустоте? Вот уж весело!»
«Всяко лучше, чем двадцать. Или двести, в надежде, что хотя бы косточки твои похоронят на родной Земле».
«В родной земле на родной Земле», – угрюмо добавил Тимофей.
«Вот-вот!»
«Интересно, а эти дырки как образовались? – спросил Тимон. – Может, их тоже кто-то проковырял, только с помощью более крутых технологий?» – Впрочем, благодаря памяти Тимура он уже знал, что такая гипотеза, действительно, существовала, вот только в исследованной части Вселенной так и не удалось еще встретить братьев по разуму. Даже следов деятельности иных цивилизаций пока еще не нашли. Если, конечно, «кротовые норы» как раз и не были теми следами.
Потом снова стал активным экран на стене. Только теперь на нем был сам капитан – Пират Димитович Котомаров. Тиму показалось, что смотрит кэп прямо ему в глаза. А еще Тим вдруг понял, что он действительно осознал себя именно Тимом, единой личностью, которая, впрочем, снова распалась на две отдельные, едва Котомаров заговорил.
– Значит, так, – сказал он. – Через десять минут всем собраться в кают-компании. Кто будет крайним – сам виноват».