100 великих приключений
Отряд Чекре нашел Едигея где-то «в полях». В это время он готовился «к походу в страну, именуемую Виссибур [Сибирь]». Чекре со своим отрядом присоединился к нему. Так Шильтбергер оказался сперва на Урале, а затем в Сибири…
«…Шли два месяца до прибытия в эту страну, где есть горы, простирающиеся на 32 дня ходьбы… В этой стране сеют только просо, а хлеба вовсе не едят». В своих записках Шильтбергер рассказывает, что в стране Сибирь есть «гора Арбус», протянулась она на тридцать два дня пути. За горой простирается пустыня. Она доходит до края света. Пустыня страшна зверями и гадами, и человек не может жить в ней. Ее еще никто не отважился пройти. В стране Сибирь есть большие, ростом с ослов, собаки. Их зимой запрягают в сани, а летом – в повозки. На горе Арбус обитают дикие волосатые люди, питающиеся листьями и травой. Владетель страны Сибирь подарил Едигею двух человек из волосатого племени – мужчину и женщину, пойманных на горе Арбус, а также двух диких коней. Лошади эти водились тоже на горе Арбус…
«Гора Арбус» – это, по-видимому, горный хребет Арбус-ула. Он простирается между Ордосом, окаймленным северной лукой Желтой реки, и пустыней Алашань. По поверью степных племен, вершина Арбус-ула служила вместо наковальни сказочному кузнецу, состоявшему при Чингисхане. За хребтом Арбус-ула действительно лежит безжизненная пустыня.
«По покорении Сибири Едигей и Чекре вступили в Булгарию (Волжскую. – Примеч. авт.), которая ими также была завоевана», – пишет далее Шильтбергер. Когда же Чекре погиб в борьбе с одним из сыновей Тохтамыша, баварец попал в руки Маншука, недавнего советника Чекре. Изгнанный с Волги Маншук пытался пробраться в Крым, где к тому времени старый Едигей успел основать отдельное ханство. Вместе с Маншуком Шильтбергер добрался до Кафы (ныне Феодосия). Но спустя всего пять месяцев ему вновь приходится отправляться в дальний путь: опасаясь бушевавших в Крыму междоусобиц, хозяин Шильтбергера бежит через Керченский пролив на Восток, в страну черкесов. Отсюда вдоль черноморского побережья, через «страну Абаса» (Абхазию) они добираются в Мингрелию. Здесь Шильтбергер и четверо его спутников-христиан решаются бежать…
«Пятеро из нас, христиан, сговорились во что бы то ни стало возвратиться из земли язычников каждому на свою родину, так как мы отделены были от Черного моря только трехдневным расстоянием. Когда настал удобный случай для осуществления нашего плана, мы все пятеро расстались с названным господином и прибыли в столицу сего края, по прозванию Батум, лежащую на Черном море. Тщетно просили мы там, чтобы нас перевезли оттуда на другую сторону, и потому вышли из города и следовали вдоль морского берега, пока не достигли гористого края, где на четвертый день верховой езды с одной горы заметили судно, стоявшее на якоре в восьми итальянских милях от берега. Мы остались до ночи на этой горе и развели там огонь. Это побудило капитана судна отправить людей на лодке, чтобы разведать, что за люди находились на горе возле огня. При их приближении мы пошли им навстречу и на их вопрос, кто мы такие, ответили, что были христианами, взятыми в плен в сражении под Никополем, проигранном венгерским королем, что мы с Божьей помощью добрались до сего места и хотим пробраться далее через море, в надежде, что Бог поможет нам возвратиться домой к христианам. Они сначала не верили нашим словам и захотели услышать от нас “Отче наш” и “Верую”…»
Спустя несколько дней они уже в Константинополе, где беглецов удостаивает аудиенции сам византийский император, немало дивясь их рассказам. Через три месяца Шильтбергер и его товарищи морем отправляются в Валахию. «Император отправил нас в замок, именуемый Гили [Килия], близ устья Дуная. Там я расстался с товарищами и присоединился к купцам, с которым и прибыл в город, именовавшийся по-немецки Вейсштадт [Белгород] и лежавший в Валахии, затем – в город, по имени Аспазери и оттуда в Седшопф [Сучава] – главный город Малой Валахии, а потом в другой город, называемый по-немецки Лемберг [Львов]. Там я лежал больной три месяца и затем прибыл в Краков, главный город в Польше, а оттуда в Бреслау [Вроцлав] – главный город Силезии. Наконец, через Эгер, Регенсбург и Ландсхут прибыл в Фрейзинг, где был уже у себя дома. Так я с Божьей помощью возвратился домой, в общество христиан, за что благодарю Бога и всех, кто мне помог. Проведя 32 года среди язычников, я уже не смел надеяться, что мне удастся когда-либо возвратиться к христианам. Но Бог внял, сколь искренно было мое желание возвратиться, дабы иметь счастье молиться Ему с христианами, пекся обо мне, чтобы тело и душа моя не пропали».
Скитания Шильтбергера воистину удивительны! Человек, видевший Тимура, живший в кочевьях Едигея, он познал мир от Сирии до Желтой реки, от Герата до Кукунора, от Египта до Сибири. Скитания Шильтбергера длились 32 года. Такие приключения могли выпасть на долю тысяч людей, но большинство из них погибло в чужих землях. А те немногие, кому было суждено вернуться на родину, не могли или не хотели написать о своих приключениях. Но Шильтбергер, хотя и был прежде всего солдатом, оставил воспоминания о своей наполненной приключениями жизни. От этой книги, не обремененной ученостью, веет свежим дыханием лично пережитых автором приключений.
О дальнейшей судьбе Шильтбергера до нас дошли очень скудные сведения. Кажется, он служил при дворе баварского герцога Альбрехта III Благочестивого (1438–1460), достиг довольно преклонного возраста и умер в Фобурге. Имя этого странника сохранилось только благодаря его книге и в XV в. приобрело широкую известность.
Жильбер де Ланнуа: полвека в дороге
Странствия по далеким землям, длившиеся целыми десятилетиями – иногда добровольные, иногда вынужденные, – в XIV–XV вв. не были чем-то из ряда вон выходящим. Беспокойный дух дальних путешествий – порождение эпохи крестовых походов, будоражил и заставлял отправляться за горизонт многих отважных искателей приключений. Не счесть, сколько из них сложило свои головы в дальних странах, но некоторым благополучно удавалось избежать всех опасностей. Одним из самых замечательных представителей этого племени был фламандец Жильбер де Ланнуа. Целых полвека скитался он по чужим странам…
Тракайский замок удостоился похвалы рыцаря Жильбера де Ланнуа
Рыцарь Жильбер де Ланнуа (1386 – ок. 1450), родился во Фландрии, где на реке Слёйсе стоял его родовой замок. Выходец из знатного дворянского рода, один из первых кавалеров ордена Золотого Руна, неутомимый путешественник, дипломат и искатель приключений, обуреваемый, по его собственному признанию, желанием «изведать мир», он объездил, кажется, всю Европу и Ближний Восток. Его путевые записки несколько раз переиздавались в разных странах в XIX–XX вв.
Фландрия, родина де Ланнуа, в те времена принадлежала бургундским герцогам, и именно при их дворе юный рыцарь в возрасте 13 лет начал свою службу. Девиз «Для спасения души», начертанный в его гербе, не раз побуждал его отправляться в дальние паломнические поездки: в 1403–1404, 1422 и 1446 гг. – в Святую Землю, в 1416 и 1430 гг. – в Ирландию к св. Патрику, дважды в Сантьяго-де-Компостела, в 1450 г. – в Рим. В 1407–1410 гг. Жильбер де Ланнуа воевал вместе с испанскими христианами против мусульман Гранады. Своим мечом он служил графу Эно при подавлении мятежа жителей Льежа.
В 1413 г. де Ланнуа отправился в поисках новых подвигов в далекий путь к берегам Балтики. Добравшись до Мариенбурга, резиденции великого магистра Тевтонского ордена, он предложил свою помощь немецким рыцарям. Однако орден был связан по рукам и ногам мирным договором с поляками, боевые действия сводилась лишь к мелким стычкам на пограничье, и, убедившись, что большой войны не предвидится, разочарованный де Ланнуа отправился дальше – в Ригу. Здесь его воинственный пыл тоже был охлажден: «В Риге я нашел магистра Ливонского, государя Курляндии…, но не обнаружил там сборов в поход». В качестве утешения ливонские рыцари предложили де Ланнуа ограничиться ознакомительным (и, к слову сказать, весьма небезопасным в то время) путешествием в Новгород и Псков.
Зимой 1413 г. де Ланнуа двинулся в дорогу – от одного города к другому, минуя многочисленные замки, усадьбы и командорства. За Нарвой он вступил в пределы Новгородской земли. Путешествуя на санях «по причине великого снега и холода», рыцарь добрался до Новгорода.
«Новгород Великий – на диво большой город, расположенный на громадной равнине в окружении огромных лесов, в низине, среди вод и болот; и по середине этого города течет очень большая река, называемая Волхов. Город обнесен плохими стенами из плетня и земли, тогда как башни из камня. Это – вольный город, он имеет общинное управление. Есть здесь епископ, который является как бы их владыкой. И держатся они, а равно все другие русские на Руси, которая весьма велика, христианского закона по их вере, такой же, как у греков… В этом городе проживает много великих господ, именуемых ими боярами. И русские Великой Руси не имеют других господ, кроме этих, [выбираемых] в свой черед по воле общины. Деньги их представляют собой слитки серебра около шести унций весом, не имеющие клейма, ибо они вовсе не чеканят золотой монеты. В качестве мелкой монеты они используют головы белок и куниц. В их городе есть рынок, где они продают и покупают своих женщин, поступая по их закону… И обменивают своих женщин одну на другую за слиток или два серебра, как договорятся…»
Неясно, в каком качестве Ланнуа гостил в Новгороде, но встретили его с большим почетом: городские власти задали в его честь пир, «самый необычный и самый удивительный из когда-либо виденных» им, припасы ему доставлялись с епископского двора – так принимали только послов.
Проведя в Новгороде девять дней, рыцарь отправился в Псков. Стояли сильные морозы, от которых трескались деревья. «Если ночью случалось спать в безлюдном месте, то утром мы находили бороду, брови и веки заиндевелыми от человеческого дыхания и все в льдинках, так что, проснувшись, с трудом удавалось открыть свои глаза», – пишет де Ланнуа. Серебряные чаши, которыми он набирал воду из озера, примерзали к пальцам. За бескрайними лесами лежал Псков, окруженный каменными стенами и башнями. «И в то время, когда я там находился, их король находился в ссылке и изгнании в Новгороде Великом, где я его и видел. И русские этого города носят длинные волосы, ниспадающие на плечи, а женщины круглый венец за головой, как у святых».
Из Пскова путь Ланнуа лежал по льду реки Великой и Чудского озера. «Я ехал по этому озеру, не встретив ни селения, ни жилища, четыре дня и четыре ночи и прибыл в Ливонию, в один очень красивый городок, именуемый Дерпт, который находится в двадцати четырех милях от Пскова». Морозы свирепствовали по-прежнему. Проехали через занесенный снегом, замерзший Динабург. Отсюда дорога вела на Вильно, где располагался двор великого князя Литовского Витовта.
Город показался де Ланнуа длинным и узким, как бы сползающим с песчаной горы, на которой высился княжеский замок. Здесь его гостеприимно встретили сестры великой княгини Анны (дочери смоленского князя Святослава Ивановича). В Вильно де Ланнуа впервые увидел татар: плененные Витовтом в далеких степях, они были поселены в окрестностях Вильно, занимались земледелием, жили в особых селах и совершали свои «сарацинские обряды».
Де Ланнуа встречал множество татар и в Троках – былой столице Литвы. Население этого города было разноплеменным: литовцы, немцы, татары, белорусы, евреи. Похвалы де Ланнуа удостоился Трокский замок, построенный «на французский манер». И очень понравился рыцарю княжеский зверинец, где он видел наряду с северными зверями диких лошадей, пойманных в азиатских степях.
Де Ланнуа искал великого князя Витовта, к которому имел рекомендательные письма. Однако князь уехал в свой охотничий замок Меречь, и рыцарю ничего не оставалось делать, как последовать за ним. В замке над Неманом де Ланнуа познакомился не только с Витовтом и княгиней Анной, но и с великой княгиней Софьей Витовтовной, супругой московского князя Василия I, которая в эти дни гостила у своего отца в Литве. Дни, проведенные у гостеприимных литовцев, вероятно, не раз вспоминались де Ланнуа, когда его конь осенью 1415 г. месил грязь на разбитой дороге на Кале…
Вернувшись из далекой «Сарматии», рыцарь сразу попал в пекло войны. 50-тысячная французская армия во главе с герцогом Алансонским преследовала 15-тысячное войско английского короля Генриха V, отступавшее к портовому городу Кале. 25 октября 1415 г. у селения Азенкур французы преградили дорогу англичанам. Исход боя, казалось, был предрешен: на каждого англичанина приходилось трое французов! Однако французские рыцари увязли в размытой дождями пашне и превратились в беспомощные мишени для английских лучников…
Поражение было сокрушительным. Попал в плен герцог Алансонский, попал в плен и де Ланнуа. Ему лишь чудом удалось избежать кровавой расправы: узкие улочки села Мезонсель были залиты кровью нескольких тысяч французских пленных, перебитых британцами. Пленного рыцаря ждала дальняя дорога в Корнуолл…
Спустя год его выкупили из плена – за 1200 золотых дукатов и боевого коня. В благодарность за избавление де Ланнуа поспешил отправиться в Ирландию, на поклонение мощам святого Патрика, после чего вернулся домой. Бургундский герцог Филипп Добрый назначил его наместником пограничной области Эклюз и камергером двора. А в 1421 г. вечный странник вновь собрался в далекий путь. Ему предстояло на этот раз объехать без малого полмира – Пруссию, Литву, Польшу, Молдавию, Крым, Константинополь, Египет, Сирию, Палестину – оповещая всех о мирном договоре между Францией и Англией. Кроме того, де Ланнуа поручалось выяснить перспективы нового крестового похода против турок-османов и восстановления христианского Иерусалимского королевства. На то, чтобы выполнить поручение, рыцарю потребовалось два года.
Из Пруссии де Ланнуа направился к королю Польши, которого нашел «в глубине польских пустынь, в бедном местечке, именуемом Озимины» (на западе Украины, между Самбором и Дорогобужем). «Он водил меня с собой на охоту, когда брали медведей живьем, и задал в мою честь два богатейших пира». Король вручил де Ланнуа письма, адресованные турецкому султану – «они должны были служить охранным свидетельством в стране турок». Из Стамбула приходили тревожные вести: султан Мехмед I умер, его сыновья Амурат и Хелеби Мустафа, а также его младший брат Мустафа начали грызню из-за престола, вся Турция охвачена войной и ехать по ней сухим путем нельзя…
Король отправил де Ланнуа во Львов (Лемберг), где его гостеприимно встретили горожане. Из Львова рыцарь ездил за пятьдесят миль в Кременец, названный у него «Каменцом на Волыни», где в это время находился со своим двором великий князь литовский Витовт. Он радостно приветствовал старого знакомца. Де Ланнуа видел при его дворе «сарацинского князя Татарии», вероятнее всего – царевича Бетсабула, и присутствовал при приеме послов из Новгорода и Пскова, привезших литовскому князю богатые дары. И – снова в путь…
Витовт отрядил с де Ланнуа конвой из русинов, волохов и татар. Дорога лежала через приветливое Подолье. Каменец-Подольская твердыня произвела на рыцаря неизгладимое впечатление. Переправившись через Днестр, де Ланнуа вошел в пределы Молдавского княжества, и спустя несколько дней уже был в гостях у господаря Александра Доброго. Молдавский князь подтвердил сведения о смерти турецкого султана и о большой войне, которая шла по всей стране. О пути по суше нечего было и думать! Оставалось одно средство: попытаться обогнуть Великое (Черное) море…
Жители города Монкастро (Аккерман, ныне Белгород-Днестровский), мирно спали, когда путешественник поздней ночью подъезжал к его стенам. У самых ворот на де Ланнуа напали разбойники. Они сорвали с рыцаря доспехи, камзол, пояс и скрылись в ночной темноте. До рассвета посол оставался привязанным к дереву, пока его не освободила городская стража. Утром де Ланнуа уже осматривал город, стоявший на высоком берегу Овидиева озера. Зеркало Днестровского лимана разрезали генуэзские галеры. Дома из белого известняка окружал высокий земляной вал – крепости в Белгороде тогда еще не было, ее начали строить лишь спустя пятнадцать лет после приезда бургундского рыцаря.
Де Ланнуа двинулся дальше. Восемнадцать дней ехал он через степи Татарии. В проводниках у рыцаря был какой-то «татарин Грзоилос». Через Днепр переправлялись на лодках-однодеревках. И вскоре де Ланнуа уже шагал по улицам богатого города Солката (Старый Крым). Он был так обширен, что всадник на хорошем коне едва мог объехать его улицы в течение половины дня. Путешествовать по суше берегом Черного моря рыцаря отговорили: долго, хлопотно, опасно. Лучше по морю…
Судьба сберегла и на этот раз. Де Ланнуа прошел через разоренный турецкий муравейник и благополучно добрался до Ливана. Эта земля еще хранила следы эпохи крестовых походов, но арабские и османские правители беспощадно стирали их, опасаясь возвращения европейцев. Все побережье Ливана и Палестины было утыкано крепостями. Одну такую крепость де Ланнуа видел в Бейруте – над скалой, встающей прямо из воды, грозно нависали стены и башни, узкие бойницы незряче пялились в море… Нет, у Европы уже нет сил возвращаться сюда. Ее раздирают усобицы, турки неудержимо рвутся на запад и север. Все мечты о новом крестовом походе – утопия…
Он побывал на Святой Земле, потом через пески Синайского полуострова отправился в Египет. На склоне священной горы Синай до наших дней сохранился «автограф» де Ланнуа – «Здесь был…». Уж сколько раз ругали этих «подписантов», но иногда, оказывается, это полезно: эта надпись – лишнее подтверждение достоверности рассказов де Ланнуа. И вот, наконец, Египет, Александрия – огромный восточный город, под улицами и домами которого сохранилась древняя система подземных акведуков и цистерн. Раз в год, в августе – сентябре, воды разливающегося Нила наполняли эти цистерны водой, и все остальные месяцы город жил исключительно за счет этих запасов. Их хватало даже для орошения садов!
Из Александрии в 1423 г. де Ланнуа отправляется на родину. Его миссия «посла мира» завершена. Но не завершены путешествия! В 1429 и 1442 гг. он вновь в Германии, в 1430 г. отправляется в Шотландию, спустя год уезжает на церковный собор в Базеле, в 1446 г. путешествует по странам Средиземного моря… «Via est vita» – «Дорога – это жизнь», говорили древние. Жизнь беспокойного рыцаря де Ланнуа действительно стала бесконечной дорогой…
«Хождение за три моря»
5 ноября 1472 г. на берегу Черного моря, в городе Кафа – ныне Феодосия – появился загадочный странник. Прибыл он издалека, называл себя – купец Ходжа Юсуф Хоросани, но по-русски говорил чисто, да и сам – вылитый русский, только смуглый от загара. Какие товары привез он, да и привез ли, мы не знаем. Только точно известно: самое дорогое, что было при нем, – это листки с таинственными записями, где русские слова идут вперемежку с арабскими и какими-то криптограммами, понятными лишь ему одному…
Отъезд Афанасия Никитина
Долгий путь предстоит еще страннику – прежде чем попасть в родную Тверь, надо Орду пройти, Литву, Московию. Больной, измученный тяготами и лишениями, добирается он до смоленских земель. Неожиданная смерть обрывает путь загадочного странника. А таинственные листки попадают в Москву, к дьяку Василию Мамыреву, ведавшему казной Московского княжества. Много позже монахи Троице-Сергиева монастыря включили их текст в состав одной из летописей. В начале XIX в. историк Н.М. Карамзин обнаружил эти записи в древлехранилище Троице-Сергиевого монастыря. Прочитал и был поражен:
«Доселе географы не знали, что честь одного из древнейших описаний европейских путешествий в Индию принадлежит России Иоаннова века… В то время, как Васко да Гама единственно мыслил о возможности найти путь от Африки к Индостану, наш тверитянин уже купечествовал на берегу Малабара…»
Благодаря Карамзину и трудам историков последующих лет «Хожение» Афанасия Никитина стало известно всему миру. Написанное живым, взволнованным, страстным языком, оно представляет собой документ во многом запутанный, странный, полный загадок. На каком языке написано «Хожение»? На русском? Но тут же, рядом с русскими словами, Афанасий Никитин пишет: «В Индее же как пачек-тур, а учюзе-дер; сикишь иларсень ики шитель; акечаны иля атырсень – атле жетель бер; булера достор; акулъкараваш учюз; чар фуна хуб…» Как считают историки, местами это слова восточных языков (которыми Афанасий, по-видимому, владел) – персидского, арабского, татарского, староузбекского, местами – тайнопись, которой Никитин зашифровывает свои записи. Для чего?
Никитин прекрасно разбирается в христианском и мусульманском календаре. Он следит за звездным небом, словно опытный кормчий: «Во Индеи же бесерменьской, в великом Бедери, смотрил есми на Великую ночь на Великий же день – волосаны да кола в зорю вошъли, а лось головою стоит на восток». Волосаны и Кола – это Плеяды и Орион, а Лось – Большая Медведица. Причем, заметьте, что созвездия эти ему знакомы давно, до странствия по Индии. Он употребляет их северные, бытовавшие в Твери названия.
А с какой точностью отмечает он свой путь! «Каждый день встречалось по три города, а в другой и по четыре; от Чаула до Джунира 20 ковов (Афанасий в «кове» считает по десять верст), а от Джунира до Бидара 40 ковов, а от Бидара до Кулунгира 9 ковов…»
В дорогу он взял много книг и часто потом сожалел об их утрате. «Со мной нет ничего, никакой книги, а книги мы взяли с собой из Руси, но когда меня пограбили, то захватили и их».
Так вот какой странник отправился в путь! Образованный, знающий многие восточные языки. Но, может быть, средневековый купец, особенно – волжский купец, и должен был быть таким? Он же посредник между Востоком и Западом, причем является таковым в течение нескольких сот лет, еще задолго до владычества Орды, да и при нем – тоже! Когда-то, во времена расцвета Хазарии, по Волге ходили купцы – варяги-русы, которых видел и описал Ал-Гарнати. А после крушения Хазарии и Болгарии, со становлением на Волге Ростово-Суздальской Руси купца-варяга или варяжского руса постепенно вытеснил этакий «универсальный» тип купца, одинаково свободно чувствовавшего себя в любой языковой и религиозной среде.
Год 1466-й. «В те же лета некто именем Афонасий Никитин сын Тверитин ходил за море», – сообщает летопись. «Пошел на Углич, а с Углича на Кострому, к князю Александру с грамотой великого князя, и отпустил меня свободно. Также свободно пропустили меня и на Плесо в Нижний Новгород… Проехали свободно Казань, Орду, Услан, Сарай…» – пишет Никитин.
Что же происходит дальше с караваном?
А дальше – бедствия и лишения.
«Поехали мимо Астрахани… Царь нас увидел, а татары кричали нам: “Не бегите!” Судно наше малое остановилось… они взяли его и тотчас разграбили; а моя вся поклажа была на малом судне. Большим же судном мы дошли до моря и встали в устье Волги… Здесь они судно наше большое отобрали, а нас отпустили ограбленными». Просили купцы помощи у каспийских князей, били челом самому ширваншаху, чтобы он пожаловал чем дойти до Руси. «И он не дал нам ничего».
Что же решают ограбленные купцы?
«Заплакав, разошлись, кто куда: у кого было что на Руси, тот пошел на Русь; а кто был должен там, тот пошел, куда глаза глядят; другие же остались в Шемахе, а иные пошли работать в Баку».
Вот тут бы, казалось, Афанасий должен был поразмыслить, что ему делать дальше. Но нет! Для него нет дороги назад:
«А я пошел в Дербент, а из Дербента в Баку, а из Баку пошел за море».
За море?! Один? Ограбленный до нитки?! Что делать за морем купцу, которому нечем торговать?!
Весной 1468 г. Афанасий Никитин пришел в Персидскую землю: «Из Рея пошел в Кашану и тут был месяц. А из Кашана к Найину, потом к Йезду и тут жил месяц».
Красивы и богаты персидские города. Все здесь есть – китайские шелка, индийские шали, дорогое оружие, украшенное каменьями, золото и серебро. Со всего света съезжаются сюда купцы – продавать и покупать. Но для Афанасия Никитина персидские земли, по-видимому, не представляли особого интереса. Еще целый год странствий – и всего три строчки в листках: «А из Йезда пошел к Сирджану, а из Сирджана к Таруму, где финиками кормят домашний скот…» Ну, что торговать нечем – это понятно, ограблен купец в начале пути. Но что тогда он делал в Персии целых два года? Может быть, бродя из города в город, искал знакомых купцов? Или он, как считают многие исследователи, принял в Персии ислам и пошел дальше по белу свету уже не русский купец Афанасий Никитин, а Ходжа Юсуф Хоросани – купец из Хоросана? В записях Никитина нет никаких сведений о Хоросане и о том, каким образом он стал Ходжой Юсуфом – только перечисления городов, где он побывал. И лишь «в стране Индейской» начинается описательная часть: по-видимому, он у цели. «И привез я, грешный, жеребца в Индийскую землю; дошел же до Джунира благодаря Бога здоровым, – стоило мне это сто рублей».