Черный прибой Озерейки
Вспоминал ли я о своей жизни, что так резко изменилась сентябрьским утром во внезапном приступе сна – да, и почти каждый день. Я ведь уже не так молод, чтобы, только почуяв возможность приключений, сразу лететь на них, как бабочка на фонарь уличного освещения. Мне уже потихоньку хочется покоя и уюта, а не впечатлений от пятой точки опоры. Свою долю их я уже получил, есть что рассказать и смешное, и трагическое, а вот переживать еще порцию уже не хочется. В жизни мне уже не хватало не порции адреналина, а домашнего очага, а с ним все никак не выходило. И вот когда возникла надежда на его обретение, я просыпаюсь ликом в море, и все прочее, что за пробуждением последовало. Иногда такая тоска одолевала, что и завыл бы волколаком на луну. И не с кем поделиться или выговориться. Хоть, как цирюльник царя Мидаса, иди и разговаривай с тростниками, выдавая свои заветные тайны. Поговоришь так с тростником, и явится миру мыслящий тростник, который додумается до того же, что и Блез Паскаль. Прямо сон о Блезе Паскале, которому снился мыслящий тростник, видящий сон о Блезе Паскале. Тьфу, я уже в этой философии запутался, начал про свое, а закончил всякой ерундой. Вот что значит томление духа. Пора вставать, Феодосию утку подставить, а потом пойду вдохну воздуха и уставы почитаю.
Но коль уж так случилось, то хоть я этого не просил, а придется соответствовать. Конечно, неплохо было бы знать, надолго ли я тут, хотя бы в видах того, как строить отношения с дамами, но кто ж мне скажет, есть ли у меня время на краткий роман, нормальную семью, или время мне отведено до следующего налета юнкерсов. Будь я человеком этого времени, то, конечно, тоже не знал бы всего, что ждет, но мог бы вполне резонно предполагать, что если доживу до победы, то могу спокойно рассчитывать на мирную жизнь и всё, что к ней прилагается. Случаи, конечно, и тут разные бывают, и войне еще не конец, но рассчитывать дожить до победы – не запредельный оптимизм. Это были не единственные думы, были и прямо размышления о Лоханкине и русской революции, то бишь как мне и дальше эволюционировать или революционно себя вести. А все проклятая литература. Читывал я разные книги, начиная от «Янки при дворе короля Артура» и заканчивая более современными, о том, как человек, попав в прошлое для себя время, пытался его изменить в какую-то сторону. Когда удачно, когда не очень. Вот и мне как быть, коль уж я оказался здесь? Могу кое-какие знания приложить не только на благо себе, но и на благо окружающим. Чем я обладаю по сравнению с жителями этого времени? Знаниями, ведь все остальное у меня не выше среднестатистического. А как житель будущего я много чего знаю. Это не моя личная заслуга – знания были вокруг меня, я просто их впитывал активнее, чем мог бы, поскольку лень свойственна любому, да и мне тоже. Но знания – они ценны не столько сами по себе, а больше когда они помогают что-то сделать. То есть для них важны время и место. Знание ядерной физики мало поможет мне, попавшему в тело моего прадеда-мельника. А вот знание обычной физики может быть полезно, если удастся при его помощи улучшить работу мельницы. Прадеду это было бы очень важно, потому что он был как бы и сельский буржуа и пролетарий в одном флаконе. Буржуа он был, ибо владел той самой мельницей, вот только не знаю, ветряной или водяной. А пролетарием он был, исходя из древнего значения этого слова, которое когда-то обозначало то, что человек богат в основном своими детьми. Их у него было девятнадцать, от трех браков, так что мог бы апеллировать этим фактором к комбеду. Но ни он, ни комбедовцы латыни не знали, потому его и раскулачили. Тут я явно растекся мыслью по древу, но, вернувшись к моменту растекания не туда, надо сказать, что знания мне тоже следует использовать аккуратно.
Когда я стрелок на Кавказе, знания оперативной обстановки под Ленинградом, которые у меня отчего-то есть, мне никак не помогают. То есть надо их отдать кому-то. А как? Даже знания об обстановке на самом Кавказе должны попасть по назначению, то есть тем, кто эти знания использует во благо, ну, или хоть попытается, потому что проиграть операцию можно и когда представляешь, что противник делает и сколько его. И вот как мне сообщить, что где-то под Орджоникидзе немцы нанесут удар не так, а эдак, или возьмут Нальчик, удара на который фронт не ожидает? Никак. Замковый орудия или стрелок поделиться с командармом этими сведения не может, не говоря уже о уровне выше. Нет возможности. Да и как, в какой форме? Написать письмо с советом: «Лошадью ходи, лошадью!»?
Ну, написал я письмо, и его не потеряли, а даже прочитали и не выкинули, как ересь. Призывают меня и спрашивают, откуда ты это взял, что немцы ударят через неделю на Нальчик. Логически это невозможно придумать простому бойцу, по уровню знаний до этого мог догадаться какой-то работник штаба фронта или работник штаба той самой 37-й армии, которая Нальчик обороняла. А я – не должен знать. Что мне ответить – во сне приснилось? «Ах во сне? Десять суток ареста, чтоб снилось нечто мягкое, женское, а не то, что снится из стратегии и тактики!» Еще вроде бы в эти (а теперь уже явно мои) времена был и строгий арест, на хлебе и воде, это при министре Гречко его отменили, поэтому наши солдатики на губе питанием не ограничивались.
Или другой вариант. «Я это знаю, потому что это не я, то есть я в этом теле, которое здешний комендор, а сам я из будущего, и в будущем это уже все знают». – «Понятно. Где там ближайшая больница для умалишенных у нас – в Сухуме или Тбилиси? Ну, пусть будет в Ереване, тамошние наполеоны и вице-короли Индии его заждались!» И даже обижаться нечего. Если бы я сам встретил в восьмидесятом человека, который напророчил бы через десяток лет развал СССР и реалии девяностых, то что бы я о нем подумал? А то же самое.
Единственный выход – зная о чем-то, пользоваться этим знанием как могу. Вот, зная о баре в районе Эльтигена, сообщить о нем тому, кому нужно, и самому воспользоваться, если буду там. Если я при этом буду расти в звании и должности, так еще лучше. Правда, надо быть честным и сказать, что шанс стать взводным у меня есть, и может, даже тяму хватит. Уже ротным – сомнительно, что потяну, но возможно, потому что последний оставшийся в строю взводный может и ротой командовать, и не потому, что способен, а оттого, что пока другого не прислали. Но вот лицом, влияющим на операции армейского или фронтового масштаба – это прямо-таки невозможно. В академии нужно учиться. Я просто не успею до конца войны это сделать, даже при нужном ветре в паруса. Стало быть, никак, а потому, если не можешь сделать все, сделай то, что сможешь. Не весь Кавказ, так хоть доступную горушку.
Вообще есть еще один шанс: «изобрести» нечто позднейшее, что сильно бы помогло бы в войне. А что именно? Ну вот хотя бы ручной противотанковый гранатомет или его станковый аналог. Благородное дело и нужное, и я даже, кажется, читал роман про такого героя. Ну, только в отличие от автора, я все же техник-электрик по диплому, а потому знаю, что не все, что скрывается под кожухом или крышкой, совершенно понятно любому с улицы. Что я знаю о том РПГ? А в общем, только принципы работы. То есть только для создания макета или модели мне еще нужен инженер, чтобы мои скромные познания в металл перевести. А дальше скрывается тьма ноу-хау: почему воронка должна облицовываться, или можно и без того обойтись, какой ее угол, как нужно обеспечить кучность стрельбы, а если не получится, то что с чем сделать, чтобы получилось – убрать на фиг оперение или, наоборот, увеличить его размах. Какие подобрать пороха и какое сечение сопла… Всей работы хватит на КБ, потому что всего, что нужно, не было в наличии и оно было не исследовано. Или исследовано, но не для того. Потому, чтобы его «внедрить», мне нужно держать в голове всю деталировку изделия (хотел бы я глянуть на такого гения) или иметь недюжинные конструкторские навыки и самому все восстановить подетально. Извините, я пас, ибо не тот я и не этот. Простое же прожектерство как-то не нравится и другое напоминает. А именно рассказ одного венгерского писателя, как журналист путешествовал во времени и попал во времена короля Матьяша Хуньяди. И решил он предложить кое-что из нового времени королю, чтоб тот так турок побил, что, глядишь, будущая Мохачская битва не случится и Венгрию турки не завоюют, если их Матьяш отбросит куда-то в Македонию. Добрался он до короля и стал предлагать: давайте построим аэроплан, он сможет лететь как птица и увидеть, идут ли турки и куда, а еще можно увидеть, почему не торопятся другие наши отряды. Король и говорит: это нужное дело, действуй. А тот журналист совсем не знает, как сделать аэроплан, а уж авиамотор и вовсе для него темный лес. Полное фиаско. Далее предлагает журналист сделать телеграф для связи с войсками, но как точно сделать – не знает, и так далее… В итоге шибко умного журналиста повесили.
Но что требовать от грубых жителей средневековья? Они ведь со всею душой, а от журналиста толк небольшой, а только сплошная растрата ценного королевского времени. Вот и мне не хочется того же. Потому воспользуюсь подсказкой покойного венгра и не буду соваться в заоблачные выси, в которых ни уха ни рыла.
Подумал я и о том, что у всех таких изобретений автор есть или несколько. Вот сейчас сержант Калашников в госпитале лечится или уже после него выписан. А после выписки начнет изобретать. Сейчас он может сделать еще что-то, которое не сильно хорошо, но сделав несколько таких работ, он выйдет на свою конструкцию, а предварительными работами он свой уровень и подымет. Теперь представим, что я сейчас взял и «переизобрел» вместо него тот автомат. Слава мне, допустим, обеспечена, хотя, думаю, что сейчас АК стране не нужен по ряду причин, он будет нужен больше потом. Что в итоге выйдет? Автомат есть, хотя особенно и не нужен. Есть я в роли конструктора, который на том и остановится, ибо знаменитым оружейником я точно не стану, потому и останусь автором одной песни, она же главная и лебединая. Калашников, в отличие от меня, конструктор. Кроме АК он может еще что-то сделать (другое оружие с буквой «К» я видел, но не знаю, кто в него больше вложил, сам Михаил Тимофеевич, или его подчиненные). Но он все это сделал после того, когда стал конструктором АК, то есть показал, что может сделать нужный армии образец, поэтому в следующий раз, когда он что-то еще предлагал армии, то дорогу новому изобретению помогал пролагать и его первый удачный образец. Теперь, такой хитрый, я лишаю его вот этого трамплина. То есть реальный конструктор вынужден тратить часть сил на то, чтоб доказать то, что он уже доказал сразу после войны, войдя в ограниченную группу, которой и поручаются важные дела… Оттого он сделает меньше, чем сделал в неизмененной мною реальности, и что-то из его конструкций не появится вообще или вместо него примут изделие какого-то другого автора, которое не столь и хорошо. Конкуренция между подрядчиками знакома и мне, и решения там часто принимаются, исходя из весьма интересных резонов. То есть я однозначно сделаю стране хуже. Себе, конечно, лучше, но если меня совесть не загрызет.
Так что если и придется изобретать, то что-то понемногу. Я как-то в книге видел, что у итальянцев в это время изобрели нечто вроде разгрузочного жилета. Вот его-то можно и попробовать применить для наших целей. А на итальянский приоритет мне пофиг, и вообще они сейчас с нами воюют. Так что у меня перед ними никаких обязательств нет, и во вреде им ограничивает только физическая возможность его совершить. Была бы возможность наслать сразу на всю итальянскую армию на Дону альвеолярный пульпит и неостановимый понос – наслал бы. Нефиг шляться здесь с недобрыми намерениями. Вообразили себя потомками римлян – вот и шатайтесь по дорогам своих предков по Африке или по Турции, можете даже в Берлин заглянуть. Ибо многие цезари получали триумф за сокрушение германцев.
Глава третья
Еще добавлю, что в рамках завоевания «Хрустальной совы» я завоевал еще кусочек этой птицы – ну, скажем, второе ухо. Путем дедуктивных размышлений и расспросов я определил, где служил Андрей в морской пехоте. Бригада товарища Кравченко. Жаль, что расчеты окончились вечером, а вино уже выдали в обед.
На следующий день меня направили на рентген. У себя дома я бы уже минимум дважды там побывал – для диагностики и для контроля процесса. А здесь уже можно сказать – на финише. Рентгенкабинет располагался где-то в другом месте, может, даже и не в нашем госпитале, ибо не догадался спросить. Меня на сей раз поместили в кузов, но вместо халата выдали огромную черную бурку. Как она оказалась в госпитальном имуществе на флоте – не спрашивайте, ибо не отвечу. Бурка малость пострадала от моли, но закутался в нее – и не страшны ни дождь, ни ветер.
Хотя сидел я в ней в коридоре, ожидая, когда врач опишет результат (мне делали не снимок, а рентгеноскопию), и ловил на себе удивленные взгляды: что это за тип в бурке здесь делает? Задержаться пришлось довольно надолго, потому что следующих приносили и привозили, поэтому я пока терзал глаза проходивших мимо и вспоминал разное. В том числе и студенческую молодость – ведь учащихся в техникуме тоже студентами называют. Я тогда устроился на работу ночью в котельную, где числился оператором. Поскольку кидать уголь лопатой мне не предстояло, то я рассчитывал, что в газовой котельной можно будет и дрыхнуть на работе. Увы, это я слишком размечтался. Поэтому спать было нельзя, разве что на секунду отключиться и тут же с ужасом вскочить – не взорвались ли мы, пока я спал? А раз не спишь, ночь тянется бесконечно. Я и читал на работе. Раз, помню, забыл в общаге взятую книгу, поэтому пошел искать, чего бы тут найти почитать, ибо видел раньше в одной кладовке завал старых книг.
Да, я не перепутал, там лежали какие-то описания патентов. Точнее сказать не могу, ибо обложки кто-то отодрал, а искать другие следы названия я поленился. Нельзя сказать, что чтение было увлекательное, но при желании нашлось и смешное, и интересное. Так я узнал, что в рецепт зубной пасты входят десятки компонентов. А вот и смешное – о пользе некоторых изобретений. Правда, чтоб понять, что это смешно, мне потребовалась консультация.
Итак, описание изобретения, рожденного пытливыми умами из Полтавского медицинского института (он вообще-то стоматологический, но и обыкновенные врачи там тоже учатся)… Смысл деяния – определение, какая пневмония у ребенка, правосторонняя или левосторонняя. Некий реактив наносится на две симметричных точки на языке ребенка, и с той стороны, с какой окрасилось – с той и пневмония. Это не способ выявления пневмонии, это способ выявления ее стороны. И все. Вообще-то если сделаешь рентгеноснимок грудной клетки, то это и видно будет, да и лево- и правосторонняя пневмонии лечатся одинаково. Даже если ты перепутаешь стороны снимка, то тебе грозит только втык от начальства за путаницу, а ребенок выздоровеет. Не только все йогурты одинаково полезны, но и не все изобретения нужны вообще.
А в «истопниках» я проходил только зиму. После окончания отопительного сезона нашлась мне другая подработка, где спать ночью можно было. Практика показала, что не спать всю ночь я могу, но лучше всё-таки спать.
В госпитале лечащий врач сказал, что в общем я выздоровел, так что скоро на выписку. А когда? Может, и завтра.
Завтра не получилось, потому что было большое поступление раненых и весь персонал сбивался с ног. Авианалет на корабли в бухте, артудар по батарее Зубкова, раненые у зенитчиков… В общем, все успокоилось только к вечеру. К нам никого не подселяли, потому как некуда.
Бомбежка порта нам не очень мешала, хотя содрогания почвы от взрывов ощущались. Но взрывы эти были далеко и не приближались, судя по ощущениям. Видимо, наш домик стоял где-то на окраине города. Ну ничего, скоро пойму, где это мы размещались.
Поскольку предстояла близкая выписка, я перед сном поразмыслил над своим ближайшим будущим. И оно представлялось мне в морской пехоте. Шанс попасть в береговую артиллерию или зенитчики существовал, но был существенно меньше. Поскольку я помнил про грядущие попытки немцев наступать на Туапсе и иные места, то морская пехота была все более вероятной. Про службу на кораблях я не думал. Раз Андрей отчего-то попал не в плавсостав, а в береговую оборону, значит, у него есть какой-то небольшой дефект здоровья. Я в свои времена слышал, что наилучшее здоровье требовалось от тех, кто служит на кораблях. Может, здесь было по-другому, но вероятность того, что я прав, высока. Даже в случае ошибки – что я помню? Потери в кораблях росли, а поступление их от промышленности было не очень велико. Потому это автоматически означает меньшую потребность в моряках, ведь не так часто корабль гибнет со всем экипажем. Чаще корабля нет, а часть экипажа есть. Поэтому, коль я не какой-то там штурманский электрик или гидроакустик, то «без тебя большевики обойдутся», в смысле на кораблях.
Хотелось ли мне попасть на склад или куда-то еще, где не самое пекло? Да, признаюсь, хотелось… Я свои способности в военном деле оценивал не высоко, поэтому годился и для склада, и для пекла. Попаду на склад – значит, так тому и быть, но специально туда рваться не буду. В моем представлении армия и война – дело артельное, и все вместе тянут свою ношу. Не у всех ноша валит с ног, но не все специально выискивают теплое место и для того кого-то топят. А если кому-то повезло просто потому, что повезло, то почему бы и нет? Коль не повезет – значит, так и будет.
Итого траектория моя определилась, теперь надо продумать некоторые моменты. Конечно, получится ли у меня прибарахлиться нужным имуществом – еще вопрос, но правильно поставленная проблема тем самым уже частично решается. Когда ты точно знаешь, что тебе надо и готов это сделать не раздумывая, то обычно случай предоставляется.
Меня могут переодеть в чисто флотскую форму, а она имеет недостатки при действиях на берегу. На флоте приняты ботинки, а ходить в ботинках по вздувшимся от дождей горным ручьям – это небольшое удовольствие. Сапоги здесь куда лучше, особенно учитывая то, что зимой в здешних местах чаще бывают дожди, чем снег. Другой вопрос, но с теми же дождями – как идти или стоять лагерем целый день под падающей с неба водой? Бушлат морской я как-то пробовал надевать, он довольно теплый и даже чуть удобнее шинели в носке. Но как он выдержит целый день дождя? Я не знал. Шинель выдерживала, хотя еще лучше надеть сверху плащ-палатку. А как с плащ-палатками на флоте? Вроде как дождевики на вахтах есть, а вот выдают ли их морской пехоте – кто ведает? Да и бескозырка зимой, с моей точки зрения, не очень.
Так что мне первое задание – как-то раздобыть сапоги и плащ-палатку. На крайний случай вместо сапог есть бахилы из химкомплекта, чтобы речку перебрести, если она не глубже, чем по колено. Если глубже, то уже сухим не будешь, хоть в сапогах, хоть в лаптях. А есть здесь такие защитные костюмы, как у нас? Не знаю, противогазы точно были, а вот бахилы – не ведаю. Дополнение к этому же пункту – запас портянок. Если вода уже как-то затекла, то хоть сменить портянки и то лучше.
Проблема номер два – каменистые грунты. Тогда нужно раздобыть себе хоть небольшой топор, чтоб помогать выдалбливать окопчик. В отдельных местах фиг что сделаешь, надо выкладывать стенку из камней насухо и ждать, когда она от взрывной волны завалится. Еще бы лучше кирку, но носить ее на маршах – легче застрелиться.
Еще одна водная проблема. В период дождей ручьи мутные, пить такую воду и чревато, и не хочется. Значит, нужен запас воды, который можно и процедить, и оставить отстаиваться. Ну, и примкнувшая к этой проблеме другая – в Красной армии кроме алюминиевых были и стеклянные фляги. Упал неудачно на каменистый склон – и всё, разбилась. Хорошо, если еще сам не порезался. Итого одна алюминиевая или две стеклянные фляги. А можно и то, и другое.
Следующая сложность – как носить с собой патроны и гранаты. Сколь видел фотографий того времени – гранаты вечно подвешены на поясе или просто заткнуты за него, противотанковые – тоже на ремне. А как их там крепить? Или это только фотографии, а в поле носили как-то не так? Ну, и беда второй половины войны – недостаток подсумков. До войны на ППД полагалось три подсумка для дисков, на фото же хорошо, если виден один. Винтовочных вместо трех штук – тоже чаще всего один. В качестве промежуточного решения мне можно воспользоваться противогазной сумкой, удалив из нее всякое химическое имущество, что широко практиковалось. Резина маски – на разные мелкие нужды, сумка – как дополнение или вместо вещмешка, угольный фильтр – для разных надобностей (скажем, для самогоноварения). Впрочем, некоторые сначала выкинули, а потом поняли, что ценное было рядом, как мне рассказывали.
Насчет применения ОВ – это уже вряд ли, так что беспокоиться особо не стоит (ну разве что какой-то пожар или дым в подвале).
Я еще подумал насчет камуфляжной формы, но отказался от включения ее в планы, как по малой доступности, так и из-за некоторых особенностей театра. Ну вот как маскироваться, скажем, в октябре, пока листья еще не все опали – где желтые, где зеленые, где красные, – а земля где зеленая, где в этих листьях, где черная. Стволы деревьев – где коричневые, где черные. Камни тоже не одного цвета… Так что хоть серая шинель, хоть черный бушлат, хоть зеленая гимнастерка… Вот синяя форменка однозначно нехороша.
Ах да, коли надо кучу гранат и всего таскать на поясе, то не мешали бы поддерживающие ремни через плечи. Так, загрузив себя заданиями, я уснул, и даже во сне что-то искал. Наверное, то, что забыл включить в этот список. Конечно, с реализацией этого плана будут проблемы, но ведь бывает же, что повезет и что-то выдадут, а что-то подберешь.
Вообще должен сказать, что размышлял я как-то чересчур эйфорично или даже, не побоюсь этого слова, амбитендентно. Амбитендентность была в том, что я здраво рассуждал о том, что надо топор или лишнюю флягу, и почему я это придумал, но самое-то главное – я не учитываю, что ведь в бой пойду, к которому совсем не готов! Хорошо, если будет время хоть азы повторить, а если нет? А этой осенью морская пехота работала как пожарная команда по затыканию прорывов. Здесь ее только на высокогорные перевалы не бросали – туда, к Эльбрусу. И служба моя больше дала мне для понимания, как в армии все устроено, чем для боя. Что я знаю – слегка подученные здешние уставы, да их еще надо не перепутать с теми, что выучены далеко отсюда. Да и насчет умения тоже совсем неярко. И как вот такому в бой идти, который может случиться завтра, а то и сегодня? Такие мысли меня терзали весь день выписки, благо она затянулась, потому что меня, как выздоровевшего, привлекли к погрузке – выгрузке разного имущества. Поэтому мы с шофером и еще одним почти выздоровевшим и поездили, и своей очереди дожидались под складом, а потом туда, на газик, а потом с газика. В общем, впечатление было такое, что пока я по коридору ходил, то еще можно было считать себя здоровым. Когда приложишь руки к ящикам, то понимаешь, как заблуждались. Кстати, мышцы, доставшиеся в наследство, малость одрябли. В общем, день был в стиле «ой, мамочка, роди меня обратно!». Но такие фокусы не удаются. Поэтому я приготовился к тому, что меня ждет, ибо мой жизненный опыт говорил мне о том, что некоторые вещи от тебя никуда не уйдут, ты их должен получить, и хочешь или не хочешь, а получишь. Поэтому, когда пришло их время, подставляй то, куда их получаешь. Карман или другое место. Но это был не последний приступ переживаний, они еще возвращались.
Пока же меня обмундировывали. Поскольку из моря вышел я не полностью одетым, так что теперь подбирали из того, что есть. Противогазная сумка никуда не делась, только ложка из нее улетучилась, вот уж не знаю, что с ней произошло – выпала по дороге через бухту или кто-то ею заинтересовался так, что не смог расстаться. В общем, пока на меня нашлась почти что вся форма номер пять, только вместо ботинок – сапоги. То есть как бы гибрид береговой походной формы и пятой. Оружия, конечно, не было. Винтовка осталась, видно, в том армейском госпитале.
Последующее было уже не так интересно. Полуэкипаж, потом ожидание, потом дорога в горы. И попал я в 142-й батальон морской пехоты, в 255-ю морскую стрелковую бригаду. Обычно в черноморских бригадах батальоны были отдельными, в отличие от бригад Красной армии, воевавших рядом. Бригада совсем недавно одержала победу под станицей Шапсугской. В сентябре там прошла удачная операция по отражению румынского удара. Не пробившись по «голодному»[3] шоссе на Геленджик и дальше, немцы решили отрезать войска вдоль побережья, ударив союзными им румынскими войсками от Шапсугской к морю. Там до моря, собственно, недалеко было. Если бы не горы и бездорожье, то раз-раз – и уже берег. Румынская горнострелковая дивизия вклинилась в нашу оборону и застряла, а потом подошедшие две бригады морской пехоты (мы и наш почти постоянный сосед, 83-я бригада) контрударом отбросили румынов назад. Но это, насколько я помню, была не последняя попытка.