Карагач. Запах цветущего кедра

Дабы не выглядеть белой вороной он устроился рядом с мужчинами, подвернул под себя длинные ноги, чтоб уместиться на циновке, напустил суровый вид и стал ждать, по прежнему незаметно рассматривая собравшихся. Сильный пол на сей раз напоминал заседание ученого совета – седые бородачи академического вида. Выделялся только один – смуглый, широколобый и сухопарый мужик с косичкой и длинной бородой, спрятанной под рубашку, эдакий экзотический кадр, хоть в историческом кино снимай, в роли монаха или юродивого на площади. И тоже рыскал взглядом да еще что-то шептал своему невозмутимому соседу.

Вообще-то с мужами подобного вида Колюжный уже сталкивался, в конце девяностых, когда вернувшись из Англии, еще в радужный период, с помощью всезнающего отца определил направление в бизнесе – высокотехнологичные проекты, которые в последствии назовут нанотехнологиями. Родитель когда-то работал начальником прииска и был уверен, что рухнувшая советская наука, этот гигантский отвал хранит в себе столько золотого песка, что мыть его не перемыть. Обнищавшие, беработные ученые, кандидаты и доктора из оборонки и Роскосмоса потянулись к нему вереницей – те, кого якобы не выпускали зарубеж в связи со страшными подписками о неразглашении. Они тащили свои проекты, потрясали толстенными папками, чертежами, на пальцах объясняли все, от принципов получения новых видов энергии, медицинских препаратов и методики лечения смертельных заболеваний до вечных двигателей включительно. Униженные и оскорбленные, ученые мужи сильно переживали за отечественную науку и от того напоминали юродивых. По крайней мере, Колюжный так объяснил себе их сильную и страстную возбудимость, крайности в оценках и непримиримость. Четверых ученых, проекты которых показались ему перспективными, он взял на полное содержание и опекал всячески, лечил непризнанных гениев медицины в хороших платных больницах, помогал с жильем и устройством внуков в университеты. Обещали уже через полгода потрясающие результаты, однако миновал год, а их не было. Тогда Вячеслав, уже не надеясь на своих экспертов, сам попытался вникнуть в суть научных проблем и получил от подопечных неожиданный и резкий отказ. Они не подпускали к конкретике своих тем, дескать, все, что мы творим, принадлежит Родине, а не тебе, частному лицу, министерскому сынку, да еще выученному в Англии и наверняка завербованному разведкой МИ6! Дескать, если вы задумали со своим родителем хоть как-нибудь оправдаться перед Отечеством и доказать свою преданность, платите деньги и не суйтесь в тайны их гениальных изобретений.

В общем его, блестяще образованного в высшей школе мененджмента Великобритании, а вкупе с ним и отца, бывшего министра и теперь депутата, развели, как в девяностых разводили многих иностранцев. Отец никак не хотел верить, что его расчеты на золотой научный отвал не оправдались, свалил вину на Вячеслава, мол, не правильно организовал работу. В результате, практически отстранил от своего личного кошелька и года два еще недовольно пыхтел, жалея напрасно потраченные время и деньги. Но поскольку с молодости носил горделивое, приискательское прозвище Бульдозер, то сам принялся разрабатывать новую золотую жилу, связанную с технологиями.

Еще тогда Вячеслав решил, что наконец-то избавился от вездесущей опеки родителя, собрал жалкие крохи в виде незаконченных проектов по сверхпрочным и сверхлегким материалам и наладил производство снаряжения для экстримального отдыха и спорта. Выпускал все, от страховочных карабинов, байдарок и лодок до спальных мешков и рюкзаков. И тут подвернулся шанс выиграть тендер на производство облегченных космических скафандров для туристов, которых в скором времени станут пачками засылать на орбиту. У Колюжного были все современные материалы, оборудование и технологии, не хватало единственной отечественной мелочи – технологии изготовления герметичного замка-молнии, способного выдерживать космические нагрузки. Точнее, была, но оказалось уже украдена одним расторопным лаборантом, увезена в Австралию и там запатентована. Бывший лаборант теперь выпускал гидрокостюмы с таким замком, процветал, но расслабился на законопослушной чужбине и секретов своих не стерег. Вячеслав проник на его фирму, срисовал технологию производства «молнии» и можно сказать, вернул краденное своей стране.

Смуглый кадр с бородой под рубахой напоминал ему одного из дорогостоящих экспертов, которых Колюжный нанимал, чтобы разобраться в премудростях высоких космических технологий. В частности, с производством скафандров и систем жизнеобеспечения. Попутно академик занимался медициной, некими аэрозолями, аромотерапией и еще каким-то экзотическим восточным снадобьем от ожирения.

На сей раз приятное началось с первых минут: явно высмотрев его в толпе, впереди, прямо у ног, пристроилась девушка в горчичном костюме, и опять одарила искренней, открытой улыбкой. А хотела, наверное, рядом сесть, но место оказалось уже занятым: по правую руку пристроилась чахлая, болезненная женщина. Неволина так и не появилась, сколько бы он не рыскал глазами по заполненному полулежащими телами, залу. Потом свет смикшировался и погас, как перед киносеансом, люди замерли, и когда на подиуме загорелся фонарь, тот, кого так торжественно ждали, уже сидел в кресле за столом. Этот театральный прием рассмешил Вячеслава, однако присутствующие встретили Стюарта очень серьезно, не хлопали и никак не выражали своих чувств, если не считать, что некоторые женщины начали перешептываться.

В первый миг Колюжный испытал не только веселье – разочарование, ибо промелькнула мысль, что это не Сорокин, и не Стюарт, а кто-то третий, скорее всего, подставной. Вид колоритный, привлекающий внимание и чем-то очень знакомый: темные, распадающиеся на прямой пробор, волосья ниже плеч, но при этом редковатая, пучком, неухоженная борода и одеяние неожиданное – темно-зеленый офицерский френч, явно дореволюционного покроя. Эта явная деталь была единственной, указывающей на родство с жандармским ротмистром, в остальном он никоим образом не походил на правнука жандарма, родившегося и выросшего в Канаде. И вряд бы такой ряженный сумел скупить земли по Карагачу, организовать бизнес да еще работать с европейскими партнерами! Разве что переодевается в цивильное, но тогда борода приклеена, и на голове парик, не иначе…

Едва этот волосатый гуру открыл рот, как первое впечатление лишь усилилось: голос был тихий, но сильный, густой и какой-то обволакивающий. И дикция при этом блестящая, простые слова получались емкими, проникновенными и никакого, даже малейшего акцента, приобретаемого русскими от жизни в иноязычной среде – типичный говор урожденного москвича. Манера говорить заставляла вслушиваться, но Вячеслав сразу понял, о чем речь, хотя лектор начал с некой середины, с полуслова: автор «Света любви» проповедовал вегетарианство, точнее, исследовал причины отказа от мясной пищи и рыбы.

– Я спросил пророчицу. – вещал он проникновенно, на зависть отсутствующей артистке Неволиной. – Почему следует полностью исключить мясо и рыбу, если человек на заре своего становления их употреблял, причем, в больших количествах? А в иных племенах, особенно северных, охотничьих, это было основной пищей? И не под воздействием ли животного белка мозг человека сгустился, образовались клетки памяти? Кора головного мозга, пресловутые извилины, сознание и осознание себя, как человека разумного?… И как всегда получил ответ, требующий неспешного и долгого осмысления. «Ты прав, – сказала она. – Животный белок ускорил образование коры головного мозга, обеспечил стремительное развитие памяти. Образовалась суша разума, как бы из морской пучины, из хаоса, поднялись каменные горы. На первый взгляд, земля, но не плодоносная, и надобно еще много миллионов лет, чтобы скалы разрушились в песок, на котором еще через миллионы лет образуется почва. Человек обрел память и аналитическое мышление, он стал умным, но продолжая поедать себе подобных, не обрел разума. Ум и умение, это бесплодный песок. Он содержит много полезного, например, всевозможные минералы, в том числе и золото, но не может стать пищей, чтоб питать хотя бы траву. Так и сознание человека умного напоминает песчанную пустыню и не способно к божественному творению. И заботит его лишь питание собственной плоти, а отсюда страсть к удовольствиям. Путь от ума к разуму лежит через отказ от кровавой жертвы».

Ничего подобного в книге не было!

Зал слушал его, замерев, однако не забывали тянуть к подиуму диктофоны, кто-то снимал со вспышкой, кто-то по-студенчески торопливо конспектировал в тетрадки. Болезненная, безгрудая тетка в позе лотоса внимала и записывала информацию выставленными ладонями и так подалась вперед, что чудом не падала на сидящих женщин – будто в трансе находилась. Горчичная девушка слушала с закрытыми глазами и улыбалась, сильно откинув голову назад. Только архангелы-мужчины сидели в молчаливом напряжении, не заботясь о записи и не выдавая чувств: должно быть, в клубе так полагалось себя вести сильному полу. И еще две гламурных кумушки, явно состоятельные домохозяйки, шушукались, и довольно громко, поэтому дама, сидящая позади них, так же громко сделала им замечание. Тут произошло невероятное: шептальщицы умолкли, но вдохновленный лектор, оказывается, слышал все и полностью контролировал зал, не смотря на свой отстраненный вид. Наперекор всем правилам он сделал выволочку не кумушкам, а даме!

– Предупреждаю, сестра. – вплел он выговор в повествование. – Прерывать беседу двух тоскующих сердец равно прерыванию беременности. В обоих случаях погибает жизнь – нерожденный младенец или не сказанное слово. Тишина потворствует покою души, но умение молчать, а самое главное, потребность в молчании приобретается не сразу, и не вдруг, но путем долгим и осознанным. Молчание – удел мужчин, пусть женщины говорят, если чувствуют радость в общении, каковым бы оно ни было. И не зависимо, где, как и при каких обстоятельствах. Берегите не свои чувства, а позывы души своих сестер. Я здесь с вами, чтобы всякий, вошедший сюда, ощутил полное раскрепощение, освободился от стереотипов мышления и поведения.

После такого нравоучения Стюарт словно вырос в глазах Колюжного. И в самом деле, он как-то стереотипно мыслил, воспринимая колоритную фигуру, обряженную во френч, как недоразумение; этот человек с хорошо поставленным голосом и какой-то необычной логикой вполне мог быть правнуком офицера жандармерии и успешным бизнесменом. Борода и буйные волосья, наполовину закрывающие лицо, скорее, некий обязательный клубный антураж. Вон и завсегдатай сборищ, ученый эксперт в области космонавтики отрастил такую гриву и бороду, что сразу не узнать.

Как бы там ни было, но заговорить, очаровать, заставить себя слушать больше сотни человек, и не уличную толпу – явно образованных, начитанных, продвинутых хотя бы в области доморощенной философии, тут надо обладать определенным талантом. Конечно, эти люди и пришли сюда с желанием, чтоб их очаровали, ввели в транс. Еще после первого похода в клуб Колюжный посчитал, что скучающие богатые барышни, домохозяйки и студентки собираются вместе от острого приступа имуннодефицита, только не в организме – в душе, в этой бесплотной субстанции. Грубо говоря, от смертной тоски обеспеченного существования, когда все есть, или напротив, ничего нет, но в любом случае жизнь не в радость, когда послушать некого и посудачить не с кем.

Вячеслав сам через это проходил, когда вернулся из Англии, но своеобразным способом: напрочь лишил себя свободного времени, занялся дорогим экстримом, сплавом по горным рекам, дайвингом, горными зимними маршрутами на снегоходах. Даже прыгал с парашютом и мыслил освоить пилотирование легкомоторной авиатехники. То есть, умышленно ввергал себя в состояние преодоления барьеров, дабы обрести ощущение собственной воли, быть самим собой, избавиться от стереотипов поведения в организованной среде. И в экспедицию на Карагач собрался не раздумывая, чтоб разогнать застой крови, мгновенно возникающий в этой среде, принять дозу омолаживающего чувства, адреналина, выработанного собственным сердцем, а не испитого из банки с энергетиком. Вот и сейчас он почувствовал, как начинает увлекаться тем, на что еще недавно смотрел свысока и испытывал один интерес – найти неуловимого, фантомного Сорокина, выполнить поручения Станислава Ивановича.

Между тем, Стюарт, соответствуя псевдониму, сохранял королевское спокойствие и продолжал излагать откровения пророчицы, но уже по иному вопросу – сырояденью, которое логично вытекало из вегетарианства. Причем, он и его исповедальница (так Сорокин называл свой источник истин), не ругали мясоедов, не предавали анафеме, не называли живодерами и трупоедами; они константировали факты, облекая их в образную форму. И создавалось впечатление, что живущая в сибирской тайге, женщина преклонного возраста, попросту, философствующая старуха, однако в юном образе, как минимум имеет медицинское образование, поскольку цитируя ее, Сорокин употреблял специфические термины. Например, исповедальница все время оперировала словами «энергия» и «энергетика», а что стоило ее выражение, мол, любовь имеет такую же фотонную структуру, как и свет!

Кстати, то же самое встречалось и в книге, некоторые обороты и словечки вообще коробили, будто бы взятые из учебника по биохимии, физики и астрономии. По разумению Вячеслава, не грамотная лесная красавица без определенного возраста, всю жизнь прожившая в тайге, каковой и представлялась пророчица, должна бы говорить иным языком, соответствующим ее опыту и образу жизни. А тут кроет терминами, как будто бы только что выскочила из студенческой аудитории или вот с такого семинара.

Горький опыт общения с несчастными учеными оставил в памяти глубокий критично-недоверчивый шрам и привычку все подвергать сомнению.

Однако тут из уст сибирского шотландца прозвучал факт, о котором Колюжный никогда не думал, но услышав, сразу почему-то поверил. И снова усомнился, что перед ним настоящий Сорокин, прикрытый волосами и псевдонимом: слишком уж различались подходы к теме и аргументации от тех, что излагались в книжке. Скорее всего, хорошо поставленный голос лектора принадлежал наставнику бесталанного правнука жандармского ротмистра, причем, весьма талантливому, или уж толкователю, но уж никак не апологету. Этот Стюарт, похоже, развил и снабдил примитивные истины исповедальницы некой научной базой, обстоятельностью и доказательствами.

А суть была вот в чем: оказывается, во время забоя животного в его тканях остается информация о смерти, которую кровь успевает разнести по всему телу, пока теленок, например, бьется в агонии. И ее, информацию, невозможно стереть ни варкой, ни жаркой, ни прочими обработками, ибо она имеет такую же неуловимую, невидимую природу, как радиация. Некоторые виды животных – белый медведь, например, или стерлядь, в момент гибели выделяют активные и смертельные яды в свои собственные органы, таким образом нанося удар возмездия. Люди об этом знают с древнейших времен и не употребляют в пищу всю тушу целиком или отдельные ее части. Древие иудеи об этом тоже знали и приловчились делать мясо кошерным, спуская кровь, но такой самообман их не спасает. Информация о смерти на первый взгляд безвредна, как гомеопатическая доза, поэтому мясоеды, поедая плоть диких, либо домашних животных, в том числе, и умершую от кислородного голодания, рыбу, все более насыщают ею свои клетки. В конце концов набирается критическая масса и у человека образуется смертельная болезнь в форме рака, инфаркта, которые никак с мясоеденьем не связывают.

И опасен не холестерин, коего боятся, не тяжелые металлы и даже не радионуклиды – знаки смерти, по представлению пророчицы, имеющие вид кристаллов в форме усеченной пирамиды, и странное название «чишовел». Мол, это вещество и тормозит развитие человеческого разума, лишает его божественного образа и подобия, творческого совершенства, к тому же, в несколько раз сокращет срок жизни. То, что когда-то создало человека разумного, его и губит.

А Вячеслав особенно любил молодую свининку, шашлык из шейки, запеченную оленину с кровью, в походах же строганину, с солью и перцем, то есть сырое, мороженное, настроганное ножом мясо или рыбу. Если еще после дневного броска на снегоходе по тайге, под водочку, да в жарко натопленном зимовье, возникает такой контраст температур, что электричество бежит по жилам.

И теперь, вспомнив свой опыт мясного сырояденья, Колюжный не то, чтобы устыдился или устрашился за свое здоровье, но почувствовал себя неловко. Показалось, академические бородачи догадываются о его вкусах, взирают с осуждением, а болезненная тетушка и вовсе с ненавистью, будто мысли об оленьей строганинке прочла. И только забытая им, соседка в горчичном костюме слегка повернула нежную, русоволосую головку и глянула на Вячеслава без улыбки.

Если бы Стюарт в этот вечер нагрузил еще чем-нибудь кроме неведомого вещества смерти «чишовела», он бы нарушил клубную этику, встал и ушел, однако вещание с подиума закончилось так же внезапно, как и началось, на полуслове. Свет фонаря смикшировался и в полной темноте, как слабый крик в аравийской пустыне, возникла восточная мелодия. Начинался второй этап собрания – релаксация, в зале возникло легкое шевеление, люди устраивались поудобнее, чтобы предаться отдохновению и расслабиться. Колюжному в тот миг и в голову не пришло, что Сорокин исчезнет, пользуясь затемнением, а тут еще болезненная соседка незаметно куда-то пропала и вместо нее оказался единственный безбородый в зале, рыжеволосый мужчина средних лет. Вячеслав не заметил, как произошла подмена, и когда спохватился, то понял, для чего погас театральный фонарь. А ведь должен был сразу догадаться, Сорокин как пришел, так и уйдет, дабы оставить о себе впечатление, что он сам – суть явление почти чудотворное. Чем же еще приковать к себе внимание и мысли?

Релаксация длилась минут двадцать, и вместе с затуханием заунывной музыки в зале начал появляться свет, напоминающий восход солнца в пустыне. Мысль, что он проворонил Сорокина, тут же и подтвердилась: на подиуме было пусто, даже стол с креслом утащили когда-то. Многие женщины в зале откровенно спали, некоторые бодрствовали, но сидели в позах эмбрионов, будто озябли. Только мужики по прежнему торчали невозмутимыми изваяниями над полулежащей публикой, напоминая истуканов с острова Пасхи. На коленях некоторых из них покоились головки спящих дам, и это их ничуть не волновало. Колюжному тоже хотелось, чтобы горчичная девушка положила свою головку, и он даже колени подставил, однако ее русый, почти священный ореол даже не преклонился. Новоявленный рыжий сосед все время бодрствовал и внимательно изучал присутствующих в зале. Как только чуть рассвело, порывисто вскочил и затерялся в просыпающейся и шевелящейся толпе. С трудом разогнув онемевшие ноги (а ведь не почуял даже, когда затекли!), Вячеслав встал с чувством детской обманутости. Но когда взял на вешалке куртку и вышел на улицу, обнаружил, что еще светло, и где-то за домами есть солнце.

Казалось, столько времени прошло!

Смуглый кадр с бородой под рубахой что-то страстно говорил девице в горчичном, и та глядела с уважением, таращила восторженные глаза и порывалась что-то ответить. При вечернем, солнечном свете Колюжный узнал его: и верно, тот самый эксперт! Только по-вегетариански исхудавший, аскетичный, борода и волосья почти соответствуют Сорокинским. Специалист в области космического оборудования и аромотерапии признал бывшего работодателя, потянулся было к нему, оставляя без внимания свою восторженную слушательницу, однако Вячеслав общаться с ним желания не испытывал, поскольку все еще искал глазами актрису.

И внезапно увидел ее телохранителя.

– Вас жду в машине, – приглушенно сообщил тот и указал на белый «лексус».

Неволина тоже обладала даром перевоплощения, только делала это без купания в озере и чудотворства, с помощью макияжа и парика: болезненного вида женщина, оказавшаяся соседкой в зале на глазах возвращала свой прежний облик популярной кинозвезды.

– Честно сказать, не узнал вас. – искренне признался Колюжный, усаживаясь рядом.

Звезда торопливо срывала с лица искусственные нашлепки, смывала грим, меняя салфетки и заглядываясь в зеркало. Потом повернулась к нему спиной и скомандовала:

– Расстегни замок!

С некоторых пор Вячеслав считал себя большим специалистом по «молниям», но тут чуть смутился и допустил паузу, выдающую нерешительность. Замок он расстегнул, только запоздало – под невзрачным платьем оказался театральный корсет на «липучках».

– Расстегивай! – приказала Неволина.

– Это я с удовольствием! – уже вдохновился он и с треском разодрал шелковые ремни.

Кинозвезда вытащила корсет, выпустила на волю свое высокое достоинство и облегченно вздохнула.

– Встреча с Сорокиным завтра, – деловито проговорила она, расправляя руками свое расплющенное, не исключено, силиконовое счастье. – В его тайном логове.

И назвала адрес.

– А это был Сорокин? – откровенно рассматривая грудь, спросил Колюжный. – На подиуме?

– Сомневаешься? – она помедлила и наконец-то начала упаковывать себя в черную блузку.

– Какой-то ряженый… Хотя вещает почти профессионально.

– Возьму тебя с собой. Толькоя потребую полного повиновения.

Вячеслав последил за ее руками.

– Спасибо… Никак не пойму, вам-то он зачем?

– Зачем?… – она закончила туалет и взглянула прямо, с неким сожалением. – Долго объяснять. Короче, существует Фонд помощи женщинам, попавшим в сложную психологическую ситуацию. В секту, например, в экзотическую общину. Или в руки ясновидящих мошенников, лекарей и прочих шаманов.

– Это же полстраны…

– Если не больше…

– А в Доме кино был благотворительный детский концерт. – вспомнил он. – Не слишком ли много на хрупкие плечи? Еще сьемки, театр…

Неволина усмехнулась и вздохнула.

– Конкуренция…

– Не понял?

– Айнура подмяла под себя тему страждущих детей. Татарская мафия… – и опять глянула прямо, проникновенно. – Но благо, в нашей стране обмануты и обездолены не только больные младенцы. Женщины и матери этих детей страдают еще больше.

– То есть, феминистская организация?

– Почему я должна защищать мужчин? Которые унижают прежде всего женщину? Делают ее товаром? Продают в сексуальное рабство?

– Вас кто-то обидел? – догадался Колюжный, все еще следуя материнскому воспитанию в отношениях с женщинами.

– Меня трудно обидеть. – самоуверенно произнесла Неволина. – Ты же понимаешь, сниматься в кино, играть несчастных жен олигархов мало…

Он вдруг увидел, что зовущая красота ее призрачна и так же пластична, как силикон; она буквально превращается в блин, как только снимается актерская маска. Сейчас актриса заговорила о неких сокровенных подробностях своего существования, и в тот час стала походить на ту болезненную женщину, даже без грима…

– Какие проблемы у Рассохина на Карагаче? – решил пощадить ее Колюжный.

– У него похитили спутницу, какую-то питерскую даму. Вот тебе еще одна пострадавшая…

– Не было у него дамы! – изумился Вячеслав. – Он поехал один. Откуда информация?

– Из надежных источников. – тоном разведчика проговорила Неволина. – У меня в общине на Гнилой Прорве свой человек. Да, я вынуждена засылать волонтеров в самое логово. Чтоб снимали и писали, документировали. Сорокин создал на Карагаче закрытую ортодоксальную секту. По типу американских. У него в неволе находится около сорока женщин. Обманутых, забитых, замордованных, доведенных до состояния рабства. У некоторых есть маленькие дети! Женщин проводят сквозь ужасное чистилище, потом дают новые имена и заставляют ходить голыми. Местные власти куплены и попустительствуют. Да и кому теперь нужны эти несчастные? Бездомные, душевнобольные, с исковерканной судьбой?…

– Хотите сказать, даму Рассохина похитили сектанты?

– Пока не ясно, знает только Рассохин. А может, и ты, коль друзья…

– Я про нее впервые слышу! Может, перепутал информатор? У Станислава Ивановича похищали женщину на Карагаче, и кажется, питерскую. Но лет тридцать назад!

– Значит, вторую похитили.

– Такого быть не может!…

– Я проверила. – невозмутимо произнесла звезда. – Дама у Рассохина была. И не стало. Возможно, Сорокинская секта причастна. В концлагере на Гнилой Прорве новеньких содержат на карантине, в изоляции. Могли увезти в другой лагерь. Их у Сорокина на Карагаче несколько. Ты бы должен знать, кто похищает и зачем.

У Колюжного ни слов, ни аргументов не нашлось.

– Да откуда мне знать?

Она умела быть убедительной не только в кино, и давить умела своим трепетным, нежным голоском, словно катком асфальтовым.

– Ты финансировал экспедицию. А теперь ищешь Сорокина. Значит, в курсе дел.

Больше всего Вячеслав не любил оправдываться, ибо чувствовал свою бестолковость.

– Я особенно не вникал в суть, – чуть ли не залепетал он, испытывая при этом омерзение. – Рассохин попросил найти этого Сорокина, точнее сначала его книжку, про какую-то пророчицу. И выяснить, существует ли она в самом деле. Или выдумка…