Три ошибки полковника Измайлова, или Роковое бордо. Полина и Измайлов
– А ты мне сильно помогаешь. Я действую по принципу: «Выслушай Борю и сделай наоборот».
С Сергеем Балковым мы дружим. Он выбор наставника уважает, как самого наставника. И, уставая от меня неимоверно, прощает мою заполошность:
– Темперамент у Поли такой. Но она соображает.
Легко представить, что мы с Борисом испытали, столкнувшись на месте очередного громкого убийства. Мы давно ничего не читаем по лицам друг друга, а говорим колкости открытым текстом.
Я скинула дубленку и, не глядя на Юрьева, прошествовала в гостиную. Навстречу мне с дивана поднялись две заплаканные молодые женщины – Лиля Сурина и Аня Минина. Одна была одноклассницей, другая сокурсницей Вали Косаревой. Одна проматывала отступные бросившего ее мужа, другая аккуратно тратила деньги отца, почти олигарха, как характеризовал его Саша. Более впечатлительная и находящая успокоение в соблюдении ритуалов Аня уже облачилась в траур и испугала меня отсутствующим взглядом. Лиля была одета в джинсы и бежевый свитер, но в глазах плескались непонимание и отчаяние. Они были чем-то похожи – маленькие, стройные, ухоженные, с приятно округлыми носами и подбородками. Это вводило в заблуждение, ибо характер у Лили был не сахарный. Аня же по натуре напоминала конфету: сладко, но никак не поймешь, из чего сделана. Я обмолвилась об этом Саше. Он рассмеялся:
– Но ведь почему-то хочется понять. Это в ней главное.
Пока, обнявшись, мы шепотом бормотали: «Горе-то какое», кресло возле окна покинул высокий астеник с очень своеобразным лицом. У Егора Бадацкого все было прямым, узким и длинным – брови, нос, рот – и издали казалось черточками на детском рисунке. Если бы ни большие зеленые глаза с печально опущенными внешними углами, он был бы не слишком привлекательным. А так внимание сосредотачивалось на отражающих нечто загадочное зеркалах души. Долго смотреть в них никто не мог, потому что неизбежно находилась разгадка: Егору было глубоко плевать на всех. Одни считали Бадацкого потрясающим красавцем, другие уродом. Середины не было.
– Привет, Поля. Как ты?
– Привет, Егор. В шоке. Готова каждого просить ущипнуть меня или отвесить оплеуху. Вдруг проснусь.
Сзади раздался многообещающий голос Юрьева:
– В случае необходимости, Полина Аркадьевна, мы разбудим вас одним из заказанных способов.
Я нутром почувствовала, что он во мне ненавидит. Вот эту готовность обратиться к любому с любой же просьбой, когда мне приспичит. Однако, Борис забыл про аудиторию, хоть и назвал меня по имени и отчеству.
– Что вы себе позволяете, капитан? – сухо осведомился Бадацкий. – Дама беседует со мной.
– Мы сообщим о вашей хамской выходке начальству, – решительно пообещала Лиля.
– Все в порядке, люди, – сказала я и вспомнила про предчувствуемый скандал. – Мы с господином Юрьевым уже сталкивались на узкой дорожке, так что я на него не в обиде.
– Он при исполнении, – не внял Егор. – Если не может добросовестно исполнять, научим. Если не хочет, поможем сменить работу.
Уничтожающий взгляд Бориса достался почему-то мне, а не Бадацкому. Но я продолжила миротворческую деятельность:
– Договорились. Но прежде попробуем помочь ему найти убийцу. Чем занимались?
– Ящики перетряхивали! В одежде копались! Безделушки перебирали! – крикнула Аня. И зарыдала: – Я не могу больше! Тут ничего не пропало! Ни одна вещь не сдвинута ни на миллиметр. Я этого не выдержу. Мне кажется, Валя с Сашей на меня с брезгливостью смотрят. Отовсюду смотрят, отовсюду.
Памятуя о том, кто заложил Измайлову ближайшую Косаревым троицу сегодня в шесть утра, я бережно переложила Минину со своего плеча на руки Лили и Егора. Повернулась к Борису:
– Давайте уж и я взгляну на жилище. Последний раз я навещала хозяев тридцатого декабря.
Ох, как чесались у Юрьева кулаки, как просили у мозга позволения вытолкать меня вон. Но бдительный Егор бросил:
– Воспользуйтесь, капитан. Вы говорили, для вас любое свидетельство важно. И давайте выбираться отсюда. Пока я предоставляю дамам свою машину и поддержку. Но еще немного, и понадобятся кареты скорой помощи.
Насколько я знала Бадацкого, бешенство он всегда прикрывал вежливостью и старомодной лексикой. Но «кареты скорой помощи» даже для него были чем-то.
– Пойдемте, Полина Аркадьевна, – еле затрепетали голосовые связки Бориса. – Не торопитесь, фиксируйте малейшие изменения в обстановке.
Этот говорил мало и тихо, чтобы не сказать нам всем много и громко.
– Нас скоро отпустят? – всхлипнула Аня.
– Как только Полина Аркадьевна налюбуется. Потом сюда приедут родственники жертв.
– Это нас не касается, – зло прервала его Лиля. – Поль, оказывай содействие следствию побыстрее. Анна на грани.
– Только пробегусь из чувства долга. Вы со мной, господин Юрьев?
– Нет уж, пусть смотрит, не вскрываем ли мы в его отсутствие тайники в стенах и паркете, – потребовал Егор, явно не собираясь оставлять меня с грубым сыскарем наедине.
И Юрьев застрял напротив гостиной в длинном широком коридоре, насквозь прошивающем огромную квартиру.
– Не закрывайте за собой комнатные двери, Полина Аркадьевна, – напутствовал он.
– Понятые где? – ласково поинтересовалась я.
– Отпустил за секунду до твоего звонка. Сейчас снова приглашу.
– Ладно, не напрягайся. Шутка.
Сложнее всего было заставить себя войти в спальню. Я видела ее только раз, когда Валя показывала мне свой дом после ремонта. Почему-то я ожидала ужасающего беспорядка. Но комната выглядела обычно. Просто постель не заправлена, будто хозяева соскочили с нее, дурачась, и побежали наперегонки под душ. Я потрясла головой и попятилась к выходу. Наткнулась на шкаф, развернулась, чтобы не глядеть на кровать, машинально открыла. В квартире была гардеробная, поэтому я не имела представления, что в нем хранят. Оказалось, ночные рубашки Вали и пижамы Саши. Розовая рубашка с рюшами и серебристо-серая пижама были еще с бирками. На дне шкафа валялись еще две срезанные бирки. Я присела, рассмотрела их, снова подняла глаза на одежду для сна. Ребята никогда не покрасуются друг перед другом в этих вещах. Захотелось же облачиться в новье перед смертью. Так захотелось, что чья-то рука просто чикнула ножницами по шнуркам, крепящим картонки, и не позаботилась поднять. Запоздало испытав острое чувство неловкости, я захлопнула дверцы. Нет, Аню можно понять, это выше человеческих сил. И Егор прав, надо выметаться. Нервишки шалят.
Мне стало до слез жалко не только Косаревых, но и Измайлова, Балкова, Юрьева и всех, кто это убийство расследовал. Почему-то именно возле шкафа я осознала, что у них не было ни единой зацепки, сучка, о котором вчера упоминал Вик. Иначе они не пригласили бы сюда друзей и родственников Вали и Саши в надежде, что те обнаружат хоть крохотное несоответствие чего-нибудь заведенному порядку. Но уже было очевидно, не обнаружат. Наверное, упрямый Измайлов и домработницу велит притащить. С тем же результатом. И помочь нечем. Мрачно все, плохо. Я вздохнула и выволоклась из спальни.
Юрьев вздернул подбородок, мол, куда теперь? Я махнула рукой и подошла к нему:
– Невмоготу, Борис. Вроде, ничего не изменилось. Гони нас восвояси.
– С удовольствием, – серьезно сказал Юрьев. Шагнул в дверной проем и сообщил: – Полина Аркадьевна осмотр закончила. Спасибо, господа, все свободны.
Маленькой гурьбой мы вывалились на улицу. Аня Минина в буквальном смысле – ступеньки крыльца не заметила, Егор еле успел поймать.
– Лиля, помнится, Валя любила просыпаться в цветовом комфорте, – придержала я за локоть измотанную Сурину. – Болтали же о сочетании тонов постельного белья и ночнушки. Ну, там, цветная рубашечка на однотонной простыне и прочее. Ты еще сказала, надо ложиться голыми, чтобы не создавать себе таких проблем. А она возразила: «Моей коже не подходит лиловый фон». И еще какой-то. Ты засмеялась: «Это даже не лечится».
– Было. К чему ты клонишь? – насторожилась Лиля.
– Да кровать застелена желтым комплектом. А в шкафу валяются бирки, на них указаны цвета – рубашки красный, пижамы синий. Разлюли-малина.
– Надо же, я и не вникла. Может, они не в тех одеждах, от которых бирки, умерли? Мы их мертвыми еще не видели.
– Если не в тех, то где красное и синее?
– Поль, я не знаю. Мы все слегка двинутые второй день. Анну вазочка с печеньем в кухне потрясла, тебя постель. Успокойся, пройдет.
– Должно, – согласилась я. – Интересно, почему Валя тряпки с бирками в шкаф повесила? Из пакетов-то вынула…
– Девочки, садитесь, – заторопил нас Егор. – Лиля, Аня плачет.
– Поезжайте, мне необходимо пройтись, – отказалась я.
Лиля понимающе кивнула. Бадацкий помахал рукой. Они загрузились в БМВ и отбыли со двора. Скрючившаяся на заднем сиденье Аня Минина не подавала признаков жизни.
Мне стало не по себе. Привязалась к постельному белью, пижаме, рубашке. Трепаться в женской компании можно, о чем попало. А реально заваливаться в красном и синем на желтое, если захочется. И вещи с бирками в шкаф вешать не возбраняется. Поэтому по слову полковника все осталось гладко-гладко. А я от бессилия действительно свихивалась. Еще разобиделась на Измайлова за «кухонные ассоциации». Не ляпнуть бы еще про постель. Вконец обабилась. Все, домой.
Я не жалела, что не села в машину Егора. Постороннему человеку, вроде Бориса Юрьева, со стороны могло показаться, будто мы с ним, Аней и Лилей дружны. Но это не так. Нас сплотила беда, вероятно до похорон. После мы вряд ли увидимся. Они и живых-здоровых Косаревых делить ни с кем не желали. Но приходилось. Ребята были открыты, разумеется, в пределах верхней границы допустимого в их кругу. Понять можно. Занятые сверх меры Косаревы просто не в состоянии были выкроить для друзей больше времени, чем выкраивалось. Поэтому новые или возобновившие знакомство люди неизбежно либо отменяли дружеское общение, либо мешали ему своим присутствием дома, в баре, в ресторане. Кто-то с этим мирится, троица не собиралась. Легко было предположить, что мертвые Косаревы «достанутся» помимо родных только Лиле, Ане и Егору.
По-моему, троица была помешана на том, что Саша с Валей слишком добры и щедры, что их нещадно обирают мошенники, что ими вообще все пользуются напропалую. Я бы этого не сказала. При мне, получив письмо от некоего героя с просьбой помочь приобрести немецкую инвалидную коляску, Саша приказал помощникам проверить его послужной и наградной списки. А Валя, прежде чем оплатить лечение больной девочки, все медицинские документы, вплоть до результатов анализов, лично прочитала. И связалась с клиникой, выяснила, из чего складывается сумма за лечение. Нет, не прикармливали Косаревы аферистов. Другое дело, что Егор, Аня и Лиля считали таковыми всех, кто «втирался к ним в доверие». Странно, за столько лет близких отношений они не поняли: эта чета была склонна скорее верить человеку в каком-то конкретном случае, чем вообще доверять. К чести друзей сами себе они не позволяли просить у Косаревых ничего. Предложенное принимали с благодарностью, но собственную инициативу жестко обуздывали.
Пару лет назад бывший благоверный затащил меня на какую-то презентацию. Там на выходе дамам давали яркие бумажные сумочки с косметикой. Я неизвестно что даже на локтевом сгибе на предмет аллергии не тестирую. И не дарю дареное, потому что глупо лишать себя радости выбирать подарки и тратиться на них. Поэтому незаметно поставила пакет возле колонны. Рядом опустили другой. Я распрямилась и увидела высокую статную шатенку в манто из чернобурки до пят. Мы в ногу спустились по мраморным ступеням на асфальт.
– Раз, два, три, – сказала я.
– Оглянулись, – поняла она.
Мы крутанулись на каблуках и засмеялись – сумочки исчезли с пестревшего дорогими шубами крыльца.
– Всегда прихватывают, – сказала я. – Причем в течение минуты. Наверное, если когда-нибудь не уложатся, расстроюсь.
– Из-за моего пакета однажды чуть не подрались. А там среднего качества чай был, – кивнула она.
– Мы все видели, – осчастливил нас мой экс-супруг.
Он приблизился с густобровым, плечистым, плотным парнем, который доброжелательно и чуть робко улыбался. Когда-то я при Настасье мужчину такого типа назвала медведем. «Какой же он медведь, – мечтательно возразила подруга, – увалень, мишка».
– Искушаете себе подобных, не сговариваясь, дамы? – продолжал веселиться бывший муж. – Тешьтесь, лишь бы не плакали. Знакомьтесь, Полина Данилина, Валентина и Александр Косаревы. Все хорошие люди. Поужинаем вместе?
И мы поехали в ресторан. Там обменялись домашними телефонами.
Первой через неделю позвонила Валя. Похвалила статью про участь больных СПИДом: «Кто-то должен был написать правду». «Вообще написать. Замалчиваемая страшная тема», – сказала я, удивляясь взволновавшему ее газетному материалу. Потом вспомнила, она же врач.
– Если ты расположена пообщаться, Поля, приглашаю к себе.
– Спасибо, Валя.
Когда я приехала, в гостиной с непроницаемыми лицами сидели Лиля Сурина и Аня Минина. Девушки учинили мне настоящий допрос, не давая хозяйке слова вставить. Почему-то в отступлениях напирали на продажность нынешних журналистов.
– Девочки, я устала – случается, меня приглашают в гости, а потом пытаются вдолбить, о ком и о чем надо писать. Ваше неодобрительное отношение к лукавой журналистике мне по душе. Очень мило со стороны Вали предоставить свой дом, чтобы вы в тепле и уюте попрактиковались в интервьюировании. Но мне, к сожалению, пора. Приятно было познакомиться, – не выдержала я.
– Извини, пожалуйста, – сказала Валя в прихожей. – Они просто ревнуют, как школьницы. Узнали, что я тебе позвонила, и примчались без предупреждения. Поля, учти, нам с Сашей никаких профессиональных услуг не требуется. Просто статью твою прочитала, захотелось поболтать за шампанским.
– Приходи ко мне. Обязуюсь не ставить в известность о твоем визите своих подруг.
На следующий день она заглянула. Мы хорошо выпили, поэтому забирать жену приехал Саша. Поднялся. Мы с Валей к тому времени увлеченно старались сжечь пирог с капустой. Косарев спас его, тоже приложился к шампанскому. Потом жарили мясо, травили анекдоты, словом, отдохнули от повседневности ей на зависть. Ребят транспортировал домой вызванный водитель, что мне понравилось и запомнилось. Косарев принял пару бокалов, потом мы часа три трепались. Большинство моих приятелей за такое время забывают, что в глаза спиртное видели. А Саша за руль не сел. Вот это чувство ответственности за себя перед всеми я в нем ценила больше всего.
Потом чередой пошли дни рождения. Я познакомилась с Егором. Лиля и Аня меня, скрепя рвущиеся от беспокойства за Косаревых сердца, приняли. Но то, что Валя называла детской ревностью, и чего в Бадацком обнаружилось больше, чем в обеих девушках вместе взятых, не иссякло. Скорее было запружено, с правом взорвать плотину, когда вздумается. Мне тоже не приходило в голову что-нибудь просить у Косаревых. Наверное поэтому ближний неродственный круг не интриговал против меня явно. А вообще-то «спасение» Саши и Вали от мерзавцев всех мастей троица вменила себе в обязанность. И действовала быстро и безжалостно, вплоть до найма частных сыщиков для сбора компромата и предоставления его старшим представителям клана, которые уже сами вразумляли младших на предмет: «Кого в дом пускаете, неразумные создания».
Под такие воспоминания я добралась до своего любимого громадного кресла, в котором могу даже лежать, свернувшись клубком. Сварила кофе, достала сигареты, устроилась. Но ни курить, ни думать больше не хотелось. Я решила обеспечить себя дополнительной информацией. И взялась за телефон, который полковник Измайлов называет главным страдальцем в моем доме.
Глава четвертая
Чаще всего в трубке звучали слово «ужас» и проклятья выродкам, способным на такие злодеяния. К моему изумлению несколько не самых глупых людей пытались доказать мне, что во всем виноваты террористы. Еще пара уникумов нашла в гибели Косаревых нечто утешительное. Женщина заявила, если супруг не в состоянии защитить в спальне ни себя, ни жену, то очень хорошо, что лично она всегда была, есть, а теперь наверняка и будет одинока. Мужчина порадовался собственной настойчивости: заставил благоверную родить троих, а не одного, как она хотела, и ему трагедия членов клана, потерявшего единственных наследников, не грозит. «Достала вас житуха по полной программе», – пробормотала я. Но звонить продолжала.
Ряды приятелей Саши и Вали успели уже расстроиться. Кто-то из более близких и давних доказывал мне, что, по меньшей мере, год с ними не встречался. А некоторые, и в дом толком не вхожие, уверяли, будто Косаревы без их общества недели прожить не могли.
– Странно все как-то, – сказал директор одной из Сашиных фирм, которого я знала еще в университете. – Обычно, когда убивают бизнесменов такого уровня, только и разговоров о том, кому перейдут деньги. А тут каждая собака была в курсе, что все остается в семьях. Материально эти смерти были выгодны только родителям, бабушкам и дедушкам. Абсурд.
– А есть какие-нибудь двоюродные, троюродные братья или сестры? – спросила я. – Все равно Сашу с Валей предпочтут заменить кем-то из своих.
– Точно не знаю. Но часто дальние родственники объявляются на похоронах. Пока, вроде, деды убиенных сами впрягаются. Отцы документацию затребовали. Этим мужикам по пятьдесят, пятьдесят с небольшим. Успеют еще детей наделать, вырастить, выучить, натаскать. Вряд ли дальним что-то засветит.
Ольга Суховей, заместитель Вали, та самая, которую родня отрекомендовала Измайлову в качестве лучшей ее подруги, была со мной едва знакома. Она сразу захотела уяснить, какое мне дело до Косаревых, и есть ли у меня хоть по капле такта и совести. Пришлось втолковывать, что я журналистка, и со мной лучше разговаривать спокойно, чтобы все понимала правильно.
– Тем более пошла на.., – озверела она.
– Не надо так, Ольга. Я не собираюсь писать о Косаревых. Истерия в СМИ вот-вот начнется и без меня. Но по-человечески я имею право разобраться в случившемся. Вопрос-то всего один. В последнее время вы ничего необычного за Валей не замечали?
– Ты Полина, да? – вдруг прояснилось сознание бизнес-леди. – Это с тобой мы на Валюшиных именинах про саратовские огни пели?
– И как пели! Народ рыдал от восторга и требовал концерт в одном, а то и двух отделениях, – подтвердила я.
И подумала: «Тогда ты, как и сейчас, порядком надралась».
– Тоже расследуешь? – горько вопросила она. – Плакать надо, за души их молиться, а вы расследуете.
– И кто еще?
– Полиционеры. Лилька, Анька и Егор донимают. Родственники заколебали. Я ничего не замечала. А все косятся, будто обязана была, или замечала, но скрываю. Я ее деду говорю: «Разве что самодисциплина у Вали начала зашкаливать». Он мне: «Вы с коньяком поаккуратнее. Руководителю надо уметь держать себя в руках». Представляешь?
– Как это, зашкаливать? – не поняла я.
– Так. Всем объясняю, никто не врубается. Самодисциплина, это когда человек что-то делает через «не хочу», причем основательно, как не каждый страстно желающий в состоянии. Валюша пахала, как проклятая. Новое отделение очень быстро открыла. А видно было, что без охоты, что сама себя заставляет. Я спрашивала: «Зачем спешить»? Она отшутилась: «Важно не зачем, а куда». Ну, виновата я в том, что только это и могу рассказать?
– Нет, конечно. Вы отдохните, Ольга. Погодите! С Валей раньше случалось подобное?
– С вами со всеми отдохнешь! – вновь разъярилась она. – С ней не случалось, у нее это хронически. Мне, мне нужны были престиж, зарплата, премии. У меня квартиры нет и машина позорная. А у нее все есть, ей все по фиг, только Сашка на уме. Но она умела притворяться заинтересованной. Только тут вдруг видно стало – все по фиг навсегда. Пока! Надоели мне любопытные до черта.
– Пока, – пробормотала я.
И поздравила себя с единственной добытой новостью – Ольга Суховей напивалась не эпизодически, а регулярно. Впрочем, не факт. В медицине короткие скамейки запасных. Много ли людей усадишь ждать освобождения двух кресел – заведующего отделением и главного врача, если их традиционно занимают по блату. И вот в кои-то веки умной, терпеливой, трудолюбивой бабе повезло с работой. Не успела ни квартиру купить, ни машину сменить, как стряслось несчастье с Валей. Оставят ее теперь в Центре? Под чьим он будет началом? Не продадут ли? Тогда Ольга точно вылетит. Присосешься тут к бутылке в ожидании худшего.
Я, как водится, выбранила себя за то, что не могу относиться к людям однозначно. И напоследок набрала номер родимой Настасьи.
– Что? Что случилось? – завопила она дурным голосом.
– Настя, это я, Поля.
– Поняла, поняла. Но тебе же еще два дня молчать!
От ее беспокойства у меня внутри воцарился январь. Когда мороз, сугробы, а щека ощущает рьяное солнечное тепло. Это непередаваемо здорово. О чем я немедленно подруге и сообщила.
– Мне самой приехать или бригаду вызвать? – озадачилась Настасья.
– Бригаду. Где двое с носилками, один с лопатой.
– Поля, только не это! Что бы ни случилось, надо жить. У тебя ребенок!
– Настасья, ты, о чем подумала, а? В своем уме?
– Когда тебя вижу или слышу, в твоем, – огрызнулась она. – Поэтому и волнуюсь. Так зачем тебе понадобился могильщик?
– Косаревых убили. Обоих.
– Ничего себе! – воскликнула докторица и что-то выронила из надежных хирургических рук.
Чертыхнулась, извинилась перед Богом, незатейливо выматерилась. Я вспомнила Ольгу и подумала: «Это у них профессиональное». И проявила участие:
– Градусник разбила? Теперь твою клинику ломать надо?
– Бутерброд не удержала, – сердито сообщила Настасья. – Он, разумеется, маслом вниз.
– Впредь мажь с обеих сторон.
– Кончай издеваться, малоежка несчастная, жалкая. Рассказывай.
Я изложила то, что изволил сообщить мне Виктор Николаевич Измайлов. И сразу спросила:
– Как тебе способ убийства?
– Во времена всеобщего вооружения садистский.
– Значит, Вик правду говорил, это не легкая смерть?
– Прикинь сама, человек чувствует нехватку воздуха, вдохнуть – рефлекс безусловный, во сне, не во сне, надо. А он очнуться и пошевелиться не может. Приятно?
– Но все-таки быстро.
– Извини, Поля, сердце мгновенно только пуля останавливает. А мозг гибнет без кислорода свои пять минут при любом раскладе. У живых более чем приблизительные представления об умирании. Поэтому кто-то мог решить, что удушение спящего – щадящий способ.
– Вик сказал, бесшумный. И один слабосильный играючи справится с двумя молодыми и здоровыми.
– Ну, если твой Викник сказал, – недовольно протянула Настасья, полагающая, что Измайлов мне не пара еще упорнее моей мамы, – то да.
– Настя, как мыслишь, кто убийца по образованию?
– Спроси что-нибудь полегче. Я бы исключила химиков, фармацевтов и врачей.
– Надо же. А я наоборот…
– Поля, если уж людям что-то подмешивали в питье, эти обошлись бы без подушки.
– Отравили попросту?
– Конечно! Химики воспользовались бы ядом, а фармацевты и врачи в состоянии передозировать наверняка абсолютно все. За самоубийство точно сошло бы. Поль, скажи мне, наконец, почему погибают в расцвете лет всегда лучшие? С Сашей я почти не общалась, но Валя – душа человек. Последний раз у тебя виделись, она меня консультантом звала. Я уже собралась разбогатеть.
– Ольга Суховей тоже.
– Кто это?
– Валин заместитель.
– Сколько раз просила, говори мне заместительница. Кофе вон уже среднего рода, победили употребляющие его низы. А с женскими должностями и профессиями никак не разберутся. Сочувствую этой Суховей, как самой себе. Переживает?
– Коньяк глушит.
– Это по-нашему. Надеюсь, без снотворного?
– Типун тебе на язык, Настасья.
– Ладно, Поля, у меня тут гора историй болезней. Вале в какой-то мере повезло, она их больше в глаза не увидит.
– В отличие от тебя она имела возможность бросить свой Центр в любую минуту.
– Но не бросила. К тебе точно не приезжать? Я хотела дома прибраться.
– Точно. Завтра увидимся.
– Завтра операционный день, я до вечера в клинике. Это ты у нас тунеядка.
– Тогда послезавтра.
– Звони, раз уж всполошила.
«И у Настасьи приработок сорвался, – подумала я. – Точно, Валя ее уговаривала выкроить время, чтобы поработать в Центре. По-моему, хотела помочь. Подруга моя назвала сумму очередной прибавки к зарплате, Валя воскликнула: „Доколе же над золотыми головами и руками будут издеваться“. И, тактично выждав минут десять, предложила вести прием у себя. Сколько людей, которым Косаревы платили жалованье, которые рассчитывали на них, сидят сейчас, как на иголках. Тоска».
Я посмотрела на часы. День миновал. Я тысячу слов сказала, но в ответ ни одного, потребного сыскарям, не услышала. А они, бедняги, вторые сутки так бились. Пора было готовить Вику ужин. Если сведений никаких не раздобыла, то хоть накормлю человека. Ему сейчас все равно, что в тарелке, но это не повод халтурить. Я спустила ноги на пол, привычно встретилась ступнями со шлепанцами, и тут зазвонили в дверь.