Дзержинский. От «Астронома» до «Железного Феликса»

© Ратьковский И. С., 2017

© ООО «ТД Алгоритм», 2017

Введение

В геральдике белый цвет (серебро) обозначает нравственные, духовные ценности и безукоризненную чистоту; красный цвет является символом огня, мужества и отваги.

В психологии красный цвет «способствует активности, дружелюбию, уверенности, в больших количествах вызывает гнев и ярость. Дает уверенность в себе, готовность к действию, способствует заявлению о силе и возможностях.

Белый цвет обладает особенностью зрительно увеличивать пространство. Красно-белый флаг Польши.

Революционный 1917 г. выявил в России целую череду фигур, которые в дальнейшем стали известны не только в рамках своей прежней деятельности, но и теперь на новой стезе. Ряд из них, ранее одни из многих, стали знаковыми (культовыми) фигурами: Корнилов, Керенский… Одним из таких деятелей стал Феликс Эдмундович Дзержинский (1877–1926). До революционных событий в России он был известен большинству только как один из представителей польской социал-демократии, но в 1917 г. Дзержинский становится одной из ключевых фигур российского революционного процесса. Назначение его 7 (20) декабря 1917 г. председателем ВЧК обозначит новый этап жизни Дзержинского, с которым преимущественно и будут его позднее ассоциировать.

Подобное схематичное восприятие Феликса Дзержинского надолго станет основой посвященных ему исследований. Безусловно, говоря о Дзержинском, следует дать ему характеристику как чекисту и бессменному руководителю органов безопасности первых лет советской власти ВЧК-ГПУ-ОГПУ. В этом плане необходимо раскрыть деятельность этих органов и обозначить роль Дзержинского в них. Тем более что именно с этими органами советской госбезопасности связана большая часть информации в обществе о нем, в т. ч. и большая часть стереотипов.

«Железный Феликс», прозвище, которое Дзержинский получил от своих товарищей, было подхвачено современниками и вошло в формирующийся образ непреклонного чекиста. При этом «Железного Феликса» уже при его жизни воспринимали по-разному. Кто-то считал его рыцарем революции, а кто-то чекистским палачом, красным катом. Это крайние точки зрения, более связанные с политическими пристрастиями людей, характеризующими Дзержинского, чем объективные характеристики конкретного политического и государственного деятеля, реального человека. С одним, безусловно, можно согласиться – это была неординарная фигура, в которой переплелись самые разные моменты истории России и Польши.

Красное и белое во многом определило его биографию. Это были цвета его Родины – Польши, это цвета ярости, крови, гнева и одновременно рыцарственности, чистоты замыслов, бескрайнего пространства. Это цвета основных сторон Гражданской войны в России. Это образ Дзержинского, в котором переплелось красное с белым.

Восприятие Дзержинского изначально развивалось в двух направлениях: литературном и историческом. Литературность образа Дзержинского проявилась в многочисленных произведениях писателей, где он стал героем или прообразом героя. Начало этому процессу положил еще известный русский литератор Г. И. Чулков. Находившийся с Дзержинским в знаменитом Александровском централе в начале ХХ века, он использует свои впечатления о нем и его товарище эсере Сладкопевцеве при написании дореволюционных рассказов «На этапах» и «Пустыня». Позднее он расскажет в своих мемуарах и об Александровском бунте, участниками которого были, среди прочих, и он, и Дзержинский[1]. После революции и последующих лет Дзержинский стал героем многих советских произведений. Упомянем только некоторые, наиболее известные: это поэма А. И. Безыменского «Феликс» (1927), небольшое, но емкое стихотворение Эдуарда Багрицкого «ТВС» (1929), поэма С. Г. Сорина «Товарищ Дзержинский» (1957), повесть Ю. М. Королькова «Феликс – значит счастливый…» (1974), исторический роман Юлиана Семенова «Горение» (1977–1987), повесть Ю. П. Германа «Рассказы о Дзержинском» (1979) и т. д.

Не раз становился Феликс Эдмундович Дзержинский героем или прообразом героя и для произведений иностранных авторов. Иногда это была литературно-публицистическая попытка изложения биографии Дзержинского, иногда гротеск, не имевший ничего реального с персонажем. В первом ключе образ Дзержинского в 1930-х гг. нарисовал Роман Гуль в небольшой книжке «Дзержинский»[2], во втором, в этот же период, опубликовал свою книгу «Дзержинский, красный палач, золотое сердце» («Dzierzynski, czerwony kat, zlote serce») Богдан Роникер (Bogdan Jaxa-Ronikier)[3]. Указанные книги (не раз переизданные), мягко говоря, неоднозначны, но также рисуют свой – темный образ Дзержинского. Есть и другие художественные иностранные произведения, где выведен Дзержинский. Так, в западноевропейской литературе интерес представляет интерпретация его образа в романе выдающегося английского писателя Уильяма Сомерсета Моэма (1874–1965) «Рождественские каникулы», в котором Дзержинский занимает важное место в системе персонажей[4]. Отметим, что это взгляд не только английского писателя, но и британского разведчика, которым был Моэм.

Можно отметить и попытки научного изучения биографии Дзержинского на Западе. Среди последних работ, удачно раскрывающих личную жизнь Дзержинского, но в меньшей степени государственную деятельность, отметим исследование Сильвии Фролов, переведенную на русский язык. Польский период жизни Дзержинского в ней дан на хорошем уровне. К сожалению, в советском периоде часто присутствуют грубые ошибки. Укажем только на один характерный момент, свидетельствующий о знании автором советских реалий. Для нее убийца Урицкого, террорист Каннегисер, эсер, а не энес, левые и правые эсеры и савинковцы – также некое общее явление под термином «эсеры». Много и других ошибок. Вместе с тем отметим, что иногда, следуя за предшественниками, автор все же не стремится идти по пути приятия любой лжи про Дзержинского и, хотя часто ошибается, но пытается быть объективной[5].

Использование образа Дзержинского в литературе – лишь один из аспектов его отражения в рисуемых позитивных и негативных символах революции. Автору близок образ Дзержинского в стихотворении Э. Багрицкого «ТВС», но и оно не раскрывает всего Дзержинского, его сути, противоречий его личности.

Отчасти, раннего, дореволюционного Дзержинского можно понять, читая его дневники и письма. Тюремный дневник и тюремные письма, открытки и письма к родным, часто издавались еще в советский период[6]. В этот же период были частично опубликованы его письма к Маргарите Николаевой, одной из женщин, которую он любил. Уже в начале XXI века они были опубликованы полностью А.А. и А. М. Плехановыми[7]. Известны сейчас и его письма к Сабине Файнштейн, также одной из его любимых женщин. Впоследствии этими же авторами был издан комплекс личных источников Дзержинского[8]. Все это, наряду с краткой автобиографией Дзержинского, его литературным изложением побега из второй ссылки, рядом статей Дзержинского указанного периода, послужило одной из основ первых глав данной книги. Важным моментом были архивные материалы о семье Дзержинского, которые содержатся в российских архивах: РГАСПИ, ЦГИА СПб и других.

Гораздо меньше материалов о личной жизни Дзержинского после 1917 г. Да, известны отдельные его личные письма, есть множество воспоминаний о нем, но нет таких откровенных источников, как ранее. У Дзержинского просто нет в этот период времени вести дневники, нет времени писать пространные письма. Здесь приходится опираться больше на документы. Там больше государственного, меньше личного, но и они дают многое для понимания личности Дзержинского. Впрочем, материалы фонда Политбюро РГАСПИ хорошо фиксируют отпуска Дзержинского, его состояние здоровья.

Сейчас в научный оборот введены сотни документов, связанных с деятельностью Ф. Э. Дзержинского, прежде всего на посту Председателя ВЧК-ОГПУ. Прежде всего следует упомянуть основывающийся на фондах ГА РФ, РГАСПИ и Центрального Архива ФСБ сборник документов, подготовленный А.А. и А. М. Плехановыми[9]. Этот сборник дополняет ранее изданные документальные сборники по истории ВЧК, а также по общеполитическим вопросам истории Советской России[10]. Отметим, что ряд важных документов, характеризующих деятельность Ф. Э. Дзержинского, не вошли в указанный плехановский сборник. Однако они были опубликованы ранее в других фундаментальных сборниках, что дало возможность в данной книге восполнить указанный пробел А. Г. Тепляковым в его рецензии на плехановский сборник[11]. Также важным дополнением послужили статьи и интервью Дзержинского в советских газетах и журналах, а также тексты его выступлений и письма. Отметим в этом отношении публикацию последних писем Дзержинского в журнале «Коммунист» за 1987 г.[12]

Сразу отметим, что без изложения революционного процесса ХХ века характеризовать, исследовать личность Дзержинского невозможно. Поэтому предметом данной книги будет вся биография Дзержинского, начиная с его происхождения и ранних лет жизни. Это важный момент. Например, в период Виленской гимназии сложатся важные для будущей биографии Дзержинского отношения (Гольдманы, Сольц и т. д.)[13]. Важным представляется и момент знакомства Дзержинского с другими деятелями российского и европейского революционного движения. Безусловно, раскрыть все аспекты биографии Дзержинского в рамках одной книги крайне сложно, поэтому в данном исследовании автором сделан акцент на основных вехах биографии Дзержинского. Ряд сторон его деятельности будет раскрыт менее подробно, ряд более подробно. В данном случае для автора имел значение именно личностный подход к биографии Дзержинского, выявление ключевых поворотных фактов его жизни, что привело его в революционное движение, когда он становится революционером-интернационалистом, как он становится председателем ВЧК и почему меняется его мировоззрение в тот или иной период деятельности?

Сама работа не могла бы состояться без учета вклада предшественников по изучению его деятельности. Поэтому укажу ряд исследований и воспоминаний, которые были выполнены в более ранний период. Прежде всего отмечу, что о деятельности и личности Ф. Э. Дзержинского много писали его современники. Это были воспоминания его соратников, товарищей по партии, а также его противников, чаще всего оказавшихся в эмиграции. Известны воспоминания чекистов Я. Х. Петерса, М. И. Лациса, В. Р. Менжинского, И. С. Уншлихта, В. Н. Манцева, С. Г. Уралова, Ф. Т. Фомина, В. И. Герсона, А. Я. Беленького, С. Г. Тихомолова и многих других. Эти воспоминания неоднозначны, т. к. ряд из авторов находились в конфронтации к Дзержинскому (о чем не упоминают Петерс, Лацис), другие написали их непосредственно в 1926 г., после смерти Дзержинского, что задало их тон. Мемуары более позднего периода также субъективны. Тем не менее, эти воспоминания дают определенную ценную информацию о Дзержинском и его деятельности в ВЧК-ГПУ-ОГПУ. Можно согласиться с В. Р. Менжинским, что «говорить о Дзержинском-чекисте – значит писать историю ВЧК-ГПУ как в обстановке гражданской войны, так и в условиях нэпа»[14].

К этим же воспоминания примыкают мемуары советских политических деятелей. Опять-таки многие из этих воспоминаний вышли после июля 1926 г. Частично эти мемуары впоследствии входили в сборники воспоминаний о Дзержинском, переиздававшиеся и выходившие в СССР массовыми тиражами. Наиболее известными такими сборниками были «О Феликсе Дзержинском. Воспоминания, очерки, статьи современников» и «Рыцарь революции»[15]. Среди мемуарной литературы также выделяются воспоминания его родственников. Прежде всего, это воспоминания его жены[16]. Упомянем и полумемуарную юношескую биографию Дзержинского, которую написала его племянница[17]. Есть краткие мемуары Яна Феликсовича Дзержинского, позднее ряд интервью дал внук Ф. Э. Дзержинского.

Существуют также мемуары эмигрантов, в которых Дзержинскому отводились страницы, а иногда и отдельные главы. О Дзержинском писали и вспоминали С. П. Мельгунов, Ф. И. Шаляпин, В. Н. Сперанский и многие другие. Их воспоминания носят явно пристрастный характер, в т. ч. учитывающий результаты встреч с Дзержинским. С этой точки зрения надо рассматривать работы и воспоминания историка Мельгунова, который допрашивался Дзержинским, затем отпускался им на свободу, но впоследствии он делал акцент только на негативных моментах биографии Дзержинского и ВЧК. Личные пристрастия Мельгунова закономерно приводили его к фальсификации событий Гражданской войны[18]. Однако без эмигрантских источников, при всей их ангажированности, сложно составить целостную оценку Дзержинского. В этом плане очень важны мемуары Валентинова, подчиненного Дзержинского в ВСНХ[19]. Интерес представляет и сопоставление красных и белых мемуаров в освещении деятельности Ф. Э. Дзержинского. Критически подходя к красным и эмиграционным мемуарам, понимая их особенности, можно извлечь из них необходимый политический и биографический материал.

Первые биографии Дзержинского, вышедшие в СССР в тридцатые годы, носили очерковый характер. Как правило, их основу составляли авторские воспоминания. Среди подобных книг (вышли в 1930-е гг.) – биографии А. И. Микояна, Ф. Кона и других[20]. Во второй половине 1950-х гг. явно виден новый всплеск интереса к личности Дзержинского. Именно с этого периода начинается научное изучение его биографии. Среди советских исследований следует выделить хорошо известные специалистам, неоднократно переиздаваемые, биографии Ф. Э. Дзержинского: П. С. Сафонова, А. Ф. Хацкевича, Н. И. Зубова, А. В. Тишкова, С. С. Хромова, А. С. Велидова и многие другие[21]. Безусловно, эти исследования создавались в определенных идеологических условиях. Это приводило к упрощению биографии Дзержинского, которую «вписывали» в историю партии как пример жизненного пути «верного ленинца», без акцентирования имевшихся у него разногласий с В. И. Лениным. Всегда относившийся к Ленину с уважением, Дзержинский, тем не менее, неоднократно занимал противоположную ему позицию. Достаточно упомянуть Брестский мир и создание СССР. Упрощались и другие моменты биографии первого чекиста. Речь шла как о его происхождении, так и о его деятельности на разных государственных постах. Тем не менее, именно этими авторами были сделаны первые научные биографии Дзержинского, введен целый пласт новых источников. Особо отметим работы А. С. Велидова, известного историка ВЧК[22].

В постсоветский период также вышел ряд биографий Ф. Э. Дзержинского. Некоторые из них носили явно «разоблачительный», «заказной» характер. Типичный пример – книга А. Иванова «Неизвестный Дзержинский. Факты и вымыслы», которая была издана в 1994 г.[23] Вымыслов там, к сожалению, действительно больше, чем фактов. Последних практически нет. Все вследствие задачи автора – очернить Дзержинского.

В чем-то схожа в подходе к биографии Дзержинского работа И. Симбирцева[24]. Не разбирая ее полностью, отметим, что в книге есть отдельная 7-я глава, посвященная Ф. Э. Дзержинскому. Отметим, что в отличие от А. Иванова, И. Симбирцев пытается создать более объективный образ Дзержинского. Некоторые его положения представляют, на наш взгляд, интерес. Среди них разделение «чекистской биографии» Дзержинского на период до и после 1918 г. Так же интересна авторская трактовка последних лет его жизни, где сделан акцент на «усталость» и определенную «внесистемность» Дзержинского. Вместе с тем работа не отличается проработанностью и в ней наличествуют грубые ошибки и неоднозначные авторские замечания. Так мы «узнаем», что Дзержинский якобы никогда не вспоминал своей матери после ее смерти. Странно, что автор не читал дневник Дзержинского, его письма, в которых он о ней часто и проникновенно пишет. Его поступление в Виленскую гимназию Симбирцев трактует как уход из дома. По логике автора все поступающие в гимназии «бегут» из дома. При том, что мама Дзержинского выехала вместе с сыном и долгое время жила вместе с ним. Один из первых псевдонимов, «Переплетчик», Дзержинский якобы получил после побега из Нолинска (к слову, бежал он не из Нолинска, а из Кая), хотя это было до его первой ссылки. Пытаясь осветить личную жизнь Дзержинского, Симбирцев не в курсе существования Сабины Файнштейн. Сын Дзержинского, Ясек Дзержинский, оказывается, родился в тюремной больнице, а не в тюремной камере, где вместе с женой сидела женщина-детоубийца. В ВРК Дзержинский, по Симбирцеву, был назначен после Октябрьской революции… Впрочем, далее в послеоктябрьский период также много подобных авторских ляпов и «открытий». От вроде бы небольших, таких как вербовка Филлипова в 1918 г., а не в 1917 г., как было на самом деле, до явной фальсификации: осенью 1918 г. Дзержинский выехал якобы в Швейцарию на курорты для поправления здоровья. Никакого лечения там не было, была встреча с семьей, были позднее переговоры с германскими левыми социал-демократами и многое другое, но лечения не было. Упомянем и «январский разнос Ленина» 1919 г. Дзержинскому за ограбление ленинского автомобиля бандой Кошелькова. Какой мог быть разнос, если Дзержинский вместе со Сталиным уехали раньше, еще за две недели, расследовать «Пермскую катастрофу» в Вятку и вернулись оттуда еще через больший срок? Откуда взял этот разнос Симбирцев, известно только ему, хотя он дважды в этой главе в разных местах (во второй раз на нескольких страницах!) подает это как достоверный факт. Винцент Матушевский был расстрелян в октябре 1918 г., но как это могла, по Симбирцеву, сделать колчаковская контрразведка, если еще и переворот-то не состоялся? Сначала Дзержинский, по Симбирцеву, возглавил Наркомат путей сообщений, а затем НКВД РСФСР. Было же все наоборот. Дзержинский, оказывается, мог в 1920 г. возглавить польское советское правительство, т. к. был назначен главой польского ВРК. Странным образом Симбирцев не увидел реального председателя Польревкома Ю. Мархлевского. Впрочем, ссылок на что-либо у Симбирцева мало, а если они есть, то странные. Он лично выявляет документ в архивах, а затем его цитирует по публикации Н. Н. Непомнящего. Он лично считает воспоминания о беспризорниках Тихомолова фальсификацией, забывая о других схожих воспоминаниях, в т. ч. будущего академика, которого также, только ранее, извлекли из асфальтного котла в Москве. Есть подобное и дальше, например о якобы разрыве Дзержинского с женой в 1923 г., который делает автор, не заметив их совместного отдыха в этот и последующие годы. Впрочем, это опять без ссылок…

Можно также упомянуть работы современного публициста-исследователя Л. М. Млечина[25]. В них он выявил ряд важных для автора этой книги моментов. Прежде всего это касается истории ряда родственников Ф. Э. Дзержинского, в т. ч. их судьбы после смерти первого руководителя советских органов безопасности. Также интерес представляет взгляд Млечина на взаимоотношение Дзержинского с большевистскими лидерами: В. И. Лениным, И. В. Сталиным, Л. Д. Троцким. Этим же сюжетам посвящена отдельная глава неоднозначной книги Д. Рейфилда[26]. К сожалению, этот автор часто просто идет за вымыслами упомянутого выше Роникера, и работа от этого не выигрывает в научности.

В этом отношении очень много данной книге дало выполненное на основе многочисленных архивных материалов недавнее монографическое исследование известного московского историка С. С. Войтикова. Его концепция событий лета-осени 1918 года и последующего полугодия заслуживает отдельного выделения в плане разработки отношений лидеров большевиков в этот период, в т. ч. Дзержинского, Сталина, Ленина, Троцкого, Свердлова[27]. Важным для книги были введенные С. С. Войтиковым в научный оборот архивные материалы по истории ВЧК и МЧК.

Среди других научных работ, посвященных Дзержинскому, следует обязательно отметить насыщенное фактами исследование А. М. Плеханова «Дзержинский. Первый чекист России»[28]. Эта книга очень хорошо раскрывает основные направления деятельности ВЧК-ОГПУ в 1917–1926 гг., в меньшей степени она характеризует самого Дзержинского. Это скорее сборник статей автора, его выступлений на «Лубянских чтениях», чем биография Дзержинского. Позднее у него вышла другая книга, близкая по содержанию, «Кто вы, «Железный Феликс»?[29]. Однако, несмотря на некоторую схематичность освещения личности Дзержинского, именно А.М. и А. А. Плехановым мы обязаны изданием целого массива документов и материалов о Ф. Э. Дзержинском. На наш взгляд, любая биография Дзержинского невозможна без использования этих материалов.

Отдельно следует упомянуть и книги московского исследователя С. А. Кредова, посвященные Дзержинскому[30]. В них раскрывается вся биография Дзержинского, различные стороны его деятельности, в т. ч. на посту председателя ВСНХ, наркома железных дорог и т. д. Отметим хороший литературный слог, логичность повествования. Работа может считаться одной из лучших последних биографий Дзержинского, несмотря на имеющиеся в ней фактические ошибки. Есть явные ошибки в биографии отца Ф. Дзержинского. Также Кредов отрицает роль Дзержинского в бунте в Александровском централе, хотя существуют многочисленные воспоминания об этих событиях, в т. ч. у указанного выше Чулкова. Есть отдельные замечания по советскому периоду. Но, повторяю, данные замечания не обесценивают хорошую работу.

Необходимо также указать на имеющиеся многочисленные исследования по истории ВЧК-ОГПУ, где Дзержинскому закономерно уделено внимание. Историография ВЧК-ОГПУ очень обширна, поэтому упомяну свою работу, где я дал им краткую характеристику[31].

Необходимо упомянуть и литературу, посвященную Дзержинскому как руководителю высших экономических органов Советской республики. До сих пор очень важны в этом плане упомянутые работы С. С. Хромова. Их дополняет изданная в более поздний период книга О. Р. Лациса «Перелом», где Дзержинскому уделено много страниц[32]. Данная работа была продолжением прежних исследований Лациса[33]. Из последних публикаций можно отметить статью М. А. Рогачевской[34].

В 2016 г. исполнилось 90 лет со дня смерти Дзержинского, в 2017 г. исполняется 140 лет с его рождения и 100 лет Российской революции, 100 лет со дня образования ВЧК, 95 лет со дня создания ГПУ. Эти даты не только информационный повод, но и повод раскрыть биографию Феликса Дзержинского на фоне революционных исторических событий. В данной книге хотелось бы отойти от стереотипов, говорить не только об известном политическом деятеле, а о конкретном человеке, его взглядах, их эволюции, его окружении, о ключевых личностных моментах биографии Дзержинского и т. д. Все это, по мнению автора, может позволить создать более точный портрет Феликса Дзержинского.

Еще один момент, важный для автора книги: 11 сентября родился Феликс Дзержинский, и в этот же день, только в 1938 г., родилась моя мама, учитель русского языка и литературы Ратьковская Татьяна Николаевна. Ей и отцу, учителю истории Сергею Ивановичу Ратьковскому, я посвящаю эту книгу. Нам с братом вас очень не хватает….

Хотелось бы также выразить свою благодарность людям, которые оказывали автору поддержку на протяжении всей работы по подготовке журнальных публикаций по заявленной теме, выступлениях в средствах массовой информации, подготовке книги: директору Института истории СПбГУ д.и.н. А. Х. Даудову, заведующему кафедрой Новейшей истории России Института истории СПбГУ проф. М. В. Ходякову, к.и.н. А. И. Колпакиди, к.и.н. С. С. Войтикову, к.и.н. Е. Н. Яковлеву, к.и.н. А. В. Вороновичу (Президентская библиотека имени Б. Н. Ельцина), научному сотруднику научно-образовательного отдела Президентской библиотеки им. Б. Н. Ельцина С. В. Алексееву, к.и.н. Н. И. Богомазову (Институт истории СПбГУ), польскому историку Ежи Чаевски, израильскому историку к.и.н. В. В. Каминскому, работникам музея Ф. Э. Дзержинского в Дзержиново (Республика Беларусь), сотрудникам российских архивов и библиотек. Особая благодарность моей жене к.и.н. Н. А. Ратьковской, которая на протяжении многих лет видела мою работу и была первым ее слушателем и критиком.

Дзержинские: происхождение, семья, детство

В доме-музее Ф. Э. Дзержинского в бывшем имении Дзержиново Ивенецкого района Минской области Республики Беларусь есть прослеженное сотрудниками музея до середины XVII столетия генеалогическое древо рода Дзержинских. Это достаточно старинный дворянский род, имеющий генеалогические связи со многими, прежде всего польскими и белорусскими, фамилиями, что подтверждает родовой герб «Сулима», к которым он относится. Отметим, что фамилия Дзержаньски (Dzierżański) упоминается еще в гербовнике Кацпра Несецкого[35]. В дальнейшем эта фамилия превратилась в Дзержински[36]. Данный гербовник, наряду с документами, подтверждающими владение крепостными крестьянами, использовался с середины XVIII века как доказательство польского дворянского происхождения.

Задокументированным основателем рода на данный момент правомерно считается поляк Станислав Дзержинский[37]. Его сыном был Николай Дзержинский (умер в 1703 г.), о котором известно, что он уже в чине ротмистра кавалерии[38] (патент получил от польского короля Яна Казимира 11 апреля 1663 г.) приобрел в 1866 г. по купчей крепости от чашника[39] Бурдо (Бурбы) в Крожском (Кражяйском) повете Самогитского княжества недвижимое имение «Спицы» («Спице») с десятью крестьянскими дворами[40].