Солдаты
Милосердие сержанта касается, впрочем, только неповоротливого солдата. Вернее, его кровати. Остальным полагается новая порция занятий.
– Так, воины, плохо, – объявляет сержант. – Очень плохо! Не успеваем. Товарищ Удод сапоги не научился снимать. Нужно ему помочь, будем тренироваться, времени у нас до утра много, – и, резко повысив голос, кричит: – Внимание, рота, сорок пять секунд, подъем! Построение в расположении. Пять секунд прошло…
Вновь отчаянно скрипят кровати, качаются под грузом спрыгивающих, летящих со второго яруса тел. Чертыхание, переполох, крики командиров взводов, нагнетающие панику: «Первый взвод, пять секунд осталось!», «Второй взвод, поторапливаемся!..»
Репетиция отбой-подъема продолжается, кажется, до бесконечности. И все же, когда звучит долгожданное: «Все, тишина! Всем приказано спать…» – в казарме наступает покой, который уже через секунду переходит в стойкий храп. Спустя несколько молнией пролетевших часов уснувшие «духи» впервые в жизни услышат вопль дневального:
– Р-рота, падъе-о-ом-м-м!
Этот крик означает, что солдаты будут делать то же самое, что делали вечером на отбое, только наоборот. У них есть все те же 45 секунд на то, чтобы одеться и встать в строй на взлётке. Если рота не успела, тренировка продолжается долго, времени в карантине много, торопиться некуда.
После отработки подъема вспотевших солдат выводят на плац. Так начинается первый день службы. В армии без зарядки никак, зарядка каждый день, зарядка – святое. Ради первого дня службы зарядку решили заменить простым бегом. Выстроили роту в виде круга, сами стали в середину. «Рота, бегом марш!» – скомандовали. Получившийся как на арене цирка круг двинулся с места, людям в середине не хватает только бичей в руках.
В утренней темноте застучали по асфальту сапоги, зау́хал в морозном воздухе отдающийся в окнах топот. На часах 05:20, еще темно, в это время года светает не раньше половины девятого. Город еще спит, благо, плац окружен казармами, гражданских зарядка не тревожит.
Курильщики начали сдаваться первыми. Уже на третьем круге закашлялись, задышали, попытались сбавить ход. Строй сбился, созданный из солдатских тел обруч разорвался. «Скорость не сбавлять! Подтянулись там, эй! Не отстаем, не отстаем, а то до вечера бегать будем…» Чем не ободрение! Бегали до мокрых от пота гимнастерок, до колик в животе, до кашля и полного бессилия. Худшему из всех мучений содействовали неумело намотанные портянки.
Рядовой Удод снова отстал.
– Удод, бежать! Бежать, кому я сказал, – раздалось из середины круга.
Солдат, схватившись за бок, стоял в сторонке и ловил ртом воздух. Пар, хорошо видный под светом прожекторов, валил от нагретой бегом спины. «Не могу больше», – едва слышно мямлил Удод. Не увидев реакции на свой крик, сержант сорвался с места и, подбежав к новобранцу, с силой толкнул его рукой в спину, бежать, сказал, бежать. Затем еще толкнул, еще… в ход пошли ноги, пинком под зад, бежать! Парень сделал несколько шагов и упал, оказалось, у него врожденный порок сердца. Поэтому не в строевых, поэтому в стройбате. Но здесь это мало кого волнует…
В казарму вернулись с опозданием.
– Внимание, воины, у вас 15 минут на заправку кроватей и умывание. Время пошло!..
Ледяная вода в кране умывальника, очередь в туалет и ругань мешающих друг другу в кубриках солдат – все смешалось в одну картинку, которой не было ни разумного объяснения, ни, казалось, конца. Первая драка, разбитые носы и ссадины: «Потом поговорим!» На завтрак, само собой, опоздали. Ничего, быстрей поедят, все равно еще домашними пирожками пахнут (в армии, конечно, другое слово употребляют).
Одно дело сказать: «тяжело в учении», и совсем другое – испытать это на себе. Армия умеет обучать живо и эффективно, слабых и ленивых выявляет быстро, к жлобству, стукачеству, нытью прививает стойкую антипатию, чтобы не сказать, агрессию. Неряшливость не в почете. Поэтому с самого начала нужно постараться не потерять лицо, показать, что сможешь, доказать, что мужик, и держаться. Изо всех сил, во что бы то ни стало, держаться. Иначе зачморят.
Исполнительность нельзя путать с желанием прогнуться, дисциплинированность – с отсутствием воли. Все в этом требовательном обществе на своем месте, все взвешенно, без закидонов и перекосов. Тому, кто с самого начала этого не понял, уготована судьба чмошника. До конца службы. Обратной дороги из этой ниши нет, все нужно сделать с первой попытки, второй не будет, это тебе не отбой-подъем…
Обучение в карантине Сергею давалось легко. Воспитание, полученное в большой семье, даром не прошло. В армии любимая поговорка: «В большой семье клювом не щелкают». (Вместо клюва там, разумеется, опять другое слово.)
С малых лет братья приучали Сергея следить за чистотой в комнате, в тумбочке, содержать в порядке постель, стирать и утюжить личные вещи и один раз в неделю делать генеральную уборку во всем доме. А еще ежедневная, на протяжении всей зимы, помощь родителям в заготавливании дров и угля. Привычка – дело большое.
От практики не должна отставать и теория. Знание несения воинской службы нужно освоить быстро, обязанности солдата перед построением и в строю, обязанности дневального, текст воинской присяги следует выучить наизусть.
Сереже все это давалось без особого труда. Дисциплина для него была делом привычным. Однажды он проявил даже чрезмерную исполнительность. В Уставе сказано: если воины находятся в помещении и в это время входит кто-нибудь из старших, то первый солдат, который увидит вошедшего, должен громко подать команду: «Смирно!» По команде все должны вскочить и стоять до тех пор, пока вошедший не скажет: «Вольно!»
Выучили. Там же, в ленинской комнате, закрепили материал тренировкой. Все хорошо, все отлично! Объявили перерыв. Естественно, молодежь использовала его для того, чтобы сходить по нужде. В туалете образовалась очередь: кабинок всего четыре, а человек в роте – сто. И вот в туалет, переполненный солдатами, вошел… сержант. Сергей, стоящий в очереди ближе всех к дверям, решил, что сержант специально пришел проверить, насколько молодые усвоили урок.
– Сми-и-ирна-а-а! – что было сил заорал он.
Воины, пристроившиеся к писсуарам, справились с выполнением команды быстро – вытянули руки по швам, тем же, кто присел в кабинках, повезло меньше. Выпучив глаза, они повскакивали с мест и, сжимая в руках заветные кусочки газет, всем своим видом выражали протест против такой несуразицы в армейском Уставе.
– Во-о-ольно! – закричал, рассмеявшись, сержант, повернулся к Сергею и отвесил ему подзатыльник. – Балбес! В туалете и в бане команда «Смирно!» не подается. Запомни! Хотя за то, что хорошо усвоил урок, хвалю. Быть тебе сержантом!
Сержантом стать ему не суждено. Сергей об этом прекрасно знал. Вместе с Вовчиком он все время думал о том, как, при каком удобном случае сказать командиру роты, что принимать присягу и брать в руки оружие они не будут.
Как и к кому подойти? С чего начать? Где найти повод? В какое время это сделать лучше? Нервы как струна, мозг ищет подсказку, днем и ночью напряжение, ожидание подходящего момента, вот сейчас, сейчас командир закончит говорить, я встану и громко скажу: «Товарищ капитан, разрешите обратиться, присягу принимать не буду». Легко спланировать, а вот сделать!.. Но время идет, а ты все не можешь подобрать момент. Да и нет, в принципе, таких моментов, солдаты всегда заняты: зубрят устав, занимаются строевой подготовкой, ходят в наряд, а у тебя в голове мысли: как? когда? где?..
Вовчик все же опередил. Как-то после обеда Сергей вернулся в ленинскую комнату, в ней, как всегда, проходили занятия, и обратил внимание, что приятеля на месте нет. Отмахнулся, мало ли чего, может, задержался где. Но минут через десять в комнату влетел раскрасневшийся замполит и закричал: «Есть здесь еще верующие?!»
Тишина. Новобранцы смотрели на офицера, не понимая, о чем речь и удивляясь его нескрываемой панике. Тишину нарушил спокойный голос Сергея.
– Да, есть! – парень поднялся со своего места и назвал фамилию.
– Пошли со мной. Быстро!
Пройдя мимо парт и удивленных взглядов сослуживцев, солдат вышел из комнаты и последовал за почти бегущим перед ним офицером. Тот с силой толкнул двери казармы, они шумно брякнули, отскочили назад навстречу Сергею, он остановил их рукой, тоже ткнул, выбежал на улицу, трусцой, не отставать, быстрее давай, пересек плац. Вошли в штаб. Дежурный на телефонном коммутаторе отдал честь лейтенанту, тот, едва махнув рукой, пробежал мимо, не до этого сейчас. В коридоре идеально чисто, ковровые дорожки на полу. Тишина.
На втором этаже офицер остановился, попытался успокоиться, выровнять дыхание. Выражение лица, осанка его мгновенно поменялись, приняли едва уловимый раболепный вид. Массивная дверь, обитая дерматином с заклепками, пугает, уф… Лейтенант будто вину за собой чувствует. Может, и есть тому основания – шутка ли, в течение получаса в роте второй отказник подряд.
Замполит еще раз поправил шапку, вытянулся и осторожно постучал в дверь. «Разрешите, та-а-рищ майор?!»
Майор, по всей видимости, разрешил, поскольку лейтенант повернулся к Сергею и, подтолкнув его в спину, полушепотом выдохнул: «Давай!»
Сергей вошел в огромных размеров кабинет. Задернутые на окнах плотные шторы обеспечивали полумрак. В глубине Т-образный стол, по всему периметру вдоль стен – стулья. Почти все они заняты людьми в форме. Званий и армейских чинов Сергей еще не различал, и потому все эти люди показались ему более или менее одинаковыми. Тучный, с двумя подбородками и тяжелой одышкой майор (позже парни узнали, что это и есть комбат) сидел за столом, поджав руки под грудь. Посредине комнаты, в самом центре периметра из стульев, дрожал бледный Вовчик.
Без команды, интуитивно уловив, чего от него ожидают, Сергей прошел на середину комнаты и встал возле Вовчика. Майор за столом долго, будто изучая, смотрел на Сергея в упор и молчал. Не решались нарушать тишину и остальные присутствующие. Вытянув спины, ровно сидели они, ожидая слов начальника.
– Товарищ солдат, – медленно произнес, наконец, тучный, – вы, как я понимаю, тоже не желаете принимать присягу?
Слова он выговаривал тихо, наслаждался, будто слушал себя со стороны, и вообще всем видом давал понять: все, что он произносит, каждое его слово, имеет особую ценность.
– Да, принимать присягу я не буду! – как можно уверенней попытался ответить Сергей.
– И вы утверждаете, что верите в Бога, поэтому отказываетесь служить Родине?
– Служить я не отказываюсь, – тщетно успокаивал трясущиеся руки Сергей, – но присягу принимать мне не позволяют убеждения.
– Хм… убеждения? И какие же они у вас, эти убеждения?
– Я не могу давать клятву. В Библии так написано. Не клянись: ни небом, потому что оно престол Божий, ни землею, потому что она подножие ног Его.
– Это же чистой воды ригоризм, – лениво, по-прежнему любуясь собой, возразил майор.
– К сожалению, не знаю, что это такое, но верю Библии… – начал было Сергей.
– Ну, вырви тогда себе глаз, – прервал его, повысив голос, комбат, – или руку отруби. Так, кажется, в ней написано!
Майор резко отодвинул рукой карандаш и кивнул какому-то офицеру, сидящему справа. Получив знак, тот вежливо спросил:
– И где же, в каком месте в Библии, – на это слово он особенно надавил, как бы передразнивая Сергея, – написано, что клясться нельзя, товарищ солдат?
– В пятой главе Евангелия от Матфея.
– А еще вы что-нибудь помните из Библии или только это заучили? – не отставал офицер справа.
– Помню. Могу рассказать, если хотите, 1-й, 22-й, 90-й, 138-й Псалмы наизусть. А также 12-ю главу Послания к Римлянам, Послание Апостола Иакова полностью, ну и многие другие места. Их немало.
– Известно ли вам, товарищ солдат, раз вы уж такие познания Библии нам тут демонстрируете, что она призывает не противиться высшим властям, ведь нет власти не от Бога, не так ли? – продолжил военный.
– Да, – спокойно, обретя вдруг уверенность, ответил Сергей, – мне это известно. Но в тех случаях, когда требования властей противоречат Божьим законам, выбор должно делать в пользу Творца. В подобных ситуациях Апостолы не проявляли сомнений: справедливо ли пред Богом слушать людей более, нежели Бога, говорили они.
Офицеры помолчали, затем, будто не замечая присутствия двух рядовых, слегка приглушенными голосами начали обсуждать положение отказников. Да, вот этот, второй больше похож на верующего, а первому я лично не верю, по-моему, он просто косит под сектанта… Согласен, второй похож больше, но и с этим вопрос не закрыт.
Начальник, выслушав мнения подчиненных, снова обратился к Сергею.
– Хорошо, будем считать, что вы имеете отношение к вере в Бога. А вот вы, – он показал карандашом на Вовчика, – выглядите неубедительно. Скорее всего, нахватались верхушек и желаете уйти от ответственности или вообще, может быть, надеетесь, что вас комиссуют.
Вовчик задрожал еще больше. Он смотрел на Сергея полными ужаса глазами – как же так, они мне не верят. Казалось, что он вот-вот рухнет на пол.
– Разрешите обратиться? – блеснул свежими знаниями Устава Сергей.
– Слушаю вас, – по-прежнему, не напрягая голоса, ответил майор.
– Дело в том, что я много лет хорошо знаком с Владимиром. Можно сказать, мы выросли вместе. И, хоть посещали разные церкви, регулярно общались. Так вот, если вы верите мне, то я с полной ответственностью заявляю, что он не верхушек нахватался, как вы говорите, а верит в Бога глубоко и серьезно. Он с детства посещает церковь. То, что он не может ответить на ваши вопросы, связано только с тем, что он чрезвычайно застенчивый человек, всегда был таким, а в данной непростой ситуации тем более растерялся.
– Во, выдал! – не удержался, как выяснилось позже, представитель политотдела. – Да тебе, парень, комсомольским агитатором быть нужно, а не лоб в сектантских молитвах разбивать.
Сергей и сам не ожидал от себя столь дерзновенной речи. На похвалу лишь улыбнулся.
– Ладно, идите, мы еще подумаем, что с вами делать, – майор небрежно махнул рукой. – Все свободны…
IV
По пути в казарму Сереже с Вовчиком встретился офицер, за пять-шесть шагов на строевой шаг, как учили, отдать честь. Стоп, тихо произнес старлей. Остановились. Из какой роты? Из карантина? Великолепно! Вот ты, указал пальцем на Вовчика, пройдем со мной, там кое-что у меня заберешь нужное, вашему старшине отнесешь. Дальше Сережа пошел один.
Дверь в роту, открываясь, натянула пружину. Дневальный. У него за спиной – холл. В самом центре довольно большого помещения Сергей увидел щеголеватого капитана. Он восседал на стуле, нога на ногу, начищенные до блеска сапоги в обтяжечку, сидел и смотрел телевизор. Недалеко от него второй дневальный мыл пол. Сережа мог пройти мимо, но не смог, застыл в оцепенении, слишком уж нелепая картинка предстала его взору: командир роты – его должность выяснилась тут же – щелкал семечки и выплевывал шелуху прямо на пол, практически под руки возившему мокрой тряпкой дневальному.
– Чего уставился, воин? – отвлекся от экрана капитан. Зло посмотрел на оцепеневшего Сережу и спросил: – Фамилия?
– Моя? – не сразу включился молодой.
– Ну не моя же! Ты еще и вопросы задавать будешь! Один наряд вне очереди. За тупость. Понял?
– Да.
– Что значит «да»?
Офицер подскочил со стула, стремительно подошел к Сергею и, выплевывая остатки семечек ему в лицо, что есть силы заорал:
– Есть один наряд вне очереди! Надо говорить: «есть», ублюдок. Слышишь?
– Слышу.
– Тогда повтори, овца тупая!
– Есть один наряд вне очереди, – спокойно повторил Сережа.
– Вот так! В следующий раз будешь сообразительней.
На крик выскочил из каптерки прапорщик:
– Товарищ капитан, это из новоприбывших, они еще в карантине.
– Какая мне разница, в карантине они или в заднице? – переключился на старшину командир роты и, видимо, довольный своим остроумием, продолжил: – Пусть готовится к наряду и сегодня же заступает. Чего стал? – уже снова Сергею. – Иди, готовься.
Подготовка к наряду начиналась с повторения обязанностей дневального по роте и последующей за ней строевой подготовки. Надели шинели, вышли на плац, походили строевым по нарисованному квадрату. Затем повторение теории.
– Если кто-то посторонний заходит в роту, что будешь кричать? – спросил сержант.
– Дежурный по роте, на выход!
– Правильно! А если это будет командир роты?
– Надо скомандовать: «Рота, смирно!» и добавить: «Дежурный по роте, на выход!»
– А потом?
– А потом ждать, когда придет дежурный по роте.
– А если он занят, не идет, не услышал?
– Тогда сделать шаг вперед и отрапортовать: «Товарищ капитан, за время вашего отсутствия в роте происшествий не случилось. Дневальный по роте – рядовой такой-то…»
– Ну что ж, неплохо, – дневальных было двое. – Надеюсь, не облажаетесь.
Облажались. Причем почти сразу. В расположение роты вошел, как назло, начальник штаба. Ему полагалась команда: «Рота, смирно!» Но новобранцы просто не могли знать его в лицо, поэтому дневальный, напарник Сергея, дал неверную команду: «Дежурный по роте, на выход!»
– Это что за команда? – тихо, с расстановкой каждого слога спросил майор Агоян.
В это время в конце взлётки появился дежурный. Он в момент оценил обстановку, выкрикнул во всю глотку «Рота, смирно!» и, на бегу поправляя шапку, бросился к офицеру:
– Товарищ майор, за время вашего отсутствия в роте происшествий не случилось. Дежурный по роте – сержант…
– Ты что же это, товарищ сержант, дневальных не обучил?
– Обучил, товарищ майор, они вас просто в лицо не знают, новенькие, карантин.
– Карантин? Хм… Ну что ж, пусть учатся. Завтра без отдыха заступайте в наряд заново. Всем составом.
– Есть, товарищ майор.
Время, и без того медленно текущее, в наряде тянулось до бесконечности медленно, иногда, особенно под утро, казалось, что оно вообще остановилось. Стоять на «тумбочке» – то еще удовольствие. Ноги затекают быстро, к сапогам они не привыкли, портянки то и дело сбиваются, влажнеют от пота. Свободный, который не на вахте, дневальный должен следить за порядком, то есть постоянно делать уборку: драить полы, чистить туалеты, мыть раковины, протирать зеркала.
Сергей начал с порядка в ленинской комнате. Перевернул стулья на столы, подмел, вытер пыль на подоконниках, все сделал так, как учили дома, тщательно вымыл пол. Сержант ждал результатов, отсыпаясь на куче бушлатов в каптерке: как будешь готов, сказал он, доложишь, я проверю.
– Товарищ сержант, – потревожил его дневальный, – я кончил.
– В армии говорят «за-кончил», воин, – отчетливо разделяя слоги, поправил его старослужащий.
Разницы Сергей не уловил, но все же исправился:
– Я закончил, товарищ сержант.
– Хорошо, пойдем посмотрим, как у тебя получилось.
Вошли в ленинскую комнату. Сержант деловито осмотрел помещение, особое внимание обратил на плинтусы, углы. «Ничего не найдешь, – подумал Сергей. – Уж что-что, а пол мыть я научен». Теперь вот пригодилось. Радоваться пришлось недолго. Дежурный по роте подошел к портрету Владимира Ильича, отодвинул низ картины от стены. Из-под рамки посыпался мусор, пыль, обрывки бумаги и даже окурки. «Ну как же так? Почему я не посмотрел?» – отчаялся было Сергей, но это было только начало. Сержант подошел к столу-парте, стал выметать из ниши под крышкой мусор – какие-то бумажки, хлебные крошки, обрывки ниток, прочую дрянь. И все это на идеально вымытый пол. Продолжить начатое было доверено Сереже. Когда процедура была закончена, комната выглядела так, будто в ней никто не убирал.
– Ну что, солдат, попробуй еще раз. Ночь длинная, торопиться тебе некуда. Как закончишь, меня не буди, убирай на взлётке, в кубриках и туалете. Если придет дежурный по части, кричи громче. Ясно?
– Ясно.
– Не понял?
– Так точно!
– Вот так! Вперед! И без косяков на этот раз…
– А поспать разве не удастся? Нам же завтра снова в наряд!
– Поспать разрешается образцовым дневальным, а вы – косячные, вам не положено. Давай, работай.
Сергей снова взялся за тряпку. К середине ночи с уборкой было покончено, но поспать так и не удалось. Странно, когда не дежуришь в роте, то ночь пролетает мгновенно, в наряде же она тянется бесконечно.
Утром жизнь закипела с новой силой. Дневальным представилась возможность посмотреть со стороны, что происходит в казарме, когда звучит команда: «Рота, подъем!» Веселое зрелище!
За двое суток подряд в наряде вполне можно сойти с ума. Осмыслил это Сергей на вторые сутки, когда глаза от бессонницы покраснели и стали гноиться. Жутко хотелось спать. Хоть стоя, хоть даже и на ходу.
Не миновать бы ему и третьего наряда, если бы кто увидел, как наутро, после сдачи второго подряд дежурства, он уснул в строю. Отключился на утреннем разводе, стоя в средней шеренге взвода. И двадцатиградусный мороз нипочем. Лишь громкая команда офицера пробудила. Или в плечо кто толкнул. Неважно. Кажется, и присниться что-то успело. Тем более не хотелось возвращаться в реальность. Деваться, однако, некуда. Впереди целый день и потом, наконец, долгожданная ночь. Выспится.
Не выспался. Дежурный по части капитан, лишь только рота уснула, нарисовался в расположении и велел дневальному разбудить Сергея: давай поднимай баптиста и ко мне в канцелярию.
– Извини, солдат, что спать не даю, – начал задушевную беседу офицер, как только молодой солдат вошел к нему в кабинет. – Очень хотелось поговорить с тобой. Днем времени нет, сам понимаешь, а сейчас вот дежурство, все равно спать нельзя, а ты наспишься еще – у тебя ж вся жизнь впереди. Так ведь?
Сонный Сергей таращил на дежурного красные глаза, в которых читался немой вопрос: доколе?! Офицер неспешно закурил сигарету, торопиться ему было некуда, а вот скоротать вынужденное, нудное бодрствование очень хотелось.
– Да ты не злись, солдат, тебе еще много бесед предстоит. Хочу попробовать тебя перевоспитать, а ночью, не выспавшись, ты податливей будешь, так ведь?
Офицер хоть и переспрашивал постоянно: «Так ведь?», – было понятно, что мнение собеседника его интересует меньше всего. Привычка, присказка.
– Мне по уставу разве не положен сон? – решился, наконец, снаглеть Сергей.
– Тебе, воин, по уставу вообще ничего не положено, – придав лицу официальное выражение, парировал дежурный по части. – Вы, духи, вообще здесь никто, понимаешь? Присягу не приняли, так что и не солдаты вообще. Но и не гражданские уже. Зависли в воздухе, короче. Вы – нелюди! Заставить вас чё-нить делать мы не можем. Но и деться вы никуда не денетесь. Забор вокруг. Мы вас надежно охраняем. Так ведь? Поэтому будете делать все, что вам скажут. Кстати, ты правда в Бога веришь или так, косишь под дурачка, служить не хочешь?
– Я уже все объяснил начальству и, более того, привел, по-моему, достаточно аргументов.
Капитан встрепенулся:
– Ух ты, смотри, какой умный! Ути-пути, – улыбнулся. – Не, ну Бога-то не видел никто. Чего в Него верить-то?
– Хотите, я вам притчу по этому поводу расскажу?
– Валяй!
– Попал как-то карась, ну, это рыба, в смысле, такая…
– Эй-эй, ты не увлекайся-то, умник! Прикольщик хренов, знаю я, кто такой карась. Баклань дальше.
– Так вот, попал карась как-то на берег. То ли волной выбросило, то ли поймал кто, да потом выбросил. Не знаю. Словом, подергался, подрыгался на берегу карась и удалось ему с большим трудом в воду вернуться. Чуть было не задохнулся. Собрались рыбы вокруг. Им, понятное дело, интересно, что он там, в другом мире, видел. Спрашивают карася, как там, типа, да что. А он и отвечает: там жизни нет!..
– Ну-ну, воин, ну-ну… – смотря на свою сигарету, будто увидел ее в первый раз, прошипел капитан. И добавил после затяжки: – Вот не поспишь пару неделек, послушаю я тебя тогда. И про карася, и про Бога твоего. Расскажешь.
– Я знал, на что шел. Будьте уверены, приготовился к худшему.
– Идейный, однако! Вообще, хочу сказать, что я для тебя не враг. Даже можно сказать, сочувствующий. У меня мама баптисткой была, так что я вашего брата знаю. Слушай меня и обращайся, если что, советуйся, и все у тебя нормалёк будет.
– Спасибо, конечно, а теперь можно я пойду спать? Два наряда подряд отстоял, с ног валюсь…
Сергей посмотрел офицеру в глаза, надеясь найти в них хоть какое-то сострадание, но, обжегшись о его леденящий взгляд, понял, что это чувство ему неведомо. Вместо сочувствия новобранец услышал в свой адрес тираду матерных слов, а потом еще часа два отвечал на вопросы о мироздании, Троице и вере в невидимое. Наконец, к середине ночи дежурный по части решил, что ему нужно пройти по казармам, проверить посты.
– Ладно, воин, пожалею тебя, иди спать. Но беседа тебе, вижу, понравилась. Так ведь?
– Очень! – от бессилия окончательно потеряв чувство страха, съязвил Сергей.