Метафизика достоинства

Эволюция и прогресс

Некоторые книги были бы лучше поняты, если бы их не старались сделать более понятными.

Есть старый еврейский анекдот о том, как в одном местечке всего один мужик умел читать и писать. Но у него был ужасно неразборчивый почерк. И когда его просили написать письмо, он мог ответить: «Не могу – нога болит». – «При чём тут твоя больная нога?» – «А при том: кто пойдёт прочесть то, что я написал?»

К чему я об этом? К тому, что две мои предыдущие книги – «Бог и Пол. Метафизика секса и смерти» и «ПолитиКант. Метафизика семьи, государства и частной собственности» – показались не совсем понятными некоторым моим глубокоуважаемым читателям. И я пишу третью книгу из этого цикла, как бы желая пояснить, о чём написаны две предыдущие. Прекрасно понимая, сколь безнадёжное это дело – пояснять уже высказанную философему.

Философия в моём представлении – это область культуры и форма самосознания, промежуточная между литературой, наукой и религией. И пояснять её почти так же бессмысленно, как пояснять стихи или музыку. Приняла душа читательская твой образ чувств и мыслей как откровение или не приняла – это в любом случае приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

И я не стал бы пытаться ещё раз высказаться яснее, если бы не считал амбициозно свою версию крайне необходимой в сегодняшней социально-психологической ситуации. Я ничем бы не отличал сегодняшнюю ситуацию от всегдашней, если бы не бурное развитие военной техники. Скоро огромная разрушительная возможность появится в руках у каждого индивида, и не только террорист, а любой человек в дурном настроении впавший в антимечты, запросто уничтожит жизнь на всей Земле.

Поэтому технический уровень требует адекватного морального уровня. Физик Брайан Кокс предполагает, что любой инопланетный разум, который мог бы долететь до Земли, уже сам себя ликвидировал. Он объясняет свою теорию тем, что любой цивилизации присуща стадия в развитии, когда технологический процесс прогрессирует быстрее, чем эволюционируют социальные и политические институты. Вследствие этого новейшие технологии становятся неподконтрольны политикам.

Не знаю, насколько это точный перевод с английского, но здесь у автора-атеиста неожиданно мистически звучит различие терминов: технология прогрессирует, то есть искусственно быстро создаётся людьми, а общественное устроение эволюционирует, то есть естественно медленно развивается не по нашей воле. И его развитие нельзя ускорить до исполнения времён.

Исайя 11:6:

Тогда волк будет жить вместе с ягнёнком,

и барс будет лежать вместе с козлёнком;

и телёнок, и молодой лев, и вол будут вместе,

и малое дитя будет водить их.

По моей версии, автор древней аллегории имел в виду не грядущую травоядность хищников, ибо велико ли чудо в ненападении на несъедобное. Он имел в виду «надхищность», так же как, говоря о райском безбрачии, имеют в виду не бесполость, ибо велико ли чудо в целомудрии евнуха, а «надполость». Что-то вроде вегетарианства. Не особо желательного, но назначенного Свыше.

От атеизма и религии я держусь на одинаково уважительном расстоянии.

И религиозное, и научное объяснение природы человека кажется мне неубедительным, но то и другое заслуживает не осмеяния, что проще простого, а самого уважительного внимания.

Именно это и делает мои книги не столько не совсем понятными, сколько совсем не удовлетворительными. Никому не угодил: ни патриотам, ни либералам, ни верующим, ни атеистам. Из-за желания быть не «между», а «над».

Легко быть верующим кликушей или атеистическим нулём. Религиозность – это черта характера. Нормальный человек не бывает ни набожным, ни безбожным, ни застенчивым, ни беззастенчивым.

Надо быть очень наивным человеком, чтобы верить, что Бога нет. И надо быть ещё более наивным, чтобы понимать это буквально. «Когда слушаю музыку, верую. Когда слушаю проповедь, не верую. В обоих случаях без тени сомнения». Об этом я уже писал («Бог и Пол», гл. VII).

Не впадая в манихейский бред, всё же нельзя не признать, что Бог и Дьявол на Земле равносильны. Как на Небе, не знаю. Был бы Бог сильнее – не было бы зла на Земле. Был бы Дьявол князем мира сего – жизнь давно бы прекратилась. И кажется, по причине, изложенной выше, он всё ближе к цели.

Повторение с комментарием

Если бы в человеке не было ничего вечного, то он не мог бы отчаиваться.

Прежде, чем изъясняться дальше, я должен напомнить читателю философему, изложенную в двух первых книгах этого цикла. Разумеется, очень кратко.

Моя версия полагает, что человек бессознательно несёт в себе неосуществимые, но ощутимые и не особо желательные, но неустранимые образы телесного, семейного, общественного и вселенского устройства.

Надо уметь отличать метафизику от фантастики. Фантастика основана на свободе воли и ни к чему не привязана в своих построениях. Метафизика тоже говорит о нереальном, но замысленном не по нашей воле.

Для меня «образ и подобие» – это рациональная подсказка, как объяснить загадочно-иррациональную природу человека. Я утверждаю, что человек несёт в себе образ существа, недоступного знанию, тлению и размножению. Тому свидетели – наши обоняние, осязание и слух. Точнее, их тайная связь с самолюбием, с чувством стыда и гордости.

Цитирую «Бог и Пол», гл. I:

«Для человека есть множество запахов куда более невыносимых, чем запах кала, или потных ног, или гнилого зуба, но нету запахов более унизительных.

Это гордое обоняние говорит нам о прямой связи нашей физиологии с метафизикой, минуя физику общественных отношений: ибо прах ты и в прах возвратишься. В Книге и в генах записано.

Унизительный запах сопутствует возвращению внутрителесного соединения к простым составляющим, разложению в прах земной. Унизительный только для существа, несущего в себе образ вечности – нетленности. Омертвление плоти есть признак ничтожества, отвращение – признак величия».

Правильней было написать: унизительность – признак величия. Народные ругательства никогда не поминают дурные запахи отравляющих веществ, химических технологий или лука с чесноком изо рта: в их мерзости нет унижения. Культурные люди испытывают неловкость, даже когда нужно сдать в поликлинике банку с образцами для анализа. Женский и мужской туалеты разделены стенкой, и большие начальники стыдятся ходить в общий туалет. Японские фармацевты уже создали таблетки, ароматизирующие испражнения. Внутренняя косметика, как и внешняя, должна прикрыть смертную плоть.

Родоначальник гормональной теории омоложения Серж Воронофф (он же Самуил Абрамович Воронов до получения французского паспорта – возможно, прототип профессора Преображенского в «Собачьем сердце» М. А. Булгакова) говорил, что смерть возмущает человека как величайшая из несправедливостей, потому что он хранит интимные воспоминания о собственном бессмертии. Он говорил про возмущённое чувство справедливости, а я – про оскорблённое обоняние и смущённое осязание.

Об осязании у нас дальше, в той же главе:

«Другим авторитетом из мира запредельного в нашем теле является половое осязание, которое по характеру ощущения, совершенно независимо от нашего воспитания или общественного мнения, независимо от рассудка или предрассудка, независимо от закрытости или открытости перед зрителями, именно, по ощущению под кожей определяют как сладкий стыд… Все чувствуют возвышенную интимность и низменную порочность зачатия…

Чувства унижения и стыда связаны с двумя противоположными функциями организма: освобождением от мёртвой плоти и освобождением от семени жизни. Сакральный характер смерти и секса задан прямо в рецепторах, без всякой этики, логики и педагогики».

Цитирую «ПолитиКант», «От автора»:

«Можно сомневаться в том, что некто был зачат непорочно, но нельзя сомневаться в порочности зачатия – этой необъяснимой циничности в самом сокровенном ощущении жизни. Здесь осязается некое Таинство».

То есть порочность зачатия и, стало быть, размножения тоже в Книге и в генах записана. Меня нисколько не смущает библейское «плодитесь и размножайтесь», ибо, согласно одному древнему изречению, «у Торы семьдесят лиц». Это значит, что каждый библейский стих имеет 70 уровней интерпретации. И я не собираюсь уподобиться тому халифу, который, по преданию, приказал сжечь Александрийскую библиотеку, сказав при этом: «Если в этих книгах говорится то, что есть в Коране, то они бесполезны. Если же в них говорится что-нибудь другое, то они вредны. Поэтому и в том и в другом случае их надо сжечь». Я даже в это предание не сильно верю.

Я верю только в те строки, что совпадают с нашим внутренним ощущением. Перефразируя Шопенгауэра, можно сказать: ты должен понять Писание из себя, а не себя из Писания. Марсель Пруст в «Обретённом времени» заметил, что «Книга писателя – это только своего рода оптический инструмент, предоставленный им чтецу, чтобы он распознал то, что без этой книги, быть может, не увидал бы в своей душе».

Величайшая ошибка – считать наш внутренний мир лишь верным или искажённым отражением внешнего. Или способом приспособления к миру внешних обстоятельств. Внутренний мир содержит образы, не имеющие открытых оснований в мире внешнем, но скрытые за его пределами.

Индийское миросозерцание гипертрофирует этот момент и совершенно отрывает внутренний мир от внешнего. Учение Вед приходит к убеждению в призрачности окружающей нас действительности. Это – майа, т. е. обман, мираж нашего чувственного зрения и нашего несовершенного видения, над которым должно возвыситься подлинное ведение. Жизненный идеал браманизма есть полное растворение всего индивидуального, конкретного в безличном единстве мирового духа, в Браме.

Русский философ Николай Яковлевич Данилевский учил отличать безличное общечеловеческое от всечеловеческого, не стирающего, а вмещающего в себя всё личное.

В гл. VIII «Бог и Пол» речь как раз о запредельно личном:

«Были в истории совершенно искренние попытки заменить запредельного Бога реалиями земного благополучия. И были прямо противоположные, но не менее искренние попытки заменить земной символ интимности – половую близость – близостью духовной…

Всё сводится к тому, что две формы самосознания – Вера и Интим (Бог и Пол) – занимают глубинные слои в психологии личности. Легко “обезверить” Бога и снести церковь, но нельзя “обезбожить” веру. Её ничем другим невозможно наполнить. Легко “разынтимить” секс, жить без одежд и занавесок, но нельзя “рассексуалить” интим. Ничто иное его не наполнит. Метафизической запредельности Образа отвечает символическая закрытость секса».

М. Якоби утверждает, что уже первобытные люди прикрывали свою наготу, из чего делает вывод, что данный аспект поведения внутренне присущ человечеству как виду. Для человеческих существ «неестественно вести себя естественно в отношении своего физического естества».

В гл. VI «Бог и Пол» об этом:

«Моральные нормы прыгают на длину поводка туда-сюда вокруг неуловимой связи физиологии с метафизикой. Раздеваются, презрев стыд, возвращаются к началу истории и опять приходят к тому же. Эмансипация и проституция ничего не изменили по существу, ибо роли расписаны свыше».

Гл. VIII:

«Известное русское слово из трёх букв В. А. Жуковский объяснил как повелительное наклонение глагола ховать – прятать. Спрячь! У обезьян, наоборот, показ эрегированного члена означает угрозу. Люди стыдливо заменили это показом фиги или пальца или руки от локтя. Или словами».

Когда меня спрашивают, как объяснить сегодня массовый эксгибиционизм, растущую моду на половую открытость в кинофильмах, публичных обсуждениях и просто сношениях посреди улицы, я даю простой ответ: матриархат. Женский уклад общественной жизни. Гетеризм, как сказал Бахофен. Признаком падения от патриархата к матриархату является агрессивный всплеск феминизма и ЛГБТ-движения. Подробнее об этом: «Бог и Пол», глава X и «ПолитиКант», глава «От матриархата в педерастию»: «Это может кончиться паранджой или “Домостроем” – смотря какая религия победит».

«ПолитиКант», гл. «Метафизический смысл заветов»:

«Не стал бы Спаситель так истово проповедовать ради пресловутого семейного покоя. В Нагорной проповеди незаменимость супругов и их недоступность для других сверхъестественно преувеличены против Ветхого Завета. Сакрально-порочный характер секса обозначен запредельно. Будто речь идёт о подготовке к следующей ступени, где личность абсолютно недоступна и незаменима уже не для брачной, а для вечной жизни».

«Незаменимых нет. Верно, нет – всё так. Но ведь и заменимых тоже нет. Нет на свете ни одного заменимого человека» (Константин Симонов, «Живые и мёртвые»).

Надеюсь, здесь никто не увидел банальной проповеди к супружеской верности, так же как ранее – проповеди к воздержанию и непродлению рода. Наша задача – расшифровать «коллективное бессознательное», то объективное сверхъестественное, откуда произрастают моральные скрепы и аморальные соблазны, неразделимые, как поэзия и сатира. Подробнее об этом см. «Бог и Пол», гл. V, XIV.

Даже если, по Ницше, «Бог умер», всё равно Замысел Его в генах не сотрёшь. Так говорит не Заратустра, а деизм – вера в Создателя, который, единожды вложив Замысел в своё творение, на Историю больше влияния не оказывает.

Не бывает музыки без слов и слов без музыки

Вернёмся к I главе книги «Бог и Пол»:

«И, наконец, главным признаком небес на земле выступает музыкальный слух… Музыка представляет собой возвышающее созвучие, бессознательно связанное с чувством гордости. Животные не воспринимают музыку – как полагают, оттого, что у них нет органа восприятия речи. Многие твари вполне владеют алфавитом, то есть, произносят с три дюжины разных звуков, но соединить их в слова не могут. Не владеют синтаксисом. Не всякая тварь Творцу подобна. Музыка и есть синтаксис. Музыки без слов не бывает. Там, где их нет, они подразумеваются. Как говорится, нет слов…

Многие естественные позы кажутся нам некрасивыми из-за музыкальной хореографичности нашего зрения. Если архитектуру называют застывшей музыкой, то можно то же самое сказать и о природе, и о мире вещей, нас окружающих, когда они радуют наше восприятие. Такой музыкоцентризм оправдывает то, что В начале было Слово».

О том же в «ПолитиКанте», в главе «Сделать ли потише музыку»:

«Особенность музыки по сравнению с литературой и живописью состоит в том, что она не знает отрицания, как Солнце не знает тени. Знает прекрасное, возвышенное, трагическое, но не знает безобразного, низменного и даже комического, если не соединяется со смешным текстом… Синтаксис, образующий речь, – музыкальный слух, ощущение возвышенно-запредельного породило религию. В слухе не сомневаются, сомневаются в Писаниях и осмеивают служителей. “Верить в Бога” вовсе не означает “верить служителям и Писаниям”. Что, коли писание окажется неверным, они и веру потеряют?»

«Мир можно было бы с равным правом назвать как воплощённой музыкой, так и воплощённой волей; из чего понятно, почему музыка тотчас же придаёт повышенную значительность всякой сцене действительной жизни и мира».

«Без музыки жизнь была бы ошибкой» (Фридрих Ницше).

Владимир Высоцкий:

Виктор Пелевин «Чапаев и Пустота»:

«Я никогда не понимал, зачем Богу было являться людям в безобразном человеческом теле. По-моему, гораздо более подходящей формой была бы совершенная мелодия – такая, которую можно было бы слушать и слушать без конца».

И опять «Бог и Пол», гл. V:

«Величие человека состоит в том, что у него есть чувство Величия = Различия и есть чувство Смешного – радости возвращения к безразличию, радости обнуления. От великого до смешного один шаг. Шаг в сторону безразличия… Где нет возвышенного, не может быть и комического. Лирическое откровение и циничная острота – в равной мере свидетельства образа и подобия».

«Тьмы низких истин мне дороже Нас возвышающий обман», – писал Александр Сергеевич Пушкин. Но где нет чувства возвышающего, там ничто нам не покажется низким.

«А если грязь и низость – только мука По где-то там сияющей красе?..» (Иннокентий Анненский).

«Бог и Пол», гл. II и III:

«Из трёх фундаментальных противоречий человеческого бытия – Жизнь и Смерть, Мужчина и Женщина, Бог и Пол – первые два представляются вполне одномерными, то есть разными значениями одной величины или частями одного строения».

Гл. XXI:

«Бог и Пол одномерны, как Вечность и Время.

Семя олицетворяет Время».

Гл. VII:

«Как не понять практично-верующим безразличия к факту воскрешения – было или не было, – так не понять практично-научным безразличия к созданию искусственного человека: будет или не будет. Важно понять действительную сущность человека – присутствие в нём запредельного образа в противоречивом единстве с телесной чувственностью. Их загадочную одномерность.

Человек, как говорил Пастернак, – это часть, которая больше целого. Вселенная легко помещается в слове “Вселенная”, бесконечность – в слове “бесконечность” и Бог – в слове “Бог”, но Он и есть Слово.

Служителей культа и служителей муз соединяет скрытая, но всем людям присущая потребность – чувствовать связь с Вечностью – отсутствием Времени».

Время и Вечность совершенно реально представлены в социальной и личной психологии. Времени принадлежит прогресс – бесконечное улучшение жизни. Вечности принадлежат счастливые мгновения, когда никакой прогресс невозможен и не нужен. И продолжить нельзя: «Солнечный удар» Ивана Бунина – это прерванная (и правильно!) на второй главе чеховская «Дама с собачкой».

Времени принадлежит бесконечное научное познание. Вечности дана музыка как бесконечная жизнь, заключённая в конечную форму.

Если развитие науки бесконечно и над каждым открытием возвышаются новые, то творения художественные превзойти нельзя. Каждое есть вершина. Музыка, надо полагать, являет максимально возможную негэнтропию, высшую степень организованности материала. Чувство гордости вызывает победа Космоса над Хаосом.

Поэзия-Сатира-Проза

Я утверждаю, что подобие Образу в нас заложено и наша воля состоит лишь в трёх степенях свободы по отношению к нему: поэтическое совпадение, сатирическое осмеяние или прозаическое безразличие, от которого, как сказал поэт Андрей Дементьев, «В душе так пусто, как в соборе, Когда в нём овощи хранят». Никуда не спрятаться от музыкальности слуха, даже если заткнуть уши ватой.

«Бог и Пол», гл. IV:

«Если вместо пространного понятия о духовном употребить более конкретное – Язык и Музыка в их неразрывной связи слов и интонаций, – то можно обнаружить три способа этой связи.

Первый состоит в том, что слова соответствуют музыкально-поэтической интонации и усиливают её звучание.

Второй способ можно назвать пародийным, когда слова имеют прямо противоположный смысл и звучат как насмешка над музыкальным образом (или, наоборот, лирическое откровение, спетое на мотив частушек). Вспомним попутно, что Сатиры в древней мифологии – божества похотливые.

И, наконец, третий способ связи называют “рыбой”. Он представляет собой набор слов, просто укладывающихся в метр или мелодию и как бы её опрощающих, опустошающих. Нельзя не заметить, что это тоже сатира, разве что менее злорадная.

Этим трём способам связи смысла с возвышенной интонацией отвечают три формы мировоззрения.

Первому соответствует Вера, второй похож на воинствующий атеизм, третьему соответствует “нулевой” атеизм, давно уже победивший и апатично осевший в умах.

Первый возвышенно определит красоту как “бесконечную жизнь, заключённую в конечную форму” (Г. В. Ф. Гегель, Н. А. Бердяев). Второй разоблачит в эстетике вытесненную сексуальность. Третий скучно объяснит красоту как пользу или выгоду.

Поэзия-Сатира-Проза = Вера-Воинствующий атеизм-Атеизм».

Гл. XXI:

«Есть три формы петербургского самосознания. Поэтический образ Санкт-Петербурга в “Медном всаднике” Пушкина. “Пидербург” в сатирическом “Другом Петербурге” Ротикова. Проза в справочнике-путеводителе по городу».

«ПолитиКант», глава «Триумф индивидуальности»:

«Нашей триаде Поэзия-Сатира-Проза (см. «Бог и Пол. …», гл. IV, XIV) отвечают три исторические формы семьи Патриархат-Матриархат-Промискуитет. При матриархате, справедливо названном Бахофеном гетеризмом (зря Энгельс возражал), дети не знают своих отцов и отцы – своих детей. Откуда и происходит наставительное “я твою мать” – я, может быть, твой отец. Матриархат – это явная сатира на патриархат и путь вниз к промискуитету, где все безличны и безразличны».

Либерал-империализм

Может быть, для сосредоточенности на главном надо было сразу привести цитату из главы «Раздвоение личности» в «ПолитиКанте». Там, где говорится о «драматической несовместимости положительных понятий в личном и общественном сознании. Нужен порядок и нужна свобода. Нужен патриотизм и нужна всемирность. Нужно равенство и нужно первенство. Нужно единство и нужно многообразие. Нужно постоянство и нужен прогресс. Нужна духовность и нужна рациональность. Нужен покой и нужна борьба. Если вам нравится делать себе больно, этот список можно продолжать бесконечно. В психологии это называется когнитивный диссонанс».

Но давайте потерпим и сделаем себе ещё немножечко больно. Я не про то, что есть хочется и худеть хочется, я про условный Запад и условный Восток, про условные Европу и Азию. Условные даже географически: нет западного и восточного полюсов. Мы привыкли видеть их соотношение на шкале технического, социального и культурного прогресса, где Запад ещё до недавнего времени сильно опережал Восток.

Но есть и другое, психологическое измерение, где они взаимонеобходимы не для контраста, а как левое и правое полушария мозга. Потому что, несмотря на научный релятивизм, философский скептицизм и либеральный плюрализм, есть у каждого человека восточное полушарие души, где живёт тоска по абсолютной и неоспоримой моральной истине, которой он обязан следовать сам и требовать того же ото всех.

Восток отвечает нашей страсти к единству и постоянству, Запад отвечает нашей воле к свободе и прогрессу. Восток отвечает нашей воле к самоотверженному служению. Запад отвечает нашим мечтам о счастье и благополучии.

Мне опять непросто изложить свою версию и донести её до глубокоуважаемого читателя. Версия всё та же. Всё про тот же заложенный в нас Замысел, неосуществимый, но ощутимый и не особо желательный, но неустранимый. Только теперь речь не о надполости и надхищности, а о надымперстве, что ли.

Замысел, нисшедший к нам от Наставника Свыше, как мы можем только догадываться (а философия – это и есть греховная попытка угадать недозволенное до исполнения времён), полагает построить на Земле некий либерал-империализм, соединяющий либерализм с деспотизмом. Но не как «всемирно-отзывчивое самодержавие» в мечтах ранних славянофилов и не как Киса Воробьянинов, который был «отец русской демократии и особа, приближенная к императору» одновременно, а как совершенно свободный, при совершенно безопасной и дьявольски соблазнительной возможности выбрать другого, выбор всеми Единого Вседержителя. Того, кто один знает добро и зло.

«Бог и Пол», гл. I:

«Вместо гордости быть как боги, знающие добро и зло, люди узнали стыд наготы и прикрыли то самое место, в котором возвышенное и низменное, сокровенное и порочное – добро и зло – неразличимы. (Сильно забегая вперёд, заметим, что безвременьем называют исторические периоды, когда добро и зло перестают быть ясно различимы.)»

Ясно, что такого Единого Вседержителя в реальности быть не может, но образ генетически задан и отношение к нему характеризует как отдельных людей, так и целые народы. Есть то, что вызывает в нас усмешку над южанами и провинциалами: их эмоциональность и фанатизм, громкость речи, усиленная мимика и жестикуляция. Отсутствие у них интеллигентной скептичности и самоиронии в высказываниях типа: «Так сказал сам Ким Ир Сен!» или «Кто лучше знает, ты или Аллах?». Наивно то и другое: поднимание начальника на уровень Бога или понижение Бога на уровень начальника, чьи пути исповедимы и предсказуемы.

Сакраментальное острие вопроса в том, что не будет никакой награды за добро и никакого наказания за совершённое зло. Так устами Лёвина в «Анне Карениной» говорил Лев Толстой: «Если добро имеет причину, оно уже не добро; если оно имеет последствие – награду, – оно тоже не добро. Стало быть, добро вне цепи причин и следствий».