Повсюду ходят люди, одетые как клоуны или безумцы. Так бы показалось любому, кто не жил в этих «славных землях». Топик на мужчине, сапоги под подмышку, одежда из мусора и ещё миллионы вариантов сумасбродных стилей одежды, безумным океаном текли по улицам этого городка.
Почти каждый, ведомый «формированием индивидуальности» пытается улучшить собственное тело. Некоторые прокалывали себе все части телесной плоти, оттягивая её до состояния такого провисания, как щёк у бульдога. Кто-то наносил странные татуировки, имитирующие половые органы. Ну а самые безумные настолько себя «преображали», что вовсе теряли человеческий облик.
На улицах стояли сотни активистов причислявших себя к «Гражданскому Обществу». И стояв целой россыпью, эти активисты пытались красивыми лозунгами завлечь к себе.
Феминистские патрули, разукрашенные как древние кельты, ходят и наводят страх на любого мужчину. Не дай Бог на какую-нибудь девушку кто-то подолгу засмотрится, то на него тут же набрасывалась толпа феминисток и спешила повязать за «Визуальное домогательство».
Сторонники ЛГБТПАиПНА бродят по улицам целыми бандами и пытаются научить пойманных детей «правильной ориентации». В красках, они рассказывают, как нужно любить свой пол, а порой даже стремились показать это. В городе есть целые «Зоны визуального сексуального воспитания», где в бесконечном совокуплении с собственным полом люди показывали, как и кого нужно было любить. И родители, начиная с двенадцати лет, в обязательном и установленном законе порядке просто должны водить своих детей в эти «Зоны», что там они учились правильно воспринимать свой пол.
Приверженцы чайлдфри целыми роями, удерживая в руках красочные плакаты и выкрикивая оглушительные лозунги, стремятся убедить всех в одном – дети это плохо. Прямо на улицах, если они встречают беременную девушку, то практически насильно могут заставить её сделать аборт, чуть ли не утаскивая в клинику. Упаси Господь появиться человеку с грудным ребенком возле этой толпы.
Парень, идущий в институт, сразу припомнил один случай, когда ещё жил с семьёй. У его соседей был маленький ребёнок и когда у него стали резаться зубы, что естественно сопровождалось ором и гулом. Но так было недолго. В местный Муниципальный Суд Сообществ поступила жалоба от соседей сверху, и на этой иеремиаде стоял целый скоп подписей местного сообщества детоненавистников. Банда чайлдфри жаловалось, что ребёнок мешает им отдыхать и работать, а это права, гарантированные Конституцией. И Суд постановил – ребёнка изъять… «раз он мешает реализовывать права, гарантированные самой Конституцией», как было сказано в приговоре. Судью и обвинителей, что стояли с каменными сердцами, не смогли убедить ни красноречивые слова, ни слёзы родителей, которые бились чуть ли не в истерике.
Юноша не понимал, как во имя свободы, можно так оскатиниваться и попытался подумать. Но на его пути тут же возник седой и зрелый человек, одетый в лиловую рясу, чем развеял все размышления. Под руку он вёл двенадцатилетнюю девочку. Парня чуть не стошнило, ибо он знал, что это местный служитель Новой Церкви, которая проповедует либеральный образ жизни, и это священник-педофил и куда он вёл ребёнка, становилось понятно. Однако через пару секунд тут к нему подбежала женщина и со всего размаху влепила оплеуху священнику. Смачный звон шлепка пронёсся по всей улице. Сила удара такова, что мужчина чуть не падает на землю. Он пятиться, на его лице ширится злоба, а в глазах повисло дикое безумие.
– Твари антилиберальные! – кричит церковник. – Я на вас в Культ Конституции напишу!
«Священник» угрожает и машет кулаком вслед дочери и матери, буквально убегающих от него.
Юноша понял, что это была мать девочки, но ему страшно стало за женщину. Теперь ей светят статьи за «Предотвращения процесса сексуальной самореализации ребёнка» и со временем за дитятей этой женщины придут легионы служителей Гранд-Ювенального управления и попросту вырвут у неё ребёнка.
– Новая Церковь, – шёпотом начал парень и с гневом добавил. – Надеюсь, вы все окажитесь в аду.
И поводов ненавидеть эту организацию, что стала наследницей свободного протестантизма, было много. Предав веру в единого Бога, она слилась с новым свободным миром. Теперь церковь не говорила словами Спасителя и не призывала к верности, целомудрию, послушанию и иным постулатам. Библия и все священные книги в этой стране были переписаны с пожеланиями всех кого только можно, дабы не обидеть меньшинства, что давно стали опьянённым безумием большинством. После давления в парламенте легионов феминисток, божество признавался наполовину мужчиной, и наполовину женщиной. Всё священное было попрано. Разнузданность и похоть, принимаемые за идеальную свободу, взяли верх над этим миром, чёрными буквами вписавшись в «Либертат-Библию».
И эта Церковь освящает всё что можно было, если ей заплатить или уговорить речами о «Свободе-во-Боге». От однополых браков до браков с вещами, вплоть до создания антисемей с тридцатью членами. Священники не имели права что-то сказать против, ибо за это может наступить ответственность.
Однако ни ЛГБТПАиПНА, ни чайлдфри, ни Новая Церковь не были такой угрозой и не превращали в жизнь, так как это делали они. Новая инквизиция либерального мира, чьё имя было, есть и будет почитаемо всеми безумцами – Культ Конституции. И идя по улице, юноша, прежде всего, боится встречи с этими фанатиками основного закона страны.
Парень, всегда, когда выходил за порог дома, знает, что делает шаг в мир мрака, где царит тоталитарная свобода, уничтожающая всякую мысль, противоречащую «Свободе», что по улицам и площадям его города ходят тысячи активистов, готовых рвать и кусать за собственные права любого, кто их нарушит. Таково невежество нового мира.
Он прекрасно понимает, что ситуация с плескающимся безумием на улицах его города не так страшна, как в других регионах, но она становится всё хуже и конца этому сумасшествию нет и не будет. Парень живёт в мире, где свобода это похоть и умопомешательство, где люди одеваются, как пациенты психиатрии в давно минувших временах.
Юноша испытывает каждый день тремор при выходе за порог и, что на улице нужно быть острожным, ибо его слово может обидеть или задеть права кого-то из сотен сторонников самых различных идейных дурачков, одержимых свободой. И больше всего он боялся Культистов Конституции, которые могли за любое противление главному закону страны собственноручно упрятать за решётку, ибо получили власть «правоприменителей от гражданского общества» вызовет. Никто не может сомневаться в Конституции, так как «она защищает права и даёт свободу», а значит – непогрешима.
Дорога медленно подошла к концу и в одно мановения ока парень тут, же отбросил все размышления, когда дошёл до университета. Ему теперь нужен был только чистый разум и трезвый ум. ВУЗ представлял десятиэтажную постройку на отшибе города. Само строение располагается буквой «П» и имела огромную прилегающую территорию.
Юноша подошёл к высокому забору, и пошёл ко входу. Там он встретил своих сокурсниц, которые подрабатывали телодателями, иначе говоря – проститутками. Закон, ориентирующийся на «свободу», позволял этой работой заниматься прямо в ВУЗе, в целях «укрепления малого бизнеса».
Парень прошёл мимо них, смеющихся, красивых, разукрашенных и так манящих, отдаться за несколько Федералов. Но юноша проигнорировал их, пройдя, наполнившись бесстрастием и безразличием к этим живым игрушкам. Парень направился прямо к входу в ВУЗ. Там было ненамного спокойнее, чем в городе, но тут его хотя бы будут окружать друзья и знакомые, а не неизвестные безумцы.
Корпуса института, сжимали пространство, образуя обширный и массивный внутренний двор. Несмотря на устоявшиеся десятилетиями торжество свободы, и укоренившийся идеальный мир, этот университет чём-то оставался непохожим на происходящее. Он сер и статичен, преисполненный монументальностью. Стены его не выкрашены, как палатки цирков, а пресловутая «свобода» удерживалась законами Муниципальной Студенческой Республики, полностью прикованной к воле Корпорации. И это вызывало дикое недовольство в бурлящем мире событий и развития. Все, кто только можно было присматривался к этому ВУЗу. Орды ЛГБТПАиПНА стремились там устроить свой ковен и превратить это место в ещё один оплот «нового чудного мира». Феминистки алкали привнести туда больше равенства. И ещё десяток организаций в городе, одержимых свободой, желали наложить лапы на институт.
Однако пока он под покровительством Корпорации всему тому, что зовёт себя Гражданским Обществом, путь закрыт и ректор сдерживает принципы «идеального мира равноправия и свободы», которые спешат в эту глубинку. Но надолго ли?
Глава вторая. Вечное проклятье или жизнь на службе государства
Тем временем на территории бывшей Финляндии.
Морозное солнце медленно шествует по небу, ступая от границы горизонта на востоке. Но солнечные лучи не несут тепла или жары, ибо в этом промороженном месте уже высыпался снег и завалил все строения по самые окна. Лазурное небо, прерываемое целой россыпью белоснежных облаков, просто сияло бирюзой, источая странную чистоту для этих дальних мест.
Несильный ветер шустро гуляет по здешним местам, взметая вверх монолитные стены, состоящие из сверкающего на солнце снега. Целые яркие серебряные вихри, состоящие из сияющих снежинок, заполонили всё далёкое поселение.
И сверкающее холодом солнце, и блистающий лазурной бирюзой небосвод, и шальной игривый ветер: всё это в своей красивой апофозности, при диком и невообразимом холоде воцарилось над северо-востоком тех земель, что раньше звались Финляндией.
Теперь это не государство финнов и даже не то, что было им во времена Великого Континентального Кризиса. Сейчас эта земля подобно тяжёлому ярму носит другое имя, совершенно серое и удручающее, обрекающую всякую надежду на гибель.
Во времена кризиса воин и раздоров энтропия история и падения европейских стран своей костлявой рукой коснулась и этих земель и над ними заполыхали огни воин и бед, а затем целая вереница безликих событий. Но настал момент объединяться. На всей территории власть взяли управленческие центры, распоряжавшиеся тем, что осталось от некогда процветающей державы. Эти центры, почуяв неизмеримую силу, и как их наполняет воля к управлению, взяли всё правление и все виды власти в свои руки. Неоспоримые узлы абсолютного управления схватили все возможные роли во власти, которые только можно представить. Они стали и парламентами, и судами, и правительством в одном лице, но самое главное, что именно эти административные оплоты контролировали всю жизнь населения: от составления списков рождения, до выдачи паспортов.
И смотря на всю эту гротескную и огромную машину, ей дали мрачное название, полностью соответствовавшее действительности, – Восточная Бюрократия, которое сохраняется по сей день. И это полностью оправдано. Всю власть на территории удерживал огромный бюрократический механизм, он и определял, и регулировал жизнь населения, а над всей системой воцарилось двадцать министров, что играли роль и верховного суда, и главного правительства и высшего законодательного органа.
Двадцать министров, во имя сохранения власти на собственной земле, и ведомые желанием присоединиться к чему-то огромному и великому, лично присягнули Либеральной Капиталистической Республике, признали право на подчинение приказам от Отдела Регионально-Федеральной Координации, что стремилось объединить столь разнообразную страну, в нечто единое. И пользуясь Гранд-Федеральным Законом «О федеративном устройстве», двадцать министров стали править, как и прежде, не меняя формы правления внутри субъекта, лишь проводя идейную политику федерального центра, а множественные общественные общегосударственные органы и службы органично вписались в этот гротескный бюрократический механизм, отчего он стал ещё монументальнее и ужаснее.
И в одном из дальних городов, где располагается один из самых маленьких центров управления, которые ещё именовали – «Административный Узел», живёт тот, кого сослали за слишком большую любовь к собственному ребёнку.
Этот человек усердно работает чиновником в гигантской казённой машине, накрывшей плотной сетью Восточную Бюрократию. Он чётко исполняет свои обязанности ответственно и старался не лезть в политику, которой здесь было как навоза в коровнике.
Сей мужчина влачит жалкое существование на самом отшибе субъекта, которому он служит. Каждый его день начинается в шесть часов и заканчивался в девять вечера. А деньги, за которые он работал, для государственного служащего, были лишь мечтательной условностью.
Мужчина был отправлен в небольшой городок, который раскинулся удивительно квадратной формы, в большинстве состояв из обычных серых, как здешняя действительность, зданий. Каждая постройка практически идентична другим, в своей серости и форме. Такая же серая, десятиэтажная, как и иные сооружения в этом городе. Только несколько иных зданий, принадлежащих Корпорации и общественным движениям отличались по форме и красочности, маня и издеваясь своей раскраской и помпезностью.
Однако над всеми ними, на целых двадцать этажей вверх, стремясь под небо и на десять этажей вниз, вгрызаясь в промороженную землю, уходит постройка. Монументальная, серая и грозная, словно сестра культополисария, что в Автократорстве Рейх.
И каждый божий день слуга своей страны, как и миллионы иных, беззаветно и мужественно исполняет собственный долг, несмотря на то, что работа была сущим адом.
Сейчас мужчина расположился в собственном кабинете, что зиждился на десятом этаже.
Кабинет представляет собой четырёхугольную бетонную коробку, без каких-либо обоев, только безликая краска толстым слоем накрывала холодный бетон. В конце кабинета, в стену врезано огромное пластиковое окно, зачастую становившееся единственным источником света, ибо старые лампочки, своим тусклым и слабым свечением могли за несколько месяцев монотонной работы сделать слепым любого.
Само рабочее место представлено большим столом, выполненным из дуба и покрашенного в бардовый цвет, канцелярией на нём, и кожаным креслом, что от старости готово было рассыпаться в прах. У широкого окна без штор, жалюзи или тюли, стоит размашистый рабочий стол, на котором целыми килограммами и штабелями лежит бумага. А под столом ещё десяток килограмм бумажной макулатуры, от которой зависела жизнь поселения.
У правой от окна стены расположился книжный стеллаж, полки которого забиты книгами, а слева находится старый и потёртый диван, обтянутый чёрной и местами выцветшей материей.
На самом кресле, у стола, в отчаянных попытках согреться, завернувшись в дублёную кожаную куртку, сидел мужчина. Рядом с ним на столе посреди столбов из самых различных бумаг, стоит белая кружка, из которой широким потоком клубился горячий пар.
Черты лица работника бюрократической машины далеко не северные и даже не финские, отдавая южной утончённостью. Чёрный, чуть засаленный короткий волос, лишь слегка касался уха. Утончённые черты лица придают лицу эффект вытянутости. Губы на таком холоде становились ещё тоньше, чем походили на узкие кинжалы телесного цвета. Подбородок и сама челюсть покрылись редкой щетиной и рубцами, подло оставленными затупившейся и поганой бритвой. В водянистых светло-голубых глазах словно пропала искра жизни, ибо они сияли лишь отчаянием и бездной.
Сам мужчина, сильно нагнувшись над прямоугольным столом, тщательно трудится над какой-то бумажкой, в которой собственноручно прописывал строки. Компьютера или печатной машинки в этом кабинете, как и в десятках других, не имеется.
И тут же хозяин кабинета оторвался от работы и прислонился к креслу. Проведя ладонями по шершавым и потрёпанным стенкам мебели, обтянутых бежевой кожей, мужчина взял кружку. В воде плавает несколько убогих чаинок, что всего лишь слегка раскрашивали воду и придавали ей далёкий, словно горное эхо, и практически неразличимый от воды вкус чая. Как только он сделал пару прерывистых всхлипов горячей жидкости, то отложил кружку, наполненную непонятным раствором.
Владелец этого помещения опрокинул голову и тяжело выдохнул. Из его рта вырвались массивы пара, что устремились под белоснежный потолок кабинета, покрыв инеем лёгкую и неаккуратную щетину на лице мужчины.
Испарения знаменуют лишь то, что сегодня отопления в их «узле» решили не давать, отчего работа государственных служащих Восточной Бюрократии в этой части региона становилась похожа на сущий ледяной ад. Но и отказаться от неё нельзя было. Несмотря на скудную зарплату, работать, некуда больше идти.
Внезапно, массивная железная дверь с нестерпимым металлическим скрипом отварилась и, аккуратно ступая на бетонные полы, в кабинет зашло два человека.
Мужчина оторвался от небольшого отдыха и, протерев глаза, вежливо спрашивает:
