Сенявин

Перед уходом в плавание 17-летний Дмитрий Сенявин успел побывать на помолвке своей двоюродной сестры Екатерины Синявиной с графом Семёном Воронцовым. Здесь он повидал своего отца, дядю-адмирала и почти всю родню, как со стороны невесты, так и со стороны жениха. Первый раз он был представлен старому графу Роману Илларионовичу Воронцову, Пензенскому и Тамбовскому генерал-губернатору. После граф писал своему старшему сыну: «…весьма рад его выбору, что Семён предпочёл взаимную склонность всему другому. И тем охотнее буду я стараться оказывать им всякую помощь, а теперь уступаю им мой дом, приморские дачи и Муринскую фабрику со всеми их доходами… И как на первый случай для Екатерины Алексеевны надобно купить хороший цуг». Хорошо было находиться в северной столице, но море всегда зовёт моряка в путь, и молодой офицер начинает свою карьеру. Передам слово самому мичману Дмитрию Сенявину: «В этом лете три наших эскадры вышли из Кронштадта. Одна- пять кораблей и один фрегат- до Англии; другая- семь кораблей и один фрегат- в Средиземное море и зимовала в Ливорно; третья-пять кораблей и один фрегат-до Португалии и зимовала в Лиссабоне. Тут и я находился на корабле „Князь Владимир“. В Кронштадт возвратились на другой год. В Лиссабон пришли мы скоро и тут расположились на зимовку. У нас на корабле капитан был князь Леонтий Никитич Шаховской, а эскадрой командовал бригадир Никифор Львович Палибин. В наше время мы, молодые, скоро и хорошо росли, но не скоро старились. До двадцати лет называли нас: „ребенок“, „молокосос“. Старики наши как будто нарочно более заботились о здоровье нашем, чем изнурять оное различными науками. Я был тогда на восемнадцатом году и резв до беспамятства. Случилось капитану моему послать меня к бригадиру просить позволения 6 офицерам съездить в Цинтру. Я приехал на флагманский корабль. Тотчас меня окружили мичмана. Сперва, как водится, поздоровались, а потом принялись, по обыкновению, болтать всякие глупости, хохотать. Я тороплюсь к бригадиру- меня не пускают. Я к каюте, меня держат за полы. Наконец я растолкал, вырвался, подбежал к каюте и только занес ногу за порог, как мичман Лызлов, отличный мой приятель, так искуссно подставил мне ножку, что я упал и чуть нос себе не разбил. Бригадир играл в карты, сидя спиной к двери. „Болван! Ты никогда порядочно не войдешь. Только и дело за тобой, что беситься“. Я подошел, поклонился и начал говорить: „Князь свидетельствует свое почтение Вашему Высокородию и просит позволения… и вдруг я позабыл, о чем“. Никифор Львович погодя немного спросил: „Ну, о чем же“? Я молчу и только краснею. „Ну, дурак, поди вон. Вспомни и приди“! Я вышел на шханцы. Мичмана меня опять обступили, хохочут. А мне не до того. Решаюсь возвращаться на корабль и хоть с большим стыдом да переспросить капитана. Как вдруг вспомнил, обрадовался и иду докладывать. „Хорошо, ответил бригадир, офицеров отпустить. А ты, друг мой, знаешь ли, то, что я могу тебя розгами сечь. Отец твой и дядя дали мне на то полную доверенность и, если ты не перестанешь беситься- я тебя отдеру на обе корки. Ступай и помни“! Бригадир наш был настоящий русский господин, свободного времени не тратил напрасно- любил повеселиться. А как кто любит что, -тот обыкновенно желает, чтобы и все любили то. И мы все на эскадре были свободны, весело и время провели, -не видали, как прошло. Два дня в неделю были в городе ассамблеи, которые составляли все иностранные министры, консула, богатейшие негоцианты и вельможи португальские. Один день имел консул голландский Гильдемейстер. Два дня было собрание у Стеца, а остальные два- бригадир имел у себя на корабле. В этих собраниях были всякий раз две сестры англичанки, по фамилии Плиус. Меньшая называлась Нанси. Ей было около 15 лет. Мы один другому очень нравились, я всегда просил ее танцевать, она ни с кем почти не танцевала, кроме как со мною. К столу идти-я к ней подхожу или она ко мне подбежит, и всегда вместе. Мы так свыклись, что в последний раз на прощание очень, очень скучали и чуть ли не плакали. Капитан мой, князь Шаховской, был лет под пятьдесят, весьма кроткого нрава, так что за всю кампанию, то есть около полутора года, никто не слыхал громкого или гневного его приказания. Время проводил он каждый день одинаково. Поутру вставал в шесть часов, пил две чашки чаю, а третью с прибавлением рома и лимона (что называлось тогда „адвокат“), потом, причесавши голову и завивши длинную косу, надевал колпак, на шею навязывал розовый платок, потом надевал форменный белый сюртук и всегда в туфлях, вышитых золотом, торжковой работы. В восемь утра выходил в этом наряде на шханцы и очень скоро возвращался в каюту. В десять часов всегда был на молитве, после полудня обедал, а после обеда раздевался до рубашки и ложился спать. Чтобы скорее и приятнее заснуть, старики имели привычку-заставляли искать себе в голове или рассказывать сказки. Вот и князь наш после обеда искался в голове, а ввечеру сказывали ему сказки. Соснувши час, другой, а иногда и третий, вставал, одевался снова точно так, как был одет поутру, только наместо сюртука надевал белый байковый халат с подпояскою, пил кофе, потом чай таким же манером, как и поутру. Около шести пополдни приходил в кают-компанию, садился за стол и закладывал банк в рубль медных денег. Тут мы, мичмана, пустимся рвать. Если один банк не устоит, -князь делает другой и третий, а потом оставляет играть. А когда выигрывает, то играет до девяти, потом уходит к себе ужинать и в десять ложится спать».

Цель, поставленная Императрицей этим трём эскадрам, состояла в том, чтобы воспрепятствовать воюющим странам в Европе захватывать торговые суда в Балтике и Немецком море «…флаг наш везде надлежащим образом уважаем был и плавание наших торговых судов не было подвержено от воюющих ныне держав». В середине октября эскадра Палибина вышла из Лиссабона, но встретив в пути сильные северные ветра вынуждена была вернуться назад в устье реки Тежу. Только корабль «Дерись» проскочил до пролива Ла-Манш и в начале ноября бросил якорь в английском порту Портсмут. У корабля капитана Фомы (Томаса) Макензи были поломки в такелаже, порваны паруса и некоторые реи. Английские газеты того времени писали, что русские на своём корабле доставили освобождённых из плена англичан и большое количество денег. В ту зимовку Дмитрий Сенявин близко познакомился с флаг-офицером бригадира Палибина 25-летним капитаном-лейтенантом Николаем Семёновичем Мордвиновым. Весной следующего года вся эскадра вышла из Португалии и летом благополучно возвратилась в Кронштадт. Вот как говорит очевидец: «…в июле месяце встретили на Копенгагенском рейде эскадру нашу (контр-адмирала Якова Сухотина) в 9 кораблей и 3 фрегата, идущих в Средиземное море. Вот в царствование Императрицы Екатерины сколько кораблей ежегодно плавало в дальних морях, чтобы офицеры и матросы приобретали лучшие познания. Тогда флот Балтийский состоял из более 40 кораблей. Разом, бывало, в море 32 корабля, в том числе пять 100-пушечных с медной артиллерией. Можно сказать-флот был славный. Шведы и турки везде и всегда были биты и истребляемы. И сами англичане не осмеливались согрубить Ее Величеству и, стиснувши зубы, старались лишь угодить».

Мичман Дмитрий Сенявин по-молодости не имея своего собственного дома временно поселился у адмирала Алексея Наумовича Синявина на Васильевском острове. Там же в это время жил его отец Николай Фёдорович. Дмитрий после прибытия из плавания съездил к матери в Комлево, и конечно, повидал свою младшую сестру Федосью, которую не видел много лет. Она выросла в высокую и красивую девушку готовую на выданье. После отдыха в деревне он вернулся в Санкт-Петербург, где все готовились к свадьбе 20-летней двоюродной сестры Катеньки с Семёном Романовичем Воронцовым. Дочь адмирала Алексея Синявина являлась фрейлиной Императрицы. Эта роскошная свадьба состоялась в середине августа в имении Мурино (сейчас это район Санкт-Петербурга). Оно было куплено ранее графом Романом Воронцовым у дочери генерала Ивана Ильича Дмитриева-Мамонова. Имение, расположенное на правом берегу реки Охты, расширилось за счёт покупки окрестных территорий и постоянно улучшалось. Ранее там были «вырыты пруды и каналы, разбиты фруктовые сады, построены теплицы и оранжереи, в которых выращивались абрикосы, персики и лимоны». Высокий и бойкий мичман флота хорошо повеселился со своими сёстрами, постоянно рассказывая им о своём последнем походе в Лиссабон. В гостях на свадьбе присутствовал молодой Великий Князь Павел Петрович вместе с супругой Марией Фёдоровной. Там он впервые познакомился с будущим Государем Императором.

Мичман Дмитрий Сенявин думал определиться в компанию на следующий год и был зачислен на корабль «Святослав» в эскадру адмирала Василия Яковлевича Чичагова. Адмирал Алексей Наумович Синявин принял к себе на службу флигель-адьютантом своего 14-летнего сына Григория. На своего племянника у него были другие взгляды. Он, согласовал с отцом молодого офицера отправить Дмитрия в Таганрог и включил в состав 15 старших мичманов.

При спуске нового 74-пушечного линейного корабля «Симеон Сродник Господень», построенного в Санкт-Петербургском адмиралтействе, которого просто называли «Победослав» присутствовала Императрица Екатерина Алексеевна, адмирал Алексей Синявин, вице-адмирал Самуил Грейг, генерал Иван Григорьевич Чернышев и другие морские начальники. Командиром корабля назначили капитана 2 ранга Николая Степановича Фёдорова, который обучал мичмана Сенявина ещё в Кронштадте. Именно там Дмитрий Сенявин первый раз близко увидел Императрицу и даже поцеловал ей руку. Вот как он описывает это событие: «В 1782 году, по именному повелению командировали в Таганрог 15 старших мичманов, в чине которых был и я. В это время назначено было спустить один корабль и два заложить. Государыня изволила посетить Адмиралтейство, присутствовала при закладке и потом взошла на приуготовленный к спуску. Когда Императрица входила на корабль я с товарищами был у фалрепа. Она часто изволила останавливаться для отдохновения и случилось остановиться ей противу меня. Я потянулся через поручень поцеловать руку. Государыня милостиво изволила пожаловать мне ее. „Не резвись, смотри, сорвешься и пропал“ указала она вниз. Точно мать родная… В Петербурге дали мне партию, одного квартирмейстера и 12 матросов, и отправили на почтовых. Я пустился прямо в Москву, потом на Боровки и в Комлево, увидеться с матушкой. Пробыл два дня. За прощальным обедом собралось много гостей посмотреть на приехавшего из Петербурга, побывавшего за морями. Матушка рассказывала гостям, что буду непременно в чинах больших».

В это лето в Крыму прошёл мятеж против Хана Шагин-Герея (ханская гвардия отказалась защищать правителя) и Екатерина писала Потёмкину: «В Крыму татары начали вновь немалые безпокойства. Теперь нужно обещанную защиту дать Хану, свои границы и его, нашего друга, охранить. Все сие мы бы с тобою в полчаса положили на меры, а теперь не знаю, где тебя найти. Всячески тебя прошу поспешить своим приездом, ибо ничего так не опасаюсь, как что-нибудь проронить или оплошать… Денег пошлю и суда наряжу, а о войсках полагаюсь на тебя, также-кого пошлем. Ведь ты горазд избрать надобного». Она так же приказала коменданту крепостей Керчь и Еникале генерал-майору Фёдору Петровичу Филисову собрать все корабли и вести крейсирования вдоль берегов полуострова. Эти корабли должны были предотвратить привоз из Турции оружия мятежникам. Для подмоги на Азовскую флотилию прислали этих молодых офицеров включая мичмана Дмитрия Сенявина.

Вот как он пишет: «В Таганрог я приехал в первых числах июля. Посадили меня с товарищами на галиот и отправили в Керчь, на Азовский флот. Флот сей составляли в то время одна корвета 22 пушечная и называлась корабль „Хотин“. Он был флагманским. Шесть кораблей бомбардирских, вооруженных мортирами и гаубицами, один бриг, три шхуны и три палубных бота. Я определен был на „Хотин“. Вскоре прибыл в Керчь владетель Крыма Хан Шагин-Гирей. При нем находились министр наш Веселицкий и Главнокомандующий войсками в Крыму генерал-майор Самойлов, впоследствии граф и генерал-прокурор Сената. Хан пробыл в Керчи 3 дня. Посадили его с тремя преданными ему мурзами на „Хотин“, прочих 19 человек свиты разместили на иные суда. Снялись с якоря и на другой день прибыли к Петровской крепости (в устье реки Берды). Тут принял Хана генерал Григорий Потемкин, который потом был Светлейший князь Таврический. Хан при съезде одарил нас разными подарками, мне достались серебряные часы, стоющие 50 рублей. Эскадра снялась с якоря и ушла в Керчь».

Для морской блокады Крыма корабль «Хотин» и с ним бот «Хопер» поставили в пролив Черного моря у мыса Такла. Корабль «Журжа» крейсировал от Кафы до Судака и Алушты. Бомбардирский корабль «Азов» ходил от мыса Такла до Кафинской бухты, шхуна «Измаил» курсировала от Алушты до Балаклавы и Ахтиара. Шхуна «Победослав Дунайский» от Ахтиара до Козлова, шхуна «Вячеслав» от Козлова до Акмечети. Поляка «Патмос» стояла в устье Азовского моря у мыса Фонарь.

Наши сухопутные войска генерал-поручика графа Антона Богдановича Де Бальмена вступили через Перекоп в Крым, в том числе там находился «законный правитель» Шагин-Гирей. Генерал- майор Александр Николаевич Самойлов, который командовал Таврическим егерским корпусом полностью освободил Крым. Азовская эскадра блокировала Крым с моря. Григорий Потёмкин отбыл в Санкт-Петербург, где по пути обдумал меморандум о присоединении Крыма к Российской Империи: «Крым положением своим разрывает наши границы. Нужна ли осторожность с Турками по Буту или со стороны кубанской – во всех сих случаях и Крым на руках. Тут ясно видно, для чего хан нынешний Туркам неугоден: для того, что он не допустит их чрез Крым входить к нам, так сказать, в сердце. Положите ж теперь, что Крым Ваш и что нет уже сей бородавки на носу… Всемилостивейшая Государыня! Вы обязаны возвысить славу России… приобретение Крыма ни усилить, ни обогатить Вас не может, а только покой доставит. Удар сильный – да кому? Туркам. Это Вас еще больше обязывает. Поверьте, что Вы сим приобретением безсмертную славу получите и такую, какой ни один Государь в России еще не имел». В этом великом деле принял участие наш герой молодой офицер Дмитрий Сенявин. В октябре прибыл в Керчь новопостроенный 32-пушечный фрегат «Крым» построенный в Хоперской верфи. Далее просто процитирую Дмитрия Николаевича: «Командующий флотом капитан 1 ранга Тимофей Гаврилович Козлянинов поднял на нём свой брейд-вымпел и меня перевели на сей фрегат. В последних числах октября мы пришли в Кафу (ныне Феодосия), ездили на берег, делали покупки без всякой осторожности от заразительной болезни. Первого ноября оказалась у нас на фрегате чума. Бригадир тот же час переехал на „Хотин“ и приказал нам всех заразившихся свезти на берег и устроить им палатки из парусов. Около 15 ноября чума вовсе прекратилась, похитив за две недели 110 человек. К счастью нашему, случился у нас искусный лекарь Мелярд. Он служил прежде у Хана и знал чумную болезнь. Пересматривая команду четыре раза в день, он весьма редко ошибался во времени, кто из заразившихся сколько проживет». Многие читатели предполагают, что Ахтиарская и Балаклавская гавань не были известны нашим морякам до 1783 года. Это совсем ни так. Шесть лет ранее её исследовал и составил карту мичмана И. А. Сорокин. Он исследовал на побережье Крыма Ахтиарский залив с гаванью Ходалитасы. Снизу карты надпись «Контр-адмиралу и Кавалеру Федоту Алексеевичу Клакачеву». Наши корабли при блокаде побережья полуострова Крым крейсировали мимо этой гавани. В ней часто встречали укрывшиеся от стихии торговые турецкие корабли. Федот Клокачёв докладывал Императрице: «…могу сказать, что во всей Европе нет подобной сей гавани – положением, величиной, глубиной. Можно в ней иметь флот до 100 линейных судов, ко всему же тому природа устроила лиманы, что сами по себе разделены на разные гавани, то есть – военную и купеческую. Без собственного обозрения нельзя поверить, чтоб так сия гавань была хороша… ежели благоугодно будет Ея Императорскому Величеству иметь в здешней гавани флот, то на подобном основании надобно здесь будет завести порт, как в Кронштадте». Ещё ранее в 1773 году, когда корабли адмирала Алексея Синявина «Модон», «Морея» и «Новопавловск» после бури были поставлены капитаном 2 ранга И.Г Кингсбергеном на ремонт в Балаклавскую бухту.

Карта Ахтиара прапорщика И. Батурина.

Именно он отправил в Ахтиарскую гавань «описную партию» во главе со «штурманом прапорщичьего ранга» Иваном Батурином. На карту им были нанесены с топографической точностью остатки средневековой крепости Инкерман, руины древних церквей, татарская деревушка Ахтиар, лес, болота, озера на восточном берегу бухты, тщательно были обозначены ее глубины.

Вот и наступило время использовать эту великолепную гавань. Крымский Хан Шагин -Гирей своим указом предоставил Ахтиарскую бухту в пользование нашим кораблям (Екатерина прислала ему «12 000 рублей на содержание кухни»). Тут же была дана команда капитану 1 ранга Ивану Максимовичу Одинцову с двумя фрегатами «Восьмой» под командованием капитан-лейтенанта Степана Никитича Юрасова и «Одиннадцатый» -капитан-лейтенант Иван Анисимович Щербачев срочно зайти и занять бухту. В середине ноября 1782 года эти фрегаты с командами около 600 человек зашли в Ахтиар и встали на северном берегу (позже получит название бухта Сухарная). Морские команды фрегатов разместилась на зиму в опустевшем татарском селении. Наши моряки начали плесть сети для вылова рыбы, готовили ружья для охоты на диких коз, и чинить старые татарские постройки.

Новый 1783 год мичман Дмитрий Сенявин встретил в Керчи (греческий Пантикапей). Фрегат «Крым» под управлением капитана 2 ранга Алексея Владимировича Тверетинова, после чумной болезни проходил обработку и дожидался пополнении команды. В северной столице с января началась подготовка к формированию эскадр под управлением вице-адмирала Федота Клокачёва «для командования заводимым флотом на Черном и Азовским морях».

Императрица Екатерина Алексеевна, проведя ряд консультаций с адмиралом Алексеем Синявиным издаёт ряд указов и делает новые назначения для формирования нового флота. В помощь командору назначаются контр-адмирал Роберт Карлович Дугдаль и контр-адмирал Фома Фомич Макензи. В феврале она издаёт указ о скорейшем введением в строй заложенных на Гнилотоновской верфи (около крепости Дмитрия Ростовского) и верфи Рогожских хуторов (в дельте Дона) морских 44-пушечных фрегатов под номерами №12,14,15,16. Туда направляется генерал-майор Петр Антонович Касливцев и дополнительно сотни работников. На верфях Херсона под надзором князя Григория Потёмкина находились на стапелях несколько 66-пушечных кораблей. Он набирает вольнонаёмных плотников числом более 700 человек и зимнем путём отправляет в ведение генерал-цейхмейстера Ивана Абрамовича Ганибала.

Зимовавшие в Ахтиаре морские служащие подготовили карту, и начальник эскадры капитан 1 ранга Иван Максимович Одинцов утвердил донесение в адмиралтейскую коллегию, которую временно возглавлял адмирал Синявин (граф Иван Григорьевич Чернышев был в отпуске). Вот что он пишет: «…с начала пребывания моего в Ахтиарской бухте прошлого 1782 года с 17-го ноября по 7 марта 1783 года, порученной мне эскадры фрегаты стоят на одних якорях посредине самой бухты; при перемене якорей канаты всегда бывают целы, потому что грунт – ил мягкий; при всех бываемых крепких ветрах волнения никакого не бывает, кроме вестового, от которого при ветре не малое волнение; а по утешении – зыбь, но безвредная. В разных местах опущены с грузом доски, также и фрегаты осматриваемым при кренговании, однако червь нигде не присмотрен: сему причина – часто бываемая при остовом ветре, по поверхности губы из речки Аккерманки, пресная вода, в губе превеликое множество дельфинов, или касаток; но они безвредны».

По собственному повелению Императрицы от 6 апреля в распоряжение вице-адмирала Клокачева на Чёрное море были отправлены лучшие капитаны 2 ранга Марко Войнович и Панайоти Алексиано. Екатерина собственной рукой пишет Потёмкину: «…флота капитанов Войновича и Алексиано приказала я отправить на Чёрное море, а для командованием флотилией на Каспийском море послать капитана Ханыкова».

Манифест Екатерины. Документ РГИА.

Через 2 недели им и ещё 4 капитанам присваивается звание капитанов 1 ранга. Дмитрий Николаевич Сенявин так же получает очередное звание лейтенант флота.

Манифестом Императрицы Екатерины от 8 апреля объявлялось, что «…полуостров Крымский, остров Тамань и вся Кубанская сторона приняты под державу Российскую». В этом документе говорилось о многочисленных нарушениях, сделанных Османской империей в нарушение статей Кучук-Кайнарджийского мирного договора. Наше правительство указывало на попытки Турции захватить Прикубанье и ввести войска на Таманский полуостров, объявив его жителей своими подданными. Крымский хан Шагин -Гирей по настоянию Григория Потёмкина решил оставить мятежный полуостров, сложить свои полномочия и отправиться в Тамань. Граф де -Бальмен сообщал Клокачёву «что Порта, получа сие известие может к поощрению крымцов на избрание нового хана, к берегам крымским хотя малое число судов отправить, то нужно чтоб и наши суда около сих берегов начали крейсировать. За сим сообщаю, что ахтиарская гавань гренадёрским батальоном занята, а завтрашний день полки капорский и днепровский пехотные и часть полевой артиллерии туда прибудут».

26 апреля вице-адмирал Федот Алексеевич Клокачев со сборной эскадрой вышел из Керчи «в повеленную ордером крымскаго полуострова Ахтиарскую гавань». Этим отрядом из 11 кораблей в которой на фрегате №10 был лейтенант Дмитрий Сенявин адмирал прибыл благополучно в Ахтиарскую бухту 2 мая 1783 года. Назову суда и капитанов командовавшими ими, это были: три 36-пушечных фрегата №№9-«Поспешный» (лейтенант Н. Г. Курганов), 10-«Крым» (капитан-лейтенант И. М. Берсенев),13-«Победа» (лейтенант Михаил Чефалиано); два донских корабля 28-пушечный «Хотин» (капитан-лейтенант Ф. В. Поскочин) и 16-пушечный «Азов» (капитан бригадирского ранга Т. Г. Козлянинов) флаг контр-адмирала Ф.Ф.Макензи; 3 шхуны: «Победослав Дунайский» (лейтенант Н. Ф. Селиверстов), «Измаил» (лейтенант С. Г. Цвелинов), «Вячеслав» (лейтенант С. Ф. Филатов); 2 полякры (двухмачтовое парусно-гребное судно): «Патмос», «Св. Екатерина» и бот «Битюг» (лейтенант М. М. Ельчанинов). Всего морских служителей было 1086 человек.

На следующий день Клокачев, Макензи и Одинцов совершили обход Ахтиарской бухты на боте «Битюг». Они решали, где разместить главный порт, киленбанок, госпиталь, склады корабельной артиллерии и как расставить корабли.

Вице-адмирал Клокачев получил указ отбыть в Херсон для принятия под командование строительство кораблей. Руководство эскадрой, строительством порта и крепости было возложено на контр-адмирала Фому Макензи. Он же днём позже написал рапорт в адмиралтейскую комиссию графу Ивану Григорьевичу Чернышеву: «…в сей бухте я нашел два фрегата под командой Одинцова и принял под свое командование.

Вице-адмирал Ф. А Клокачев. Неизвестный художник 18 в.

При сем, не премину я вашему сиятельству донести, что при самом входе в Ахтиярскую гавань дивился я хорошему ея с морю положению, а вошедши и осмотревши, могу сказать, что во всей Европе нет подобной сей гавани – положением, величиной и глубиной. Можно в ней иметь флот до ста линейных судов, по всему же тому сама природа такие устроила лиманы, что сами по себе отделены на разные гавани, то есть – военную и купеческую. Без собственного обозрения нельзя поверить, чтоб так сия гавань была хороша. Ныне я принялся аккуратно всю гавань и положение ее мест описывать, и коль скоро кончу, немедленно пришлю карту… Ежели благоугодно будет иметь ея Императорскому Величеству в здешней гавани флот, то на подобном основании надобно будет завесть здесь порт, как в Кронштадте».

Контр-адмирал Фома Фомич Макензи (которому 43года) родился в Астрахани, где служил во флоте уже 20 лет и командовал портом и флотилией его отец шаутбенахт Фома Калинович. Фома Фомич перенёс свой флаг на 36-пушечный фрегат «Крым», так как на «Хотине» при переходе образовалась течь и требовался срочный ремонт. Именно в это время при ознакомлении с командой он примечает молодого и бойкого лейтенанта Сенявина и берёт его к себе адьютантом. Вот как вспоминал Дмитрий Николаевич те первые дни: «… пришли в Ахтиар. Командиры собрались на обед к адмиралу. „Господа, здесь мы будем зимовать. Старайтесь каждый для себя что-нибудь выстроить. Я буду помогать Вам. Идемте кушать“. Сели за стол, обедали хорошо, встали веселы, а ввечеру допили и на шханцах танцевали. Около полуночи бал кончился. На другой день принялись за дело. Сперва каждый командир назначил себе место, куда поставить свое судно на зимовку, там и начал делать пристань и строить прежде баню. Потом начали строить домики для себя и казармы для людей. 3 июля адмирал Макензи заложил часовню во имя Николая Чудотворца, где и ныне церковь морская существует… часовня освящена 6 августа, кузница была готова в 3 недели, пристань сделана с небольшим в месяц, а в дом перешел адмирал и дал бал на новоселье 1-го ноября. Вот откуда начало города Севастополя… позже сделаны хорошие два тротуара – один от пристани до крыльца дома адмиральского, а другой от дома и до часовни – и обсажены в четыре ряда фруктовыми деревьями. Выстроено 6 красных лавок с жилыми наверху покоями, один изрядной трактир, несколько лавок маркитанских, три капитанские дома, несколько магазейн и шлюпочный сарай в адмиралтействе; все сии строения каменные или дощатые. Бухта Херсонесская отделена от карантина. Инженеры и артиллеристы устроили батарею при входе в гавань».