Королевство праха и костей
– Ты кого притащила, Амелия? – осведомился он, подозрительно прищурившись. – Зачем нам эта замарашка?
– Ой, только не говори, что не узнал нашу рыжую служаночку! – захихикала Амелия, спрыгнув с его колен. – Думаешь, я не заметила, как ты на нее пялишься украдкой? Решила вот устроить сюрприз.
С этими словами наглая девица подскочила ко мне и властно ухватила за локоть. Подтащила поближе к диванчику, на котором вальяжно расположились парни.
– Ну-ка, оборванка, не стой столбом! Живо наполни бокалы господам, – приказала Амелия, кивая на серебряный поднос с хрустальными кубками и запотевшим кувшином.
Я стояла столбом, ошарашенно глядя на роскошных господ и не зная, что предпринять. В голове метались панические мысли. С какой это стати я должна прислуживать этим напыщенным индюкам? Меня ведь отправили сюда вовсе не для того, чтобы потакать капризам избалованным ублюдкам!
Но с другой стороны, не могла же я открыто пойти наперекор им. Это грозило немедленным изгнанием. От растерянности я стояла, будто язык проглотив. Щеки пылали от стыда и унижения.
Амелия нетерпеливо притопнула ножкой, сверля меня колючим взглядом.
– Ты что, не слышала приказа, замарашка? Живо за работу, пока я не разозлилась!
Гневный окрик вывел меня из ступора. Сжав зубы, я присела в неловком книксене, лихорадочно соображая, как поступить. Бежать? Отказаться? Послать куда подальше? Нет, глупо. Проще смириться, авось побыстрее отвяжутся.
С внутренним содроганием я приблизилась к столику. Трясущимися руками подхватила пузатый графин, наполненный рубиновым напитком. Горлышко звякнуло о край бокала, несколько капель плеснули на белоснежную скатерть.
Я замерла, бросив испуганный взгляд на Амелию. Та надменно выгнула бровь, всем своим видом демонстрируя крайнее неудовольствие.
– Ты еще и криворукая, как я погляжу, – процедила она. – Того и гляди весь графин опрокинешь, остолопка. Лей акуратнее!
Я закусила губу, со страхом косясь на разрастающееся винное пятно. Руки ходуном ходили, норовя расплескать вино, но я усилием воли взяла себя в руки. Нет уж, не доставлю им такого удовольствия!
Медленно, осторожно я наполнила бокалы до краев, стараясь не встречаться глазами с господами. Чувствовала на себе их насмешливые, оценивающие взгляды, прожигающие дыры в моем жалком сером платьице. Это было невыносимо унизительно – вот так стоять перед ними навытяжку, ощущая себя ничтожной козявкой, пылинкой под их ногами.
Как же хотелось швырнуть в их самодовольные рожи поднос, расколотить драгоценный хрусталь вдребезги! Но приходилось молча сносить и это, и ехидные смешки за спиной.
– Господа желают чего-нибудь еще? – пролепетала я, низко склонив голову.
– О, разумеется, дорогуша, – промурлыкал Кристиан, окидывая меня маслянным взглядом. – Ты же у нас такая расторопная, такая услужливая. Не находите, друзья?
Николас лениво кивнул, рассматривая свои отполированные ногти. Винсент гоготнул.
– Может, господа хотят перекусить? – пискнула я, судорожно озираясь по сторонам в поисках подноса с закусками. Лишь бы отвлечь их внимание, лишь бы поскорее сбежать отсюда!
– А ты у нас догадливая, – ухмыльнулся Кристиан, подцепляя мой подбородок пальцем. – Люблю смышленых служанок. Особенно рыженьких. Кристиан с ухмылкой потянулся к моей голове и ловким движением сдернул чепец. Тяжелые медные пряди рассыпались по плечам, сверкнув в свете свечей, словно языки пламени.
Парни дружно присвистнули, а Амелия брезгливо сморщила носик.
– Ну и патлы! Прямо ведьмино гнездо, – процедила она. – Неудивительно, что от тебя за версту нечистью разит.
Николас с непроницаемым видом разглядывал мою шевелюру, словно редкую диковинку.
А Кристиян протянул: – М-да, цвет и впрямь на редкость… специфический. Такие волосы встречаются разве что у дьяволиц из Инфериума.
Винсент гадко захихикал, поигрывая перстнями на пальцах.
– Ха, теперь понятно, почему она такая дерзкая и строптивая! Бесовское отродье.
Я стояла ни жива ни мертва, кусая губы. Щеки пылали от стыда и обиды. Да, рыжие волосы всегда вызывали толки и пересуды. Но никогда еще мою необычную масть не обсуждали с такой циничной бесцеремонностью, словно я была не человеком, а забавной зверушкой.
Кристиан с гаденькой ухмылочкой подцепил прядь и намотал на палец, больно дернув.
– А что, друзья, предлагаю проверить, так ли горяча наша белочка, как ее огненный мех! Глядишь, и впрямь бесенята из юбки посыпятся.
Я затравленно огляделась, чувствуя, как сердце уходит в пятки. Лица Кристиана и Винсента исказились хищными гримасами, в глазах вспыхнул недобрый огонек.
– Ах, оставь ты ее, Кристиан. Смотри, у дурехи сейчас пар из ушей повалит от страха. Еще грохнется в обморок, позору не оберешься. Просто подай нам закуски, голубушка, – промурлыкала Амелия, указывая на блюдо с изысканными яствами. – Небось, сама таких деликатесов в жизни не видала.
Под очередной взрыв хохота я подала господам тарелки с запеченным фазаном, икрой и прочими разносолами. Руки так дрожали от унижения, что я едва не выронила драгоценный фарфор.
– Эй, поаккуратнее! – рявкнул Винсент. – Разобьешь – сама отрабатывать будешь. Таким, как ты, за всю жизнь не расплатиться.
Николас молча наблюдал за представлением, прихлебывая вино. На губах змеилась странная полуулыбка, а в стальных глазах плясали опасные огоньки. Он прожигал меня взглядом, от которого по коже змеились мурашки.
Лениво отщипнув кусочек дичи, Амелия вдруг поморщилась и капризно протянула:
– Фу, пересолено! Прислали же растяпу, даже подать нормально не может. Эй, ты! А ну-ка попробуй сама, убедись, какую гадость нам преподнесла.
С этими словами стерва подцепила на вилку кусок фазана и поднесла к моему рту. От запаха сочного, истекающего жиром мяса живот свело судорогой, и он довольно громко заурчал.
От стыда хотелось провалиться сквозь землю. Кристиан и Винсент вновь громко заржали, и вино плеснуло на бедро. Черноволосый потянулся за салфеткой, но глаза Амелии злорадно сверкнули.
– Стой, пусть замарашка займётся этим, негоже господам самим себя обслуживать. Возьми салфетку и оботри Кристиану брюки, – с издёвкой приказала Амелия, протягивая мне полотняную салфетку.
Щеки вспыхнули от унижения. Дрожащей рукой я приняла салфетку, словно задеревенев я опустилась на колени рядом с Кристианом и начала промокать винное пятно на его бедре, стараясь не касаться… ничего лишнего. Но избежать этого было невозможно – пятно расплылось слишком высоко.
Кристиан похотливо осклабился, ёрзая в кресле:
– Смотри-ка, а служаночка-то старается! Прям вся раскраснелась, бедняжка. Похоже, нравится ей это дело, а?
Винсент похабно заржал, отпуская скабрёзные шуточки. Амелия брезгливо поморщилась:
– Ну ты и похотливый боров, Кристиан. Хотя чему удивляться – рыжие потаскушки по тебе, верно?
Винсент гоготнул, отпивая вина:
– Может, отдадим ему девку на растерзание? Пусть порезвится всласть, а то тесно ему в штанах стало, глядите!
Это была последняя капля. Щёки вспыхнули от чудовищного унижения и потрясения от их цинизма. В висках застучало, перед глазами поплыли багровые пятна. Жгучий стыд и обида опалили лицо. Праведный гнев вскипел в груди раскалённой лавой, готовой вот-вот извергнуться.
Решительно поднявшись, я схватила бокал и плеснула вино прямо в лицо ухмыляющейся гадине.
Глава 6
– Ах ты мерзкая дрянь! Да как ты посмела поднять руку на госпожу?! – взвизгнула Амелия, полыхая яростью. Прекрасное лицо исказила гримаса ненависти и презрения. – Зря я не прикончила тебя ещё там, на площади, когда была возможность! Избавила бы мир от такого ничтожества!
Она вскинула руку, и в тот же миг невидимая сила стиснула моё горло стальной хваткой. Дыхание с хрипом вырывалось сквозь сдавленные связки, лёгкие зажгло огнём. Боль была чудовищной, невыносимой. Казалось, голова вот-вот лопнет от давления, а шея переломится, не выдержав немыслимой тяжести.
Я судорожно цеплялась пальцами за невидимую удавку, пытаясь ослабить хватку, но магия не поддавалась. Грудь горела от недостатка кислорода, перед глазами плясали красные пятна. Колени подломились, и я рухнула на пол, корчась в агонии. Кости хрустели, мышцы сводило мучительными спазмами. Казалось, что сама жизнь по капле вытекает из меня вместе с надсадным хрипом и булькающей слюной.
Но внезапно сквозь пелену невыносимых страданий проступило нечто иное. Магия! Я вдруг явственно ощутила её – могучую, первозданную, дурманящую. Она обволакивала тело удушливым покрывалом, проникала под кожу, струилась по венам раскалённой лавой. От неё исходил металлический привкус, словно от электрических искр, и пряный аромат грозы.
Несмотря на чудовищную агонию, я впитывала эту силу, словно изголодавшийся по живительной влаге песок. Боль мешалась с наслаждением, унижение – с триумфом. Закрыв глаза, я почти физически видела, как магия клубится вокруг разноцветными вихрями, сплетаясь в причудливый узор. Как струится по коже золотыми искрами, пронзает нервы райской мукой.
Такого мне ещё не доводилось испытывать! Даже близко, даже на миг. Там, в трущобах, я и помыслить не могла о подобных ощущениях. Магия была уделом лишь богатых и привилегированных. Никто из нашего брата и капли не мог выдавить без риска свернуть себе шею потугами. А тут – целое море, безбрежный океан могущества!
Понимаю, это звучит безумно – упиваться болью, млеть от ужаса. Словно последний наркоман, мазохистка. Но кто бы знал, каково это – вот так, разом, шагнуть из серой обыденности в ослепительный вихрь чуда! Прикоснуться к запретному, вкусить немыслимого. Пускай и под пыткой, пускай на грани жизни и смерти – а всё ж пьянит похлеще вина!
Амелия, кажется, не подозревала о моих противоречивых чувствах. Скрючив пальцы, точно когти дикой птицы, она сжимала кулак всё сильнее, вдавливая магические оковы в трепещущую плоть. Хрупкое стекло бокала брызнуло осколками, впиваясь в ладонь. Алая кровь закапала на ковёр, но эта боль меркла в сравнении с той, что разрывала лёгкие.
Я рухнула безвольной куклой. Мышцы немели, кости хрустели, мозг плавился от чудовищного давления. Но даже теряя сознание, я продолжала странно наслаждаться этой пыткой. Словно в горячечном бреду, словно под веселящим порошком – отчаянно цепляясь за ускользающие ощущения невиданной силы.
– Ну что, доигралась, мразь? – прошипела Амелия. Её голос доносился словно из-под толщи воды – глухо, искажённо. – Думала, тебе это с рук сойдёт? Да я тебя на куски порву, ничтожество!
Всё поплыло перед глазами. Сквозь алую пелену я невольно залюбовалась своей мучительницей – прекрасной и ужасной, будто языческая богиня. Зрачки Амелии потемнели и расширились, точно от желания, а по волосам и коже пробегали змеистые всполохи. Неужто это и есть лик безграничного могущества? Неужто таким становится маг в миг высвобождения силы?
Не знаю, сколько это длилось – миг или вечность. Наверное, я бы так и погибла, упиваясь собственной агонией, если бы внезапно не раздался повелительный окрик Николаса:
– Довольно, Амелия! Прекрати немедленно. Ты же её прикончишь!
Хватка на горле ослабла, и я со стоном повалилась на ковёр, жадно глотая живительный воздух. Грудь раздирал надрывный кашель вперемешку со всхлипами, горло саднило, точно ободранное. Несколько минут я просто лежала ничком, мелко дрожа и силясь отдышаться.
Постепенно в голове прояснилось. С трудом приподняв тяжёлую, гудящую голову, я обвела мутным взглядом застывшую компанию. Кристиан и Винсент таращились на меня с отвисшими челюстями. Амелия раздувала точёные ноздри, с ненавистью буравя меня взглядом. И лишь в глазах Николаса за ледяным презрением проскальзывало нечто… странное. Опасливое. Будто он прозрел во мне нечто большее, чем жалкую служанку. Он порывался подойти, но остался на месте.
Пошатываясь, я медленно поднялась на ноги. Израненная ладонь кровоточила, по лицу тянулись влажные дорожки слёз. И хоть тело ныло от боли, а внутри всё клокотало от унижения – губы невольно кривились в безумной, блаженной полуулыбке. Словно мне открылось некое тайное знание, сокровенная истина, неподвластная этим зарвавшимся снобам.
Гордо расправив плечи и глянув недрогнувшим взглядом, я произнесла шёпотом:
– Благодарю за урок, господа. Многое я сегодня поняла и ощутила. Жаль, что столь дивный дар достался столь ничтожным душонкам.
Вздёрнув подбородок, я чинно прошествовала к двери. Гулкие шаги мерно и твёрдо отдавались под каменными сводами. И пусть спина горела от прожигающих взглядов – я ни разу не споткнулась, не убыстрила шаг.
Выйдя прочь, я аккуратно прикрыла за собой тяжёлую створку. И только в коридоре позволила себе сползти по стене, обессиленно прикрыв глаза.
***
Эта загадочная девушка с огненными кудрями и бунтарским нравом зацепила наблюдательный ум, заинтриговала и взбудоражила воображение. В ней чувствовался несгибаемый внутренний стержень, достоинство и сила духа, присущие скорее благородным особам, нежели замарашкам из прислуги.
Но истинное изумление и трепет вызывала её реакция на проявления магии. То, как эта хрупкая плебейка жадно впитывала, порой на грани жизни и смерти, малейшие крохи волшебства. С каким неистовым восторгом и самозабвением отдавалась во власть колдовских чар, превозмогая чудовищную боль.
Складывалось ощущение, будто в ней живёт неутолимая жажда, почти одержимость всем сверхъестественным и потусторонним. Эта одержимость столь велика, что девушка готова с наслаждением принимать любые муки, лишь бы на миг приобщиться к источнику высшей силы.
Невольно возникают весьма смелые, на грани кощунства аналогии. Не иначе, как девчонка черпает в магии некое запредельное, почти эротическое удовольствие! Словно изголодавшаяся по ласке гетера, она сладострастно упивается ощущениями, неведомыми простым смертным. И это при том, что сама, похоже, начисто лишена магического дара!
Пожалуй, именно этот парадокс – средоточие тайны, окутавшей рыжеволосую бунтарку. Она словно бы рождена для колдовства, всем своим нутром предназначена ему. Но волею случая, по несправедливой прихоти судьбы, оказалась отлучена от магического искусства, низведена до жалкого прозябания.
Воистину, эта рыжая бестия – сплошная загадка, почти наваждение! Она будоражила воображение, порождала странные, тревожные фантазии. Недаром говорят, что в конопатых дурманящая магия заложена от рождения. И наблюдать, как эта магия прорывается наружу, искажая хрупкий человеческий сосуд – зрелище не для слабонервных!
Мысли невольно забредают в область почти непристойного. В воображении сами собой возникают волнующие, греховные картины. Как гибкое девичье тело извивается под безжалостными пытками, под градом ударов и пощёчин. Как посиневшие губы приоткрываются в беззвучном стоне, моля о пощаде… и о продолжении экзекуции. Как мутнеющий от боли взор вдруг вспыхивает неистовым, безумным восторгом, словно узрев нечто запредельное, неземное.
Всё это порождает сильнейшее смятение чувств – брезгливость мешается с вожделением, презрение с болезненным любопытством. Разум понимает, сколь низменны и недостойны подобные фантазии. Но глубоко внутри уже тлеет порочное, мазохистское желание увидеть продолжение истязаний. Испытать это странное, извращённое удовольствие.
Воистину, дьявольское наваждение – и ничто иное! Адское искушение, посланное в образе рыжей нищенки. Только истинный подвижник сумеет отринуть его и сохранить душевную чистоту.
Увы, даже самые благородные и сильные духом порой пасуют перед неодолимой властью дьявольских чар. И стоит лишь чуть-чуть поддаться соблазну, приоткрыть завесу тайны – как зыбучие пески затягивают всё глубже, без права на спасение…
***
Шаг за шагом я брела по бесконечным коридорам Академии, словно в тумане. Ноги подкашивались, дыхание срывалось. В голове метались обрывки мыслей и образов, разрываясь между пережитым кошмаром и странным, пьянящим восторгом.
Перед мысленным взором стояло искаженное яростью лицо Амелии, ее костлявые пальцы, стискивающие мое горло магией. Но вместе с тем – о боги! – я все еще ощущала то ни с чем не сравнимое, головокружительное чувство. Магия. Чужая сила, хлынувшая в мои жилы раскаленной лавой. Наполнившая каждую клеточку тела сладкой истомой, острее самого изощренного наслаждения.
Немыслимо. Невероятно. Я, замарашка из трущоб, жалкая пустышка без намека на чары – вдруг познала вкус могущества! Словно ослепшему от рождения явили феерию красок. Словно нищий оборванец отведал изысканных яств, о которых и мечтать не смел. Это не укладывалось в голове.
Как, ну как такое возможно? Ведь я всего лишь акайра – ничтожный пустоцвет, лишенный магического дара. С самого детства я свыклась с этим клеймом, смирилась с жалким прозябанием. Так почему же прикосновение чужого волшебства вдруг опьянило похлеще вина? Заставило трепетать от запретного восторга?
И тут меня будто ударило под дых. Леденящее озарение пронзило, точно клинок. Акайра. Та, что питается чужой силой. Ворует магию!
Неужели… неужели иссары не лгали? Неужели я и впрямь способна высасывать чары, паразитировать на них?
От осознания бросило в дрожь. Тело словно объяло пламенем, а под ложечкой противно заныло. Нет, не может быть! Это безумие, бред! Ведь раньше ничего подобного не происходило. Никогда в жизни я не испытывала и малой толики тех ощущений, что нахлынули в покоях Николаса.
Хотя… А была ли прежде возможность? Ведь в Нижнем Риввере магия – непозволительная роскошь. Уделы нищих кварталов – грязь, болезни да поножовщина. Там и крохи волшебства. То ли дело Академия! Средоточие могущества, обитель истинных чародеев. Здесь сила пронизывает каждый камень, вьется незримым покровом. Немудрено, что моя темная суть вдруг взбунтовалась, учуяв желанную пищу.
Я застыла посреди коридора. Руки похолодели, виски сдавило раскаленным обручем. Неужели это правда? Неужели я – чудовище, крадущее чужие дары? Выродок, паразит, худший кошмар для носителей искры?
Если так, то я обречена. Император велел истреблять "пожирателей силы" без пощады. Церковь проклинала "исчадий мрака", угрожающих устоям бытия. Да что там – само имя "акайра" давно стало ругательством похлеще "выродка из бездны".
Дикий, первобытный страх стиснул сердце холодной лапой. Что, если кто-то прознает о моем даре? Вдруг Амелия или Николас уже заподозрили неладное, ощутив, как посреди пытки я неистово упивалась их магией? Тогда мне конец. Тогда пощады не будет.
Живо представился эшафот на главной площади. Ликующая толпа. Палач в черной маске. Жаркие языки пламени, лижущие ступни. Тошнотворный запах горелой плоти…
По спине пробежал озноб. Колени задрожали и подогнулись.
Нет, нет! Я не чудовище! Не похитительница душ! Всю жизнь я была пустышкой и ею останусь. Никто не смеет обвинить меня без доказательств. Это наваждение, дурной морок. Он развеется – и все вернется на круги своя. Я стану обычной служанкой… тенью… пылью…
Но чем дольше брела наугад, тем явственнее ощущала: магия уже поет в крови. Гудит тысячей колоколов, щекочет нервы, дразнит своей близостью. Ее вкус горчит на языке – дурманящий, незабываемый. А в самой глубине души разгорается жажда. Темная, стыдная, неодолимая жажда, грозящая погубить остатки рассудка. Жажда вновь испытать то запредельное блаженство, упиться силой до краев…
Проклятие! Что же со мной? Неужели я…
Додумать не успела.
Внезапно жар охватил тело, будто в огненном коконе. Под веками вспыхнули алые круги. А в следующий миг мир стремительно накренился и провалился в черноту. Последнее, что я увидела, теряя сознание – ослепительную вспышку. Медальон на груди засиял нестерпимо ярко, словно крошечное солнце.
И все поглотил мрак.
***
Сознание возвращалось медленно, урывками, будто всплывая из липкого омута. Первым пришло ощущение боли – тупой, ноющей, пронизывающей до костей. Потом – холод и сырость, окутавшие тело промозглым коконом.
С трудом разлепив тяжелые веки, я не сразу осознала, где нахожусь. Облупленные стены, узкая железная койка, колченогий столик в углу. Моя комнатушка для прислуги. Жалкая каморка, больше похожая на чулан.
Кряхтя, я приподнялась на локте. Голова раскалывалась как с похмелья, во рту стоял мерзкий привкус желчи. Все тело ломило, будто меня долго пинали ногами. Особенно остро ныла правая ладонь. Скосив глаза, с удивлением обнаружила, что рука уже туго перебинтована чистой тряпицей. Похоже, кто-то позаботился о ране, пока я была в беспамятстве.
– Слава присветлой! – всплеснула руками Марта, кинувшись ко мне. – Я уж думала, не жилица ты. Почитай сутки в беспамятстве провалялась.
Марта со стуком поставила кружку на столик и с неожиданной силой усадила меня на койку. Всплеснула руками, оглядев моё помятое лицо.
– Ну и видок у тебя, девонька! Краше в гроб кладут. Губа рассечена, скула распухла, синяки по всей шее. Видать, знатно тебя отделали, сердешная.
Марта сокрушенно покачала головой. А я трудом сглотнула, судорожно подбирая слова. Спину прошиб холодный пот. Неужто ей все известно? Знает, как меня едва не придушили словно бешеную собаку?
– Я… я сама виновата, – пролепетала, опустив глаза. – Сдуру полезла к господам, на рожон попёрла. Вот и получила за свою дерзость…
– Ой, дура ты, Аделька! – всплеснула руками Марта. – Кто ж супротив господ хвост задирает? Пикнуть не моги, коли жить охота. Молчи в тряпочку и улыбайся, что бы ни делали.
Она со вздохом поправила выбившуюся из-под чепца прядь, одернула передник. И, поколебавшись, добавила уже мягче:
– Да не кручинься ты. Не впервой господа прислугу лупцуют. То как жеребцы норовистые – все бы взбрыкивать да копытами брыкаться. Ничего, перемелется.
Я нерешительно кивнула, закусив губу. Выходит, Марта ничего толком не знает. Верит, будто я по дурости нарвалась на трепку. И слава богам! Одной проблемой меньше. Теперь бы еще от Николаса с компанией откреститься…
Но тут женщина вдруг нахмурилась и пристально поглядела мне в лицо.
– Одного только в толк не возьму. Это ведь я тебя тут нашла, в твоей каморке. Дверь была заперта, а ты без чувств валялась на полу. Да еще рука вон как перебинтована, будто кто позаботился. Сама, что ли, приползла да рану обработала, пока в беспамятстве была? Чудеса, да и только!
У меня похолодело внутри. Лихорадочно облизнув губы, я попыталась изобразить недоумение пополам с испугом:
– Н-не знаю я, Марта. Ничегошеньки не помню. Очнулась уже здесь, на койке, с забинтованной рукой. Думала, может, ты меня отыскала да о ране позаботилась…
– Да нет же! – нетерпеливо мотнула головой служанка. – Говорю ж тебе, сама тебя тут обнаружила, взаперти. И перевязка уже была. Видать, память тебе отшибло знатно. Ладно, чего уж теперь гадать. Небось, до утра оклемаешься.
Она со вздохом протянула мне дымящуюся кружку. В нос ударил горьковатый аромат трав.
– На-ка вот, выпей. Настой целебный, бабкин рецепт. Мигом на ноги поставит.
Я послушно отхлебнула обжигающее варево, чувствуя, как по телу разливается живительное тепло. Марта одобрительно кивнула.
– Ты давай поправляйся. Я тебя прикрою пока, скажу Брунгильде, что чуланы перебирать отправила. А там глядишь, оклемаешься.
Она еще раз смерила меня цепким, испытующим взглядом и, покачав головой, вышла вон. Щелкнул засов, и я осталась одна.
Несмотря на слабость и недомогание, лежать и отдыхать совсем не хотелось. Меня снедало лихорадочное желание действовать, искать ответы на вопросы, распутывать загадку своей мрачной сути. Покой казался непозволительной роскошью, бездействие – почти преступлением. И все же отлучиться даже ненадолго оказалось непросто. Едва переступив порог каморки, я тут же попалась на глаза зоркой Брунгильде. Старшая экономка смерила меня суровым взглядом, цепким, как коршун. Похоже, объяснения Марты её не слишком удовлетворили.
– Ишь, разлеглась тут, лентяйка! А ну, бегом на кухню – котлы драить, овощи перебирать! Нечего без дела шататься да глазеть по сторонам. Не потерплю лодырей и дармоедок!
Несмотря на жуткую боль во всем теле и путаницу в мыслях, ослушаться я не посмела. Сцепив зубы, поковыляла выполнять приказ.
Так потянулись мучительно долгие три дня, без единой секунды покоя и отдыха. С утра до ночи Брунгильда гоняла меня, как борзую, поручая самую грязную и тяжёлую работу. А стоило присесть хоть на миг, передохнуть украдкой – как тут же раздавался гневный окрик.
Лишь глубокой ночью, без сил повалившись на жесткое ложе, я позволяла себе недолгую передышку. Но даже тогда покой был зыбким и тревожным. Загадочный дар, вспыхнувший в крови ядовитой искрой, не давал забыться даже во сне. Он пульсировал в висках призрачным огнём, нашептывал невнятные обещания, дразнил своей близостью. Словно бы звал за собой – прочь от унылой рутины, навстречу неведомому.
Единственным лучиком надежды оставались редкие беседы с болтливой служанкой Кларой. Именно от неё я узнала, где находится не только заветная библиотека Академии, но и закрытое книгохранилище. Оно пряталось в дальнем крыле здания, тщательно охраняемое и запертое на замок. Лишь избранные члены Академии удостаивались чести посещать его, и то – в редких случаях. Говорили, там хранились самые древние, самые могущественные манускрипты, способные просветить или погубить неискушенный разум.