Неумерший

Наша дорога до Ворганона пролегала мимо гор и высоких кряжей. Приметив холм, привлекший нас обманчивой пологостью склонов, мы устроили привал, чтобы кони смогли вдоволь отдохнуть. С его вершины, покрытой вересковым ковром, сквозь который повсюду проглядывали рассыпающиеся камни, нашему взору открылся озисмский город. Укрепившись за стенами из земли, дерева и камня, он занимал высоту, позволявшую держать под надзором широкое плоскогорье, на котором чередовались луга и возделанные пашни. Утопавшие в зелени соломенные крыши Ворганона придавали ему вид маленького мирного городка, но блестящая лента речки, которая извивалась у подножья плоскогорья, превращала этот город в неприступную крепость. Плотные клубы дыма поднимались над городским кварталом, где ковали металл. Стада коров паслись на спускающихся к реке пастбищах. Альбиос, единственный среди нас, кто знал местность, заверил, что это королевская земля, и, судя по положению и богатству города, мы не могли с ним не согласиться.

Высота искажала восприятие расстояния, и нам понадобилось некоторое время, чтобы добраться до окрестностей города. Мы дошли до него только к вечеру. Из осторожности и учтивости мы двигались вперёд, выставляя правый бок на обзор. Таким образом мы весьма наглядно давали понять, что пришли с миром. Наши лошади, оружие и торквесы[28] указывали на статус важных путешественников, что, как правило, обеспечивало нам радушный приём. Всё же наибольшего расположения мы удостоились именно благодаря лире Альбиоса и его короткому плащу с капюшоном. Озисмы с первого взгляда признали барда и приветствовали его с особой почтительностью.

Наших верховых лошадей отогнали в загон, где резвился королевский табун, а затем нас проводили во дворец к королю. Сумерки сгустились над глинобитными фасадами, посыпав небо редкими звёздами и созвав пастухов и пахарей за стены города. По дороге горожанки, ремесленники и волопасы то и дело окликали нас. Озисмы говорили на том же языке, что и мы, но мне было трудно понять их говор и некоторые местные выражения. Альбиос же без труда их понимал и отвечал им шутками и прибаутками. По обыкновению, нас спрашивали, откуда мы прибыли и какие новости с собой привезли. Если бы не хорошо вооружённые амбакты[29], которые сопровождали нас от ворот города, любопытные останавливали бы нас на каждом шагу.

Дворец представлял собой длинное сооружение, вход которого был обращён на площадь, мощённую булыжником, достаточно вместительную для конных построений и боевых колесниц. Оно было самым высоким в Ворганоне. Выше него был лишь огромный частокол с красовавшимися на нём оружейными трофеями, который огораживал священное пространство неметона[30]. Озисмские воины пригласили нас войти в королевские покои. Главный вход напоминал врата самого города и позволял въезжать во дворец на лошади. Над ним висело с десяток человеческих черепов, пригвождённых к наличнику. Таким образом, хозяин показывал, что принадлежал к воинскому роду и что всякому, кто предстанет перед ним с дурными помыслами, – несдобровать.

Королевское жилище состояло всего из одной залы, большой и просторной, словно роща в ночи. Скрывшийся день более не пробивался лучами в дымницу, и освещение теперь исходило только от двух костров на полу, на которых жарились свиные туши. При свете огня ряды столбов плясали, будто тени деревьев в буковой роще, а остов сооружения словно и вовсе растворялся в этом лесном мраке. Многочисленных домочадцев короля сложно было разглядеть, они скорее угадывались по смутным очертаниям теней, которые изредка облизывали золотистые блики языков пламени.

Нас проводили до деревянной скамьи, стоявшей вдоль стены и покрытой шкурами и мягкими пледами. Хоть мы и сидели в тени свода, отдельно от круга, в котором в скором времени должны были расположиться король и его приближённые, выделенное место всё же находилось не возле двери, среди бродяг и просящих милостыню. Нам предстояло делить яства с воинами, пастухами и служителями искусства, что являло собой весьма почтенный приём для гостей, которых ещё не представили.

Я догадался о приближении правителя по внезапно ворвавшейся толпе. Там было несколько героев, щитоносцев, копейщиков и совет мудрецов, которых охраняла стая больших собак. В сумерках среди этой сумятицы различить монарха было не так-то просто. Все они расположились вокруг главного очага. Трапеза была обыденной, поскольку вместе с мужчинами на ней присутствовали и женщины, в том числе и почтенного возраста. И только в последний момент я распознал Гудомароса: в сопровождении своего жреца он плеснул на пол немного эля и бросил кусок мяса, принося его в дар богам Преисподней. После этого ритуала слуги и пажи начали разносить еду. Атмосфера была мирной, скорее даже дружественной. Никто не посмел ни возразить, ни потребовать себе «кусок героя». Он был отдан старейшему воину, на вид уже не столь внушительному, и никто это не оспаривал. Нам же Альбиос дал понять, что заявлять о себе было ещё не время.

Мы поели спокойно, вволю, запивая наполненными до самых краёв кружками эля. Сидевшие рядом гости весело беседовали между собой, изредка бросая на нас любопытные взгляды, но, в отличие от простого народа, из вежливости воздерживались от расспросов, пока мы не наелись досыта. Из королевского круга доносились обрывки бесед вперемежку с музыкой. Приставленный к королю бард оказался молодым юношей неприглядной наружности, который всё же не был обделён обаянием. Мне, невеже, его голос показался более проникновенным, чем голос Альбиоса, однако мой спутник слушал своего соперника с насмешливой улыбкой, уверенный в своём превосходстве.

Когда животы наши были плотно набиты, к нам подошёл один юнец. Этот щёголь с обесцвеченными и заплетёнными в косу волосами, одетый в хитон из яркого тартана[31], несомненно, был отпрыском знатной семьи, отданным в пажи к Гудомаросу. Трижды осведомлялся он о том, отдохнули ли мы с дороги, утолили ли мы голод и жажду и не желаем ли ещё чего-нибудь. И только когда он убедился, что нам всего было вдоволь, сообщил, что королю угодно нас видеть.

Едва поднявшись на ноги, мы почувствовали, что все взоры в зале были обращены на нас. В королевском кругу люди потеснились, освобождая нам место по другую сторону костра, напротив властителя Ворганона. Гудомарос показался мне старым, но это скорее оттого, что сам я был ещё лишь желторотым птенцом, мало что видевшим на своём веку. На самом же деле это был человек во цвете лет, ещё крепкий, с напускным спокойствием, присущим умудрённым опытом воинам. Унизанные украшениями руки и шея пестрели синими татуировками, которые свидетельствовали о его связи со знатными семьями Белой земли. Он сидел, скрестив ноги и уперев руки в бёдра, и молча рассматривал нас. Слово молвил один из его сотоварищей, старейшина с выстриженным лбом и густой косматой бородой:

– Здрав будь, Альбиос Победитель, – провозгласил он звучным голосом. – Ты услаждаешь богов, короля и всех героев в этой зале своим приходом и приходом твоих товарищей!

– Здрав будь, Синтусамос, Лучезарный свет мудрости, – ответил бард. – Щедрое гостеприимство, которое оказывает нам государь озисмов, делает честь и мне и моим товарищам.

– Король наслышан о тебе, – продолжал советник Гудомароса, – но кто твои статные товарищи, он не ведает. Вполне ль они довольны яствами, чтобы позволить нам узнать их имена и родословную?

– Они более чем довольны: своим приёмом король озисмов явил нам своё уважение и великодушие. Отныне они смогут этим хвастаться на пиршествах и на полях сражений. И назовут себя с большой признательностью. Но прежде всего я хотел бы выразить благодарность монарху от своего имени. Медлить с ней даже на миг было бы уклонением от моего долга. Итак, пою для короля!

Перенося своё внимание на владыку Ворганона, Альбиос выпрямился, широко расправив грудь, чтобы его голос был слышен во всей зале. И стал отбивать такт с гордым, как у глашатая, видом:

Гудомарос, он воин ярый,С малых лет – бои да раны.С груди материнской упоён он славой:Лихо рубит он врага в сотне схваток бравых.Он воин страшный и отважный,Но и счастливец, скажет каждый.И все твердят, что он блаженный,Настолько он душою щедрый.Потчует гостей король озисмский несравненно,И кушанья сии богаты да отменны.Шумны и людны те пиры, кои полны веселья,И льётся эль рекой хмельной, что из рога изобилья.

Куплеты Альбиоса собравшиеся одобрили: стали стучать кулаками по ногам, что-то восторженно выкрикивали, весело шутили и издавали воинственные возгласы. Я увидел, как заблестели серые глаза Гудомароса, и он молвил в ответ:

– Ловкий же ты рифмоплёт, Победитель, – улыбнулся он, обнажая белые зубы. – Отродясь такого не слыхивал, а ведь льстецов у меня хоть отбавляй. Элуиссо, знакомо ли тебе это?

Молодой музыкант чопорно поджал губы:

– Я знаю четыре раза по двадцать сказаний и песен, которые под них сложены, но эту песнь не знаю.

– А ты, Синтусамос, уже слышал нечто подобное? – продолжал король.

– Я знаю три раза по пятьдесят сказаний, – ответил старик, – и ещё половину от пятидесяти, и все песни, которые под них сложены. Но, сдаётся мне, что эти строфы Альбиос сочинил для тебя.

– А гармония в ней есть? – спросил король.

– Она соблюдена, – снизошёл юный бард.

– По мне, так она безупречна, – добавил следом старый мудрец.

Гудомарос глубоко вдохнул. Он распростёр руки над костром, и блеск пламени осветил грубую кожу его ладоней.

– Я желаю, чтобы каждый знал эти строки, – провозгласил он. – Элуиссо, Синтусамос, запоминайте их. Вы будете отныне петь их на моих пиршествах!

И, вглядываясь в глаза Альбиоса, король промолвил:

– Я угостил тебя лишь кружкой эля да куском мяса и дал погреться у костра, а ты взамен посвятил мне песню. Это несоизмеримо много. Теперь я твой должник, Победитель. В знак благодарности я должен преподнести тебе гораздо более роскошный подарок. Что тебе угодно? Стадо коров? Одеяний из льняного полотна или мягкой шерсти? Рабов?

Мой спутник улыбнулся властителю Ворганона своей самой изящной улыбкой.

– Я уразумел тебя, король Ворганона, и с открытым сердцем принимаю твой дар. Ты подтверждаешь тем самым, что моё слово правдиво. Но позволь мне ненадолго помедлить с ответом: мне нужно подумать о том, что я предпочёл бы получить.

– Подумай хорошенько! Я дарую тебе всё, что ни пожелаешь!

– Я дам тебе ответ до того, как в ночном небе забрезжит заря. А пока пришло время удовлетворить твоё любопытство. Я представлю тебе своих товарищей.

Король одобрительно кивнул, и Альбиос принялся представлять Сумариоса:

– Это Сумариос, сын Сумотоса, правитель Нериомагоса, чьи земли граничат с арвернским королевством. Он один из самых преданных и великих воинов Верховного короля Амбигата, участник войны Кабанов. Ныне он держит путь с поля сражений с окаянными амбронами, проходивших перед «Сборищем Луга» на землях Дорнонии[32].

Сумариос и озисмский король обменялись беззвучным приветствием, как воин с воином. Мой товарищ, несмотря на свой знатный род, не соответствовал рангу Гудомароса, однако монарх признал в нём доблестного человека. Затем Альбиос повернулся ко мне:

– Пусть от роду ему ещё так мало зим, – произнёс он, указывая на меня, – он, равно как и мы, сражался с амбронами. А теперь послушайте меня все: этот гость высокого происхождения, ибо перед вами Белловез, сын Сакровеза, племянник Верховного короля Амбигата!

Восторженный шёпот пополз по зале среди самых молодых воинов, купцов и служителей искусства. Среди собравшихся моё родство с Амбигатом впечатлило лишь самых неискушённых людей, хотя в действительности озисмский народ не находился под властью Верховного короля. Несмотря на это, на лицах мудрецов читались глубокое удивление с явной примесью беспокойства. Гудомарос разглядывал меня пристально и слегка озадаченно, но не без интереса.

– Приветствую тебя, молодой герой, – произнёс он, взвешивая каждое слово. – До сей поры я ничего о тебе не слыхивал, но не сомневаюсь, что ты полон мужества. Я знавал твоего отца в былые времена, и то был отважный воин. Я знал и твою мать, и я запомнил её гордой женщиной. Ну а твой дядя – кто не восхваляет его могущества?

Хоть был я ещё неотёсанным юнцом, но всё же сумел различить сдержанность, с коей государь высказал мне свою похвалу. Уже не в первый раз встречался я с людьми высокого положения, и даже с королями, становившимися кроткими в моём присутствии. Подобная стеснённость в разговоре со мной с ранних лет утвердила во мне мысль, что я был кем-то особенным. Ко мне относились, словно к чистокровному жеребцу, но будто с изъяном: как к тому, кто мог неожиданно взбрыкнуть. Эти воспоминания были горше ещё и оттого, что я не запомнил тех двух людей, коим обязан таким предубеждением. Мой отец и дядя были лишь тенями, затерянными в каком-то устрашающем закоулке моего детства. Я вновь сглотнул знакомую горечь и поблагодарил властителя Ворганона.

– Здрав будь, король озисмов. Благодарствую за честь, которую ты нам оказываешь.

Мои слова звучали немного натянуто, но Гудомарос удовольствовался этой незначительной любезностью: юные годы могли оправдать неловкость моего языка. Поворачиваясь к Альбиосу, король озисмов осведомился:

– Поведай нам, бард! Что привело тебя на мои земли в сопровождении столь знатных товарищей?

– На одного из нас пал запрет. Он должен пройти испытание, которое освободит его.

– Испытание? Ну и ну! Если могу чем-то помочь, то только скажите!

– Весьма великодушно с твоей стороны, – улыбнулся Альбиос.

– На кого именно пал запрет? – спросил Гудомарос.

– На меня! – злобно выпалил я, потому как не потерпел бы, если бы кто-то сказал это за меня.

От этого резкого выкрика государь озисмов слегка опешил, но вскоре искра прозрения озарила его морщинистое лицо.

– Не серчай на меня за вопрос, Белловез, сын Сакровеза, – сказал он размеренным тоном, свидетельствующим о его мудрости. – Я сказал, не подумав. Самый знатный из трёх моих гостей – ты, и, разумеется, касаться это должно тебя.

Он продолжал говорить двусмысленно, но я был польщён почтением, которое он мне оказывал, и немного остыл.

– Не сочтёшь ли ты за дерзость, ежели я спрошу, почему пал на тебя этот запрет? – продолжал король.

– В чём причина? – пробурчал я. – В том, что я всё равно не умер.

Моё ворчание было воспринято по-разному. То ли удивление, то ли недоумение нарисовало забавные гримасы на самых грубых лицах. И тогда я заметил, как в глазах Синтусамоса и юного музыканта вновь промелькнуло беспокойство. Похоже, что они усматривали в этом некую истину, которая была мне ещё пока непостижима. Лицо Гудомароса не дрогнуло, возможно оттого, что он ожидал от меня большей ясности. Моё сердитое брюзжание могло легко сойти за дерзость. Сумариос решил, что пора ему вмешаться.

– Он говорит правду, – бросил он. – Его убили, но он отказался умирать. Я знаю это: я это видел.

И пока изумление расползалось по всей зале, Альбиос счёл более осмотрительным взять на себя дальнейший ход дискуссии.

– Увы, сам я там не был, но многие великие воины могут подтвердить слова Сумариоса. Это случилось во время битвы с амбронами. Все славные герои – Буос, Комаргос, принц Амбимагетос, сын Амбигата, а также Тигерномагль, сына Кономагля, короля лемовисов – видели, как Белловез был сражён насмерть, и тем не менее вы можете воочию убедиться, что вопреки всему Белловез сидит среди нас в добром здравии.

Бард выдержал паузу, дав время ошеломлённым умам воспринять это чудо. Моё присутствие в тот момент заставило всех содрогнуться, будто бы вместо меня в королевские покои по неосторожности впустили лемура[33]. Я хотел было прокричать им, что я всё-таки был жив, что под шрамами в моей груди яростно билось сердце, но было разумнее предоставить это барду.

– Вам нечего бояться, – расхохотался он перед огорошенными физиономиями. – Я бы не стал путешествовать целую луну[34] в обществе призрака. Я иду с ним от лемовисов[35] из самой Аржантаты, поверьте мне, я пристально за ним наблюдал, и могу поклясться, что он ест, пьёт и справляет нужду, как любой из нас.

Над этой шуткой посмеялись лишь глупцы, большинство же лиц остались строгими.

– Знавал я этаких удальцов, перехитривших саму Смерть, – заметил Гудомарос, – но эта проделка довольно редка и столь же достойна восхищения, сколь и опаски. Нельзя перехитрить силы Преисподней и выйти сухим из воды.

– Да, здесь непременно замешан какой-то бог, – подтвердил Синтусамос, бросив на меня осторожный взгляд. – Добрым ли концом коснулась юношу палица, или же он спасся, нырнув в котёл Великого Цернунна?! Без провидения здесь явно не обошлось, да только как понять, к добру это или к худу.

– Поэтому Великий друид Комрунос провозгласил Белловеза священным, – продолжал Альбиос. – И запретил ему являться ко двору Верховного короля, покуда он не развеет этой тайны.

– Так в чём же заключается суть испытания, которое ты должен преодолеть? – спросил меня король озисмов.

– Я должен попасть на остров Старух.

Гудомарос кивнул.

– Да, это мудрое решение, – согласился он. – Галлиценам нет равных в разгадках: они, несомненно, смогут пролить свет на тайну, в которую ты оказался вовлечён. Я повелю сопроводить вас до мыса Кабайон, где ты дождёшься, пока не покажется одна из них. У неё ты и сможешь всё выведать.

– Ты меня не так понял, – поправил я его. – Мне не нужно ждать, пока появится одна из галлицен. Я сам должен поплыть на их остров.

Король высокомерно ухмыльнулся.

– Это ты, небось, меня не расслышал, – возразил он. – Нельзя плыть на остров Старух, это запрещено, да к тому же, это за пределами нашего мира. Надо подождать, пока одна из них приплывёт или прилетит на берег.

– Это сущая правда, – вступился за меня Сумариос. – Великий друид повелел так: «Белловез должен посовещаться с галлиценами на их острове».

Несмотря на стойкую убеждённость моего спутника, Гудомарос, казалось, не придал большого значения услышанному. Король озисмов бросил на Альбиоса беглый взгляд, полный сомнений.

– Белловез и Сумариос не ошиблись, – подтвердил бард. – Именно мне Великий друид поручил передать это послание, и я слышал своими ушами, как он произнёс запрет. Я – хранитель преданий, как же мог я исказить повеление Комруноса?

Лицо короля омрачилось. Он обменялся взглядом с Синтусамосом, задумался на мгновение и вновь заговорил:

– Раз Альбиос слышал, как был произнесён запрет, тогда я, пожалуй, поверю, – уступил он. – Я не властен обсуждать решения Великого друида и не буду вам препятствовать. Однако в моём доме долг хозяина повелевает мне оберегать гостей, потому я скажу вам то, что должен. Не обессудьте. Я не участвовал в войне Кабанов, и, несмотря на то что я отдаю должное вашим подвигам в битве с амбронами, сам я с ними не враждую. Мои суда ведут с ними торговлю, далеко по правую сторону света, в бухте Эстримникского залива. Порой там случаются пиратские набеги, а порой хлебосольная торговля. Но вот что я хочу вам донести: я являюсь главой народа, живущего на краю света, вдали от распрей и посягательств глубинных королевств. И пусть моё суждение не основано на гадании по птицам[36] или предсказаниях по жертвенным кострам, оно всё же весомо, поскольку оно отстранённое и беспристрастное. Так вот, что я хочу вам сказать: нельзя плыть на остров Старух – это всё равно, что самому гнаться за смертью. Это равносильно тому, как если бы Великий друид решил вернуть всё на круги своя и отправить Белловеза в Подземный мир.

– Твои опасения похвальны, – тихо ответил Альбиос. – Но судя по тому, что мне рассказывали, озисмские корабли причаливали иной раз к острову Старух.

– Это не совсем так, – возразил король. – Если туда и плывут суда, то встают на якорь у небольшого островка, соединяющегося с островом Старух при отливе. Но корабли эти плывут на остров лишь по просьбе самих галлицен: когда нужно привезти брусья для оправки неметона, избранных для службы в обители, скотину для жертвоприношений. Моряки оставляют свой груз на песчаном берегу и торопятся поднять паруса. Никому никогда не добраться до этих краёв без дозволения девяти бессмертных старух.

– На острове запрещено находиться людям, – добавил Синтусамос. – Галлицены не щадят никого, кто бы ни ступил на эту священную землю. Море в тех местах усеяно подводными скалами: немало кораблей налетало на эти рифы. Бессмертные старухи убивают даже потерпевших кораблекрушение моряков, выброшенных морем на их берега. Говорят, что их жертвенник забит костями этих несчастных.

Альбиос медленно кивнул головой.

– То, что вы говорите, сходится с тем, что я уже слышал из песен, – признался он. – Но остров запрещён лишь взрослым людям, а ведь ни родитель, ни знатный воин ещё не остригал волос Белловеза. Хоть оружием он уже владеет, но взрослых лет он ещё не достиг, а посему предписание к нему не относится.

– А как же ты? А твой товарищ Сумариос? – возразил король. – Если вы пойдёте с ним, бессмертные старухи раздерут вас на куски.

– В таком случае мы останемся на том островке перед священной землёй и подождём, пока Белловез пройдёт своё испытание.

Гудомарос сокрушенно потряс седеющей головой.

– Ваша храбрость и ваша преданность этому юноше делают вам большую честь. Но вы оба сошли с ума…

Совершенно неожиданно для всех юный бард Элуиссо молвил слово.

– Ты, Альбиос, своё уже пожил, – сказал он. – Быть может, ты и хочешь окончить свой блистательный век в лучах славы, ступая по запрещённой земле. Но ведома ли твоим спутникам опасность, коей они себя подвергают? Галлицены заметят вас издалека. Они владеют искусством перевоплощения: они принимают обличье птиц и порхают в небе вместе с чайками и моёвками; они облекаются покровом чешуи лосося или облачаются в шкуру тюленя и ныряют под килями судов. Они управляют силами природы: они могут поднять сильнейшие ураганы, способные потопить даже их остров и разметать целые флотилии по прибрежным скалам. А ежели они позволят вам причалить, то пощады от них не ждите. Доброжелательны они лишь тогда, когда выбираются в наш мир, дабы на благо страждущих применить свой дар прорицания или кровавого целительства, но за пределами нашего мира они свирепы. Они кровожадны даже среди своих.

– Элуиссо верно говорит, – мрачно пробормотал старый Синтусамос. – У них есть ежегодный обычай, по которому они раздирают на части ту, которая ослабнет первой.

– Невозможно себе даже представить, насколько они стары, – продолжал юный музыкант. – Ведь, несмотря на их силу и исцеляющую магию, их собственные тела носят на себе отпечаток веков, хоть сами они и считают, что немощь зазорна. Каждый год они проводят ритуал, согласно которому снимают крышу со своего неметона, дабы выставить на солнечный свет адский алтарь. Ни одно бревно не должно коснуться земли: в течение целого дня они носят на себе балки и брусья из цельного дерева, тяжесть которых раздавила бы под собой любого здоровяка. Стоит только одной из них прогнуться, как остальные тут же кидаются на неё и рвут на куски зубами и ногтями, как кощунью. Так они привыкли истреблять слабых.

– Но ведь они не умирают, – глухо добавил Синтусамос. – Они всего лишь сбрасывают с себя плотскую оболочку. И их лёгкая душа летит в наш мир: воет в потоках шквального ветра и града, кружится вихрем в грозах, идущих на земные королевства. Они парят в бурях бледные, как сипухи. Ищут фермы, деревни или крепости. Обрушиваются на крыши домов, проскальзывают в жилища через дымницы, забираются на прогонные балки – те самые, что стоили им таких великих мук. И усевшись там, под сень кровли, следят за женщинами в доме. Они отбирают из них способных к деторождению девушек, лишившихся ума прорицательниц и старух, чей огонёк едва теплится. И тогда они оборачиваются дуновением ветра, мошкой или каплей воды и падают в яства или в рот своих жертв. Одним они забираются в утробу и зачинают тело дитяти, другим пожирают рассудок и присваивают себе их лик. Завершив своё дело, они возвращаются к нашему побережью, и их сёстры-душегубицы переплывают океан, чтобы забрать их обратно в свою обитель.

– И так было всегда, со тьмы веков, – подытожил Элуиссо. – Говорят, что их остров усеян женскими скелетами, но их самих там только девять. Их всегда было девять.

Пока мудрецы говорили, Гудомаросу поднесли наполненный элем рог. Он поднял его в нашем направлении, когда его бард умолк.

– Я пью за успех твоего испытания, Белловез, сын Сакровеза, – произнёс он. – Да внимут боги потустороннего мира моему обращению к ним и да исполнят они его – это окажет тебе превеликую службу.

Отхлебнув пару глотков, он вручил сосуд виночерпию, который передал его мне. Как только я поднёс напиток к губам, король добавил:

– Ты слышал моих советчиков, юный принц. На своём острове галлицены перевоплощаются, топят корабли и убивают на жертвенном алтаре. Я прекрасно знаю, что в твоём возрасте мы полагаем, что перед нами расступятся все преграды, но поверь мне, эти девять старух растерзали уже очень многих, и гораздо более дюжих, чем ты, я и все бравые воины, собравшиеся в этой зале. Постой! Выслушай меня до конца! Я уже сказал тебе, что не буду преграждать тебе путь, но мне было бы приятно оказаться тебе полезным. Умерь свою отвагу, но не из осторожности, а из почтения к тайне, которая окутывает бессмертных старух. Высадись на мысе Кабайон, подожди хоть немного, пока не покажется одна из них. Может статься, она дозволит тебе поплыть на остров, и тогда ты выведаешь у них истину, не страшась разгневать их.