Камень власти
– Меня зовут Матвей. Уразумел?
Пленный кивнул. Тогда Матвей задал вопрос об его слугах: где он их нашел, и кто они такие.
– Они откликаются на Сашку, Мишку и Даньку. Я их нанял еще в Смоленске. Не веришь? Спроси сам.
Можно было не проверять сказанное. Матвей посмотрел на слуг и все понял.
– Чего тебе дались наши колокола? У вас своих навалом.
– Динь-динь это красиво. У нас звонят плохо. У вас колокола вешают по-особому.
– В чем особенность? Вешают у нас по-разному, – Матвей сделал паузу и посмотрел на иноземца, тот даже бровью не повел, – бывает кольцо железное подгоняют, бывает на обычной верви.
– Тут важно рассчитать расстояние от свода, – фрязин вытянут пальцы и сложил их в кольцо. Другой рукой показал на низ воображаемого колокола.
– Вот обод, он должен отстоять от стены на определенное расстояние. Тогда звук собирается воедино и пролетает в прорези колокольни. Еще умеете правильно звонить в маленькие и большие колокола, как это называется «сочетать».
Матвей уже посчитал потерянным временем два дня езды до Калуги и еще столько же при возвращении. Уж эти окраинные воеводы, ни в чем толком не разберутся, сразу шлют курьера в Москву, да еще со срочным донесением.
– Зачем схемы рисовал? Чертежи понятно, а местность тут причем?
– Отражение, – сказал фрязин и опять выставил ладонь с вытянутыми пальцами и упер их в другую ладонь, – звук, как вода, может менять направление, может отталкиваться.
– Куда уж нам, вы там в Европах грамотные, а мы смотрим на вас и учимся.
– Я же приехал перенимать ваше мастерство. Вы многое умеете. Вы очень добрые и очень приветливые.
– Еще скажи доверчивые.
– Да, да, – подтвердил фрязин.
Матвей вышел в сени и подозвал стражника. Велел тому присутствовать на допросе и, когда он услышит непонятную тарабарщину, должен сказать «понял». Вернулись в допросную вдвоем, и Матвей первым делом спросил знают ли в Италии, какие города на Руси будет посещать Джованни.
– Так примерно, туда – сюда. Мы расстаемся? Я ухожу? Мне очень нравится наша беседа, жаль, что не можем выпить вина!
Матвей улыбнулся и скороговоркой произнес выученную фразу на итальянском языке. Стражник буркнул «понял». Матвей повторил ту же фразу, но медленно, почти нараспев. Опять прозвучало «понял».
– Знаешь, что я сказал? Не знаешь?
Матвей повторил то же самое по-русски. Улыбка сошла с лица фрязина. Он посмотрел на стражника и спросил:
– За что? Я же ничего не сделал?
– Какой же ты фрязин, ежели родного языка не знаешь? То же мне, Ваня. Поди уж хватит Ваньку валять, Джованни.
Оказалось, что иноземец чисто разговаривает по-русски, но признаваться ни в чем не стал. Матвей решил не настаивать и стал прощаться с задержанным. У того что-то внутри сломалось, и он заявил:
– Вези меня в Москву. Знаю очень важные сведениях. Твое положение низкое, чтобы говорить на эту важную тему.
– Моего положения в достатке, чтобы тебе завтра отрубили голову. Положим, повезу тебя в Москву, а там ты скажешь, что пошутил. Тогда голову будут рубить мне.
– Я подданный крымского хана, Джамиль Карган. Газы Гирей собрал громадное войско и этим летом нападет на Русь. Как только трава поднимется, чтобы наши лошади не голодали, так и зайдут с юга.
– Сколько таких как ты к нам заслали?
– Еще двоих. Собираемся в Алексине 30 июня.
– Кто они такие?
– Вези в Москву.
Глава пятая
Вернулись в Москву все вместе. Пленника доставили в острог, и Матвей помчался в Приказ. После доклада дьяк принял решение, что будет лично вести допросы задержанного. Через три дня вызвал к себе Матвея.
– Когда Дарье рожать? – спросил, не глядя в глаза.
– По всему в декабре положено.
– Бери ее и вези в Чернопенье. Похоже в Москве скоро станет жарко.
– Как же служба, чай у нас не частная лавочка?
– Оставь перевод того письма шведа Амадея Лунгрена. Начальным доложу будто послал тебя искать камень с отпечатком куриной лапы. Ты уж не подведи, загляни в Углич.
– Неужели затевается большая бойня?
– Не задавай вопросов, делай, что говорю!
– При таком раскладе нам бы с Дарьей вашу жену, ее матушку, с собой взять. Пускай там поживут. Батюшка будет рад и нам тут спокойнее.
– Все имеет свойство повторяться. Помнится, подобное уже случалось. Вечером загляну к вам домой и сообщу. Ты сегодня подбери купеческий обоз хотя бы до Ярославля. Купцов много передвигается в ту сторону. Охрану дать не могу. Сразу сообразят о какой куриной лапе идет речь.
Приезд младшего боярина с женой и тещей всполошил Чернопенье. Забегали люди, захлопали двери, закудахтали куры. Еремея внесли в гостевую на стульчике. Барбара распорядилась накрывать на стол. Жизнь закипела.
– Кабы не ноги, бегал бы от радости, хвост задрав. А так сижу как истукан из языческих времен. Вы уж простите старика.
– Будет, батюшка, в твои годы ты совсем молодец. Учил меня, что главное в жизни – голова, а головы у нас с тобой на плечах, да еще в полном порядке.
Выдумывать ничего не пришлось. Молодым отвели ту же светелку, в которой рос Матвей. А мать Дарьи, Прасковью Филипповну, поселили в комнате Александра. Тут же зашел разговор о нем, но Еремей и Барбара в один голос перенесли на «после, после».
Когда отец с сыном остались вдвоем, Еремей спросил про реальные причины их появления в Чернопенье. Матвей подробно рассказал о Джамиле Каргане, о полученных от него сведениях, об опасениях Румянцева в связи с решением дать основную битву возле стен Москвы.
– Степан Владимирович сказывал будто к отражению татарского нашествия в 1572 году ты приложил свои усилия, даже велел у тебя спросить о том.
Еремей поведал про крымский поход в команде семи своих молодцов. В повествовании отвел каждому свое место и помянул добрыми словами.
– Виноватым до сих пор себя ощущаю и не могу простить ту сложившуюся безысходность. Видать каждая победа имеет свою цену.
– Такова наша доля. Вон на Русь со всех сторон прут. Не дает им покоя наша сторонушка. Мы как бы между двумя мирами: Западом и Востоком, между молотом и наковальней. Но уверен, с Божьей помощью одолеем и тех, и других.
– По душе мне твой расклад. Не зря Людмила Матвеевна жизнь свою отдала. Дед Брюханов тоже свой камушек в тебя заложил.
– Что сталось с Александром? Показалось, будто вы с Барбарой осведомлены. Говорить о нем при всех не желаете.
– Упустил я Александра, когда тот еще в мальцах бегал. Барбара тоже помогла своей придумкой будто дед Александра польский дворянин. Все вместе сложилось в его бегство. Ладно бы из Чернопенья, так он из страны убег. Пошел искать свои дворянские корни. Не забыл при этом выгрести все маманины накопления.
– Получается, обокрал мать свою?
– Взял все до последней крупинки золота.
– Дошел до Польши ли? Может сгинул где, к ватаге какой прибился?
– Посыльный был у Барбары, записку принес на польском. Я то не знал, а то курьера наизнанку вывернул бы. Мне после о том Фотий сказал, потом Барбаре дознание учинил. Ей-то радостно, что сын жив, а что сотворить может, она о том не думает.
– Что в той записке значилось?
– Она не показала, а я не стал настаивать.
– Долго с тобой пребывать не смогу, дело мне поручил Румянцев, по-другому не вышло бы жену и тещу сопроводить. Еду в Углич, а домашних на тебя оставляю, не взыщи!
– Бог с тобой, Матвей, мне их житие тут в радость. О том даже не беспокойся. Когда назад тебя ждать?
– Все от Москвы зависит. Ты шли в Кострому на вымол за новостями людей. Поди уж скоро начнется.
Многотысячную армию крымского хана Газы Гирея первыми увидели головы окраинных земель Руси. Отправили в Москву курьеров. 2 июля крымчаки переправились через Оку между Серпуховым и Каширой. Двинулись на Москву. 4 июля Газы Гирей поставил свой шатер в селе Котлы и в этот же день двинул силы на Москву. Русское войско под командованием боярина князя Мстиславского Федора Ивановича и конюшенного боярина Годунова Бориса Федоровича сосредоточили у границ города. Соорудили полевые укрепления по принципу «гуляй города». Дворянская конница встала на пути татарского наступления и, раззадорив врага, отступила. Силы татар подставились под ружейно-пушечный обстрел. Бой продолжался с переменным успехом до заката солнца. В ночь на 6 июля наша конница напала на татарский лагерь близ села Коломенское. Газы Гирей понял, что без тайных проходов он проиграл и начал отступать. В районе Серпухова крымчаков настигли русские воины и стали уничтожать, гнали до Тулы. В одном из боев хан Газы Гирей был ранен, два его племянника Сафа Гирей и Бахти Гирей тоже получили ранения. Из них двоих Сафа Гирей вскорости умер. Татары потеряли обоз, все свое имущество и бежали восвояси под постоянным огнем русских воинов. 2 августа Газы Гирей вернулся в Бахчисарай и от его армии осталась всего одна треть.
Победа всегда слепит глаза, что касается ошибок, то многое хочется забыть и, как правило, забывается. Румянцев – человек холодного ума, прекрасно понимал, что победу опять одержали в полном напряжении сил. Взяли не умением, а количеством.
Хан Газы Гирей прислал русскому царю письмо, в котором желал дружить и выражал готовность выйти из-под османской опеки, сдвинуть свои полки до Днепра и развернуть боевой порядок для войны с турками. Похоже хану удалось усыпить бдительность царя и иже с ним всего двора. Вскоре войско под водительством Калги Гирея опять вторглось на территорию Руси и ограбило окраины Тульской и Рязанской земли.
Румянцев читал покаянное письмо Газы Гирея и был уверен, что оно пронизано лицемерием от начала до конца. Но он даже предположить не мог, что уважающий себя правитель способен таким манером обеспечить проход на русские земли, чтобы возместить ущерб от провалившейся кампании.
Фома был далек от событий, происходивших дальше границ своих владений. Ему доставало проблем внутри своей вотчины. Наладить выделку кожи по новому предписанию, заказать ладью собственной конструкции, проявить заботу о жене своей Лукерье, которая должна родить к концу года. Появление Матвея вызвало в нем бурную и искреннюю радость. Он уже и думать забыл про их проделки с немцем. Выходит, дружба продолжается и новые интересные дела не за горами. Со времени их последней встречи Фома сумел поставить большой дом с окнами на Волгу, жениться на Лукерье и перевезти ее из Рогозово в Углич.
Матвей удивился сам и удивил Фому сообщением о своей женитьбе. По сути в один и тот же день. Не сговариваясь, парни шли параллельным путем, будто копировали друг друга.
Когда дошло до дела, Фома разочарованно хмыкнул, дескать, что тут интересного отыскать камень с отметиной. Тем более прописано, где он лежит. В лес пошли на другой день с самого утра, с собой взяли одного проводника и двух помощников. Мало ли что? Сначала предстояло отыскать часовню Николая Чудотворца, которая в письме Лунгрена обозначалась маленькой церковью Святого Николая. Проводник Анисим указал в сторону Алексеевского монастыря. Дошли и оглядели все в округе, не нашли никакой часовни. Спросили у монаха, тот слышал, но никогда не был в той часовне. Тут спохватился Серафим, помощник. Вспомнил свою бабку и как она водила его на поклон к преподобному Николаю. Церквушка точно была маленькая, вмещала не более четырех человек. Пришлось напрягать Серафима. Он сперва вспомнил, где жила его бабка и привел всех к берегу Волги в район северной стороны. Поспрошали местных жителей и только один указал в сторону громадной березы. Потолкались вокруг этого дерева, и тут закричал другой помощник, Порфирий:
– Да, вон же она, часовня-то!
Действительно, в сотне шагов угадывался силуэт полуразрушенного строения. Куполок упал, а четыре стены вросли в землю. Обошли вокруг этих руин и стали обсуждать следующую указку.
– Так тут лес кругом! От остова ни одной тропинки не идет, – сказал начинающий терять терпение Фома.
– Погодь, боярин, – Анисим приложил ладонь ко лбу, будто сделал козырек и стал рассматривать окружающий лес.
– Сдается мне, что до любого леса тут гораздо меньше одной версты. Только вон в том месте ели и сосны отступают, образуя заводи.
Ничего не оставалось делать, как идти в единственно возможном направлении. Уже никто не верил в существование таинственного камня, и уж тем более в отпечаток куриной лапы. Каждый получил свой диаметр, и хождения напоминали многослойный хоровод. Камень нашел Анисим. Тот почти весь врос в землю, оставив между порослью высоченной травы верхнюю часть… с изображением куриной лапы. На радостях устроили привал, поели, попили. Кабы не забористая медовуха, то все вернулись бы с победой, и Матвей мог бы со спокойной душой возвращаться в Москву. Но взыграла молодецкая кровь и решили проверить следующее расстояние, указанное в письме шведа. Матвей продекларировал:
– Встань спиной к среднему когтю на лапе и иди, куда указывает коготь до глубокого оврага.
В нужную позу встал самый азартный Фома. Остальные молча смотрели на него и потом пошли гуськом. Действительно уперлись в глубокий овраг.
– Все верно, Фома, пойдем назад, – предложил Матвей.
– Солнце еще высоко. Что там еще прописано далее?
– Продолжай путь по оврагу, и он упрется в реку, – как по писанному произнес Матвей.
– В какую сторону идти? Овраг он и туда, и сюда скачет?
– Там не сказано.
– Тогда, давай, пойдем в эту сторону. Ежели скоро не выйдем к реке, вернемся домой. А так чего, зря шли что ли?
Фома спустился на дно оврага и выбрал сторону. Народ потянулся за ним след. Через половину версты овраг действительно уперся в ручей. Назвать рекою тот «бурный поток» можно было человеку с большой фантазией.
– Дальше чего там? – повернулся Фома к Матвею.
– Чего уж теперь вертаться, пойдем до конца! – загалдели мужики.
– Дальше опять непонятка, «поверни в сторону и иди по берегу, пока не увидишь болото».
– Мне сегодня везет! – прокричал Фома и добавил, – айда за мной!
Он пошел в левую сторону и привел команду к болоту.
– Тебе, боярин, будто кто ворожит! – сказал Порфирий.
– Подобную отгадку вижу в первый раз, – добавил Анисим и заключил, – обычно лес путает, леший кружит.
Когда все сгрудились перед болотом, казалось, встали на край пропасти. Вода образовывала лужицы, утыканные кочками. Из кочек торчали невиданные доселе травы, кое-где возвышались сухие деревья высотой в два человеческих роста. Дуновения ветра приносили такую вонищу, что у всех начинала кружиться голова и подступала тошнота. Впечатление добавляли мошки и комары. Вечные спутники человека сразу почувствовали добычу и без всякого писка бросились сосать кровь. Все ждали команду Фомы на возврат. Вдруг слева в шагах десяти послышался шорох, из зарослей рогоза показалась волчья морда. Все оторопели, но первым пришел в себя Фома. Он произнес никому непонятные слова:
– Как там мой крестничек поживает? Поди уже в настоящего волка превратился?
Зверюга вылез из зарослей и встал к путникам задом. Потом повернул свою морду как тогда при спасении щенка. Фома повернулся к Матвею и прошептал:
– Волчица зовет меня с собой. Такое уже бывало. Ты остаешься?
– Пойду с тобой. А вот остальных давай оставим. Нече людей губить непонятно для чего.
Все повторилось как много лет назад. Волчица шла впереди, замачивая только коготки, показывая путь почти по сухому. Но в этот раз шла медленно, видимо понимала, что болото для человека – не лесная поляна. Квакали и прыгали лягушки, плавали змеи, перемещалась еще какая-то тварь. Вверх взмывали чибисы и кулики, цапли только поворачивали свои головы и не меняли места стоянки. Шли петляя, порой казалось возвращаются назад. Пузыри, вырывающиеся из-под воды, одаривали такой вонищей, что становилось нечем дышать. Волчица упорно вела за собой, порой останавливалась, оглядывалась и продолжала движение. Ноги уже не держали. Фома стал удивляться Матвею, как этот горожанин еще выдерживает. Страсть, хотелось присесть, а лучше прилечь куда-нибудь, но разум не давал права даже на попытку. Неожиданно волчица сделала прыжок и исчезла в кустарнике. Фома как бы устремился за ней, но вдруг почувствовал под ногами твердую почву.
– Дошли! – вырвалось у него при выдохе, и он взглянул на Матвея.
Тот пытался улыбаться, но тут же схватился за стоявшее рядом сухое дерево и начал оседать. Фома не дал упасть другу, подхватил его под мышки и выволок на землю. По сравнению с болотным чадом на земле пахло земляникой и полевыми цветами. Вдыхаешь такой воздух полной грудью, будто пьешь нектар. Сколько времени друзья пролежали, распластавшись на траве, никто из них сказать не мог. Первым тишину нарушил Матвей:
– Как мы назад пойдем? Думаешь твоя волчица ждет наших сборов в обратный путь?
– Пойду похожу вдоль болота, может объявится. Без нее обратного хода все одно, не существует.
– Даже, если наши сопроводы поднимут тревогу, сюда никто дойти не сподобится.
Фома встал и пошел сначала в одну сторону по края берега, потом в другую. Вернулся и прилег рядом с Матвеем.
– Можешь утопить меня в Волге, но за нами наблюдают.
– Кто тут может быть? Может волчица твоя оборотень? Заманила и рада, что едой запаслась.
– За нами наблюдает не оборотень, а человек в лахмотьях. Мелькнул между деревьев и исчез. Потом еще раз и еще.
– Ежели не волчица, то может видение. Дурманом надышались в волю.
– Даже и не знаю. Думаю, по любому надобно идти вглубь и глядеть, что там дальше.
– Может грибы или ягоды. Жрать охото. Мясо добыть теперь нечем.
Шли недолго, увидели родник. Вокруг ключа были искусно выложены камни и стояла глиняная крынка. На сосуде имелся диковинный орнамент, нанесенный яркими красками. Напились водицы и стали рассуждать. Кто мог привести в такой порядок источник с водой? Как смогли крынку сюда донести? Где взяли яркие краски? Как всегда, ожидание гибели или сплошных неудобств сменились надеждой. Уж если не возвращение домой, то хотя бы поесть в волю и почувствовать себя в спокойствии. Фома завертел головой и схватил за рукав Матвея:
– Смотри, смотри, вон там за деревьями.
– Не вижу, но теперь тебе верю. Скорее всего тут живут люди.
Фома развернулся к деревьям и прокричал:
– Выходи, не бойся! Мы без оружия! У нас даже ножа нет!
Но стояла тишина, никто не вышел и не отозвался. Фома и Матвей пошли дальше. Кончился лес и их взгляду открылся частокол из толстенных бревен.
– Фома, вижу ворота, давай постучимся в них.
Стучаться не пришлось, чуть ткнули в ворота рукой, и они сами отворились. Дальше шла накатанная телегой дорога.
Глава шестая
Дорога от ворот привела Фому и Матвея к православному храму. Церковь стояла на взгорке, имела один купол. Ни колокола, ни колокольни. Подошли ближе и услышали дивное пение. Поднялись по ступеням и присоединились к молящимся. Это были православные люди. Перед взором предстал громадный иконостас, священник в рясе и с большим крестом на груди. Между алтарем и входом в храм пестрели женские платки, раскачивались мужские головы. Когда началось целование креста, Фома и Матвей вышли наружу. Неизвестно как к ним, непрошенным гостям, отнесется священник и вся паства. Выходящий народ таращился на незнакомых мужиков и смотрины продолжались до появления на ступенях высокого крепкого мужика лет пятидесяти. Его борода была длинной и седой, брови насупленные, но глаза добрые.
– Я здешний воевода Александр Васильевич. О вас мне уже донесли. Идемте со мной, – Александр Васильевич подвел гостей к одноэтажному терему, открыл дверь и пропустил гостей вперед.
В сенях стояли молодые ребята одного роста и примерно одного возраста. В избе, где кроме стола и скамеек ничего не было, гостей усадили с одной стороны, с другой напротив сел воевода. В избу вошли еще несколько человек чем-то похожие друг на друга и сели по обе руки от воеводы.
– Знаю, пришли из города. Ты, – сказал воевода, указав на Фому, – купеческие человек, в Углич пришел недавно, второе хозяйство завел, в жены взял Лукерью, дочь Домиана. Правильно?
– Все верно, Александр Васильевич.
– Ты из самой Москвы, – указал воевода на Матвея, – про тебя ничего не известно. Про отца твоего слышал. Его зовут Еремей?
– Верно, Александр Васильевич.
– Железный мужик. Жив ли?
– Жив, ноги подвели, ходить трудно.
– Жаль Еремея! А чего сюда пожаловали, чего ищите здесь?
Матвей поведал про тайное письмо шведа Лунгрена, про описание пути к острову, про золото, которое хранится в избытке.
– Как по болоту дорогу нашли? – спросил боярин, сидящий по правую руку.
Фома поведал про волчицу и получил неожиданную отгадку поведения зверя.
– Похоже на наших волков. Избаловал их народ. Особенно зимой полный прокорм и дают.
Другой боярин с левой стороны добавил:
– Собак не держим. Лай раздается далеко. А волки добрые, своих и чужих различают. Петухов тоже не держим. Для порядка есть парочка, но они безголосые. Придет пора издохнут, где таких же возьмем, ума не приложу.
– Потому и колокольни у церкви нет и колокола тоже? – задал вопрос Фома.
– Верно подметил, – сказал воевода.
Стали подавать еду. Тарели и чугунки ставили сразу на доски стола, так в старину было заведено. А тут еще может испытывали трудности со скатертями. В боярских домах вошли в моду расписные с цветами, ягодами. Дымилась каша, излучающая необыкновенный аромат, лежали куски мяса, нарезанный гороховый кисель, пареная репа.
Фома и Матвей, посмотрев на еду, вспомнили о своих людях, оставленных на берегу.
– У нас там трое остались, начнут беспокоиться, еще людей назовут.
– Анисим, Серафим и Порфирий? Эти трое? – спросил воевода.
У гостей отвисла челюсть и оба, не сговариваясь дружно закивали головами.
– Не бойтесь, они живы-здоровы. Их отвели в сторожку там же на берегу. Накормили и уложили спать.
Знания сидевших за столом островитян о жизни на Руси удивила не меньше, чем появление волчицы, в частности о нашествии хана Газы Гирея, про убийство царевича Дмитрия, про участие Бориса Годунова в дознании. Именно по Годунову они задали больше всего вопросов. Фома лишь уточнил, что сестра Бориса Ирина за мужем за царем Федором Иоанновичем. А жена Годунова, дочь блаженной памяти Григория Лукьяновича, то есть Малюты Скуратова.
По кругу пошла братина с медовухой, и каждый питок произносил что-либо по случаю появления нежданных гостей.
– Пусть наше знакомство не принесет никому зла! – сказал воевода.
Матвей заявил:
– В наших головах и сердцах одно пожелание, чтобы враг никогда не пришел на ваш остров.
Присутствующие ели с удовольствием, разговоры вели откровенно без подвохов и намеков.
– Поди не дождетесь, когда отправлю вас домой? Сразу скажу, что вы для меня здесь обуза. Что интересно и так скажу, но сперва дайте честное слово, что никому про нас болтать не станете. Клятвы и побожения ваши мне без надобности. Коли вы люди нечестные, так через любую договоренность обет нарушите.
– Даю честное слово, – сказал Матвей, – никому и никогда не буду сказывать про свое пребывание на острове…
– Княжич, – подсказал один из бояр, – на острове Княжич.
– В народе это место зовут «Манушкина Избушка», – встрял Фома.
– И так тоже называют. Потому, как манит, к себе заманивает и звучит, как предупреждение, – заключил воевода.
После Матвея свое честное слово сказал Фома и разговор продолжился.
– Домой отправлю завтра по утру. Ваши помощники еще в сторожке спать будут. Разбудите и что-нибудь объясните про свое плутание по лесу.
– Александр Васильевич, коли мой интерес ни к месту, сразу признаю свою виноватость и забираю свои слова назад.
– Поди интересует с чего тут все началось? И какой уклад жизни? – перебил воевода.
Матвей виновато кивнул, подтвердив свой интерес. Похоже Александр Васильевич первый раз в жизни стал воспроизводить весь порядок событий, о чем-то задумывался, получал от своих подсказки.
Великий князь Москвы Иван III заступил на престол по завещанию своего отца Василия Темного. По глазам вижу, из летописей знаете про его ослепление. Сыновей у Темного было пятеро. Ивана я уже назвал. Еще Юрий, Андрей Большой, Борис, Андрей Малый. Углицким князем стал Андрей Большой. По душе сердобольный и богобоязненный, по уму высокий. Он каменное строительство развернул, книги начал множить, жалел сирот, щадил простых людей. Как раз тут Новгороду свободы не хватило, качнулся он к Литве, да к Польше. А коли так, туда свою веру латинскую стали продвигать. С Новгородом разобрались, а с уделами внутри страны Иван III стал поступать жестко. Замахнулся он и на брата своего Андрея Большого. Наш князь высказал свое негодование, тогда все прошло и утихло. Но через десять лет, на дворе был 1491 год, призвал Иван III брата своего и всю его семью в Москву, вроде как держать совет. Андрей Большой почуял неладное и предупредил своего друга, моего деда. Дед собрал скарб, что мог унести, погрузил семью и друзей позвал с собой. Двинули они в лес. Как нашли тропу в болотах, как вышли на остров, одному Богу известно. Но не напрасно побросали свои дома. После того, как князя Андрея и всех его сыновей заковали в железо, пошли в Угличе дознания. Без всякого приговора рубили головы, резали языки, ссылали. Иногда люди просто исчезали без следа. Место, куда вышел дед, уже тогда называли «Манушкина Избушка».