Дорога в вечность. Иудей

Бедный Кариф, как он страдал в те времена! Каждый день он проливал слёзы над сыном, пряча его в своём доме и никому не раскрывая тайну его болезни. Молился, просил богов помочь его чаду, но ребёнку с каждым днём становилось всё хуже и хуже. Поначалу он молча лежал в бреду, обливаясь потом, через некоторое время на коже появились гнойные язвы. Все свои сбережения, копившиеся за многие годы работы на Агасфера, он тратил на лекарей, тайно проводя их к себе домой с наступлением глубокой темноты. Кудесники уверяли , что помогут его единственному сыну и будут хранить секрет за отдельную плату. Они лживо жалели его, вытягивая деньги.

Один из лекарей заверил отца, что через три дня вылечит сына от неизлечимой болезни, но ему нужна крупная сумма денег на целебное снадобье, которое продаётся втайне от городской стражи неким путешественником . Врач запросил баснословную сумму на покупку этого чуда. У несчастного Карифа не было выбора. Он отдал лекарю последние сбережения и стал ждать будущей ночи, когда тот обязался принести лекарство. Целый день он не находил себе места, молился и снова плакал, но крохотное огонёк надежды теплился в его сердце. Это был, несомненно, самый длинный день в его жизни. Он ждал и ждал. Ходил из угла в угол, как загнанный зверь. То унывал, то настраивал себя на мысль, что сегодня произойдёт чудо.

Наступила ночь. На почти что безлюдных улицах остались пьяницы да купцы, вываливающиеся из дверей домов в окружении блудниц. Затаив дыхание Кариф прислушивался к каждому звуку, каждому шороху , и при малейшем стуке в его дверь сердце начинало бешено колотиться.

Пошёл второй час ночи, лекарь опаздывал. У Карифа пересохло горло, он подошёл к глиняному сосуду и стал жадно пить. Прохладная вода стекала по бороде на пол, на его одежду, но он этого казалось бы не замечал. Вдруг в дверь громко постучали. Кариф поперхнулся, быстро поставил сосуд и направился к двери.

– Кто стучит? – испугано спросил .

– Именем Кесаря, отоприте дверь! – это был голос старшего стражника города.

– Как вы смеете беспокоить меня и моего сына в столь поздний час? .. – еле слышно пролепетал Кариф. Сердце стучало так, что готово было выпрыгнуть . От испуга собственный голос показался ему чужим, словно его устами слова эти сказал другой человек.

– Именем Кесаря, отоприте дверь! Или мы будем вынуждены выбить её силой! У нас имеются сведения что вы, Кариф, сын Зафара, прячете своего сына, заболевшего проказой. За это преступление перед народом Иудеи вы будете заточены в тюрьму до момента справедливого суда над вами, а ваш сын Назария будет насильно вывезен за город, в горы, в обитель подобных ему гадов.

Кариф чудом не потерял сознание. На его теле вздулись и бешено пульсировали все жилки, страх ударил в голову, затмевая рассудок.

– Вы не получите моего сына, слышите?! Вы его никогда не получите, я его не отдам! Это мой ребёнок, будьте вы прокляты! Оставьте меня в покое! – с яростью и отчаянием в голосе закричал Кариф. – Это мой сын, уходите! Мой сын не умрёт раньше меня! – Из глаз его потекли слёзы, сердце всё ещё бешено колотилось, а душа ушла в пятки от страха и отчаяния.

– Кариф, если ты сию же секунду не откроешь, мы выбьем дверь и вытащим тебя и твоего выродка из вашего прокажённого логова!

В отчаянии отец схватил острый нож, лежавший на столе, и подошёл вплотную к двери.

– Если вы заберёте моего сына, я перережу ваши грязные глотки!

Послышались сильные удары в дверь. Через пару секунд она не выдержала и упала. На пороге стояло полдюжины стражников с обнажёнными клинками. Они двинулись навстречу отчаянно, по-звериному рычавшему Карифу. Тот замахнулся было на взломщика, который попытался обойти его со спины, метя ему в шею, но стражник в последний момент увернулся, и острое лезвие рассекло воздух в паре сантиметров от уха.

Вдруг он почувствовал, что кто-то схватил его за левую руку и с силой повалил на пол. Другой стражник, стоявший сзади, метнулся к лежавшему на спине пленнику и наступил ему ногой на руку, крепко сжимающую оружие. Пальцы разжались, и нож выпал.

Кариф дико кричал, плакал пытаясь встать. Двое , которые были выше по чину и наблюдали с порога за схваткой, вошли в дом. Осмотрев помещение и найдя в углу ложе ребёнка, они быстрыми шагами подошли к нему и осветили лицо подростка факелами: из всего отряда факелы были только у них.

– Да, несомненно, он прокажён.

– Сам вижу, – ответил старший зычным басом. – Укрой его, чтобы не развеял свою заразу по всему городу, – небрежно добавил он, сделав такое лицо, будто перед ним лежал кусок дерьма.

Стражник неохотно вытащил заранее приготовленное полотно из грубой плотной ткани и накинул на ребёнка, спрятав его всецело под ним.

– Нет, не трогайте его, отойдите от него! – отчаянно кричал и сопротивлялся Кариф. – Возьмите меня, оставьте моё дитя в покое, я вас прошу, я молю вас! Я его вылечу!

– Не беспокойся, тебя мы тоже возьмём. И не ори так, весь город разбудишь. Сам прекрасно знаешь – лекарства от этой болезни нет..

– Пожалуйста, оставьте нас в покое!.. – продолжал причитать и умолять их Кариф

– Заткните ему наконец пасть! – гаркнул старший.

Тот, кто первый вступил в схватку с несчастным отцом, подошёл к нему и сильно ударил ногой в голову. Кариф потерял сознание.

Когда он очнулся, то осмотревшись вокруг, понял, что находится в городской тюрьме. Сколько прошло времени? В единственном маленьком окне, перегороженном железными прутьями, можно было разглядеть только что начавшийся рассвет. Карифу понадобилось несколько минут, чтобы вспомнить, что произошло часами раньше. Подойдя к единственному источнику света, он поднял лицо к медленно поднимающемуся солнцу и взмолился. Его отрок! Единственный смысл его жизни. С самого его рождения, потеряв при родах жену, он лелеял его как мог, строил планы, гордился своим сыном. Теперь его жизнь не имела никакого смысла.

***

– Через два дня я отправляю следующую партию товара на восток. Путь займёт у нас неделю. Так что к празднику Богов мы успеем вернуться в город. – отдавал распоряжения Агасфер. – Я не нуждаюсь в жёлторотых новичках, которые сейчас просятся с нами, дабы прибиться к нашему каравану подобно рыбе-прилипале и тащить свои торговые пожитки на Восток. Мне конкуренция не нужна ни в каком виде. И те копейки, что они дают за охрану своих товаров, меня не интересуют. Я ясно выразился, Азария?

– Да господин, но это мой брат, ему всего лишь нужно провести двух верблюдов с солью на Восток и на обратный…

– Мне наплевать, кто он тебе. Я не буду охранять, рискуя головой, твоих родственников. Пусть ищет иные пути добраться до Палестины, и более ни слова об этом! Иначе за последствия ты будешь отвечать своим кошельком! – проревел Агасфер.

– Да, господин, – скрипнув зубами от злости, пробормотал Азария.

– И где Кариф? Он что, забыл, что сегодня сбор?!

В дверь постучали.

– Я же просил не беспокоить меня и моих людей, когда у нас сбор по решению торгового пути! – пуще прежнего заорал Агасфер.

Дверь тихонько приоткрылась, за ней показался слуга.

– Прошу прощения господин, – быстро пробормотал он, склонив голову, не осмеливаясь посмотреть на своего хозяина. – Но Бахта ищет с вами встречи, он ждёт вас во дворе возле купальни.

Гнев Агасфера моментально прошёл. Бахта был крупным торговцем, его состояние было намного больше чем у него, с такими людьми нужно быть вежливым. Бахта имел хорошие связи в городе и даже в самой церкви, и запросто мог подкосить всю торговлю Агасфера.

– Он сказал, чего он хочет?

– Да, хозяин. Он сообщил, что пришёл поговорить о Карифе.

– О ком?! Зачем ему сдался Кариф?!

– Не знаю, господин.

– Ты свободен! – твёрдо заявил он, уже думая о предстоящей встрече. – Ждите меня здесь, я скоро вернусь.

Агасфер вышел из приёмного зала и зашагал во двор. Он застал Бахту возле оливковых деревьев. Тот, стоя к нему спиной, рассматривал горы, которые возвышались недалеко от дома.

– Мой дорогой друг, какой неожиданный визит в мою скромную обитель, – мягко и заискивающе поприветствовал его Агасфер. – Тебе бы стоило предупредить о своём визите. Я бы принял столь дорогого гостя должным образом.

– Здравствуй Агасфер! – улыбнулся Бахта. – Не нужно пышных приёмов, я ненадолго.

– Что привело тебя ко мне?

– Ты знаешь последние новости города? – спросил гость.

– Нет. А что могло приключиться за одну ночь? – удивился Агасфер.

– Твой верный слуга, Кариф, попал в беду. Прошлой ночью его арестовали за то, что он утаивал своего сына, который болел проказой. Его предал шарлатан, называющий себя целителем, вытянув при этом последние деньги. – Бахта печально взглянул на собеседника.

– Что? Он прятал своего ребёнка, заболевшего проказой, у себя дома?! – повысив голос, спросил Агасфер, широко раскрыв глаза.

– Именно так. Я знаю тебя много лет, и его знал тоже. Он никогда тебя не подводил и всегда честно и совестливо выполнял свою работу. Я подумал… Может, ты бы хотел помочь ему и дать за него…

– Этот подлец прятал у себя дома прокажённое отродье, рискуя заразить полгорода?! – перебил гостя Агасфер, который уже не сдерживал своего гнева. – Как он мог, негодяй?! Сколько лет я кормил его, давал ему деньги!

– Его можно понять. Сын – единственное, что у него осталось после смерти жены. Я его знал как честного и достойного человека. Не он ли закрыл тебя от копья, которое летело тебе в сердце тогда, лет десять назад. Мы с тобой пересекали границу с Месопотамией и на нас напали эти песчаные твари, грабящие караваны? Он спас тебе жизнь, Агасфер, отплати ему той же монетой. Ты можешь внести за него залог в казну, его отпустят. Сына уже увезли в горы, он его никогда не увидит.

– Я не буду платить деньги за выкуп преступника, который нарушил закон Кесаря. И никогда более не подам ему руки. Гнить ему в тюрьме!

– Я и не ожидал от тебя ничего другого, – сказал Бахта с печальной улыбкой. – Ты уже не изменишься. Правду говорят люди: у тебя нет сердца, вместо него у тебя в груди мешок с камнями.

Он развернулся и медленно пошёл к выходу, оставив за спиной скрипящего зубами Агасфера, который хотел бы ещё много чего сказать в адрес Карифа.

Выйдя на широкую улицу Иерусалима, запруженную людьми, Бахта последовал в сторону городской тюрьмы. Дорога занимала не более пятнадцати минут. То и дело останавливаясь возле прилавков, он здоровался со знакомыми торговцами. В городе Бахту любили, знали его как доброго и справедливого человека, который множество раз спасал не одну семью от голодной смерти. Он не мерил людей на бедных и богатых.

Дойдя до высоких стен тюрьмы, подошёл к стражнику, охранявшему вход.

– Здравствуй, Эмир, как служба? – с улыбкой поприветствовал его Бахта.

– Здравствуйте господин! Всё нормально, только вот солнце беспощадно палит да песок…

– Сочувствую, нелегка твоя служба. Но гляди, лет через пять будешь в начальниках, ты парень не промах, – дружески пожав руку, заметил он. – Могу ли я видеть Марка?

– Конечно господин. Вы найдёте его там, где и всегда.

Бахта зашёл в прохладное здание, свернул к лестнице, поднялся на второй этаж, и подойдя к деревянной двери , постучал.

– Войдите, – послышался грубый бас старшего стражника тюрьмы.

Бахта вошёл. За столом сидел коренастый, смуглый мужчина лет сорока пяти. У него были чёрные проницательные глаза, выпирающие скулы и тонкие губы, напоминающие две, чуть заметные, полоски..

– Здравствуй, Бахта. Как жизнь, что привело тебя ко мне? – приветствовал его Марк, внимательно рассматривая гостя и задерживая взгляд на подвязанном к поясу кошеле с деньгами.

– Приветствую, Марк! Меня привело к тебе дело о Карифе, которого сегодня ночью привели сюда.

– Что именно тебе интересно? – холодно спросил тот. – С твоими связями ничего от тебя не утаится, наверняка ты уже всё и сам знаешь. Так зачем мы будем тратить драгоценное время на вопросы? Прямо скажи, чего ты хочешь, – Марк снова мимолётно взглянул на толстый кошель собеседника.

Бахта улыбнулся. Он действительно уже всё знал, информаторов в городе у него было много, начиная от торговцев и заканчивая простолюдинами. Слухи распространялись очень быстро.

– Я пришёл внести за него залог, – ответил он.

– Я так и знал. С твоей манерой разбазаривать деньги на бедняков и мелких воров ничего другого я от тебя не ожидал, – с холодным смешком в голосе заявил Марк.

– Деньги мои, не тебе их считать, – так же холодно парировал торговец. – На мой век их хватит, Боги благосклонны ко мне, заработаю ещё. Давай перейдём лучше к делу, как ты мне сказал в начале. Можно ли сейчас внести залог за Карифа?

Марк нахмурился и стал бешено соображать. Дело касалось денег, а он их любил больше родной матери. Ради звонких монет он готов был пойти на многое.

– Законом это не запрещено. Но мне нужно написать запрос в Сенат и около месяца ждать одобрения. После рассмотрения дела придёт ответ, насколько тяжки действия Карифа против иудейского народа, и может ли он выйти на свободу под залог. Чтобы его отпустили, нужно много денег. Не меньше тысячи динариев, и это в лучшем случае.

Бахта понял к чему клонит Марк. В ответ он тихо произнёс:

– А как на счёт двух тысяч динариев – и к чёрту разрешение?

– Нет! – твёрдо заявил Марк. – У меня будут огромные неприятности. Эта гадина хотела заразить полгорода болячкой своего выродка. Это очень серьёзное дело, очень…

– Три тысячи, и сегодня Кариф будет на свободе.

Марк судорожно потирал пальцы. У него в голове боролись две мысли. Первая – нельзя нарушать закон, иначе его самого могут арестовать, вторая – огромные деньги, на которые он мог бы несколько месяцев купаться в елее и развлекаться с самыми красивыми блудницами города. Вторая мысль очень быстро начала побеждать первую.

– Ладно, – прощептал он. – Давай деньги, я всё устрою.

Марк встал из за стола, направляясь к двери и жестом руки приглашая Бахту следовать за ним. Они спустились по лестнице, которая вела на нижний этаж, к камерам. На входе в длинный коридор, где располагались одиночные , стоял страж. Не спеша, Марк подошёл к нему.

– Ключи от девятой! – приказал он.

Солдат молча отцепил от пояса связку с ключами, снял нужный с железного круга и подал .

– За мной! – скомандовал старший.

Они пощли по длинному коридору. Слева от них находились камеры с узниками. В подвале стояла кошмарная вонь, в ней, как показалось Бахте, смешалось всё: алкоголь, пот, запах грязных тел и сладковатый, еле уловимый, запах смерти. Из-за железных прутьев на них смотрели с любопытством и страхом. Был здесь старый пьяница, одетый в лохмотья, которые, судя по их по виду, стирали полвека назад, и вор, хитрыми глазами уставившийся на незваных гостей. Был и человек, который странным образом отличался от всех узников. Бахта приблизился к его решётке и нескрываемым любопытством осмотрел арестанта. Перед ним стоял мужчина на вид лет тридцати-тридцати пяти с необычайно голубыми, большими глазами. Высоко поднятые брови придавали лицу удивлённое выражение. Красивый, будто бы вылепленный нос с лёгкой горбинкой. Картину дополняла очень короткая чёрная борода и аккуратные усы. Одет он был в серую чистую тунику и в недорогие сандалии.

Бахта смотрел как заворожённый и не понимал, в чём дело. Может быть, в доброй и искренней, как у младенца, улыбке узника, которая выражала любовь к каждому?! Или в спокойствии и умиротворении, в его глазах? Да, конечно же – глаза! Бахта ощутил странное, никогда до этого времени не испытанное чувство: в этих огромных глазах можно увидеть всю свою судьбу, можно часами сидеть и смотреть в них и думать, размышлять…

– Бахта, нам дальше! – перебив его мысли, крикнул Марк, посмотрев на своего спутника. – Что с тобой? Тебе нездоровится?

– Всё в порядке, спасибо, – ответил тот, как будто просыпаясь. – Кто этот человек?

– Этот?! – усмехнулся стражник. – Это знаменитость нашей тюрьмы. Непревзойдённый философ и умник, который не умеет держать язык за зубами. Но как по мне, он просто не дружит с головой, – насмешливо высказался . – Вообразил, что может бунтовать народ, ходить по городам. Проповедовать какую то, только ему понятную истину. Хулить церковь, священников и фарисеев. Вообще я думаю он умалишённый..

– Так всё же, что он сделал? – снова задал вопрос торговец, не отрывая взгляда от арестанта.

– Ты возле каждой клетки с крысой будешь останавливаться и глазеть? У меня работы непочатый край, – грубо прервал его Марк, поворачиваясь к спутнику лицом.

– Твои разъяснения займут всего минуту, – настаивал Бахта, – потом я заберу Карифа, и мы удалимся.

Марк сердито посмотрел на него. Старший стражник терпеть не мог пустой болтовни, он давно привык либо отдавать приказы, либо их выполнять, разговаривать с людьми ему было скучно. Пустая трепотня ничего не давала, он знал только то, что ему нужно было знать, чтобы получать свой пай.

– Перед тобой преступник, который посажен сюда за речи против священников Иудеи и самого Кесаря. Он посмел явиться на городскую площадь вместе с какими-то бродягами и поучал там людей всякими нравоучениями. Заявлял, что деньги ничего не стоят, власть всегда будет ездить верхом, а простолюдины ходить пешком – ну и прочую ерунду. Безмозглые людишки прозвали его царём и три дня подряд стояли под стенами тюрьмы, орали и требовали его выпустить. Мне пришлось просить, чтобы выслали солдат разогнать толпу. Схватили десяток этих дураков и выпороли хорошенько плетьми, остальные от страха сами разбежались. Теперь, может, приступим к нашему делу?

Бахта ещё раз внимательно посмотрел на человека за решёткой, который с тем же нескрываемым интересом смотрел на него. Когда он развернулся и отошёл, услышал тихий шёпот незнакомца:

– Он бы хотел, чтобы ты похоронил его вместе с сыном в святых горах, там где ты впервые их встретил…

Голос был тихий и бесконечно спокойный.

– Что? – не понял Бахта, возвращаясь назад.

Заглянув внутрь, увидел, что человек, о преступлениях которого услышал от Марка, спит.

– Всё-таки я был прав, – ухмыляясь, сказал страж. – Он всё же сумасшедший.

Они подошли к предпоследней камере. На ней не было решёток, вместо них огромная деревянная дверь, на которой висел такой же огромный замок.

Марк потянулся к нему, взял его в руки и вставил в ключ. Замок со скрежетом открылся и двери распахнулись.

Картина, представшая перед Бахтой, потрясла его, тело окатило холодным потом, сердце учащённо забилось. К одному из прутьев оконной решётки была привязана верёвка, другой её конец был накинут на шею пленника. Лицо Карифа, было темно-лилового цвета, пустые, безжизненные глаза смотрели на вошедших.

– Чёрт возьми! – выругался Марк, – повесился! Повесился, выродок! Я же просил присматривать за ним! Кто в это время был на посту?!

Но его голос глухо отдавался в ушах торговца, доносясь словно издали. Некоторое время Бахта стоял, не в силах отвести взор от висельника. Мысли путались. Потом ноги словно бы сами повернули к выходу и он молча вышел из камеры, оставив бешено орущего стражника в одиночестве.

***

На горизонте виднелись башни города. Каждый участник каравана радостно улыбался – длинная дорога прошла без злоключений и опасностей.

– Почти на месте, вовремя добрались. Через пару часов начнётся песчаная буря, – заметил Агасфер.

Через двадцать минут путники подъехали к городским воротам. Стражники, стоявшие по обе стороны, при их приближении открыли двери.

– Разгружаемся, и можете идти на все четыре стороны, – распорядился торговец, – и чтобы до следующего пути глаза мои вас не видели!

Но людям было наплевать на его слова, они были дома! Глаза их жадно рассматривали знакомые места, радуясь первому встречному жителю. В последнее время нападения на караваны участились, и отправляясь в очередной торговый путь, нельзя было быть уверенным, что вернёшься домой целым и невредимым.

Солнце медленно, будто не по своей воле, ползло за горизонт, заливая красным светом узенькие улицы Иерусалима. Торговые палатки сворачивались, торговцы громко отдавали приказы подчинённым, женщины звали детей домой, а бродяги делали последние на сегодня попытки выпросить монетку. На главной площади глашатай громко советовал гражданам укрыться дома и переждать бурю, которая вот-вот начнётся. За время отсутствия Агасфера и его людей город ничуть не изменился, он продолжал жить своей привычной жизнью, и кажется, ничто в мире не могло бы нарушить его многолетнее расписание.

Проснувшись утром, Агасфер снова был в дурном расположении духа, несмотря на сегодняшний Великий праздник. Он успел надеть чистую белую тунику, плотно поесть и наорать на многочисленных слуг, придираясь к разным мелочам. Его рабы между собой называли хозяина «хмурым камнем», беря во внимание его вечное недовольство всем и всеми.

В предстоящий вечер праздника он, как один из самых крупных и зажиточных торговцев Иерусалима был приглашён в дом Годия, где соберутся такие же, состоятельные мужи. Агасфер не любил бывать среди толпы, слушать льстивые отзывы о нём со стороны, сплетни и слухи. Он предпочёл бы остаться дома, закрыться в своей опочивальне, выпить немного вина за здоровье великого Кесаря и забыться крепким сном.

Солнце поднялось над самой головой и стало нещадно палить. С мрачными мыслями о предстоящем вечере торговец гулял по своему обширному саду, сплошь усаженному высокими деревьями, которые давали надёжную тень. Ему редко бывало одиноко, но сейчас, когда жена с сыном уехали к её матери в Иершалаим, он почувствовал, что ему чего-то не хватает. Прожив много лет, ни к кому не привязывался – ни к хорошим ни к плохим. Неприемлемым для него было доверие к людям. Агасфер знал, что полностью положиться можно только на самого себя. При решении особо важных дел он всегда рассчитывал только на собственные силы и часто повторял: «Если хочешь сделать что-то безупречно, делай это сам».

Торговец часто ссорился с женой. Женили его на ней, когда ему не было ещё и двадцати. Часть наследства, оставленная отцом, была не очень большой, и Агасферу пришлось очень много работать, дабы не бедствовать, иметь возможность платить слугам, пить самое лучшее вино в Иудее, есть хорошую, свежую пищу. Он не был жаден и за много лет хлопотливой работы никогда не задержал пай ни одному своему работнику. Но строгости было у него у него через край. Многие наёмные не терпели скверного характера хозяина и быстро уходили, но те, кто оставался ему верным, получали хорошие деньги. Строгость проявлялась не только в замечаниях. Если Агасфер видел, что работник старается, но дело идёт плохо, то, крича и тыкая пальцем, учил его. Но если замечал, что слуга просто ленив и не проявляет усердия – сразу же выдворял его вон, несмотря на мольбы последнего о его бедности и о необходимости кормить свих детей.

Его подрастающий сын Ахаз, которого нарекли в честь деда, часто выслушивал гневные замечания отца. В детстве, не выдерживая отцовских упрёков, он со слезами убегал в свою комнату и не выходил оттуда по несколько дней, отказываясь от пищи и питья. Отец не только не тревожился, но и запрещал рабам готовить сыну, дабы не переводить продукты. «Одумается – сам выйдет. Пусть растёт мужчиной и учится признавать свои ошибки», – говорил он себе. Именно так с ним поступал и его отец. В таких случаях к мальчику приходила мать – она часами стояла под дверью, прося того открыть, утешая его и плача вместе с ним.

У Агасфера не было друзей, к которым можно было обратиться за советом. Он делил людей на две категории: первые – это те, которым нельзя грубить, нельзя высказывать своё мнение о них; вторые – кем он в той или иной степени командует. Лет пятнадцать назад, когда торговец заключил свой первый крупный торговый договор с Египтом, его доходы стремительно пошли вверх. Он распоряжался деньгами очень осторожно, не позволяя себе лишнего.

Иногда, гуляя поздно ночью по своим владениям, задумывался о своих поступках и своём отношениях к людям. Порой понимал, что поступил неверно, но извиниться перед человеком для него было равносильно тому, чтобы отрубить себе руку. Иногда ловил себя на мысли, что нужно бы быть немного милосерднее и добрее … Но к утру ночные размышления напрочь забывались, и характер брал своё.

Сидя под небольшим оливковым деревом, наблюдал за лошадьми, жадно пьющими воду из огромных каменных сосудов и в душе радовался, что наконец-то дома. Его не тревожила мысль о том, что здесь никто не ждал с нетерпением его возвращения. Неожиданно он спиной почувствовал чей-то взгляд. Обернувшись, торговец увидел пожилого слугу, отвечающего за приём гостей и покупку еды .

– Мой господин, – низко поклонившись, обратился к нему раб, – вас хочет видеть Иехония.

Иехония, человек скупой и лживый, был одним из тех, которых не хотелось бы видеть . Лет пять назад тот был одним из беднейших купцов Иерусалима и часто искал встречи с Агасфером. Добиваясь его расположения, льстил, доносил на других и передавал ему, что о нём судачили за его спиной. Но сейчас дела Иехонии быстро пошли на поправку, и сегодня он был не менее состоятелен, чем Агасфер. Разбогатеть ему помог странный и нелепый случай.