Кавказ. Выпуск XXVI. Сказания горских народов
Рукой пошарил он вокруг себя, и что-то круглое, подобно арбузу, попалось под руку… Пальцы нащупали две, рядом расположенные, дыры… То был человеческий череп…
Пошарил Алегеко еще и мертвую руку нашел.
И понял он, что в подземную темницу под дворцом брошен он…
Знал он, что своих врагов хан бросал в эту темницу и забывал о них.
И в темноте, сырости, без пищи и питья умирали они ужасной смертью.
Сначала они кричали, вопили, и в глухую ночь, когда дворец засыпал, стон из подземелья доносился наверх. А потом их стон дальше толстых каменных сводов темницы не уходил и там умирал.
И была ли ночь, день ли был, не знал Алегеко, и давила его темнота, немая тишина, и от ужаса тело его похолодело.
И хотел видеть он солнце, слышать голос человека…
Обнаженные до пояса, связанные рука об руку, с веревками на шее, медленно проходили городскими улицами Алегеко и ханша, окруженные тысячной толпой.
Палач в черной рубахе и черном высоком колпаке шел позади их, держа в руке концы веревок, которые обвивали их шеи. За палачом на белом коне ехал тот самый военачальник, который бежал от аварцев, а за ним подвигались воины… Впереди чернь, городской сброд, – бесновался, прыгал, плясал, трубил в трубы, вопил и стучал в медные тазы.
Опустив низко голову на грудь, с распущенными по плечам волосами, шла ханша, была бледна, и слезы бежали у нее по щекам.
И позор не отнял у нее красоты ее, и прекрасно было ее молочно-мраморное тело, в которое жадно впивались тысячи глаз.
Алегеко шел с высоко поднятой головой, открыто смотрел и на бесновавшуюся чернь, которая еще недавно криком радости приветствовала его, и на воинов, которых бесстрашно вел в бой.
На площади толпа остановилась, и взоры ее обратились к деревянному, устланному коврами, помосту: там на высоких подушках восседал хан, окруженный вельможами.
И расступилась толпа, и ближе к помосту придвинулись ханша и Алегеко.
И по-прежнему не поднимала головы ханша, и еще бледнее было ее лицо.
И все так же открыто смотрел Алегеко на хана, на вельможей.
Хан сделал рукой знак, и затихла шумная толпа, и в наступившей тишине громко и торжественно раздался его голос…
– Народ! – проговорил он и замолчал, и оттого он замолчал, что увидел, как из толпы вынырнул грязный, оборванный нищий, подбежал к ханше и плюнул ей в лицо.
И задрожал хан от гнева, вскочил с подушек и закричал:
– Схватить грязную собаку!
И воины схватили нищего, потащили к хану, но тот махнул рукой, крикнул:
– Голову ему долой!
И сейчас же совершилась казнь: нищего поставили на колени, и воин ударом кинжала отрубил ему голову, которую вместе с трупом бросили в толпу.
И ужас прошел в толпе, и как бы оцепенела она.
Грозно глянул на нее хан и дрожащим от гнева голосом заговорил:
– Двух преступников, свою жену и ее любовника, хотел я судить перед лицом народа. И был час, когда я осудил бы их на жестокую казнь, но плевок нищего изменил мое решение…
И тихо было в тысячной толпе, насторожилась, прислушалась она.
И так же громко продолжал хан:
– Они, – говорил он, указывая рукой на ханшу и Алегеко, – только передо мной виновны, и только я один могу судить их. Перед народом нет их вины. И в своем позоре каждый из них стоит выше толпы, ибо позор не отнял у них того, чем они были: Алегеко и с веревкой на шее остался храбрым воином, победителем аварцев, а ханша и в унижении своем все же ханша. Велико их преступление, но и позор их велик и искупили они им свой грех.
Замолчал хан, опустился на подушки…
И словно море заволновалось и забушевало, радостно закричала толпа:
– Да здравствует хан! Многие лета великодушному хану!
К вечеру того же дня Алегеко и ханша, в богатых одеждах, на конях выехали из города.
И опять толпа сопровождала их, но уже не бесновалась она, как раньше, а бросала цветы под ноги их коней. И кричала она, прославляя хана за его великодушие.
С закрытым чадрой лицом ехала ханша рядом с Алегеко, и обоим им хотелось поскорее выбраться из города, чтобы не видеть толпы и не слышать ее крика.
Смотрел Алегеко, как из толпы летели под ноги коней красивые розы, думал о том, что только пожелай хан, и та же толпа забросает его и ханшу камнями.
И радостно вздохнул он, когда город остался далеко позади, и степь расстилалась вокруг.
Ханша открыла лицо, взглянула на небо, на солнце и заплакала от радости.
И дрогнуло сердце Алегеко, слезы навернулись у него на глаза.
– Мой друг, радость моей жизни! – воскликнул он. – Поскачем вперед, поскачем навстречу ветру.
И взвились их кони, поднимая с дороги пыль.
Все владыки, деспоты Востока, безумцем назвали дербентского хана, а песня, Бог знает, кем сложенная, из уст в уста передаваясь, прославила его и заклеймила проклятием нищего, презренного раба, плюнувшего в лицо ханши.
Из книги «Легенды Кавказа»Судьба
Жила в городе вдова по имени Гуль-Бахара, и был у нее сын Ахмет.
Муж ее умер, когда она мальчика родила, и в одиночестве трудно жилось ей: надо было каждый день на работу ходить ради куска хлеба и ребенка растить, которого она всюду таскала за собой на спине, потому что дома не на кого было оставить его.
Сын же рос не на радость, а на горе матери, ибо шаловливым и непослушным мальчиком был он. Но она очень любила его и из скудного заработка откладывала понемногу деньги, чтобы потом заплатить мулле за его учение.
И когда Ахмету сравнялось десять лет, она испекла пирог с мясом, зажарила ляжку баранины, завязала в узел, взяла сына за руку и пошла в медресе (школу) к мулле.
Подала она мулле узел, поклонилась и просила научить сына ее читать и писать по-арабски.
Заглянул мулла в узел, назвал Гуль-Бахару умной женщиной, а сына ее хорошим мальчиком.
– Пусть ходит мальчик учиться, я сделаю из него ученого человека, – сказал он.
И Ахмет начал посещать медресе.
Но не прошло и месяца, как в одно утро мулла взял его за руку и привел к матери.
– Женщина! – торжественно обратился он к Гуль-Бахаре. – Во всем мире есть только два мальчика, которых я видеть не желаю, – это сын шайтана в джаханиме (сын дьявола в аду) и твой Ахмет. Возьми его, пожалуйста, и пусть он на глаза мне не показывается. На него ничто не действует: ни добрые слова, ни толстая палка. И напрасно ты назвала его Ахметом: имя его Захру мар (змеиный яд).
Ушел мулла, а Гуль-Бахара заплакала.
– Сын мой, сын мой, зачем ты огорчаешь мать свою? – проговорила она. – Почему ты не слушался муллу, такого ученого и умного человека?
– Матушка! – вскричал Ахмет. – Не называй муллу умным человеком, потому что он глуп, как ишак (осел)!
– Ах, что ты говоришь! – испуганно воскликнула мать. – Хорошо, что никто из посторонних не слышал, а иначе за эти слова судья наказал бы тебя палками…
– Меня уже и так много наказывал мулла, будь он проклят, – ответил Ахмет. – Каждое утро, едва я приходил в медресе, он бил палкой меня по спине, говоря: «Это очень полезно для муталима (ученика): от удара кровь быстрее обращается в жилах, а от быстрого обращения крови сильнее работает мозг». И бил еще и еще… «Я хочу, – говорил он, – сделать из тебя ученого человека». Посмотри, матушка, какая черная стала у меня спина…
Поднял Ахмет рубаху, показал матери спину, которая действительно вся почернела от палочных ударов.
Заплакала Гуль-Бахара.
– Сирота ты несчастная, – проговорила она.
– Не плачь, матушка, – утешал ее Ахмет, – все уладится к лучшему.
И с тех пор стал он шататься по городу без дела. Целый день проводил на базаре, в чайхане (чайных, трактирах), а ночью приходил домой, с тем чтобы утром опять пойти шляться.
Соседи не раз говорили Гуль-Бахаре:
– Отчего ты не приучишь мальчика к делу? Отдай его к чевячнику: научится шить чевяки, хлеб добывать будет.
Пробовала мать говорить с сыном об этом, да толку не вышло никакого.
– Я и так учусь, матушка, – сказал он.
– Чему же ты учишься? – спросила мать.
– С людьми знакомлюсь, – ответил сын.
– Разве же это дело? – возразила мать.
– О! – сказал Ахмет и поднял палец кверху. – Это, матушка, большое дело!
Заплакала мать.
– Ты смеешься надо мной, – проговорила она сквозь слезы. – Ходишь по базару, знакомишься с дурными людьми и кончишь жизнь в тюрьме или на виселице…
– Это видно будет, матушка, – ответил Ахмет. – Будущее скрыто от человека.
И удивилась Гуль-Бахара: Ахмет еще мальчик, а рассуждает, как взрослый.
«Может быть, он и прав, говоря, что с людьми надо знакомиться», – подумала она.
А потом и совсем махнула рукой на него; и рос он, палец о палец не ударив, чтобы заработать кусок хлеба.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Печатается по изданию: Евгений Баранов. Легенды Кавказа. Ростов: Донская речь, 1913.
Евгений Баранов. Певец гор и другие легенды Северного Кавказа. М.: Издание Д. П. Ефимова, 1914.
2
Чинакъ – деревянный ковш.
3
Буза – напиток из просяной муки и меда.
4
Уздень – дворянин. В старой Кабарде до освобождения в ней зависимых сословий (холопов) было несколько степеней узденей. Обыкновенно, владетельного князя сопровождали в поход уздени, помимо воинов; с наиболее приближенными узденями князь советовался относительно военных действий, а в мирное время – относительно управления подвластным ему народом, если в этом случалась надобность.
5
Таубий – горский князь. Чегемский – от названия горско-татарского аула, находящегося и поныне в верховьях реки Чегем, притока Баксана.
6
Ошхамахо – ясный день, так называют кабардинцы Эльбрус.
7
Эфенди – ученый.
8
В старой Кабарде – обычная казнь над женами, нарушившими супружескую верность.
9
Калым – плата за невесту, уплачиваемая отцу ее. Обычай этот и до на-стоящего времени существует у всех туземцев Терской области.
10
Хулам – горско-татарскиій аул в Большой Кабарде.
11
Развалины этой башни существуют и до сих пор.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги