Искания на Святой горе. Служение и борение иеросхимонаха Антония
Только после всех этих молитвенных трудов отстояли службу в дивном соборе Андрея Первозванного. Собор, заложенный в 1867 году, в царствие императора Александра II, достраивал архимандрит Иосиф. Собор освятили через 33 года, в 1900 году, 16 июня. Освящали греческий митрополит Иоаким, пребывший на Афоне на покое, и преосвященный Арсений, епископ Волоколамский. Господь наградил архиереев: Иоаким стал Святейшим Константинопольским патриархом, Арсений – Псковским а рхиепископом.
8 марта 1907 года семеро бывших гусаров лейб-гвардии его величества Николая II постриглись в иноческий чин. Александр Булатович пострижен был в схиму с именем Антоний, в честь преподобного Антония Великого.
Схимонахом заканчивал перевод вещаний Нила Мироточивого.
Последнюю страницу, совершенствуя слово, переписал четыре раза.
«Попытались было однажды бессильно хитро, кичением и хулою поругаться над одним преподобным отцем. Чтобы прехитро ввергнуть преподобного в кичение и хулу, сказал подвижнику явившийся ему бес: “Каким образом, отче, возможно мне спастись?”
Это вопрошение беса о возможности для него покаяния есть коварный умысел ввести преподобного в кичение или хулу, ибо если бы он поддался на сие коварство и принял бы к сердцу столь неслыханное дело, как спасение беса, то неизбежно впал бы в тщеславное самомнение и кичение сим небывалым делом, а, с другой стороны, если бы отверг, как невозможное, то похулил бы Творца, Который оказался побежденным тварию Своею в милосердии.
Понял преподобный, которому открыла сие благодать Все святаго Духа, что это один из обольстителей, проныр-вельзевулов. Преподобный отвечал ему: “Иди на высокую гору, обнажись, стань наг и изливай мольбы к Богу, Царю Небесному, чтобы Он отпустил тебе твое лукавое мудрование” (досл.: псилафистическое лукавство). Отвечал проныра преподобному: “Какую же молитву творить мне на высокой горе и как мне обнажиться? Я и без того одежды не ношу. Как же ты говоришь, чтобы мне обнажиться?”
Святой же отвечал ему: “На высокой горе сотворись наг, обнажив себя от ухищрений своих и лукавого мудрования. Да не имеешь никакого коварства в сердце твоем. Так стой совершенно нагим на высокой горе 40 дней и 40 ночей (в житии сказано: три года; может быть, здесь Феофан ошибся), не имея никакого покрывала на главе своей, т. е. никакой хитрости в мыслях, воздевай руки свои горе и повторяй беспрестанно в течение сорока дней: “Помилуй мя, Боже, помилуй мя, меня – мерзость запустения – во Царствии Твоем!.. Яко к Тебе, Господи, Господи, очи мои; на Тя уповах, не отрину душу мою!..”
Не успел преподобный закончить своей речи, как демон, весьма разгневавшись, воскликнул: “Замолчи, гнилой старик! Ничтожному ли царю поклониться мне? Кто другой имеет такое царство, какое мы имеем? В руках наших находится третья часть Его царства, и что осталось у Него, чтобы нам кланяться Ему, как Царю?..” Ясно тогда стало преподобному, что это есть дух хулы; вспомнил тогда преподобный, что и Христа бес также пытался в пустыне обольстить и кичился перед Ним грехами человеческими…
Вспомнив все это, преподобный сотворил молитву к Богу, проклял демона, и тот как дым исчез от него».
История скита
На Рождество схимонах Антоний поднес игумену Иосифу рукопись перевода книги Нила Мироточивого.
Архимандрит читать принялся тотчас, вслух. Прочитал три страницы, порадовался даровитости брата Антония и вдруг благословил составить историю скита.
– Дело простое. Коротенькая у нас история! – сказал весело, а глаза стали грустные. – Я – четвертый. Отец Виссарион (Толмачев) – игумен основатель, отец Феодорит (Крестовников) – приемник, отец Феоклит Позднеев благословлял наши трапезы всего четыре года. Берись, брат Антоний, за летопись не мешкая. Слава Богу, живы старцы, кто молился вместе с Виссарионом и с Варсонофием.
Летописец чуть было не козырнул, рука к голове дернулась. Спохватился, перекрестился. Но оба все поняли и улыбнулись друг другу.
Уже в тот же день, подняв документы, рясофорный послушник Антоний сделал первую запись истории скита:
«Митрополит Адрианопольский Григорий с тремя архимандритами и с тремя протоигуменами поставили отца Виссариона (Толмачева) в игумены скита и вручили ему вместе с посохом икону Богородицы “Утешение в скорбях и печалях”.
Братия скита с игуменом насчитывала в тот день тринадцать человек».
Писать историю по манускриптам – дело мудрых, а вот собирать в единое крохи воспоминаний, воздыханий – радостный труд.
Свято-Андреевский скит начинался с чуда. Русские иноки – старцы Виссарион и Варсонофий – искали на Афоне место для монахов из России. Старец Варсонофий отправился в монастырь Ксенофонт договориться уже окончательно о покупке келлии. Дошел до Креста келлии. Крест стоял между Сераем и Кареей. Остановился старец, засмотревшись на церкви Серая, и тут к нему подбежал и схватил за плечи полуголый юродивый словун Яни.
– Вот вам Серай – скит русов и московов! – закричал юродивый и загородил дорогу на Ксенофонт.
Это было в 1841 году, а в 1842-м в обители Серай уже спасались пятеро русских иноков.
Жизнь для схимонаха Антония шла день за днем. Разбирая записи бесед со старцами, выстраивал историю скита. Сразу стало одно понятно. Русскому человеку и на Афоне приходилось тяжко.
Сыны купеческие Василий Толмачев и Василий Вавилов четыре года готовили себя к жизни на Святой горе. Иноческое правило познавали в Белобережской пустыни Брянского уезда. На Афон прибыли рясофорными послушниками в 1829 году. Их приняли в Иверский монастырь. Семь лет спасались в келлии святого Николая Чудотворца, а потом в Преображенской. Наставником у них был старец Иоасаф, бывший духовник Переславского монастыря Полтавской губернии. Старца вызвали в Россию, и новый их духовник, болгарин родом, старец Харлампий постриг Василия Толмачева в схиму. Василий Вавилов принял пострижение от иеро схимонаха Арсения. Приемный отец Толмачева нарек восприемника Виссарионом, а приемным отцом Вавилова стал его земляк, житель города Дмитриева Орловской губернии старец Исидор. Нарекли нового схимника Варсонофием.
Виссарион моложе Варсонофия на одиннадцать лет, но в их дружбе старшего не было. Держались вместе.
Старец иеромонах Арсений получил приглашение в Троицкую келлию монастыря Ставроникиты. Вместе с ним перешли Виссарион и Варсонофий, а старца Арсения вскоре избрали игуменом малороссийского Ильинского скита, основанного Паисием Величковским.
Жизнь в Ильинском скиту шла бурная: малороссы притесняли русских монахов, скандалы вскипали чуть ли не каждый день. Игумен Арсений пригласил в скит мудрых Виссариона и Варсонофия. Схимники подчинились просьбе духовного наставника, но и с Троицкой келлией не расстались, молились в тиши, после непростой жизни в Ильинском скиту. Тогда и пришла мысль: устроить на Афоне монастырь исключительно для великороссов. Старцы принялись искать келлию, чтобы ее купить.
Монастырь Ксенофонт имел такую келлию. Иверский монастырь предложил келлию на Магуле – в горной местности, в центре Афона, лавра Святого Афанасия продавала келлии на Марафоне и на Провате. Монастырь Ватопед – «Гафтатику», с большим участком земли, а монастырь Каракал – келлию Честного Креста.
Сам Господь избрал для русского иночества Свято-Андреевский скит.
Пустующая келлия Серай начала строиться в XVII веке Константинопольским патриархом Афанасием Пателарием. Патриарх возвел в Серае дворец, но достроить не успел. В 1654 году, возвращаясь с дарами царя Алексея Михайловича, патриарх умер в городе Лубны Полтавской губернии в Преображенском монастыре.
Через сто лет Вселенский патриарх Серафим избрал для жизни на покое именно Серай. Патриарх построил огромный храм и дом в виде башни. В храме освятили две церкви: в честь Покрова Пресвятой Богородицы и во имя апостола Андрея Первозванного. Два покойных года послал Господь Святейшему Серафиму, а потом Турция начала войну с Россией. Патриарху пришлось бежать со Святой горы. Скончался в том же Лубенском Преображенском монастыре, где покоились мощи Вселенского патриарха Афанасия. Архидиакон, живший в Серае, по смерти патриарха перешел в монастырь Ватопед, и келлия Серай стала собственностью этой обители.
Схимонах Антоний, записывая рассказы о жизни отцов Виссариона и Варсонофия, видел, как много потрудились основатели скита для русского монашества. Видел, как вел их Господь к чуду Свято-Андреевского скита. Без денег, без особой благосклонности могущественных отцов Церкви – молитвой, уединенным житием в малых келлиях достигли всего, о чем мечтали.
Свято-Андреевский Афонский русский общежительный скит был открыт 22 октября 1849 года, в день иконы Пресвятой Богородицы Казанской.
Митрополит Адрианопольский Григорий с тремя архимандритами и с тремя протоигуменами во время торжества вручили Виссариону вместе с посохом игумена икону Богоматери «Утешение в скорбях и печалях». Именно эту икону отвезли в Петербург на подворье скита. Икона-складень. На одной створке – великомученики Григорий и Дмитрий Солунские на конях. На другой – святители Спиридон Тримифунтский и Николай Мирликийский. В нижней части иконы – святые Антоний Великий, Евфимий Великий, Савва Освященный и преподобный Онуфрий. Богородица изображена с Сыном – по сторонам пресвятого образа Иоанн Предтеча и евангелист Иоанн Богослов.
В иконе частицы мощей первомученика Стефана, преподобного Григория Синаита, преподобномученика Михаила и трех афонских преподобномучеников: Игнатия, Евфимия, Акакия.
В пору устроения скита греки радовались русским насельникам Афона. Константинопольский патриарх Анфим выдал игумену Виссариону хрисовул Святейшего Синода со своей подписью и печатью в вечное и нерушимое утверждение русского скита. Особых розысков об игуменах летописцу производить не требовалось. Виссарион отошел ко Господу в 1862 году (Варсонофий скончался в 1850-м).
С пятью иноками и с огромным долгом за скит первому игумену уповать приходилось на Господа Бога и на Пресвятую Богородицу. Упование сие самое надежное. Оплатить долг за скит деньги пожертвовал Виссариону родной брат Иван Максимович Толмачев. Паломники купеческого рода Филипп из Ростова-на-Дону, Илья из Белгорода дали деньги на жизнь скита. И в том же 1842 году в число братии было принято два послушника, прибывших из Сызрани: старец Прокопий и девятнадцатилетний приемный сын Прокопия Федор Крестовников. Оба люди торговые. Пострижение новоприбывшие получили от руки самого отца Виссариона. Один стал Пименом, другой – Феодоритом.
Тринадцать иноков оставил Виссарион своему наследнику Феодориту. А при Феодорите число братии увеличилось до двухсот пятидесяти.
Второй игумен Свято-Андреевского скита удостоился сана архимандрита. Построил Богородичный корпус с церковью во имя чудотворной иконы Богоматери «Утешение в скорбях и печалях», трапезную на четыреста человек, при трапезной церковь в честь Святой Троицы. Воздвиг колокольню – колокола пожертвовала императрица Мария Александровна. Заложил великий собор Апостола Андрея Первозванного.
Почил Феодорит в 1887 году. Его преемник – иеросхимонах Феоклит (Позднеев) – управлял скитом всего четыре года, но и он оставил по себе память как строителя. Возобновил сгоревшую трапезную с церковью Святой Троицы, продолжал строительство главного храма во имя апостола Андрея Первозванного, а после покушения в 1888 году на императора Александра II возвел в Санкт-Петербурге, на земле скита, храм в честь Благовещения Божией Матери с приделами Пророка Осии и Преподобного Исидора Пелусиота.
3 декабря 1891 года игуменом Свято-Андреевского скита был избран настоятель подворья скита в Санкт-Петербурге иеромонах Иосиф (Беляев).
Четвертого февраля 1892 года властью кириархального Ватопедского монастыря избрание отца Иосифа утвердили.
Думая об Иосифе, Антоний приходил в огромный собор Андрея Первозванного. Собор начали строить в 1867 году, при Феодорите. Завершили строительство и украшали собор деяниями отца Иосифа. Все в соборе – великолепие и утонченное искусство. Огромные иконы в резных киотах, паркет будто из чистого золота с чернью. Бронзовые паникадила всему Востоку на зависть. Подсвечники из латуни, изощренно украшенные. Ни единой простенькой лампады. Мастерство причудливое, редкостное.
Все, разумеется, во славу Божию, посмотрел схимонах Антоний, посмотрел – и, вернувшись в келлию, спрятал «историю» в сундук. Захотелось в домишко на лужайке, а за домишком пусть даже виноградник, а лучше бы черемуха.
Игумен Иероним
Где Россия, где Абиссиния? А ведь где-то еще Маньчжурия? Все ушло.
Брату Антонию нежданно открылось: жизнь течет, как самая настоящая река, и утекает.
Небесная синь принесла весну. На горах весна, на море весна. И никуда от себя не денешься – в сердце весна.
Ветры моря омолаживают лицо. Старцы Афона по сотне лет с плеч сбросили.
И вдруг горькое: отец Иосиф подхватил тяжкую инфлюэнцию, так называли раньше грипп.
Но пришло лето – и болезни прочь.
Афон окунулся в тепло, расцвел, игумен забыл о немочи, да от судьбы не уйдешь – воспаление легких. Скоротечное. 7 июня отошел ко Господу четвертый игумен русского скита.
Новый игумен – новая история, а старая нужна ли теперь?
Выборы прошли буднично. Старцы назвали одно имя – иеромонах Иероним.
Иеромонах – настоятель Свято-Андреевского подворья в Константинополе. Ему сорок два года, из них двадцать служит Господу Богу и Афону.
Выдвижение Иеронима состоялось не без участия властей Пантелеимоновского монастыря – игумена Мисаила и духовника Агафодора, грекам он тоже угоден.
Брат Антоний, выполняя послушание летописца, познакомился с послужными документами отца Иеронима.
В миру – Иван Васильевич Хамилин, фамилию облагородил уже на Афоне. Стал Силиным. Из крестьян села Сербилова Гавриловской волости Суздальского уезда. Отец после смерти жены оставил маленького Ваню родному брату, а сам – на Афон, постригся в схиму с именем Варнава.
Пока мальчик подрастал, рос в послушаниях и отец Иосиф (Беляев). Дивный тенор, он украшал своим голосом хор скита, был замечательным канонархом, но пригодился скиту и своим дарованием художника. Руководил работой литографической мастерской, сам был искусным гравером.
Власти Андреевского скита нашли для канонарха и гравера достойное его дарований послушание – он стал ризничим. А коли так – рукоположили во иеромонаха. К этому времени Иван Хамилин отслужил военную службу и в 1888 году приехал на Афон к отцу.
Вскоре его постригли в рясофор. Просторный бас молодого инока обрадовал отца Иосифа. Умный, сговорчивый, благородный – на такого можно положиться. А иеромонаха Иосифа отправляли в Петербург настоятелем подворья Свято-Андреевского скита, да еще с государевой миссией – доставить в стольный град чудотворную икону «Утешение в скорбях и печалях».
Шел 1890 год. На престоле царь-богатырь Александр III. Россия, изумляя и устрашая Европу, из истеричной революционерки превращалась в могучую державу. Увы! Скорбью и печалью для государыни императрицы был ее венценосный супруг. Садился за обеденный стол трезвым, а выходил из-за стола навеселе. Но вина на столе не было! Врачами воспрещено. Хитрые сапоги изобрел для императора генерал Черевнин. Эх, господи! Не над царицею генерал и государь потешались – над Россией. Недолгой та потеха была. Но молитвы перед афонской иконой одарили-таки наш народ четырьмя годами благополучия.
Отец Иосиф взял в Петербург брата Иеронима. На подворье нес послушание певчего.
Постригли в 1896 году, в мантию, имя оставили прежнее. Избранный в игумены архимандрит Иосиф тотчас благословил брата Иеронима на учебу в Карейской школе, а после окончания отправил в Халкидонское богословское училище – самое высшее духовное училище на Востоке.
В 1900 году Иеронима рукоположили в иеродиакона, а в 1905-м – в иеромонаха. Послушание иеромонах Иероним проходил снова за пределами Афона. Был экономом, на подворье скита в Константинополе обрел навыки хозяйственника, и отец Иосиф доверил ему главную должность на подворье – настоятеля.
Итак, новый игумен скита в расцвете сил, богослов, опытный в делах хозяйства. Братия скита приняла отца Иеронима доверчиво и благодушно.
Что Господь ни делает – к лучшему.
Когда человек хороший, он хороший.
Уже в первую неделю своего игуменства отец Иероним пригласил схимонаха Антония в свою келлию.
Открытое лицо, глаза серые, ясные. Борода, прикрывающая подбородок, аккуратная, усы умело оправлены. Столичное священство.
– Я слышал, брат Антоний, шестеро иноков, прибывших на Афон вслед за своим командиром, хотели бы жить в какой-либо близлежащей келлии?
– Ваше преподобие! – Антоний отвечал искренне. – Бывшие мои гусары проходят иноческую науку. Сам я в монашеской жизни неопытен. Хочу испытать себя уединением и молчанием…
Игумен чуть придвинулся.
– И все-таки, если у вас есть какие-то просьбы, какие-то неудобства… не умалчивайте.
– Есть просьба, – просто сказал схимонах. – Батюшка Иоанн Кронштадтский, благословляя меня на Святую гору, наказывал причащаться каждую неделю…
Отец Иероним понимающе покачал головой.
– Отче Иоанн, сколько я знаю, причащался всякий день, а у нас Святые Дары монахи вкушают раз в две недели. Рясофорные – раз в месяц! – Улыбнулся. – Готовьте себя к иерейскому служению. Кстати, брат Антоний, поступила значительная сумма денег от вашей матушки. Простите, что спрашиваю так прямо: хотелось бы знать ваши пожелания…
Брат Антоний смутился.
– Игумен отец Иосиф посчитал меня способным составить летопись нашего скита. Я записал несколько интересных свидетельств, но теперь вижу, что совершенно не готов давать какие-либо оценки игуменских трудов… Я в схиме год и пять месяцев, мне бы уединения…
– А я считаные дни в игуменах, – вздохнул отец Иероним. – Пусть келлию вам укажет, благословя, схииеромонах Николай. Он давно на Афоне. Его совет будет полезен. А послушание вам сама Святая гора укажет.
Игумен был приятно разумен, и все получилось как бы само собой.
Старейший схимник указал пустующую каливу – дом в саду Серая. Игумен уединение благословил, но не одобрил отшельничества. Схимник Николай сказал то же самое.
– Чем проще, тем святее!
«На Горах Кавказа»
Схимонах Антоний и шестеро иноков вселились в пустующую каливу в заросшей части сада. Уже к обеденной трапезе и калива, и само место излучали радость.
Даже огромное ореховое дерево, хранящее прохладу, неуловимо преобразилось, а безучастная затененная земля стала ласковой, своей.
– Здесь и пройдут наши дни, отпущенные Господом! – сказал ореху Антоний, усаживаясь на удобный, будто кресло, корень.
Прислонился спиной, а дерево покоем осеняет. Тут и пришло на ум: первая картина внутреннего взора будет пророческой.
И увидел темную стену леса. Луциковка? И вот он – волк. Это Луциковка. Волк на всю жизнь. Еще через мгновение не мог понять: видел он лес и волка – глаза-то были открыты, – не морока ли?
– Брат Антоний, тебя зовет игумен! – Келейник Иеронима подошел бесшумно.
Двери перед братом Антонием распахивались в скиту сами собой. Игумен Иероним приветствовал схимонаха радостно, а в глазах вопрос.
– Прости меня, брат Антоний! Калива тебе для уединенных молитв, но явилось срочное дело. Просьба, адресованная именно тебе.
Игумен пригласил схимонаха выпить чаю и уже за чаем положил на стол внушительную книгу.
– Духовник Пантелеймоновского монастыря отец Агафодор просит дать отзыв на сей труд. Отец Агафодор назвал именно тебя, брат Антоний. Вы закончили Александровский лицей… Образованных насельников на Афоне совсем не много. Основная масса прибывающих из России – крестьяне. Люди искренние, но – простецы, а вам Господь даровал писательский талант.
– «На горах Кавказа», – прочитал Антоний.
– Книга написана насельником Нового Афона, бывший инок Пантелеймонова монастыря, а ныне схимонах Иларион. Издано в Кубанской области в прошлом, в 1907 году… Ты, брат, спросишь, почему понадобилась рецензия? – показал на листок бумаги на столе. – Это мне пишет отец Агафодор.
Строка была подчеркнута.
– «Очень вредная книга, написанная в духе Фаррара».
– Наши простецы называют сочинение Фаррара о Христе – соблазном. – Игумен улыбнулся.
Читать очень вредную книгу брат Антоний собирался в своей келлии не потому, что сочинение схимонаха, живущего среди Кавказских гор, требовало скрытности, – яркий южный свет раздражал глаза. Окна келлии выходили на затененную сторону, где орех.
Одно было странно: духовник Агафодор, объявляя труд Илариона вредным, видимо, хотел от бывшего лицеиста поддержки своему мнению.
Антоний открыл книгу на середине, но остановил себя. Открыл ближе к началу. Увидел слово «Церковь» с большой буквы, прочитал:
«Вне Церкви спасения нет нигде и никому, как и во время Всемирнаго потопа нигде было нельзя спасись от смерти, как только в одном Ноевом ковчеге», – сказано понятно!
«Молитва Иисусова, как внутреннее общение нашей души с Господом Иисусом Христом, таинственное единение с Ним нашего духа, отнюдь не идет вразрез сему, но все сие утверждает и проницает своим духовным влиянием; на все проливает силу, свет и жизнь, содержит в себе; будучи всему этому основанием, Господь Иисус Христос, призываемый сею молитвою, есть Царь и Божественный Основатель Святой нашей Церкви и всех Ея чинов, уставов и последований. Сам во всем присутствует и управляет и на всех изливает вся Божественныя силы, яже к животу и благочестию. А потому, кто призывает Его всемогущее, зиждительное имя, нося его посреди сердца своего, тот, будучи утвержден на том же основании, как и Церковь, необходимо связан с Нею вечным союзом».
Несогласия пока что не было. Еще абзац прочитал.
«Но говоря о молитве, мы не утверждаем того, что одной ея достаточно для спасения, а жить – как хочешь живи – в волях сердца своего и в похотях плоти своей. Нет, так нельзя!.. Для этого нужно, по силе возможности, жить благочестиво, исполняя весь закон Евангельский, коего главная сила в любви Бога и ближних. Нужно веровать в Сына Божия – Спасителя нашего, – яко в Бога истинна, от Бога истинна, единосущна Отцу, Имже вся быша, пришедшаго в мир грешныя спасти; приобщатися Святейшаго Тела Его и Пречистыя Крови Его и всезиждительное имя Его всегда носить во устех своих, ум же и сердце присно глаголя: “Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, Богородицы ради помилуй мя, грешнаго”».
Антоний не чувствовал антипатии к автору. Пишет просто, искренне. А вот и причина такой простоты. Всего через абзац.
«Признаемся, что вся забота наша была при составлении сей книги, о чем и молим Господа Бога, – выразить всю нужду, важность и необходимость упражнения Иисусовою молитвою в деле вечнаго спасения для всякаго человека. Потому что, помимо Господа Иисуса – Спасителя Мира, спасение для нас невозможно. Но как при жизни Спасителя на Земле, мало было людей, веровавших в Него, как Бога и Спасителя Мира, и понимавших Его действительное достоинство, так и теперь мало людей, кои бы от всей души были преданы сему спасительному занятию, знали его истинное достоинство, цену и любили его всею душою, кроме разве только тех избранных от людей, коим дано от десницы Вышняго ощутить сердцем сокрытую в сем делании Божественную силу и Небесное блаженство.
К великому прискорбию нужно признаться, что почти всегда мы замечали, во всю свою жизнь, где бы только ни открывали слова о сей молитве, всенепременно встречали вражду от некоторых лиц, и даже ожесточенную… Тотчас начинают возражать – почему не говорится о том и о том, а все о молитве; разве одна молитва спасет?! Будут укорять, хотя и не в глаза, а после на стороне, но только пред теми людьми, коим преподавалась молитва в слабости жизни, непостоянстве; словом – стараются всесильно ослабить усердие к учителю и тем подавить желание заниматься Иисусовою молитвою. Видится, что самая речь о ней им неприятна. Они в это время чувствуют себя нехорошо, а потому и стараются, чтобы совсем о ней не слышать.
Неприязнь на Иисусову молитву, как и всякому понятно, есть дело бесовское».
Брат Антоний отложил книгу. Такая фраза может вызвать неприязнь у отцов Церкви.
– Ну что ж, читать так читать!
Змея
В каливе, куда перешла братия схимонаха Антония, не нашли дров, а зимы на Афоне совсем не райские.
Лес, отведенный для рубки, показывал иеродиакон Николай, насельник ближайшей каливы. Отец Николай взялся помогать соседям. Работая топором, пел псалмы.
Инок Тимолай – гусар Тимофей Алфеев – спросил отца Николая.
– А старцы, наподобие преподобного Серафима Саровского, на Афоне нынче имеются?
Иеродиакон ответил добродушно:
– Святая гора – царство Пресвятой Богородицы. Все у нас есть: монастыри, скиты, келлии, отшельники, затворники. Кто с топором, а кто и с пером. Книги пишут, благочестию учат. А про святых так скажу… Святой человек прост, его не углядишь. Взять старца Сисоя. Жил затворником возле Новой Фиваиды. Так бы и отшельничал, но пришли разбойники, ятаганами рубили дверь, келлии, дверь деревянная, хлипкая, но устояла. Я видел ту дверь. Щели в мизинец. Не из бревен – из досок, не поддалась злодеям.