Тайны Реннвинда. Сердце тьмы
Кровь.
Литры крови.
Ее здесь столько, что у меня жжет в горле.
Она повсюду. На полу, где к ней липнут подошвы школьных туфель, на моей одежде, руках и даже, кажется во рту. Я вся перемазалась кровью дхампири. Мои ладони темнеют от густой, липкой крови, склеившей пальцы.
Куда бы я ни ступила, она везде. Я вижу тело Асмунда, распростертое у моих ног, и знаю, в какой стороне от него лежит голова. Мне страшно даже поворачиваться в ту сторону. Этот взгляд… Один раз увидев, не забудешь никогда. Безжизненные выцветшие глаза, искривленный рот, губы, застывшие в немом крике.
– Асмунд… – Мой голос звучит так тонко, будто доносится откуда-то издалека.
Но тело неподвижно. А на голову я по-прежнему и смотреть боюсь.
– Асмунд, – зову я как в бреду.
Падаю на колени и начинаю захлебываться в рыданьях. Он сражался как воин, но доброта его души стала его погибелью. Асмунд хотел поговорить с ними и потому позволил себе обмануться. Стоило повернуться к ним спиной, и…
У меня перехватывает дыхание.
Я ползу на четвереньках к его голове, чтобы взять ее на колени и прикрыть ему веки. Так правильнее. Внутри меня словно что-то надламывается, когда я прижимаю его голову к груди и баюкаю, точно младенца. Глупо взывать к справедливости, но в этот момент я стискиваю зубы, чтобы не зарычать с досады: попадись мне Ингрид в этот момент, клянусь, стала бы рвать ее на части голыми руками.
Мне хочется кричать, но беспомощный вой гаснет, так и не вырвавшись из меня.
Лес.
Бескрайний, дикий, мрачный. Застывший в ожидании рассвета.
Я бреду вперед в темноте, касаясь ладонями шершавых стволов сосен, чтобы не споткнуться и не упасть. Ноги утопают в мягкой земле, устланной сухими ветвями, листьями и черным мхом. Солнце настигает горные вершины вдалеке, и его свет, словно горный цветок, распускается на острых пиках.
Я ускоряю шаг. Почти бегу.
Наконец, среди деревьев, словно ниоткуда начинают проявляться очертания низенькой деревянной хижины с выстланной сосновыми ветками старой крышей. Стены хижины потемнели от времени, а крошечные окна мутнее болотной воды. И, все же, я решаюсь подойти к одному из окон, чтобы заглянуть внутрь.
Стараюсь ступать тише, обхожу камни, дровяник, наклоняюсь, чтобы не задеть сухие растения, развешанные на веревке, натянутой вдоль одной из стен. И замираю, когда моя юбка шелестит вокруг ног, зацепившись за куст. Освободив ее от пут, прислоняюсь к стене и задерживаю дыхание. Мой слух улавливает низкие вибрации. Что это?
Я прислоняюсь ухом к стене и будто слышу голос. Плавный, мелодичный: он то нарастает, звеня, то стихает – словно говорящий переходит на шепот. Это мужчина. И у его речи есть ритм. Она словно песня.
Да, это песня! Йойк…
Я бросаюсь к окну, не боясь быть замеченной, приникаю лбом к стеклу и сквозь белесую завезу вижу двоих: обнаженную женщину, лежащую с закрытыми глазами на полу посередине комнаты и мужчину, сидящего на коленях подле нее и водящего чем-то вроде плоского камня по ее груди и плечам, испещренным глубокими ранами. Он сопровождает каждое свое движение новой строчкой странной песни и возносит взор к потолку, словно прося кого-то об исцелении этой несчастной.
Проходит мгновение прежде, чем у меня получается разглядеть ее обезображенное почти до неузнаваемости лицо и с ужасом понять, что это Ингрид.
И в этот же момент я со сдавленным выдохом просыпаюсь в собственной постели.
– Ингрид… – выдыхаю я.
И ее имя горит на моих устах.
Сажусь, пытаясь отдышаться, утираю пот со лба и вдруг ощущаю, как что горячее щекочет нос. Опускаю взгляд – кап! Капля крови падает на одеяло. Кап – еще одна стекает по губе и падает вниз, на белоснежную ткань, превращаясь в маленькое ассиметричное пятно.
– Проклятье! – Придавив нос пальцами, я встаю и бреду в ванную.
Плетусь почти наугад, так как перед глазами расплываются круги. Ноги еле держат, силы ко мне так и не вернулись. Да еще и сон, похоже, высосал их остатки.
После того, как мне удается остановить кровотечение, я принимаю душ. Долго сижу в ванной, поливая лицо водой и пытаясь собраться с мыслями. Затем выхожу, возвращаюсь в комнату и только в этот момент отмечаю, что погода за окном наладилась. Переодеваюсь, расчесываю мокрые волосы и спускаюсь вниз.
– Не зови мертвеца, если не хочешь, чтобы он пришел. – Этими словами встречает меня в кухне Анна.
Она вообще ложилась? На ней та же одежда, что и вчера, а в зубах зажата сигарета, от которой дым поднимается к потолку. Когда я сажусь за стол, она открывает форточку, затем ставит передо мной бутерброды и черный кофе, который выглядит таким густым и крепким, что кажется, будто ложка останется стоять в нем, если ее там оставить.
– И что это значит? – Спрашиваю я, разглядывая себя в отражении на поверхности напитка.
– Это кофе по старому цыганскому рецепту и бутерброды, которые я слепила из того, что нашла на кухне: подсохший хлеб, пришлось его подмолодить в тостере, пара вялых салатных листьев, кружочек томата, ветчина и какой-то соус из холодильника: не знаю какой, но пахнет не дурно.
– Нет, я не про это. – Поднимаю на нее взгляд. – Про мертвеца. Что значат ваши слова?
– А, это. – Она садится за стол. – Ты звала ночью Асмунда, не стоит этого больше делать. Мы похоронили его, как завещано, но ты же не хочешь, чтобы его не упокоенная душа вернулась к тебе в виде призрака?
– О… – Хмурюсь я. – Нет, не хочу. Просто мне снилось…
Я прикусываю губу, и Анна кивает, не требуя объяснять.
– Скорее хлебни кофе, дорогая. – Наклоняясь вперед, просит она.
И придвигает мне кружку ближе.
Я делаю глоток и начинаю кашлять.
– Что такое?
– Странный привкус. – Хрипло отвечаю я.
– Всего лишь пепел моей бабушки. – Отмахивается Анна.
– Вы подсыпали мне пепел в кофе?!
– Щепотку. – Видимо, эти слова должны меня успокоить. – Тебе нужны силы, Нея. Воскрешение не проходит даром, и ты как выжатый лимон. Гляди-ка. – Она достает из кармана брюк круглое зеркальце в пестрой тканой оправе. – У тебя глаза кровоточат.
Я беру его, заглядываю в отражение и с потрясением убеждаюсь в том, что она права. На моих веках дрожат кровавые слезы.
– Что это значит? – Спрашиваю, коснувшись капельки в уголке глаз и посмотрев на красноватую жидкость на пальце.
– Ты неумело расходуешь свой ресурс, большая нагрузка на организм.
– Я видела во сне Ингрид. – Признаюсь, переводя на нее взгляд.
– Серьезно?
– Раньше она все время ускользала, но сегодня я нашла хижину, в которой она прячется.
– Ее защита ослабла. – Заключает Анна, задумчиво подперев рукой подбородок.
– Наверное. – Киваю я, смахивая с глаз остатки кровавых слез. – У нее ужасные раны. Арвид пытается ее лечить, а она как будто без сознания.
– Поэтому ты смогла пройти через ее барьеры. Значит, Арвид с ней? В той хижине?
– Да.
– Ты сможешь найти ее?
– Она в лесу, но вряд ли… – Я задумываюсь на секунду. Разве что в следующем сне попробую.
– Возможно, хижина тоже под ведьминской защитой. Если ты смогла обойти заклинание, значит, Ингрид совсем плохо. Возможно, она между жизнью и смертью.
– Значит, я могла бы…
– Даже не думай! – Строго говорит Анна. – Посмотри на себя, тебе нужен отдых. Аура вся в дырах. – Она качает головой. – Если один из них прикончит тебя во сне, ты уже не вернешься в реальный мир, застрянешь навсегда в подсознании.
– Но когда Нея восстановится, она должна научиться управлять своими снами. – Вдруг раздается голос Сары. Мы поворачиваемся, она стоит в дверях: растрепанная, босая, в пижаме. – Теперь, когда кровь Кайи удерживает ее внутреннего демона, она могла бы применить способность хождения во снах на пользу общему делу. Думаю, это возможно. Нужно только потренироваться, разобраться во всем этом. – Теперь подруга поворачивается ко мне. – Будет здорово, если ты научишься контролировать эту фигню, Нея.
– Не знаю, получится ли. – Пожимаю плечами.
– Для этого тебе точно понадобятся силы. – Говорит Анна, придвигая ко мне бутерброды. – Ешь. – И встает, чтобы налить кофе дочери.
– Что-то слышно об Ульрике? – С надеждой спрашивает Сара, садясь за стол. – Мой телефон молчит.
– Пока тишина. – Отвечаю я.
– Выпей кофе. – Анна ставит перед ней чашку и тарелку с бутербродами. – И поешь.
– Опять бахнула туда бабулин прах? – Вздыхает Сара. – Уже чую по запаху.
– Твоя прабабка была бы только рада помочь тебе. – Хмыкает Анна.
– Знаешь, чему я рада? – Ворчливо отзывается Сара. – Тому, что кому-то из моих потомков тоже придется употреблять в пищу мой прах. Не одной мне страдать.
– А ты страдаешь? – Улыбается ее мать. – По-моему, вкусный кофе.
– Интересно, как себя идентифицируют духи моего рода? – Вдруг задумывается Сара. – Если бы я умерла и ожила, то кем бы обернулась?
– Бродячей собакой. – Без раздумий отвечает Анна. – А что? Мы кочевой народ.
– Мам! – Стонет Сара.
– А что? Точно тебе говорю. Не корги и не мопсом каким-нибудь, а блохастым бродячим псом. С бельмом на глазу, одноухим, хромым… Ой!
– Мама…
У меня не получается удержаться от смеха. Их перепалки всегда меня веселят.
Глава 5
– Садись уже за стол. – Приглашает свою дочь Анна.
– Сейчас, только сначала покажу кое-что своей подруге. – Отвечает Сара и машет мне рукой, увлекая за собой в коридор.
– Ты про охранника в саду? – Усмехается цыганка.
– Ага!
– Охранника? – Не понимаю я. – О чем это вы?
– Ты его правда не видела?
– Кого?
– Идем уже! – Зовет Сара нетерпеливо.
Не дожидаясь от Анны разъяснений, я встаю из-за стола и спешу за подругой. В этой смешной белой ночной рубахе она похожа на привидение.
– Да погоди ты! – Дергаю ее за подол. – Куда мы идем?
– Не кричи, а то разбудишь хозяина леса. – Прыскает со смеху Сара.
Подкрадывается на цыпочках к двери, ведущей на веранду, где Ингрид успела оборудовать себе мастерскую, и приникает лицом к стеклянному окошечку в ней.
– Бьорн? – Шепчу я удивленно, тоже заглядывая в него.
– Хорошо, что не лег перед главным входом. – Тихо говорит Сара. – Представляешь лица соседей, обнаруживших утром на твоем крыльце вместо газеты сладко сопящего мишку размером с автомобиль?
– Когда он пришел?
– Ночью, уже после полуночи. Видимо, решил никого не будить и улегся в саду. Мама все равно всполошилась из-за шума, уже собиралась поднять тревогу, как поняла, что знает ночного визитера.
– Она не открыла ему дверь?
– Он сам пожелал остаться за ней.
– Это он ей сам сказал?
– Нет, она понимает по-медвежьи. – Язвит Сара. – Да не знаю я!
– А я ничего не слышала ночью.
– Ты сильно устала.
– Или мое сознание путешествовало, и я просто не способна была что-то слышать.
– Ты только посмотри, какой он милый. – Толкает она меня локтем. – У него когти длиной как мои пальцы.
– Да. Жуть. – С улыбкой говорю я.
– Не проси его почесать тебе спинку.
– Не буду.
– Как Бьорн вообще справляется? – Шепотом спрашивает Сара, она аккуратно поворачивает запорный механизм замка, чтобы Бьорн смог войти, когда проснется. – Я вижу, что у него уже лучше получается себя контролировать.
– Осталось научиться обращаться, когда он этого захочет, а не в моменты эмоциональных волнений.
– Значит, переживал за тебя вчера.
Я молчу, сглатывая тугой ком переживаний. Следующий вдох дается мне с большим трудом.
– Знаешь… – Осекаюсь на полуслове. Отхожу от двери и дожидаюсь, пока Сара не обернется ко мне. – Все очень не просто. Возможно, нам с ним следовало бы остаться друзьями.
У меня перехватывает горло. Неужели, я только что произнесла это вслух?
– Вот как. – Сара упирает руки в бока. – И почему ты так решила? Кому будет лучше от того, что вы станете держаться подальше друг от друга? Это несправедливо!
– Иногда справедливость трудно узнать. – Вздохнув, отвечаю я.
– Вы с Бьорном созданы друг для друга и все сможете преодолеть. – Касается моего локтя Сара.
Я бросаю взгляд на мирно спящего у ступеней, ведущих на веранду, медведя, и по моей спине пробегают мурашки. Однажды мой внутренний монстр все равно вырвется наружу, и если не Бьорн, то Асвальд положит этому конец.
– Может, ты и права.
От тяжелых мыслей нас отвлекает трель телефона.
– Эта штука еще работает? – Удивляется Сара. – Я думала, она для красоты.
– Сама удивилась, когда он впервые зазвонил. – Выдыхаю я.
Звонок повторяется, но ни одна из нас не двигается с места.
– Это насчет Ульрика. – Спеша с кухни в гостиную, говорит Анна.
– Знаю. – Отзывается Сара, хватаясь за мое плечо как за опору.
– У тебя ведь хорошее предчувствие? – Кошусь я на нее.
– Не знаю.
– Но вид у тебя испуганный.
– Знаю. – Сглотнув, отвечает Сара.
– Знаю, не знаю, знаю. – Усмехаюсь я, но тут же буквально кожей ощущаю волнение, которое испытывает подруга. Она вся превратилась в слух.
– Да. Да-да. – Раздается голос Анны из гостиной. – Да-а… Хорошо!
Сара сжимает мою руку до боли. Слышно, как ее мать кладет трубку. Мы считаем шаги, почти не дыша.
– Ну? – Почти кричит Сара, когда Анна появляется в дверном проеме.
Женщина позволяет себе сдержанно улыбнуться.
– Он очнулся, можно его навестить.
Мы с Сарой как по команде облечено выдыхаем.
– Слава богу. – Заставляет нас вздрогнуть мужской голос за нашими спинами.
Оборачиваемся. Это Бьорн – стоит в дверях уже в своем человеческом обличье. Волосы распущены и небрежно касаются плеч, лицо выглядит усталым, одежда помята, ноги босы. Он прочищает горло, нервно поправив ворот джемпера.
– Извините, что напугал.
Я делаю рваный вдох в попытке удержать себя от того, чтобы не броситься ему в объятия.
– Мы ждали, что ты перевоплотишься обратно и постучишься в дом голым. – Беззастенчиво хмыкает Сара, оглядывая его. – А ты оказался предусмотрителен.
– Приспосабливаюсь. – Пожимает плечами Бьорн.
– То есть, ты разделся, сложил одежду стопочкой на веранде, обернулся и улегся спать на пороге?
– Не хотел никого будить. – Смущенно улыбается он.
– Было бы забавно видеть лицо госпожи Фредлунд, чей участок прилегает к этому. Она и так уже шпионит за территорией потому, что здесь поселились цыгане.
– Это та старушка с биноклем из домика слева? – Задумывается он. – Кажется, она даже присвистнула, увидев мою голую задницу в свете луны.
– Если до сих пор полиция не здесь, значит, свидетелем дальнейшего она не стала. – Театрально утирает и смахивает пот со лба Сара.
Я качаю головой:
– Ну, и шуточки у вас.
Смотрю на Бьорна с деланной укоризной. Он подмигивает мне, и я замечаю грусть в его взгляде.
Надеюсь, он не слышал, о чем мы тут говорили с Сарой до его пробуждения.
– Ну, что? Поедем в больницу? – Отвлекает нас Анна.
– Да. – Кивает Бьорн. – Отец не сказал, все ли с ним в порядке?
– Сообщил, что родители Ульрика повидали сына и только что удалились на завтрак. Их не пустят к нему, пока мы не повидаем больного. Доктор сообщил им, что тому необходимо поспать несколько часов.
– Тогда нам стоит поторопиться. – Говорит Бьорн, возвращаясь на веранду за обувью.
– А я возьму инструменты. – Сообщает Анна, бросаясь наверх.
– Это ее саквояж с цыганскими прибамбасами. – Объясняет Сара. – Хочет, видимо, посмотреть Улле «поглубже». – Вздохнув, она отправляется следом за матерью, окончательно позабыв про бутерброды и кофе, оставшиеся на кухне. – Мне тоже нужно переодеться.
Глядя, как она хромает, пытаясь взобраться по лестнице, я буквально физически ощущаю, как мое сердце обливается кровью от переживаний за нее.
– А кто с Кайей? – Спрашиваю у Бьорна, едва подруга скрывается наверху.
– Ночью меня сменил Бек. – Отвечает он, надевая кроссовки. Входит обратно в дом, запирает дверь. – Отец будет взбешен, но я и так чуть с ума не сошел, мечась между вами. Не хочу потерять ни тебя, ни сестру. – Бьорн достает что-то из кармана джинсов. – Кстати.
Я задерживаю дыхание в ожидании.
– Кайя передавала тебе привет. – Говорит он, разжимая кулак. На его ладони лежит пробирка с темно-красным содержимым.
– Новая доза. – Вздыхаю я. – Передай ей мои слова благодарности.
Бьорн подходит и пальцем выуживает цепочку из-под моей одежды. Молча, выкручивает из кулона пустую пробирку, прячет в карман, затем прикрепляет на ее место полную.
– Если бы знала, что ты придешь ночью… – Я заключаю его в объятия. – Прости, что пришлось спать под порогом!
Забавно, но выглядит это так, будто я уткнулась лицом в могучую гору. Когда руки Бьорна смыкаются на моей спине, я закрываю глаза от удовольствия. Он обнимает меня, больше не произнося ни слова.
Глава 6
Городской госпиталь оказывается большим современным зданием, отделанным под старину. Кирпич будто потемнел от времени, а оконные проемы в духе готики средневековья на верхних этажах чудесным образом сочетаются с панорамными окнами на первых и подтверждают величие строения. А центральный элемент на крыше, точно горный пик, так и стремится в небеса.
Я немного притормаживаю, чтобы насладиться зрелищем и в полной мере ощутить мощь здания, а вот Сара чешет к входу, не поднимая головы и, кажется, даже позабыв о том, что нужно беречь ногу.
– Один из Хельвинов служил хирургом в этом госпитале во время Второй Мировой. – Делится Бьорн, когда мы пересекаем подъездную дорожку. – Тогда здание было в разы меньше и уже рассыпалось от старости. Часть его удалось сохранить, и сейчас это восточное крыло.
– Твои предки активно участвовали в жизни Реннвинда. – Говорю я, когда мы входим в большой, хорошо освещенный холл. – Градоначальник, полицейский, пастор, врач, кто еще?
– Брадобрей. – Усмехается он. – Да, и такое тоже было. Все свежие сплетни, как ты, наверное, знаешь, сначала стекаются к парикмахерам.
– Тоже верно.
– А первый Хельвин, согласно записям в книге, тоже был врачом.
– Даже так?
– А позже основал здесь первую церковь и стал ее настоятелем.
– Нам куда? Налево или направо? – Догоняет нас Анна. – Асвальд сказал, что палата парнишки на втором этаже.
– Лифты справа. – Указывает Бьорн. И осекается. – Но ваша дочь уже атакует лестницу.
Проследив за его взглядом, я убеждаюсь, что Сара уже поднимается по широким ступеням слева.
– О, этот зов любви. – Хмыкаю я.
– Все еще хуже, чем я думала. – Ворчит Анна, следуя за ней. – Она помешалась на нем. Когда я в последний раз помешалась так сильно на ком-то, все кончилось тем, что мы разбежались, чуть не поубивав друг друга. Если бы не дочь, можно было бы считать, что этот союз не дал мне ничего хорошего.
Мы переглядываемся прежде, чем броситься догонять их.
– Но Ульрик идеально подходит Саре. – Шепчу я Бьорну. – Кто еще станет терпеть ее вздорный характер и вечное старушечье недовольство всем и вся?
– Абсолютно согласен. Никто, кроме Сары, не выдержит его бесячих шуточек, хвастовства и разгильдяйства.
– Это называется легкость в отношении к жизни.
– Разгильдяйство.
– Можете войти. – Встречает нас Асвальд у двери в палату Ульрика.
Не успевает он договорить, как Сара, задев его плечом, уже врывается в помещение. Анна, пожав плечами, вплывает в палату вслед за дочерью.
– Как он? – Шепотом спрашивает Бьорн у отца прежде, чем мы последуем их примеру.
Асвальд мотает головой.
– Без особенностей. Обычное пробуждение. С тобой было по-другому.
– Он не обращался? – Хмурясь, переспрашивает Бьорн.
И бросает взгляд на открытую дверь палаты, выглядывая через его плечо.
– Нет. – Прищуривается Асвальд.
Я отхожу от них на шаг и бросаю взгляд на палату. Ульрик лежит на широкой медицинской кровати с бортами, по обе стороны от него куча приборов и датчиков, но все уже выключены. Кажется, парень просто спит: его руки опущены вдоль туловища, грудь мерно поднимается на вдохе и опускается на выдохе.
– А его глаза?
– В норме.
Я оборачиваюсь и ловлю на себе недоумевающий взгляд Бьорна.
– И что это значит? – Спрашивает он меня.
Как будто я каждый день кого-то оживляю и знаю, что из этого выйдет. Это всего лишь второй раз и, надеюсь, последний.
– Мы точно видели это. – Подтверждаю я. – Спроси у Сары. – Киваю на подругу, которая расположилась по правую руку от Ульрика и не отрывает от него взгляда. – Его глаза больше не были его глазами. Желтые, как огонь, с черным зрачком посередине. Он посмотрел на нас, а затем его веки сомкнулись. Такое не может показаться…
– Не знаю, хорошо это или плохо. – Глядя на меня с недоверием, заключает Асвальд. – Но нам нужно быть начеку, не отходить от него ни на секунду, хотя бы, еще пару суток. Если тьма внутри него, однажды она себя проявит.
– Ульрик. – Шепчет Сара, нежно касаясь его руки. – Проснись. Пожалуйста. – Жалобно просит она.
– Он потерял много крови, и потому еще очень слаб. – Объясняет Асвальд, заходя в палату.
Мы входим следом за ним, и я прикрываю дверь. Теперь спящий, бледный Улле окружен визитерами со всех сторон.
– Луна всегда прячет свою темную сторону. – Доставая из чемодана какую-то штуковину, произносит Анна. Это цепочка, на конце которой болтается кулон – темный с вкраплениями рыжего остроугольный камень. – Помоги мне, Сара.
Она протягивает дочери мешочек. Та послушно вынимает оттуда черные перья и начинает раскладывать на груди Улле, пока они не образуют что-то, напоминающее по форме солнце.
– Кольцо. – Командует Анна.
Сара шарит по карманам, затем, словно сообразив что-то, торопливо вынимает из нижней губы серебряное колечко и кладет по центру – как раз туда, где смыкаются основания перьев.
– Покажи. – Разматывая цепочку над грудью Ульрика, шепчет Анна. – Покажи…
И я, наконец, понимаю: это маятник. Острый уголок камня замирает как раз над центром кольца, а затем, повинуясь неведомым силам, вдруг начинает раскачиваться. Туда-сюда, туда-сюда. Быстрее и быстрее. Не знаю, как цыганка это делает, но камень на цепочке внезапно словно замирает, а затем меняет траекторию – пускается кружиться по кругу, создавая такое движение воздуха, что птичьи перья начинают подрагивать, будто собираясь взлететь.
– Оно там? Внутри него? – Не выдерживает Асвальд.
Анна скрежещет зубами – он ее сбил. Женщина останавливает свободной рукой маятник и поворачивается к нему – явно не для того, чтобы поблагодарить, но в этот момент раздается голос Улле:
– Что еще за «оно»?
– Ульрик! – Радостно восклицает Сара.
Он бледен, его губы потрескались, волосы спутаны и торчат в разные стороны, но взгляд – это по-прежнему взгляд Ульрика, его светлые, добрые глаза, которые не спутать ни с чьими другими.
– Привет. – Говорит ему Бьорн.
И мы улыбаемся, пока Ульрик оглядывает нас всех по очереди: Анну, Бьорна, Асвальда, меня, и затем его взгляд останавливается на Саре.
– А… – немного растерянно тянет он. И снова пробегается глазами по каждому. – А вы… кто?
У Сары кровь отливает от лица, она кажется шокированной. Я сдавленно охаю, а Бьорн в недоумении склоняет голову набок: «Как же так?»
Но уже в следующую секунду тактичное покашливание Асвальда заставляет Ульрика одуматься.
– Боже мой, вы бы только видели свои лица! Умо-о-ора! – Смеется он. Его голос звучит хрипло и на полтона ниже. – Не могу поверить, что вы так легко купились!
– Как остроумно. – С облегчением выдыхает Бьорн.
– Это того стоило!
– С возвращением, – качаю головой я.
– А ты чего? – Поворачивается Ульрик к Саре. – Нос повесила, губы надула. Не с той ноги сегодня встала?
– Еще одна шуточка про ногу, и ты лишишься обеих своих. – Фыркает Сара, сжимая его ладонь.
– Рад тебя видеть, брюзга. – Расплывается он в улыбке, глядя на свою девушку. – Ужасно соскучился по твоим губам, боялся, что забуду, какие они на вкус. – И перехватив смущенный взгляд Сары, брошенный в сторону матери, поворачивается к ней. – Ой, и вы тут. Сделайте вид, что не слышали, ладно? Как дела? – Его глаза перемещаются с ее нахмуренных бровей на маятник, зажатый в руке, а затем на разложенные на его собственной груди черные перья. – Ух, ты… – Бормочет Ульрик. – Собрались устроить вечеринку?
– И как я могла забыть, почему ты мне не нравишься? – Вздыхает Анна, пряча в карман маятник. – У тебя не язык, а помело.
– Не сопротивляйтесь. – Усмехается он, глядя, как она собирает перья обратно в мешочек.
– Чему?
– Моему обаянию. Это то, что вам так нравится во мне. Обаяние всегда бьет красноречивость.
– Красноречивость и болтливость – разные вещи. – Перетягивая мешочек тесьмой, ухмыляется Анна.
– Признайтесь уже, что вы тоже от меня без ума!