Слово закона. О магах и людях

Сын вэяра

Утренние лучи пробивались в щель меж бордовыми занавесками и били мальчишке в глаза. Он, прищурившись, приподнялся на кровати, мотнул головой и широко зевнул; бойко потер сонные, слипающиеся после дурной ночи глаза, привычно погладил многочисленные рваные шрамы на правом предплечье и подошел к зеркалу, что стояло у стены, справа от широкой кровати. Вид был воистину скверный: разбитое, примятое после сна лицо, глубокие синяки под глазами, опухшие веки. Мальчик наспех пригладил взъерошенные, непослушные темно-русые волосы, весь насыщенный теплый цвет которых – как шутила его мать – забрала с собой осень – пора, в которую он родился. Взял расческу и кое-как зачесал их назад, на лэрскую моду Ил Ганта. Оделся и спустился вниз.

Завтрак, как и ожидалось, был еще не готов, поэтому он отправился в сад. В воздухе безрадельно властвовал аромат белых, алых, красных, розовых и желтых роз. Узкая серая мощеная дорожка проскальзывала под аркой с цветущими лозами, тянулась вдоль многокрасочных цветов и пышных остриженных кустарников и вела к небольшому, обрамленному массивными отесанными камнями, пруду. У кромки пруда сидела девушка и лениво что-то бросала в воду, судя по всему, хлеб уткам. Все тревоги, принесенные ночью, мгновенно развеялись, когда мальчишка увидел это женское очертание с жесткими, но ровными светло-русыми волосами.

– Эй, Нария, – помахал он старшей сестре и быстрым шагом устремился к ней.

Девушка обернулась; он отчетливо уловил чудное преображение: ее проникновенный печальный взгляд засверкал радостью, а уродливые шрамы на щеках, рубцами переползающие на скулы и лоб, сжались под напором заботливой улыбки.

– Доброе утро, Оренчик. Как спалось?

– Неважно, если честно. – Орен присел рядом с сестрой, отломал ломоть хлеба и бросил в пруд; на него тут же, плескаясь и крякая, накинулся выводок утят во главе с мамой-уткой. – Всю ночь кошмары мучали. Зря ты вчера на День Огня не ходила – весь Даламор на ушах стоял. Ну и мы с ребятами собирались на ярмарку на Менестрельскую площадь сходить – там огненные сласти продавали, вкусности всякие, безделушки, ну и эти были… как их?.. факилы… факиры… факулы… короче, мужики полуголые факелами жонглировали и огнем дышали, мол, люди, а магией владеют. Самозванцы те еще! Ну, условились мы у Северных ворот собраться. А Нил, представляешь, в юбке пришел! Говорит, мол, в таких все… эти… ну, барды, в общем, в Халлии ходят.

– Илинис. Созидатели, мыслители, – с улыбкой поправила Нария. – Это не юбки, а килты.

– Да-да, так он юбчонку свою и называл. До слез вчера с этого ухахатывались. А потом Андор приперся… с коробочкой какой-то. И Нилу отдал, говорит, мол, подарок тебе, у кровати поставишь, будешь любоваться на ночь. Открывает, значит, Нил подарок и всем нам показывает. А знаешь, что внутри было?

– Что?

– Кошачья голова! Отрубленная, облепленная мухами, черная маленькая голова… И глазик был один приоткрыт – а там гной мерзкий, засохший. Вот кот этот ко мне всю ночь и наведывался.

Нария ласково прижала Орена к груди. В ее объятьях он, казалось, изолировался от всего мира: так и сейчас, когда рассказанная им история вновь породила непонятное волнение, дурные воспоминания кошмаров, заботливые руки сестры улетучили все тревоги.

– Дети жестоки, братик, к сожалению, очень жестоки. Главное, что ты-то у меня не такой, – приговаривала Нария, заботливо поглаживая его по голове.

– А знаешь, что сделал Нил?

– М?

Орен немного отстранился от объятий, заглянул сестре в лицо – самое прекрасное и доброе лицо в мире! – и шрамов он совсем не замечал – ожидая получить в награду самую милую улыбку на всем белом свете.

– Он вежливо поблагодарил Андора за подарок. Закрыл коробку и похоронил кота… голову в смысле, прямо с коробкой вместе. И сказал: «Молодец, Андор, на гробик не поскупился». Даже службу провел за упокой как для человека.

Он получил, чего хотел. Нария улыбнулась так, как любил Орен более всего – снисходительно, добродушно, любяще. Непроизвольно он и сам засиял улыбкой.

– Лэр Орениус и… вы, завтрак готов! – бесстыдный звонкий оклик прервал беседу.

Низкорослая служанка с темными одеревенелыми волосами, чье лицо усыпали угри, стояла у террасы и спесиво улыбалась.

– Что значит «вы»? Пусть она и не лэрэса… Как ты обращаешься к госпоже Нарии?! – решительно подскочил Орен и сжал кулаки.

Юношеская злость играла в нем всякий раз, когда служанка – пусть и лэрэса – обращалась с высокомерием к сестре, которое, без сомнений, переняла от его матери.

– Лэр Клаунерис и лэрэса Дариния с вашим братом уже в обеденной – все ждут вас… только вас, – язвительно бросила служанка и отвернулась, направилась в дом.

– Я тебя не отпускал! – топнул Орен.

– Тише, братик, тише, – встала Нария и легонько помяла ему плечо. – Не нужно этого, будь мудрее. Пойдем лучше к столу, там и правда, должно быть, все заждались.

В просторной обеденной с раздвинутыми кремовыми занавесками на широких окнах, выходящих на восток, так, чтобы утреннее солнце освещало трапезу, за столом, накрытым белой скатертью, изящно сервированным разнообразными блюдами, уже сидели отец и мать Орена. Клаунерис Хоулс, нахмурив густые светлые брови, сосредоточенно изучал какие-то бумаги. Дариния качала на руках Клаунериса Младшего – трехмесячного младенца, завернутого в белые пеленки.

– Ч-ч-ч-ч, ч-ч-ч, будущие лэры не плачут. Ты чего плачешь? Не плачь. – Качала на руках ребенка она. Растрепанные русые, еще более светлые, чем у Нарии волосы, падали младенцу на лицо. – Ч-ч-ч. А, вот и вы! Явились наконец-таки. Сколько вас можно ждать? Сколько раз тебе можно говорить? Проснулся – иди за стол и жди завтрак. Нечего с людьми по садам якшаться!

Отец даже не поднял взгляда.

Усевшись за стол, Орен злостно сжал вилку.

– Прошу прощения, лэрэса мать, это я виновата, – склонив голову, робко оправдывалась Нария. – Я задержала…

– Конечно ты. Кто ж еще? Ты почему не помогала на кухне, как я тебе велела уже тысячу раз?! – Клаунерис Младший пронзительно заревел. – Видишь, что ты наделала?! Своим присутствием ты растревожила нашего будущего лэра! Садись есть, пока я не передумала и не отправила тебе в харчевню.

– Да, лэрэса мать, – покорно проговорила Нария и уместилась между Ореном и Даринией. – Прошу прощения.

– Как мне твои прошения дороги! Лэрэса Тира, девочка моя, возьми ребенка, иди в опочивальню, успокой его, накорми, попробуй. Только смотри – своим молоком, и никого из людишек даже на чих к нему не подпускай! – Дариния вручила младенца служанке, стоявшей рядом. Тира, отдав поклон, поспешила удалиться. – Почему лэрэса в нашей Империи должна прислуживать человеку? – Мать свирепела, ее суровый женский говор переходил на крик. – Неблагодарное отродье! Мы вырастили, воспитали тебя, платим за твой университет, а ты что делаешь?! Отвлекаешь брата от становления великим лэром? На трапезу тебя, видишь ли, лэрэса Тира должна приглашать! Сама не соизволишь явиться! Будешь драных птиц разглядывать! Клаунерис, сколько раз я тебе говорила, надо потравить или перебить этих сраных уток! Весь пруд загадили.

Орен взглянул на сестру: его сердце кольнуло от вида ее подавленных черточек лица, вида розовеющих белых шрамов, – глядя на прекрасные, налившиеся влагой глаза, у него самого наворачивались слезы. Его затрясло изнутри, в глазах помутилось, зубы сжались. Он резко отшвырнул вилку – та звякнула, отскочив от стола, и упала на пол. Горничная незамедлительно подняла ее.

– Замолчи! Заткнись! Заткнись! – в исступлении подорвался Орен. – Не смей ее обвинять!

Разразился скандал. Дариния зашлась отборной бранью, опрокинула стул, заметалась по обеденной, проклиная всех людей без исключения и размахивая руками; скинула золотые и серебряные миски, блюдца и кубки со стеллажей.

– Клаунерис, посмотри на своего сына, посмотри! Он снюхался с ней, понимаешь, снюхался! Чего ты молчишь?! Снова молчишь и молчишь! Язык проглотил?! Ты хочешь, чтоб твоего сына за кровосмешение судили? – рыдая, визжала она и в безумстве трясла мужа.

Клаунерис спокойно встал, отстранился от Даринии и, даже не удостоив взглядом ни жену, ни детей, молча ушел с кипой бумаг в руке.

– А ты, сынок, что ты с ней возишься? Заразу хочешь подхватить? – Дариния склонилась над ним.

– Ты себя слышишь?! – заорал в ответ Орен ей прямо в лицо. – Какую в бездну заразу?!

– О-о-о, ненаглядный мой, – обняла его Дариния и принялась судорожно поглаживать по затылку. – То очень, очень опасная болезнь. Она лишает магов их Силы. Ты думаешь, почему у меня и твоего папы, лэра и лэрэсы, родился обычный человечек? Я подхватила эту хворь, когда вынашивала твою сестру, – я чувствовала, как она высасывает мою Силу. Даже простейшее заклинание сотворить не могла! И все врачеватели были бессильны. Я ночами молилась Творцу, дабы хваробу ту отвел от меня. И Всевышний услышал! Дал мне силы родить ее раньше срока.

– Лэрэса… мама, часто у двух магов рождаются дети не маги, нет такой болезни, – робко запротестовала Нария, потупив взор.

Мать резко выпрямилась. Подлетела к дочери. Звук сильного хлопка сотряс воздух. Нария схватилась за щеку и, усердно дыша, выбежала из обеденной.

Орен с отупением смотрел на мать. Его трясло; разум был облачен в мантию ярости, парализующую, безутешную, при которой невозможно ни крикнуть, ни пошевелиться, ни соображать. В ту самую минуту ему хотелось сжечь дотла этот дом вместе с чокнутой матерью, зарвавшейся служанкой и черствым отцом, но еще больше он желал броситься к сестре, прижать ее к груди, как всегда прижимала его она, и успокоить. Однако все это было недостижимым – реальным оставался лишь яд ненависти, растекающийся по крови.

Выкрикнув несвязную брань, Орен спешно выбежал из дома.

И пусть до полуденных занятий оставалось еще много времени, в школу он шагал быстро, раздраженно, бубнил под нос что-то нечленораздельное. Путь его лежал через Лэрский квартал: по широкой, выложенной брусчаткой дороге с тянущимися вдоль водостоками, меж разномастных, пышущих роскошью особняков, цветников под окнами, застекленными почитай прозрачными стеклами, между облицованных разнообразными изразцами заборов, масляных фонарей, вездесущих стражников, при виде Орена принимающих гордую осанку.

В аллее, усаженной барбарисом, пятилистником, вереском, бересклетом и дьявол знает чем еще, он наткнулся на пухлую женщину с прической как у барашка, без зазрений совести набирающую маленький букет из голубых, белых и желтых пятилистников. Увлеченная своим занятием, она, казалось, не заметила Орена. Пухлую лэрэсу звали Тамарией Лэнгор; она служила в городской канцелярии. Впрочем, Орен плохо представлял суть ее службы, ибо постоянно встречал лэрэсу то бесцельно слоняющейся по парку, то трудящейся в собственном саду, то дремлющей на лавочке у ратуши, а то и вовсе выходящей из городских ворот, ведущих во внешнее кольцо, во главе шествия носильщиков со всяким барахлом. Когда-то она частенько заглядывала к ним в гости, пока однажды Дариния не окатила ее вином и не вышвырнула за волосы из дома – один из немногих случаев, когда Орен неподдельно радовался сумасбродности матери. Он не понаслышке знал о назойливости Тамарии и ее способности осыпать банальными вопросами, на которые уже тысячу раз слышала ответы, так что попытался незаметно ее обойти.

– Здравствуй-здравствуй, молодой лэр! – выпрямилась она и воскликнула как раз в тот момент, когда Орен проходил за ее спиной.

– Здрасте, – обреченно сказал Орен. – Да я-то не лэр еще…

– А, да-да-да, точно-точно. А когда у тебя выпускные экзамены? Ты ж уж скоро выпускаешься, да? – протараторила она и сунула нос, напоминающий вытянутую картофелину, в разноцветный букетик.

При всем желании Орен не сумел бы сосчитать, сколько раз он уже отвечал ей на этот вопрос.

– Зимой…

– Да-да, точно, зимой! Куда дальше учиться пойдешь? В нашу академию, или в другой город поедешь? Иди в нашу, не пожалеешь. В Даламоре лучшая кафедра лечебной магии во всем Ил Ганте! Я знаю, о чем говорю, сама там училась. А если дополнительной специализацией водную стихию выберешь, так вообще хорошо! Я б тебя сама и поднатаскала.

– Спасибо, – пытаясь скрыть раздражение, улыбнулся Орен, глядя куда-то в сторону. – Да я еще как-то и не думал.

– Напрасно, напрасно. Надо уже сейчас задумываться, а то потом все места позанимают – локти кусать будешь! У нас тут приезжих, что тех беженцев в Кор Тане, – кучу академий в Ил Ганте им понастроили – поступай не хочу! Так нет же, все в столицу прутся! А потом мы удивляемся, почему при низкой рождаемости магов в Даламоре учебных мест не хватает, почему, прости Боженька, улицы в верхнем кольце зассаны. Ты-то, поди, не видишь, дрыхнешь, а на улицах приходится целому легиону дворников орудовать, чтоб мы по чистым дорожкам ходили. А волокиты мне бумажной сколько от этого… ты бы знал! Ну ладно, не буду загружать, тебе сейчас об учебе надо думать. – Тамария затянула носом букет. – Ах, прелесть какая! – И ткнула его под нос Орену. – На вот, понюхай. Божественный аромат! Надо пятилистниками свой сад засадить. Вместо флоксов посажу, да! А то что-то совсем увяли.

Орен чихнул от слишком душистого аромата цветов.

– Будь здоров! – незамедлительно последовало от лэрэсы. – Утренний чих – к доброму дню. Да ты не раскисай, твой папа тебя обязательно пристроит в академию, кто ж вэяру Даламора откажет? А там, глядишь, и в университет надумаешь пойти, наукой какой заняться. Кстати, как он там? Хорошо себя чувствует? Давненько я его что-то в ратуше не встречала.

– Да нормально все. Он просто это… занят.

– Понимаю-понимаю, он – лэр важный, дел невпроворот. Дела государственные решает, да?

– Понятия не…

– Ну и пусть, пусть. Ты не отвлекай его. А за городом мы уж проследим, – улыбнулась она так сладко, будто ее округлые щеки сейчас расплавятся. – А как сестра? Как братик?

– Да нормально. Завтракают. Наверное.

– Ага, ага. А ты чего в такую рань слоняешься без дела? О, пойдем, поможешь мне. Там надо…

– Извините, лэрэса Тамария, я сейчас никак. Спешу очень. В школу надо.

– Так у вас же занятия в полдень! – вскинула брови она. – Или нынче раньше сделали, а мой обалдуй дурит меня? Не спит допоздна, а потом впопыхах в школу летит, даже поесть толком не успевает. Ух, я ему покажу!

– Да не, это мне там… дополнительно надо… Ну…

– А, ну понятно, понятно. Занятия дополнительные. Ах, какой молодец! Не то что мой… Правильно! Ученье – свет. Ну, беги, беги. Набирайся знаний.

Орен спешно попрощался с лэрэсой и быстро зашагал. Но, уже выйдя к парку, замедлил шаг – не спешил. Нарочито брел окольными путями, под покровом ветвей размашистых ив и ясеней; послушал, как две крохотные птицы в кустах перебрасывались чириканьями, точно соревнуясь в красоте голоса, поиграл в гляделки с жующей белкой, но стоило ему сделать шаг вперед, как она тут же скрылась в кроне молодого кедра, смочил горло водой из небольшого каменного фонтанчика и даже успел посидеть на скамейке.

Из парка по узкой, потрескавшейся каменной тропинке вышел на мостовую, пропустил трех всадников, сломя голову несущихся куда-то, невзирая на запрет передвижения галопом в городе, и очутился на выложенной мозаикой площади. Ее он миновал быстро, не обращая внимания ни на громоздкую серую ратушу, ни на белоснежную мраморную скульптуру высокорослого Этариуса и маленьких людей, упавших ниц вокруг него, ни на выстриженные в форме овала редкие деревья, ни на снующих лэров, лэрэс и богатейших и влиятельнейших людей Даламора, у которых был доступ во внутреннее кольцо, – такие, в отличие от магов, всегда были увешаны целыми фунтами всяческих драгоценностей и порою вычурно разодетые. Лишь мимоходом кивнул осыпавшему его лестью низкорослому смотрителю филиала банка Караптула во внутреннем кольце; вечно мрачному председателю судейской коллегии Даламора, пожелавшему здоровья и процветания роду Хоулсов; и еще какой-то бабульке, которая любезно поприветствовала его, но ее саму он видел впервые.

Пройдя через тесную улочку имени лэра Варизимиуса Ракийского – старшего координатора «Детей Ронснериуса» (второй легион), посмертно получившего звание героя Ил Ганта, – Орен попал в образовательный квартал. Состоял он из двух маленьких как бы городков. Тот, что побольше, принадлежал академии магии Иллионора Нартин; но Орен направился к более мелкому, школьному городку Пилиции Нартин.

Школу для магов Орен всегда посещал с большой радостью – это была его отрада, то единственное место, где он мог окунуться в водоем беззаботности и знаний, школьных интриг а-ля «она вчера встретилась с ним у пруда» и практических магических искусств, естественно, не забывая в обязательном порядке молитвенно поблагодарить Творца перед каждым уроком, как требовал того школьный устав.

Он заскочил в школьный трактир, дабы унять мольбы урчащего желудка – благо школяров кормили бесплатно. Заглянул в дом ожиданий – просторное здание, разделенное на комнату отдыха с мягкими диванами, зал самоподготовки с множеством деревянных столов и стульев, нужник, небольшую библиотеку и служебное помещение.

До начала занятий, судя по положению солнца, оставалось не меньше двух часов, это же подтверждали башенка с часами посреди школьного городка; Орен подумал, что неплохо бы чем-то себя занять. Пробежался по комнатам дома ожиданий – все они ожидаемо пустовали, – «надо бы по теоретический магии подготовиться», – заглянул в библиотеку. – В нос сразу ударил стойкий книжный аромат. – Неизменно ворчливую старую лэрэсу сменила молодая и энергичная, энергичная настолько, что ее рабочее место практически всегда пустовало. Тем не менее Орену повезло, и он застал ее погруженной в какую-то книжку с ярким расписным переплетом.

Массивный фолиант с глухим шлепком рухнул на деревянную стойку. Он сильно уступал в привлекательности цветистой книге в руках библиотекарши – пожелтевшие шершавые страницы, скупой коричневый кожаный переплет, еле видимая выгравированная надпись «Теория магии. Том III. Флюиды-проводники. Схемы построения магических конструкций», – от книги прямо-таки веяло скукой и сонливостью. Орен пожал плечами и, закинув фолиант под мышку, скользнул в комнату отдыха. Развалился поудобнее на диване, раскрыл книгу и принялся изучать.

Впрочем, дальше второй главы Орен не осилил – и уже сладко подремывал, запрокинув голову на спинку дивана.

Время занятий подошло к концу. Солнце уже слезло с небесного трона в зените, но стояло все еще высоко, ласкало Даламор теплом. Немногочисленные ученики, досидевшие до конца занятий, создавали гомон целой ватаги протестующих и радостно разбегались по своим делам. Выйдя с территории школьного городка, у высоких деревянных, настежь отворенных ворот остановилась компания из четырех мальчишек. На гладкой печально-серой стене какой-то доброжелатель мелом оставил лестный отзыв о состоянии женской половой части некой Тарсении.

Среди Нилиуса – пухлого рыжего паренька, чье лицо усыпали веснушки, – сутулого низкорослого Карила, – даже рядом с Андором – черноволосым величавым, с гордым прищуром мальчуганом, – Орен ощущал себя легко и развязно.

– Ну что, Трубадур, давай, предлагай, куда сегодня пойдем, – приглаживая назад шелковистую шевелюру, потребовал Андор.

В ответ Нилиус молча пожал плечами, и без того нескладный, выглядевший совсем уж толстым на фоне ребят.

– Трубадур-самодур, снял штаны, пошел в Халур, – сверкая зубной желтизной, визгливо смеялся Карил.

Андор ехидно ухмыльнулся и тут же повернулся к нему.

– А ты чего хохочешь, заморыш? Это ж тебя отец на охоту прошлой седмицей брал?

– Да не на охоту мы… – опустив взгляд, замялся Карил.

– На охоту, на охоту, зверушек лесных просто так убивать! – присоединился Нил.

– Твой отец – любитель поохотиться. Это всем известно, – постукивая Карила кулаком по плечу, упрекал Андор. – Прям как грязный человечишка. Небось, в домике охотничьем жили, а? На сене блошливом спали. Или вообще со свиньями валялись? А? Ха-х. Ты хоть свинушку оприходовал какую? Или отец всех загреб, а тебе ничего не оставил?

– Никого я не приходовал! – несмело воскликнул Карил.

– Поори мне еще! – пригрозил кулаком Андор. – А-а-а-а! Точно! Какие свинушку, что это я? Папаня ж твой с людишками якшается, да служанок в постель прёт.

– Никого он не прёт!

– Как это так не прёт?! Мне о том брат старший как-то взболтнул. Ты что, сучий сын, хочешь сказать, что мой брат врать будет? А?! – Андор толкнул Карила, – тот пошатнулся, но устоял на ногах.

– Да не, ну как бы не врет и… И это.

– Прёт, значит? Сам сказал! Ха! Прёт, прёт! – в голос засмеялся Андор. – А… Что это я? На кой ему служанки-то? У тебя ж мать – человечишка обычный. Ха-х!

Перед глазами Орена возникла утренняя картина, в памяти всплыла рыдающая Нария; и нечто укоризненно кольнуло внутри.

– Хватит, Андор, отстань от него.

– Ой, какой песик, – посмотрел Аднор под ноги Орену.

Орен в испуге отскочил. Ребята дико захохотали, только Нил сочувствующе улыбался.

«Идиот. За столько времени так и не привык к этому…”, – упрекнул себя Орен и грустно потер закрытые длинным рукавом шрамы.

– Ладно, – выдохнул Андор и обтер заслезившиеся от смеха глаза. – Тухло тут, ловить нечего. Пошлите в нижнее кольцо – уж там, чем заняться всегда найдется.

Внешнее кольцо Даламора – или, как его шутливо окрестили, «Округ вони», хоть вонь и стояла только в портовом квартале да на нищебродских улицах без клоаки и водоснабжения акведуками – занимало большую часть города и, как в любом другом крупном городе, было отделено от внутреннего высокими каменными стенами.

Компания мальчишек забрела в широкий переулок Трех Ягнят, названный в честь харчевни, разместившейся на углу. Грунтовая дорога кишела выбоинами. Из закоулков слабый ветерок доносил смрад нечистот. Мальчикам навстречу шагали нескончаемые угрюмые лица; украдкой озирая их скромные, но богатые одеяния, люди прятали взгляд, шоркали и ускорялись. У харчевни, пошатываясь, стояла страховидная труженица интимного фронта; неровно вырезанное декольте по самые розовые выпуклости обнажало ее обвислый бюст. Где-то за одноэтажными домами потусторонним криком надрывалась кошка.

Незамысловатые, ласкающие слух мелодии струн доносились из широкой улицы справа.

Мальчишки двинулись к источнику звука и набрели на ветхого мужичка, с курчавой темно-пепельной бородой и густыми, грязными волосами. Сидел он на маленьком табурете и перебирал тонкими пальцами струны лежащих на коленях гуслей. Его сморщенные веки были захлопнуты. Облизав обветренные губы, мужчина зашелся песней.

«Эх, лиха́ девица в поле,

Вскачь несли ее ветра.

Красива́ была собою

И давала всем зазря…»

Впрочем, лучше бы он этого не делал – голос его звучал аляповато, со срывами.

Услышав пение, вкушавшая мелодию гуслей задолго до прихода мальчиков, сгорбленная пожилая женщина подошла к менестрелю и бросила пару грошей в тряпочный мешочек у его ног, после чего засеменила прочь.

– Давайте его камнями закидаем, – нетерпеливо предложил Карил, с ожиданием поглядывая на остальных.

– Камнями? – скривился Андор. – А давай еще дерьмом обмажемся и в эту вонь переселимся. Ты от своей матери таких замашек понабрался? Шуруй-ка с такими мыслишками к барду этому недоделанному, подпевай. На днях бывал у меня такой оборванец дома, правда, тот поприличнее одет был, и без бороды, и на лютне играл. Отец вечно нанимает всякий сброд, чтоб не в тиши ужинать.

– Везет, у тебя хотя бы музыканты дома бывают… – вздохнул Орен.

– Ой, а что, вэяру Даламора такие оборванцы не по карману? – язвительно процедил Андор. Карил поддержал шутку визгливым смешком. – Так недоумок тот решил пошутить – поэму «Страшилище-лэрэса» исполнить. Отец тоже в ответ пошутил. Раскалил струны лютни докрасна и заставил эту же мелодию играть да припеваючи. Вот умора была!

– Да уж, обхохочешься, – неодобрительно бросил Орен, высматривая пробегающих вдали бродячих собак, коих не счесть водилось в бедных районах.

На удивление остальных – даже Орен изумленно поднял бровь – Нил подошел к менестрелю и бросил тому целых четыре тригроша (!). Менестрель даже оторвался от струн и отвесил, явно с трудом, поклоны своему благодетелю.