Путешествия одной души. Книга 2

Скала на Титаниуме

Титаниум небольшой, на нем есть кратеры, он не идеально круглый, горбатенький и холодный. Скорее всего, там нет атмосферы, но я вижу, возможно, на тонком плане, легкую дымку вокруг холодного камня. Пока мне сложно понять, чего хочет душа. Она разглядывает, прислушиваясь к холодной глыбе. Её притягивает опыт неживого тела, но чувствуется нерешительность.

И вот я уже внутри. Я – скала на Титаниуме. Каменная глыба с тёмной слоистой структурой, гладкой глянцевой поверхностью, напоминающей феррит с синеватым отливом. Мне приходится прилагать усилия, чтобы выныривать оттуда и продолжать рассказывать, потому что, когда туда погружаешься, все мысли исчезают. Темнота, холод, безмолвие, чёткая структура и фоновый звон, похожий на гудение проводов. Это не звук, а состояние вещества. Я не знаю, это камень или металл. Может быть, что-то среднее.

Вижу, как другая каменная глыба врезается в поверхность очень близко к моей скале. Нет грохота и звуков. Разлетаются мириады осколков. Но у меня как у скалы, созданной из черно-синего вещества, есть ощущение, что то, что прилетело, – другое. Оно более светлого, коричневого оттенка. Если я слоистый и острый, то прилетевший метеорит имеет форму скругленной треугольной глыбы, более рыхлой и пористой, чем я.

Сейчас оно находится в воронке у подножия моей скалы. Долгое время мы остаемся в холодном безмолвии, чувствуя присутствие друг друга. Прежде моё сознание находилось внутри скалы, в тёмной холодной пустоте, где есть только тонкий звон, внутренняя вибрация вещества, а теперь оно выходит за её пределы, оставаясь связанным с ней, и тянется к глыбе. Это отдаленно напоминает человеческое любопытство, проявление внимания, но в очень слабой степени и долгое по времени. Если переводить в земные измерения, то годами, десятилетиями или больше. Если в предыдущем воплощении я мог активно вмешиваться в среду и менять ее, взаимодействовать с веществами, влиять с их помощью на людей и события, то нынешнее состояние интересно тем, что я не могу ничего делать – ни изучать, ни влиять, ни вмешиваться. Могу лишь осознавать присутствие чего-то иного, не испытывая никаких чувств при этом.

Эта ситуация напоминает соседство в современных больших городах. Каждый человек сам по себе уникален и удивителен, каждый человек – это целый мир, вселенная. Люди живут скученно и тесно, в квартирах друг над другом и рядом, каждый день пересекаются на улице, в транспорте, работают в офисах, но они словно параллельно проходят мимо друг друга каждый день, не касаясь, не взаимодействуя. Они чувствуют, что рядом есть другие и их много, но взаимодействия не происходит.

Моя душа, находясь в скале, путем безмолвия пытается постичь нечто важное. То, что прилетело, имеет другую, более мягкую структуру. Проходят сотни лет, и метеорит постепенно разрушается, рассыпаясь, оплывая и заполняя собой впадину, которая образовалась при его падении. Я чувствую его всё меньше и меньше, сигнал, исходящий от него, становится слабее и слабее. Он остается лишь пыльным пятном рядом с моей скалой.

За сотни лет я привыкаю к нему. И то, что наполняет мое внимание, смазывается, оставляя лишь легкий шлейф, который становится незаметным. Где-то в глубине сохраняется память, что нечто пришло извне, оно было другим, но стало привычной частью этого места. Наверное, нечто похожее происходит между людьми, когда они встречаются и надолго остаются вместе. Они всегда ощущают, что рядом есть кто-то другой, но постепенно так привыкают друг к другу, что каждый становится привычной частью мира другого и уже меньше уделяет внимания и фокусируется на нём. Это ни хорошо, ни плохо, просто так есть.

Я чувствую, как сознание внутри скалы словно засыпает. Сотни лет нахождения в ней сделали меня инертным, мне не хочется никуда двигаться. Пустота, темнота, холод – так хорошо. Но откуда-то издалека пробиваются тонкие слабые воспоминания о бурных жизнях в человеческих телах, там море эмоций, движения, действий, переживаний самых разных. Сознание отмахивается от них, как от назойливых мух, не хочется отсюда уходить.

Еще одна причина, почему я меньше обращаю внимания на метеорит, – я чувствую, что там больше нет сознания. Поэтому оно и стало частью этого места. Получается, что внимание сознания привлекает именно другое сознание. И даже если нет взаимодействия, но есть хоть малейший намёк на его возможность, пусть даже вот так просто находиться рядом и чувствовать, что есть кто-то ещё, – это меняет внутреннее состояние. Как человек, живущий на необитаемом острове, будет совершенно иначе вести себя, когда он один и когда присутствует ещё кто-то – человек, коза или попугай.

Возможно, исследуется контраст между воплощениями. В жизни Лучано было активное взаимодействие и влияние друг на друга, на Титаниуме же минимальное. Находясь в этой скале, я понял суть экзистенциального состояния, когда ты просто есть и принимаешь то, что есть рядом с тобой, не вмешиваясь, не меняя это, но наблюдая. В том числе, наблюдая то, что происходит внутри собственного сознания. И даже это есть некое движение, форма жизни, а не полный покой. Душа понимает, что ей пора покинуть Титаниум и вернуться, но не хочется. Ей нравится состояние покоя и уединения, отдалённости от всего остального мира, сильно отличное от жизни человеческой и вообще биологической. У меня есть ощущение, что душа дальше будет искать похожие опыты в биологических формах. Ей интересно само это состояние и его возможные формы.

Когда я возвращаюсь в Мир душ, в пространство своей группы, то продолжаю оставаться в состоянии скалы, ледяной глыбы. Входя в пространство группы, я словно заполняю его целиком, вбирая в себя всё и всех, кто там есть. Меня приветствуют молча, нет обычных шуточек, реплик, они мысленно прислушиваются к тому, что я есть, каким я вернулся, к моему состоянию, пытаясь его считать и прочувствовать. Оно для них любопытно. Меня не тревожат, понимая, что то состояние, в котором я был несколько сотен лет, требует плавного перехода и возвращения. Я чувствую сознание Наставника, хихикающего про себя и понимающего, что я нашёл себе новую тему для исследований и опытов – одиночество и уединение. В его мыслях я чувствую, что он уже прикидывает, какие возможны варианты реализации этого на Земле в биологической форме, но я его словно притормаживаю, мысленно говоря, что я ещё не готов об этом думать, ещё рано.

Я надолго зависаю в состоянии скалы. Мне нужна помощь, чтобы очиститься от него. Я направляюсь туда, где обычно происходит очищение, – на ложе, омываемое сверху белым светом. Там я отогреваюсь, смягчаюсь, возвращаюсь в свои границы, в обычное состояние. Затем снова возникает интерес к исследованиям и я отправляюсь в библиотеку изучать в Книгах жизни всевозможные варианты опытов отшельничества, уединения и одиночества.

Светлана: Интересный и неожиданный опыт. Душа начала исследовать бурный опыт человеческих жизней – и вдруг погружение в совершенно спокойное воплощение, безмятежное и долгое, сотни лет.

В индуистской философии считается, что воплощения начинаются от минералов, потом происходят в растениях, животных и так далее. На самом деле жизни в качестве минералов, стихий, животных возможны и после человеческих воплощений. Иногда это отдых для души, иногда – решение определенных задач или наработка качеств, которые ей нужны. Бывает по-разному. Для меня самой такой поворот был полной неожиданностью. Вначале я надолго зависала и описывала события очень медленно, потому что проверяла себя: правда это или нет? Было странно, потому что до этого смотрели активные человеческие воплощения – и вдруг нечто совсем другое.

Ворон Карл в средневековой Европе

Ярко вижу образ ворона, летящего и садящегося на руку человека. Пытаюсь понять, почему выбрала именно его. Он схож с образом скалы, в которой я находилась, – чёрные перья напоминают её слоистую структуру. Ворон – довольно умное животное, легко обучаемое, анализирующее свой опыт. К тому же это относительно короткое воплощение, не перегруженное излишними социальными деталями, как у людей, взаимодействующих с социумом. После длительного и уединенного воплощения в скале мне было бы сложно нырнуть сразу в человеческое тело. Это своего рода адаптационный этап возвращения в живое тело. Нет раздумий, целей, задач, анализа. Я нахожусь в состоянии пустого ума, и, чтобы его как-то оживить и взбодрить, меня отправляют туда.

Душа входит в яйцо, когда воронёнок там уже большой. Всё, что я чувствую, – это огромные глаза, клювик, и сверху крышечка – я закрыт в яйце. Это момент, когда уже вот-вот пора проклёвываться. Внутри возникает импульс, который заставляет меня двигаться, упираться. Когда я проклёвываюсь сквозь скорлупу, первое яркое ощущение – это воздух. Он другой, не как в яйце, – свежий воздух и запахи. Первое, что я вижу, – воро́на. Она привлекает меня движением: движется её голова, она перемещается в гнезде. Её образ впечатывается в моё сознание, я как будто «залипаю» на неё. Это самое главное, что есть для меня. Остального мира не существует. Есть только ворона – большая и черная. Именно она даёт еду, поэтому я должен быть сконцентрирован на ней, чтобы её получать. Как только она появляется, я автоматически открываю рот. Когда её нет, сижу тихо. Едва она появляется, сразу возникает оживление – тело работает на инстинктах, сознание отсутствует.

Чувствую, как изменилось тело. Я стал больше, появились пёрышки. Они другие, ещё не как у взрослых, короче. Мне хочется постоянно расправлять крылышки и махать ими, поднимать вверх. Я часто это делаю прямо в гнезде. Никаких мыслей, абсолютная безмозглость, но очень тянет за пределы гнезда. Однажды, когда упражняюсь и расправляю крылышки, я всё-таки прыгаю вниз, кувыркаюсь. Автоматически тело включается, машет крыльями. Это позволяет мне не разбиться и кое-как слететь на землю. Но я поймал ощущение, когда машешь крыльями и как бы зависаешь в воздухе, тормозишь. Потом я подпрыгиваю и машу крыльями. Чувствую, что сверху за мной наблюдает мама.

В какой-то момент внимание переключается на то, что меня окружает, и включается сознание. Я вижу всё немного иначе, меняются запахи. Вокруг листья, ветки, что-то шуршит, на земле много интересного, есть вкусные червяки, жуки, листики. Просыпается любопытство, желание всё попробовать и изведать: что съедобно, а что нет. Я брожу среди кустов и деревьев. Вдруг раздается шуршание, я слышу тревожные крики большой вороны. Этот звук заставляет меня автоматически съёжиться и замереть. Через какое-то время ворона издает более спокойный звук и я понимаю, что опасность миновала, можно двигаться дальше. Осознаю, что есть поддержка сверху, меня охраняет мама, но еду добываю себе сам. Я часто машу крыльями, на веточку взлетаю, ещё выше и выше, небольшие расстояния пролетаю, либо вниз слетаю. В какой-то момент у меня получается лететь. Я взлетаю и двигаюсь вверх и вперёд. Мне нравится. Причём стремление двигаться вперёд тоже находится где-то глубоко внутри, оно инстинктивное. Это не моё желание, всё само происходит.

Вижу человека, одетого в добротную, но странную одежду из кожи и многочисленных лоскутов. Это егерь, который занимается организацией охоты для своего господина. Меня привлекает его костюм из желто-оранжевой кожи, зелёной плотной ткани с крупным ромбовидным рисунком. Он тоже меня заметил. По поведению и внешнему виду он понимает, что я совсем молодой, недавно слетевший с гнезда, еще не пуганый. Он мягко и аккуратно приближается, приманивает меня ароматным кусочком сала. Я любопытный, неопытный и доверчивый. Он ловит меня, схватив рукой за лапы. Я начинаю биться и трепыхаться, но он аккуратно складывает мои крылья и успокаивает. Подносит к лицу, внимательно разглядывая. Я тоже изучаю его, чувствую сильный, необычный для меня запах человека. Сила его человеческая, которую я чувствую, словно имеет власть надо мной. Это не есть импринтинг, как было с мамой вороной, это что-то другое, хотя и похожее по механизму. Сильное впечатление, которое впечаталось в мою память.

Таких людей называют заклинателями – змей, лошадей. Они могут общаться с животными. На самом деле он просто понимает природу моего поведения и обладает тонкой чувствительностью. Представляет себе, чего хочет от меня (например, чтобы я успокоился), создает спокойствие внутри себя, которое и передается мне. Когда я чувствую, что с его стороны нет угрозы, плохих намерений, я тоже успокаиваюсь и понимаю, что мне действительно не причинят вреда. Он накидывает на меня полотняный мешочек и кладет за пазуху. Там темно, тепло, и я как будто погружаюсь в летаргический сон.

Дома он сажает меня в клетку. Я чувствую, как он радуется, что поймал именно молодого воронёнка, которого можно обучить всему. Молодая птица легко впитывает знания и поддается дрессировке. Я нахожусь в клетке, и всё, что есть во мне, – это любопытство. В комнате много разных полочек, этажерок, повсюду что-то висит, много всякого хлама. Но больше всего мне нравится, когда он приходит и общается со мной: издает звуки, часто берёт меня в руки, – я привыкаю к его прикосновению, голосу, запаху. Я могу повторять за ним: «Карл, Карл». Это мое имя! Я произношу его много-много раз, и человек вспыхивает радостью изнутри. Я чувствую это на уровне эмоций, мне нравится его радость, и я снова и снова повторяю: «Карл! Карл!» Мне нравится чувствовать эту связь, что мои действия вызывают у него ответную реакцию. Это заставляет меня делать что-то еще. А он всегда угощает чем-то вкусненьким.

Светлана: Я правильно понимаю, что ты можешь чувствовать его эмоции?

Да, я чувствую его состояние. Тогда в лесу он был спокоен внутри, как скала, и это подействовало на меня. А здесь, наоборот, радость, которая меня тоже возбуждает.

Светлана: Ты эмоции чувствуешь, когда он держит тебя в руках или без прикосновений тоже?

Я сижу в клетке, он стоит напротив, наклоняется ко мне и разговаривает со мной. Я ему отвечаю, повторяя: «Карл! Карл!», он радуется. Потом он привязывает к лапке веревку и отпускает меня в комнате. Я могу ходить. Чтобы я привык, он кладет маленькие кусочки сала на стол, я иду и склёвываю их. Я сосредоточен на вкусном и не обращаю внимания на веревочку. Чтобы я летел, он сажает меня к себе на руку и подбрасывает, заставляя махать крыльями. Сначала у меня не очень хорошо получается, я то и дело врезаюсь в потолок, стеллажи с вещами.

Светлана: Есть ли у тебя ощущение, что нет свободы?

У меня нет ощущения несвободы, как мы это себе представляем, когда держим птицу в клетке: «Бедная, ей же хочется летать!» Я этого здесь не чувствую, потому что внимание сосредоточено на том, что есть вокруг: человек, его действия со мной, что-то вкусненькое. Мне кажется, что человек пытается установить связь между своим сознанием и моим, чтобы я был его глазами в небе, чтобы я мог летать, видеть что-то и мысленно передавать ему это. Возникает странное ощущение в голове, где-то над глазами. Это воздействие на сознание животного, похожее на гипноз. Всё мое внимание сосредоточено на нём, и в голове появляются, как вспышки, картинки и образы, которые он мне передаёт. Сейчас я знаю, что нужно взлететь, сделать круг и вернуться обратно. Очень чёткая траектория и понимание, что нужно делать. Интересно, что у меня в сознании это как доминанта, словно всего остального не существует, когда я нахожусь на связи с человеком. Я взлетаю, делаю петлю, возвращаюсь и сажусь ему на левую руку в перчатке из мягкой кожи. На ней удобно сидеть, держась лапами за палец. Эта рука и перчатка очень прочно пропечатываются в моём сознании. Теперь я понимаю, что всегда вернусь сюда. Стоит мне увидеть сверху его руку в перчатке, как я пикирую вниз и отдаюсь его воле.

Он со мной играет. Иногда прячет мелкие вещи или тоненький обрывок красной материи, засовывает в щель между одеждой, а я его всегда нахожу. Ещё бусинки. Однажды я проглотил бусину и чувствую его досаду: «Больше не буду давать ему бусинки, он их съедает». Он знает, что мне нравятся яркие, блестящие или звучащие вещицы, и приносит их мне, чтобы побаловать. Я живу уже не в клетке. У меня есть специальная Т-образная деревянная подставка, верхняя планка ее отделана кожей, и мне на ней очень удобно сидеть. У меня ощущение, что другого мира для меня не существует. Этот дом и есть весь мой мир. Порой моё сознание как будто спит. Я дремлю на шесте и ни о чём не думаю. Когда появляется хозяин, я включаюсь в режим ожидания, что будет происходить дальше, какая последует команда или действия. И мне это нравится, я всегда радуюсь его приходу.

Вижу одно из заданий – нужно полететь во внутренний двор замка на горе. Туда сложно добраться, а ему важно понимать, что там происходит. Я прилетаю, сажусь на внутренний край зубчатой стены и наблюдаю, а человек из моей головы считывает образы. Я четко знаю, что мне нужно прилететь, сесть и смотреть. Но в соседней башне оказались суеверные стражники. Их пугает черный ворон, он кажется странным, они думают, что это колдун. Хотят меня подстрелить. Я вижу, как они подкрадываются, натягивают тетиву лука. Чувствую в своей голове команду «Уходи!» и взмываю вверх, делая витиеватую петлю, чтобы стражники не попали в меня, и сажусь на другое место – башенка со шпилем, козырек над окном. Здесь я не привлекаю внимания. Во дворе переполох: то ли кто-то приехал в замок, то ли готовится к отъезду. Мне нужно наблюдать за происходящим. Когда начинают сгущаться сумерки, я издаю звук «Крр! Крр!» и получаю команду, что можно возвращаться домой, где меня ждет вкусное сало. Очень приятно вернуться и получить свое вознаграждение, здесь мне хорошо.

Потом я вижу, что мой хозяин лежит на земле. Он мёртв. Я прыгаю у него на груди, цепляю когтями одежду, будто пытаясь его разбудить. Чувствую, что он холодный и твёрдый, неживой. И в моей голове пустота. Если раньше я чувствовал его присутствие и воздействие на меня – живое и сильное влияние, – то сейчас его нет и от этого мне очень тоскливо. Его душа здесь, рядом, гладит меня по голове. Я пытаюсь ухватить его клювом за палец, не получается. Чувствую его ласку и доброту. Он пытается объяснить мне, что я свободен: «Лети!» Но меня эта мысль, скорее, пугает, ведь он мой дом и весь мой мир. Он посылает мысленный образ, куда мне нужно лететь и где я могу жить. Это небольшая ложбина, поросшая лесом. Я не могу сопротивляться, для меня естественно подчиняться его воле. Я чувствую слезы и сожаление. Последнее мысленно-эмоциональное прикосновение очень теплое, ласковое, дружественное. И я лечу в тот лес, нахожу большой развесистый дуб и чувствую, что это теперь мой дом, здесь я буду жить.

Я отличаюсь от других птиц тем, что у меня есть необычный опыт взаимодействия с человеком путём прикосновения его сознания, действия по воле человека. Я видел и прожил много того, чего не проживали и не видели мои сородичи. Они есть вокруг меня, я их вижу, слышу, но они для меня как дикари. Я чувствую, что я другой. Меня не привлекает взаимодействие с ними. Их там много. Они живут в лесу, а я на большом дубе. Чаще всего я нахожусь в полусонно-трансовом состоянии. Иногда я просыпаюсь и наблюдаю за тем, что происходит, отправляюсь на поиски пищи. Нахожу необычные вещицы, которые меня привлекают. Но всегда остается ощущение, что это полжизни, как будто половины уже нет, она недостаточно наполнена, как было раньше. Взаимодействие с другими воро́нами если и происходит, то на уровне инстинктов.

Когда я становлюсь старым, у меня нет сил летать. Я долго сижу в ложбинке на ветке, чтобы не свалиться, без еды и воды, нахохлившись, втянув голову в плечи. Так и умираю, будто засыхаю, прожив около ста тридцати лет. Душа выходит со спины и смотрит на тельце ворона. Потускневшие перья, утратившие свой блеск. Какое-то время я там остаюсь в подвешенном состоянии. Нет ни желаний, ни мыслей, ни эмоций, я как будто застрял там. Может быть, состояние оцепенения передалось душе, потому что ворон часто пребывал в нем. Потом потихоньку душа начинает оттаивать, оглядывается вокруг, осознаёт, что происходит, и понимает, что это было воплощение и после него нужно куда-то двигаться. Сверху появляется золотистое свечение, и я на уровне вибраций слышу тонкий-тонкий звук, мелодичное пение. Наверное, люди назвали бы это пением ангелов. Оно привлекает мое внимание, и я отправляюсь вверх, за звуком.