– Как хочешь, капитан. Предложение мое пока остается в силе. На случай, если вдруг передумаешь.
Паран повернулся к командору. Тот лукаво улыбнулся:
– Смотри, завтра уже будет поздно.
Из сумерек вынырнула массивная темнокожая женщина. Оружие, которым она была обвешана, негромко позвякивало. Увидев Скворца и Парана, женщина смешалась, не зная, к кому обратиться. Потом, устремив взгляд на Скворца, отрапортовала:
– Командор, караульные покинули посты. Мы все собираемся в одном месте, как и было велено.
– А почему это, интересно, ты обращаешься ко мне? – накинулся на нее Скворец. – У тебя есть свой командир, вот ему и докладывай.
Женщина угрюмо повернулась к Парану:
– Караульные…
– Я слышал, Деторан. Передай сжигателям мостов: пусть соберут вещи и с оружием, в полной экипировке, построятся возле казармы.
– Но до отхода еще полтора колокола.
– Я знаю. Ты слышала приказ?
– Так точно, господин капитан.
– Ну так выполняй.
Недовольно ворча что-то себе под нос, Деторан удалилась.
– Похоже, ты зря отверг мое предложение, – вздохнул Скворец, – поскольку…
– Когда-то у меня был наставник-напанец, – сказал Паран. – Я еще тогда понял, что напанцам уважение не свойственно в принципе. Деторан – не исключение. Так что я не принимаю это близко к сердцу.
– Похоже, этот твой наставник не зря получал деньги. Одному он тебя определенно научил, – нахмурился Скворец.
– Чему, интересно?
– Неуважению к начальству, капитан. Ты перебиваешь своего командира.
– Прошу прощения. Все время забываю, что вы теперь уже не сержант.
– Я тоже об этом забываю, именно поэтому мне и нужны рядом люди вроде тебя. Так сказать, для освежения памяти… И тебя, кстати, это тоже касается, – обратился он к Молотку. – Ясно?
– Так точно, ясно.
Скворец опять взглянул на Парана и иронически хмыкнул:
– Я уж молчу про приказ, который ты только что отдал, капитан. Всем известно, что поспешные сборы и долгое ожидание на плацу положительно действуют на солдат. Им нравится такая неопределенность.
Прихрамывая, Скворец зашагал к караульному помещению.
– Скажи, целитель, мне нужно знать что-то из того, о чем вы тут говорили с командором? – осведомился Паран.
Молоток сонно хлопал ресницами:
– Никак нет, капитан.
– Тогда ты свободен.
– Слушаюсь, капитан.
Паран остался один.
«Тридцать восемь опытных, закаленных жизнью солдат. Разочарованных и озлобленных, ибо их дважды предали. Первый раз во время осады Крепи. Меня тогда здесь еще не было. Во второй раз, когда Ласин объявила сжигателей мостов вне закона, я пережил это вместе с ними. Никто не имеет права в чем-либо меня обвинить, однако они все равно это делают».
Он протер глаза. Хотелось спать, но Паран знал, чем обернется его сон. Ночь за ночью, с того самого дня, как они покинули Даруджистан… сплошная боль и кошмары…
«До чего же вы жестоки, боги…»
Он проводил долгие бессонные часы, слушая, как в висках стучит кровь, и чувствуя жжение, разъедающее нутро. Если усталость брала свое и сон все же приходил, сновидения его были полны картинами бесконечного бегства. Он мчался сначала на ногах, потом становился на четвереньки. А затем начинал тонуть.
«Кровь Гончей Тени. Это она отравляет все во мне. Другой причины быть не должно».
Опять, в который уже раз, Паран старательно убеждал себя, что кровь Пса Тени – единственный источник его безумного состояния. Однако все попытки оказались тщетными, и дело закончилось грустной усмешкой.
«Это неправда. Я боюсь не чего-то вообще. Мой страх более чем реален. Хуже всего, что меня преследует стойкое ощущение потери и… недоверия к кому бы то ни было. Ну и чего же, спрашивается, мне ждать при таком раскладе? Какая жизнь ожидает меня? Одиночество, убогое, беспросветное одиночество… И опять эти голоса, нашептывающие про побег. Побег».
Паран встряхнул головой и выплюнул сгусток слизи.
«Думай о чем-нибудь другом, Ганос. Разве у тебя нет приятных и светлых мыслей? Ты стенаешь об одиночестве и недоверии к людям. Вспомни голос, который ты слышал. То была Рваная Снасть, теперь-то ты в этом не сомневаешься. Она жива. Пусть ты не знаешь, где она сейчас, но колдунья жива…
О боги! Опять эта боль! Ребенок, кричащий в темноте. Гончая Тени, воющая от безысходности. Душа, пригвожденная к израненному сердцу… А я-то, глупец, вообразил себя одиноким! Да уж лучше бы я и впрямь был один!»
Скворец вошел в караульное помещение, закрыл за собой дверь и направился к столу, за которым обычно размещался писарь. Он сел, привалившись к стене и вытянув больную ногу. Командор был один, а потому не боялся громко вздыхать и слегка постанывать. С каждым вздохом боль чуть-чуть уменьшалась. Когда нога совсем успокоилась, он вдруг заметил, что дрожит.
Дверь открылась. Скворец резко выпрямился и хмуро покосился на Молотка:
– Я думал, капитан позвал тебя на совещание, целитель.
– Паран что-то совсем плох, командор.
– Мы с тобой это уже обсуждали. Кажется, я поручил тебе следить за ним, не привлекая внимания. Или у тебя на уме что-то еще?
– Ты не понял меня, Скворец. Я пытался выяснить, что же такое с ним творится. Открыл свой Дэнул. Знаешь, меня моментально отбросило назад – просто вышибло из магического Пути.
Скворец лишь сейчас заметил, что всегда румяное лицо Молотка сильно побледнело.
– Неужели вышибло? – переспросил он.
– Да. Такого раньше никогда не случалось. Капитан серьезно болен.
