– А потому что.
– А я тоже принцесса?
– Ну и ты тоже, – щедро согласилась Астрид после недолгих раздумий.
Она узнала, что Мамико в школу не ходит, и немножко позавидовала. Правда, оказалось, что вместо школы у нее мама, которая хочет, чтобы Мамико была лучше всех, поэтому заставляет учиться по книжкам, компьютерам и кэ-сети. А еще у нее есть брат-гхьетшедарий, который с рождения знает все и еще немножко, все время глумится над другими детьми, и от этого мама выходит из себя, потому что ее Мамико-тян должна быть лучшей во всем, абсолютно во всем.
– Так уж во всем? – усомнилась Астрид. – А ты умеешь умножать и делить, например?
– Конечно. И корни извлекать.
– Корни извлекать я тоже умею, но мы не о ботанике говорим, – снисходительно посмотрела Астрид.
– Ну да, мы о математике, – не менее снисходительно посмотрела Мамико. – Смешная шутка.
Астрид заподозрила, что где-то ошиблась, но не подала виду. Ошибки нельзя признавать, потому что пока ты их не признал – ты прав. Ее этому маму учила, а папа ругался, что детей надо учить хорошему, а не тому, чему все и так учатся сами.
– Я не хочу создавать ей ложную картину мира, – объясняла тогда мама. – Разве не проще будет, если она с самого начала усвоит, что никто никому не нужен, кроме самых родных, что никто не хочет отвечать за свои поступки, и что все будут хотеть от нее больше, чем готовы дать сами? И вообще, показать хоть в чем-то слабость – это дать другим преимущество над собой. Тебя, может, и будут считать добрым, но используют это для своей выгоды, а вовсе не вознаградят просто за то, что ты добрый. Потому что они-то не добрые.
– Кто «они»? – спросил тогда папа.
– Все, кто тебя не любит. Большинство.
– Но я же хочу, чтобы меня все любили! – топнула тогда ножкой Астрид.
– Но ты можешь надеяться только на поверхностные проявления любви, – объяснила мама. – Это не любовь, а симпатия, которая означает только то, что люди надеются, что получат от тебя что-то хорошее, и будут соответственно себя вести.
– А они получат? – спросила Астрид.
– От тебя зависит. Хочешь – получат, не хочешь – не получат. Но вести себя надо так, чтобы они всегда надеялись, что все-таки получат. Может, просто не сейчас. Пока они на это надеются, они не причинят тебе вреда, и от них самих можно будет что-то получить.
Это было разумно, и Астрид это запомнила. Папа, правда, сказал, что мама учит ребенка ужасным и отвратительным вещам, но мама спросила, в чем она неправа, и папа сначала бормотал что-то про дружбу, социун и взаимнопомощь, а потом стал орать.
А потом они оба стали орать.
Но когда они закончили, папа подошел к Астрид и сказал, что у мамы просто когда-то был тяжелый период в жизни, поэтому у нее циничные взгляды на мир. Но Астрид не обязательно во всем следовать ее советам. И добавил, что доброту необязательно проявлять с расчетом на вознаграждение, потому что тогда ты будешь часто разочаровываться, потому что смысл доброты не в этом.
А мама еще добавила, что люди к тому же часто чувствуют, когда доброту проявляют неискренне, и им это не нравится. Так что лучше быть искренней, если уж решила быть доброй.
Теперь добрая Астрид отчетливо это вспомнила и искренне предложила Мамико:
– Пойдем порисуем. У меня есть мелки и шоколад.
– Мелки для мелкоты, – произнесла Мамико. – У тебя есть кисти и тушечница?
Это все у папы нашлось, и Астрид стала завистливо смотреть, как Мамико рисует ивы и птичек. А потом решила сама что-нибудь нарисовать, но быстро поняла, что так же красиво не сумеет, так что нечего и стараться. Вместо ив и птичек она просто намалевала смешные каракули и добавила побольше кровищи. А поскольку тушь была только черная, кровищу она нарисовала томатным соусом. Енот как раз приготовил пасту.
– Здесь я, а тут все мои враги, – объяснила Астрид вежливо слушающей Мамико. – Кланос, жирный Огус, Пирилла и еще там мелочь всякая копошится в уголке.
– А почему они все в кетчупе? – спросила Мамико.
– Это кровища, она хлещет из их ран. Вообще, положу потом этот рисунок Кланосу на окошко. А то он скоро в Клеверный Ансамбль навсегда уедет, пусть у него будет память обо мне.
Астрид вспомнила, что осенью она опять пойдет в школу, во второй класс, и ей взгрустнулось. А потом она вспомнила, что в этот раз в школе не будет ни Кланоса, ни Пириллы, потому что они поступили в Клеверный Ансамбль и теперь будут учиться волшебству.
От этого ее охватили смешанные чувства. Вроде и хорошо, что все самые старшие недруги будут где-то подальше, а вроде и не очень. Жизнь утратит краски, не с кем будет бороться и иногда охотиться на водяного. Не с мелкотой же. Конечно, среди четвероклашек тоже были серьезные противники, но они все-таки уступали пятиклашкам.
Хотя ничего, жирный Огус останется. Он хоть и четвероклашка, но очень крупный, поэтому пятиклашки держали его за равного себе. А теперь он и вовсе будет пятиклашкой, так что станет еще крупнее и опаснее.
Астрид и Мамико играли вместе до самого вечера, пока взрослые занимались всякими скучными вещами. Астрид познакомила Мамико с Вероникой, призраком прадедушки и всеми фамиллиарами, поводила ее по окрестностям, поднялась с ней на обзорную башню, а потом хотела даже запрячь Сервелата и прокатиться до Радужниц, искупаться в море и забросать школу яйцами, но их позвали ужинать, и это все было отложено до завтра.
Гости продолжали прибывать. Пришел вечерний омнибус, и с ним приехал дядя Звиркудын с женой и двумя внуками. Он сказал, что ему их подкинули на все лето, так что он поживет тут немного, если Майно не против. Майно против не был, и только обрадовался старому другу.
Астрид тем более против не была, потому что Зога и Дзюта оказались кудесными. У них были карманные кинжалы и они все время дрались. Дзюта кидал в пруд камень на тридцать блинков, а Зога кидал в пруд Дзюту.
– Тля, Зога, да ты задрал!.. – каждый раз говорил Дзюта, и они начинали драться.
– Да ты там камень потерял! – приговаривал Зога, макая брата мордой в воду. – Нашел, нет?.. А теперь?.. Ищи лучше!
Они были постарше Астрид. Зоге уже исполнилось девять, Дзюте – восемь. Но Астрид было уже почти семь, и она сама могла кинуть в пруд что Зогу, что Дзюту, поэтому к ней они отнеслись с уважением.
Орки всегда уважают того, кто может кинуть их в пруд.
А еще вместе с дядей Звиркудыном приехал его фамиллиар-кабан, и Зога с Дзютой разрешили Астрид на нем покататься. А она разрешила им покататься на Сервелате и Булочке, хотя это было не так интересно, потому что лошади-то у всех есть, а вот верховые кабаны – не у всех.
– Не могу поверить, – говорил Звиркудын, куря с Майно на террасе. – Ты столько лет жил в кошеле посреди крохотной квартирки, пока у тебя было вот это все.
– В кошеле было очень просторно для одного, – пожал плечами хозяин усадьбы. – А столичная жизнь мне нравилась больше.
– А свадьбу ты зажилил, – заметил Звиркудын. – Вот у меня вы гуляли три дня. У Вератора мы тоже отгуляем как следует. А у тебя?..
– А у меня вы сейчас, – напомнил Майно. – И мы тогда спешили, нам было не до торжеств.
– А вот зря, – выбил трубку Звиркудын. – С Балаганщиком ты все равно успел поругаться. Ну ничего, ничего, мы с Вератором тебе покажем, что такое орочья свадьба. Он хоть и только наполовину, но судя по размаху – не зажилит.
Да, размах нарастал. В яркой вспышке явился самый почетный гость – лично председатель ученого совета. Вместе со своим креслом, в сопровождении многоцветных огней и бравурной музыки. Погладив окладистую бороду, он провозгласил:
– Мир этому дому!
– Зырь, это же дед из дальнозеркала! – восхитился Зога, даже перестав топить Дзюту.
Лахджа тоже восхитилась – ее прием выходил на какой-то новый, невиданный уровень. Рядом плакал енот.
Ихалайнен, ты что?
Лучший день… лучший в моей жизни… не мешай, я встречаю высоких гостей.
Локателли оправдал его ожидания. Он со всем уважением поприветствовал дворецкого-фамиллиара, вручил ему шляпу, которую надел явно для того, чтобы ее торжественно вручить, и взмыл в воздух, сразу выцепив взглядом жениха.
