Прошло года два с переезда Андрюши в мою голову. У меня была полноценная подростковая жизнь, у Андрюши только ее эфир с телеэкрана. Я записался в туристический клуб, Андрюша начал смотреть кустарную версию канала Дискавери.
Основателем, руководителем и единственным инструктором тур-клуба “Сократ” был мой учитель литературы – Павел Иванович – молодой выпускник педвуза, дисциплинированный и строгий, но позволяющий ученикам называть его Павлом – без всякого отчества. Обладая неимоверной харизмой, он стал даже авторитетнее тренера по хоккею, а тот был почти идеалом взрослого человека для меня, обделенного отцовским теплом. Павел водил нас в походы, или просто собирал в подвальном помещении клуба и часами делился философией, вычерпанной из учений Сократа. Часто мы по очереди читали диалоги, записанные Платоном, делились понятым, обращались к Павлу за толкованием того или иного момента. Например, как это никто не делает зла по своей воле…
Андрюша Павла обожал, он даже превозмог себя и обратился ко мне с просьбой проводить больше времени подле этого человека, на что я, не без удовольствия, согласился.
Павел много рассказывал, показывал, обучал – я жадно вникал. Любовь часто возникает, когда один готов слушать другого, когда же один слушает другого с благоговением, обоюдной любви не избежать – вскоре я стал любимчиком своего учителя, он с радостью делился со мной багажом знаний и оказывал различные знаки внимания. Так случилось и в тот, поворотный для всех нас – включая тебя, день. Будучи отважным человеком, Павел принял решение действовать, и это решение во второй раз вывернуло наизнанку мой мир…
Наступили весенние каникулы, только-только сошел лед, реки разлились – идеальное время для сплава по Амате – самой быстроводной латвийской реке, имеющей второй уровень сложности проходимости, что нам, подросткам, ничего, кроме того, что это выше первого, не говорило.
От Риги до поселка Аматы, у которого мы должны спуститься на воду, ехать чуть больше часа. По договоренности, Павел с самого утра, опережая рассвет, на арендованном микроавтобусе собирает нас по домашним адресам, и мы отправляемся в путь. Конечно же, ко мне он должен приехать к первому, значит, мне и достанется почетное место рядом с водительским.
Дожидался Павла я уже на улице, на холоде сонно пританцовывая вокруг огромного рюкзака. Ровно в назначенный срок появился заветный автомобиль. Спустя неполную минуту, потраченную на погрузку, мы уже были в пути. Павел был какой-то напряженный и чрезмерно сконцентрированный, не понимая причины, я пытался его развеселить забавной историей, случившейся со мной во время вчерашнего матча, но Павел смотрел на дорогу и будто бы совсем меня не замечал. «В точь как отец» – мне подумалось и задело. Наконец, добрались до второго адреса, Мишка – мой одноклассник, как всегда, опаздывал.
– Спит еще. – Говорю, скрывая в раздражение на одноклассника подлинную суть недовольства.
Павел жадно смотрит на меня ошалелыми глазами, похоже не спал всю ночь. Лицо раскраснелось – он чем-то взбудоражен:
– Нам надо будет поговорить, – в голосе решимость и облегчение, говорит быстрее обычного, будто слова продрались через преграду и теперь несутся по инерции. – Что ты испытываешь ко мне? Не говори сейчас – я знаю, ведь и у меня те же чувства. Я понял и все тебе объясню. К чертям предрассудки! Но позже. Напомни… сам вспомню! Когда будем одни.
Мишка, споткнувшись, практически вывалился из подъезда и побежал к нам. Павел тут же вышел из салона ему на встречу, оставив меня в задумчивости через стекло наблюдать за нервными движениями учителя. Хотелось погрузиться в себя и обсудить с братом, что же только что случилось – но мы уже достаточно долго не разговаривали…
В дороге, предвкушая приключение, подростки весело галдели, молчали только я и Павел. Мне одновременно хотелось и избежать, и приблизить таинственный разговор.
Оставив микроавтобус, оперативно выгрузились, переоделись, накачали воздухом рафт, заняли указанные Павлом позиции. Стало не до разговоров. Только короткие команды и указания предводителя. Вода поднялась рекордно высоко и со слов встречающихся то тут, то там бывалых водников, была быстрее обычного.
Целью путешествия было добраться до утеса Звартес, со слов Павла, неописуемого места, которое хоть раз в жизни нужно увидеть. Но первым заныл Мишка, стуча зубами от холода, заявил, что у него немеют ноги. Мы уже несколько раз останавливались вычерпать воду или перенести рафт по берегу в обход опасного по мнению Павла участка, и тут мимо нас проплыло перевернутое каноэ. Павлу удалось зацепить его веслом, притянуть к рафту. Мы вновь пришвартовались к берегу отставить плавучее средство дожидаться хозяина.
– Надо закругляться. – Обдумав, доверил Павел мне свое решение.
– Может, еще немного?
Он посмотрел на меня, и, я понял, захотел угодить.
– Дойдем до ГЭС, тут уже недалеко, – кивнул он, – но оттуда назад по берегу.
И мы вновь опустили рафт на бурую, холодную, бурлящую воду.
Прошли совсем немного и услышали клич с берега: “Накоша эглэ нау брауцама!” Пока мы осматривались, Павел сразу все понял и вновь дал команду причаливать. Водный путь преграждала упавшая громадная ель, переломанная пополам. Мне показалось, что в месте излома пройти можно, но перечить капитану нельзя.
Привал. Команда греться у костра и возвращаться по берегу. Пока остальные собирают сухие дрова, с Павлом орудуем временный лагерь – остаемся одни, и я смотрю на него выжидающе – экстрим сплава объединяет и больше нет ощущения подвоха. Павел понимает, чего я жду, и говорит в этот раз по-капитански спокойно:
– А ты сам еще не понял? – и читая в глазах удивление продолжает, – я люблю тебя, и любовью большей, чем просто к ученику. И я знаю, ты тоже меня любишь – не морщься, отбрось предрассудки и пойми – это нормально. Взять древнюю Грецию – тогда даже государством поощрялась любовная связь ученика с учителем. Это правильно, любить то, что сильнее от природы и наделено большим умом…
Видя мой страх, Павел пытается успокоить:
– Я просто хочу учить тебя, делать подарки, ласкать и доставлять удовольствие. Ничего плохого! Пойми же ты. Я просто хочу тебя любить. – На этих словах его рука касается моей.
– Не трогай меня, животное! – одергиваю руку и замахиваюсь.
Шок. Закрываю глаза и врываюсь к брату. Посмотри, каким оказался твой Павел! Но Андрюша сидит перед телевизором хладнокровно спокойным. Бешусь – захлопываю внутренний мир, возвращаюсь обратно в реальный, думаю ударить, но вижу, что Павел этого ждет.
– Тронешь меня еще раз – убью! – отхожу к краю лагеря. Сдерживаю порыв убежать – ведь я-то как раз сильный мужчина, пускай скрывается он. Стиснув зубы стою спиной к лагерю, пока не возвращается команда.
И молчание вокруг огня и галдежа одноклубников. Обедаем, но кусок в горло не лезет. Павел дает команду собираться, но какой он мне командир!
Позади волоку ноги, это все Андрюша виноват, кто же еще. А я то! А Павел каков! Конечно, слабак он и баба, это сразу было видно. И даже при сплаве он сдался и не довел команду до конца. Но я ведь не такой, как он. Я мужчина, который ведет себя так, как подобает мужчине – не плачет, когда больно, терпит, идет вперед. Я опора. Я капитан хоккейной команды, как никак. Я не включаю заднюю – только вперед!
Каноэ – то самое, что мы вынесли на берег. Молча беру у Мишки весло.
Я-то дойду. Если есть неописуемое место, которое хоть раз в жизни стоит увидеть, я увижу его сейчас же.
Погрузившиеся в ледяную воду пальцы сводит судорогой, но ничего – сейчас пройдет. Сильнее гребу от берега – Павел кричит, но после признания я его не слышу – он для меня никто. Помню, что ель можно пройти в месте излома, но почему-то оказывается, что одному каноэ сложнее лавировать, чем командой управлять рафтом. Опрокидываюсь в воду, грудную клетку и горло мгновенно сковывает спазмом. Но, раз ты сейчас меня слушаешь, понимаешь же, что это далеко не конец?
На поверхность воды поднимает Павел, одной рукой держит меня, второй держится за упавшее в воду дерево. Лица вплотную. Волна омерзения скрючивает больше, чем холодная вода – изворачиваюсь и головой бью в лицо, затем отталкиваю этого педика. Он исчезает под водой где-то под деревом. На место поспевают водники-спортсмены… В отличие от меня, Павла уже не спасли. Его и нашли-то только под вечер. Что я испытывал? Конечно же муки совести, ведь никто не делает зла по своей воле. И о признании Павла я никому ничего не сказал. Я еще глубже замкнулся в себе, возможно именно этим расширив внутренний мир…
А теперь опять перейдем к мистической части рассказа.
Павел появился не сразу. Так же, как и вы все, он пришел на третий день.
Я только-только начал приходить в себя после случившегося, ну как приходить – просто в тот день меня разбудил отец и сказал, что нечего отлеживаться, ведь я живой, значит, пора в школу. И вот, еле перебирая ногами, я тащусь под холодным моросящим дождем. И, представь, ранняя весна, мрачное утро, грязь и талый снег, по тротуару идет одинокий ребенок, внутри у которого еще хуже, чем вокруг. И вдруг этот ребенок слышит отчаянный клич своего давно мертвого брата внутри. Представил? Каково быть этим ребенком, а? Но что-то я не о том, не нужно мне твое сочувствие…
Клич Андрюши был настолько тревожным, что я отозвался незамедлительно, для прохожих застыв под дождем. Внутри у меня вечное лето, так что неудобств я не испытывал, только потом заболел, но это было потом.
Мизансцена была будто поставлена режиссером, выражения у обоих были вполне говорящие: Андрюша стоял напротив Павла, оба смотрели друг на друга с испугом – Павел с диким, Андрюша со смешанным с любопытством и радостью, предвкушая конец своего одиночества. Я даже почувствовал себя третьим лишним, смотря на них растерянно и пугаясь, что сейчас придется включаться в разговор с покойниками.
Что это? Как это? Павлу требовались объяснения. После того, как он вымерил шагами не один десяток кругов, общипал себе все руки, вырвал клок волос и сильно избил кулаками грудь, он поставил нас с Андрюшей рядом плечом к плечу, встал напротив и потребовал спокойного, несбивчивого пересказа. Мы, подчиняясь авторитету взрослого, дополняя друг друга, на некоторые моменты отвечая дополнительно, рассказали историю с самого начала – можно сказать, Павел-то и завел традицию вводить в полный курс дела каждого пришедшего – так вам легче свыкнуться.
«Ты здесь уже больше двух лет? Как такое возможно? Отсюда должен быть выход! Так, начинаем исследовать территорию». – Не в характере Павла было подчиняться обстоятельствам. Он начал предпринимать попытки, по привычке легко переняв командование в свои руки.
Мы работали в течении месяца, изучая мой внутренний мир, в котором, по необъяснимым обстоятельствам были заперты двое мертвецов. Павел все пытался найти границу, но получалось, что мои просторы безграничны. Павел требовал от меня, и чем дальше, тем настойчивее, изменять ландшафт, пытаться рассечь воздух, воплотить безумный лифт, уходящий до бесконечности в небо и в недра земли. Пытался действовать он и в реальном мире – я в библиотеках искал какие-то колдовские заклинания, часами простаивал у могилы инструктора.
Тщетно. Выхода нет. И чем больше это понимал мой учитель, тем большее отчаяние им овладевало. Надо сказать, что и Андрюша становился совсем подавленным, но, если Павел выпускал раздражение вовне, Андрюша становился все более замкнутым.
Павел начал сходить с ума. Однажды он потребовал кувалду, которой пытался вручную уничтожить воздвигнутые моей мыслью стены зданий. Андрюша наблюдал за ним в тоскливой задумчивости, я с некоторой злостью, но не вмешиваясь.
А потом, когда, свернувшись калачиком, полностью поломанный взрослый утопленник рыдал как ребенок, я подумал, что же твориться у него в голове. И увидел. Увидел все, что было, и о чем он думал до.
Пока я не побывал в твоей голове скажи, что для тебя олицетворение брезгливой мерзости? Ну, не молчи. Ай, да, забыл-забыл…
Для меня это компостная яма. Совсем в далеком детстве, когда был жив еще не только Андрюша, но и наша бабушка, лето проводили у нее. Жила она в поселке городского типа сразу за чертой города. И был у нее огород – те самые типовые шесть соток. Смородина, крыжовник, клубника – ну, знаешь, витамины прямиком с грядки. И чтобы удобрять это хозяйство, была у нее компостная яма – вкопанный в землю громадный деревянный ящик с объедками, сорняками, навозом… содержимое с любопытством и заткнутыми носами под дождем изучали два брата. Старший ковырял палкой и комментировал очередную находку, младший решил пошутить и напугать, но не рассчитал и толкнул слишком сильно – я по пояс оказался в отходах – выбравшись и увидев растекающуюся по ногам коричневатую жижу, прилипшие к коже листья и отвратительные отходы чьей-то жизнедеятельности, сперва меня вырвало, а потом я потерял голову и обезумев, исколотил брата. Досталось же мне потом от отца…
Ну вот, оказавшись в голове у Павла, я словно с головой погрузился в ту компостную яму из детства.
У всех нас есть стержень. Стержень, жизненная линия – то, что образует характер человека, формирует его личность. Все поступки, желания, мысли Павла – все, что делало его им, тоже было нанизано на стержень, и этим стержнем была любовь к детям. Как ты уже, думаю, догадался, весьма неправильная любовь.
Первое, что я увидел, два подростка приблизительно того же возраста, в котором был я, когда Андрюше оставался последний год жизни. Один из этих двух – Павел, он чуть постарше, он проявляет инициативу. Оба на грани полового созревания, но об этом не догадываются, ими движет любопытство разобраться в новоприобретаемых ощущениях. Ими движет желание разобраться с загадкой своего тела. Они в радостном предвкушение, они открыли какую-то новую, запрещенную, но интересную игру. Они еще не знают, что такое сексуальное удовольствие, слов таких даже не знают, находящиеся на последних рубежах невинности, любопытные дети. Они запираются в комнате. Они изучают друг друга, прикосновения отзываются неопознанной приятностью. Они в жару, они возбуждены от волнения, их стыд мешается с запретной сладостью, образуя ядовитый коктейль. Они неуклюжи друг с другом и безгранично нежны. Они понятия не имеют, как далеко можно зайти, а интуиция об этом молчит, она шепчет о другом, как можно попробовать еще, что, вот если губами…
Эти игры продолжались недолго, очень быстро мальчики понимают, что занимались чем-то постыдным и порицаемым. Они начинают стесняться друг друга, избегать и, в конце концов, обрывают общение полностью. И дальше, вплоть до совершеннолетия, у Павла идет обычная, как у всех парней, жизнь – будто бы настоящие друзья, якобы ненавидимые враги, рассыпающаяся через месяц первая “настоящая” любовь.
