Книга Жизнь солдата - читать онлайн бесплатно, автор Лев Моисеевич Липовский. Cтраница 10
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Жизнь солдата
Жизнь солдата
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Жизнь солдата

– Это наша пшеница! Каждый год папа сеет ее здесь. Он сеет для красоты. Он говорит, что когда он выходит из кузницы и смотрит на пшеницу, то просто отдыхает.

В это время из кузницы вышел их отец, закрыл ворота и позвал нас на обед. На улице он показался мне еще больше, чем в кузнице. У нас в Рогачеве таких кузнецов нет. Настоящий богатырь!

Обедали молча. После обеда, когда дядя Павел ушел в кузницу, тетя Сарра поручила Рае и Оле мыть посуду, а меня посадила на диван, села рядом и стала расспрашивать про маму, про брата, про сестер и про наших соседей. Все, что я знал, я ей, конечно, рассказал. А потом тетя Сарра сказала:

– Завтра с утра девочки отведут тебя к дедушке, а вечером заберут опять к нам.

Я согласился. Потом девочки играли своими самодельными тряпичными куклами. Тетя Сарра возилась на кухне, а я рассматривал их дом. Оказывается, этот длинный дом делится на две половины. Одна половина, где они живут, а вторая половина – сарай. Причем, вход в сарай есть и с кухни, и со двора. Вход со двора я заметил не сразу. У тети Сарры было большое хозяйство: корова, куры, утки и свинья, которая без конца хрюкала в сарае так, что и на кухне было слышно. Все окна были у них с восточной стороны, где по утрам всходит солнце. И в кухне, и в зале, и в спальне стояла старая мебель. Ее, наверно, лет сто не меняли: такая же старая как и весь дом. Наверно, здесь жили не только родители дяди Павла, но и его дедушка с бабушкой. Из дивана выглядывали наружу несколько пружин. От всей обстановки веяло глубокой стариной. Такой же старой оказалась и корова со сломанным рогом.

Дядя Павел пришел домой, когда уже начинало темнеть. Мы попили молока с черным хлебом и легли спать. Мне постелили как раз на этом старом диване. Утром я проснулся, когда солнце вовсю освещало зал. Девочки стояли напротив и улыбались. Никогда раньше я так поздно не вставал. Вошла тетя Сарра и сказала:

– Быстрей одевайся. Надо спешить к деду, а то не застанете его дома.

После завтрака, который состоял из картошки с кислым молоком, девочки повели меня к деду.

Улицы Быхова ни в какое сравнение не шли с рогачевскими: все какие-то кривые, с ветхими домами, переулки такие узкие, что и телега не проедет. Девочки вели меня по какому-то запутанному лабиринту улиц. Но они шли так уверенно, что я не сомневался в том, что дорогу к деду они знают. Наверно, много раз туда ходили. Я бы давно уже запутался. За всю дорогу я не встретил ни одного кирпичного дома. Да, Быхов – не чета Рогачеву!

Наконец, мы остановились около довольно большого дома, из которого несся стук молотка, бьющего по жести. Наверно, это – здесь. Девочки с трудом открыли калитку, за которой сразу же вниз вели ступеньки. В небольшом дворике казалось, что мы находимся в яме. Через узенькую дверь мы вошли в подвальное помещение. Маленькое окошко настолько запылилось, что свет с трудом пробивался в подвал.

Когда мы вошли, я увидел около старика с бородой не совсем старую женщину. Одна кровать, небольшой шкаф и два стула у стола – вот и вся обстановка. Удары молотка по жести здесь были слышны еще больше, чем на улице. Похоже было, что прямо под потолком работал жестянщик. Сразу с дороги девочки закричали наперебой:

– Дедушка, мы привели к тебе Левочку из Рогачева!

– Неужели? – радостным, но слабым голосом воскликнул дедушка. – Подойди ко мне, внучек, дай-ка я посмотрю на тебя у окна, – позвал он меня.

Я подошел к нему. Стук молотка о жесть прекратился, и стало приятно тихо. Дедушка положил на мои плечи свои худые руки, повернул меня к единственному окошку и стал всматриваться в меня улыбчивыми глазами. Лицо у него почти все заросло рыжевато-седой бородой и все было испещрено тонкими морщинами. На голове у него был старый потертый картуз, а лацканы пиджака были запачканы жировыми пятнами.

– Смотри, Соня, – обратился он к своей жене, – он похож на Моисея, видишь?

Но тетя Соня безучастно стояла в стороне и смотрела на меня с каким-то безразличием, совершенно не разделяя радости деда. Дедушка отвел ее в сторону и стал о чем-то шептаться с ней. До меня только долетали отдельные слова: «одолжи», "он же ребенок", "сколько ему надо". Дедушка попросил меня выйти во двор погулять. Я вышел во двор и опять очутился, как будто в яме. Вокруг дворика – сарайчики, закрытые на замки, а улица, как будто на горе. Опять застучал жестянщик. Девочки, наверно, убежали домой, и я не знал, что мне делать. Было такое ощущение, что я напрасно сюда пришел, что я здесь лишний, что никто особенно мне не рад и никто не хочет уделить мне внимания. Я бы ушел назад к тете Сарре, но я боялся, что заплутаюсь в этих кривых улицах и узеньких переулках. Теперь придется ждать до вечера, когда за мной придут девочки.

Во двор вышел дедушка, маленький, худенький, но с очень доброй улыбкой. Он сказал, чтоб я погулял здесь, и что он скоро вернется. Удары молотка по жести разносились по всему двору и глушили все мои мысли. Как тут живет дедушка – было непонятно. Я здесь только полчаса, а уже не знаю, куда деваться от такой шумной работы жестянщика. Я не слышал, как ко мне подошел мальчик лет восьми, весь костюм которого был покрыт заплатами, а с картуза свисал надорванный козырек.

– Бабка сказала погулять с тобой, – сказал он с таким независимым видом, – тебя как зовут?

– Лева, – ответил я, радуясь, что нашелся человек, который готов помочь мне в моем одиночестве.

– А меня – Борис, – сказал он дружелюбно, – пошли за яблоками в церковный сад.

Удивительное явление: наверно, во всех городах мальчишки лезут в церковные сады за яблоками.

– А далеко? – спросил я, боясь все-таки затеряться в этом беспорядочном городке.

– Рядом, за углом нашего дома, – сказал он охотно, – пошли?

– Мне нельзя, – сказал я, думая о том, что испачкаю чистую матроску, но, увидев его грязный, заплатанный костюмчик, добавил, – я в гостях.

– Ладно, – сказал он, быстро соглашаясь, – раз тебе нельзя, то в сад залезу я, а ты постоишь на улице и свистнешь, если кто-то будет идти.

Мне ничего не оставалось, как согласиться. Церковь, действительно, оказалась рядом за углом дома, где жил дедушка. Удивительно то, что эта деревянная церковь была, как две капли воды, похожа на деревянную церковь в Рогачеве. Наверно, одни и те же люди строили. Даже ограды были одинаковые. Борис остановился у определенного места в ограде, где ему был известен лаз.

– Ты тут смотри и, в случае чего, дай мне знать, – сказал он мне, а сам подошел вплотную к ограде, сдвинул дощечку в заборе и пролез в сад.

Его долго не было. Хорошо, что в это время никто не прошел по улице, ибо я не знал, как предупредить его. Свистеть-то я еще не научился. Наконец, он вылез на улицу такой же спокойный, как и прежде, во дворе.

– Все в порядке, – сказал он и дал мне яблоко, – пошли теперь на речку.

Надкусил я яблоко и тут же выплюнул. Таких кислых яблок я еще не пробовал. В нашем церковном саду яблоки гораздо вкуснее. А Борис ест эти кислые яблоки и даже виду не показывает, что их есть невозможно. Привык он к ним, что ли? До речки было недалеко, но последние триста метров пришлось идти по сыпучему желтому песку. Ноги вязли в нем, как будто в грязи, в башмаки набился песок, и я их снял, но тут же опять их одел: песок обжигал ступни. А Борис шел босой и никаких неудобств не испытывал. С трудом я добрался до воды. Борис стал купаться, а я стоял и смотрел на него, на речку, на поле за рекой. Борис говорит, что это Днепр, а мне что-то не верится. Ничего похожего на Днепр у Рогачева. Нет высоких берегов, на которых расположен Рогачев, нет кустарников лозы вдоль берега, и сама река в два раза уже, чем у нас. В Рогачеве Днепр выглядит веселей, особенно у дамбы. А здесь какой-то пустынный, необжитой. Может этот желтый песок сузил его до крайности?

Почти весь день мы просидели у реки. Приятно в жаркий день побыть у реки. А когда мы вернулись, бабушка сильно отругала Бориса за то, что увел меня со двора на целый день. Девочки уже ждали меня. Так как у дедушки негде было ночевать, мы сразу же пошли к моей тете Сарре.

Когда тетя Сарра узнала, что я целый день ничего не ел, она возмутилась поведением бабы Сони.

– Ты только подумай, – говорила она дяде Паше, – какая она скаредная женщина. Впервые в жизни вижу такую скупую еврейку. Ни разу за целый день не покормить ребенка! Подумать только!

– Ну, что ты волнуешься, – успокаивал ее дядя Павел, – может быть, у них самих нечего поесть. Чтобы обвинять их, надо сначала узнать, в чем дело. И потом, что ты раскричалась, лучше покорми детей ужином.

Тетя Сарра спохватывается:

– Ну что у меня за язык такой? Пойдемте, дети, ужинать…

Вот такая неудачная встреча произошла у меня с дедом Исааком в первый раз. Я гостил у тети Сарры еще два дня, а он почему-то не приходил. Тетя Сарра говорила, что ему некогда, что он целый день занят в синагоге, где он работает за какие-то копейки служкой и сторожем.

– А что делать, – говорит тетя Сарра, – у него пенсии нет, а жить как-то надо.

У дедушки, если не считать моего отца, осталось два сына и дочь. Но они, наверно, плохо ему помогают. Тетя Сарра сама призналась, что она редко помогает отцу. Муж запретил ей раздавать его заработок.

В воскресенье девочки повели меня к каким-то дальним родственникам. Если я не ошибаюсь, то это была семья двоюродного брата дедушки, тоже Липовские. У них было много молодых девчат, разговорчивых и веселых. Я им всем очень понравился. Они все меня целовали, надавали конфет и очень жалели, что мне еще нет двадцати лет. При этом все хохотали и шутили. Они жили рядом с кинотеатром. Вскоре сестры решили показать нам кино и повели меня, Раю и Олю в кинотеатр.

Кинотеатр был у них деревянный, покрашенный зеленой краской. Внутри стояли грубо сколоченные длинные скамьи, как в плохом клубе. Кино оказалось настолько скучным, что я задремал и чуть не свалился на пол. Когда мы вышли на улицу, сестры во весь голос смеялись надо мной, но я не обиделся. Мне нравилась их веселость. Когда я тете Сарре рассказал, как я гостил у этих Липовских, она сказала:

– Им хорошо. Все устроены. Все работают. Живут хорошо, помочь двоюродному дяде не считают нужным.

После этого я понял, что нашему дедушке живется плохо. А в понедельник тетя Сарра и девочки провожали меня домой в Рогачев. Тетя Сарра купила мне билет, а когда подошел поезд, посадила меня в вагон и попросила проводницу высадить меня в Рогачеве. А там я уже знал, куда идти. Улицы в Рогачеве прямые, и любой дом можно легко найти.

Когда я благополучно вернулся домой, мама, увидев меня, очень удивилась.

– Почему ты так быстро вернулся домой? Что там случилось? Не заболел ли ты? – забросала она меня вопросами.

Я ей сказал, что там очень скучно, что мне не с кем там играть. Но постепенно, в течение последующих дней, я рассказал ей про бедность дедушки, про жадность его жены Сони, про веселых девчат Липовских, про крученный, некрасивый город, про пустынную речку и про многое другое…

Вторая и последняя моя встреча с дедом Исааком произошла ровно через шесть лет и имела довольно неприятное для меня начало. Дело в том, что во время голодных годов на нашей улице развелось много нищих. Если раньше ходили две женщины, то теперь их стало больше дюжины. Причем, многие из них были еще молоды и, скорее всего, как утверждала мама, притворялись больными, а на самом деле, они – просто лодыри. Мама им не доверяла и наказывала нам, детям, ничего нищим не давать и неизменно отвечать, что дома никого нет, и что у нас ничего нет. Сама мама им что-нибудь всегда выносила, а нам запретила.

Одним словом, как мама наказывала, так я всегда и делал. Всех нищих по нашей улице я знал в лицо и, как только они открывали дверь на кухню, я им сразу выпаливал: "Дома никого нет! У нас ничего нет!" Они поворачивались недовольные, а иногда даже сильно хлопали дверью. Наверно, сердились. Но меня это не беспокоило. Я точно выполнял наказ мамы.

И вот однажды, в наш дом вошел новый нищий, старый дедушка с седой бородой и палкой в руке. Руки и голова у него мелко тряслись, и у меня мелькнула мысль, что ему-то обязательно надо что-нибудь подать, но заведенная привычка взяла вверх, и я по обыкновению сразу отчеканил:

– Дома никого нет! У нас ничего нет!

Однако, дедушка не уходил, как это делали нищие. Он оперся дрожащими руками на палку и молча смотрел на меня улыбчивыми глазами. Я подумал, что он, наверно, плохо слышит, и уже громче повторил:

– Дома никого нет! У нас ничего нет!

На кухню прибежала младшая сестра Саша и посмотрела с любопытством на дедушку: какой-то странный дедушка, не хочет выходить из дома. А дедушка, продолжая улыбаться, спросил тихо:

– Где же ваша мама?

– Мама на работе, – ответил я.

– А где Лазарь и Соня?

– Их тоже нет дома, – ответил я и удивился: "Откуда он их знает?"

– А ты меня не помнишь? – спрашивает дедушка.

Я нерешительно покачал головой. В это время, услышав наш разговор, подошла наша соседка тетя Сарра. Она всегда прислушивалась к тому, что происходит на нашей половине дома: все-таки дети здесь почти всегда одни. Увидев дедушку, она поздоровалась с ним, как со старым знакомым. А дедушка, усмехаясь, шутливо пожаловался ей, что я никак его не узнаю.

– Чего с него взять, – сказала ему тетя Сарра, – несмышленыш еще, – и повернувшись ко мне строго продолжала, – это же твой дедушка приехал в гости, а ты его не узнаешь! Эх, ты!

Мне стало стыдно, и я покраснел до ушей. Теперь-то я тоже вижу, что это мой дедушка Исаак. Конечно, я когда-то был у него. Но разве я мог его надолго запомнить после той мимолетной встречи? Да еще в темной подвальной каморке. И был я тогда совсем маленьким. Но дедушка, видно, не обиделся на меня, потому что продолжал дружелюбно смотреть на меня и Сашу.

– Проходите, проходите, – пригласила его тетя Сарра к моему топчану, – садитесь и отдыхайте, Роня скоро придет с работы.

Она помогла ему сесть, забрала у него палку и картуз и, толкая меня к дедушке, сказала мне:

– Поздоровайся с дедушкой! Что ты вдруг набрал воды в рот! Сумел не узнать дедушку – теперь и узнать сумей!

К дедушке я подошел, но поздороваться после того, что произошло, не решился. Неудобно как-то было. Дед привлек меня к себе, прижал мою голову к своей седой бороде и стал гладить мои кудри.

– А это кто? – спросил он у тети Сарры, посмотрев на Сашу.

– Это дочь от Григория, второго мужа Рони, – сказала тетя Сарра.

Дедушка согласно закивал головой. В это время и вошла моя мама. Приезд деда ее и обрадовал, и встревожил. Дедушка все-таки был стар и слаб.

– Как это вы решились ехать в такую жару? – спросила она дедушку.

– Я на пароходе приехал, а около воды не бывает жарко, – ответил дедушка.

Тетя Сарра ушла к себе, а мама, разговаривая с дедушкой, начала собирать ему на стол что-нибудь перекусить. Она поставила ему тарелку с супом, усадила его за стол и предложил поесть с дороги, а сама стала рассказывать ему, как она работает иногда по две смены подряд, чтобы как-то прокормить детей. А дедушка с трудом подносил ложку с супом ко рту. Его рука дрожала, и суп расплескивался обратно в тарелку или на стол. Он ел и смотрел на нас веселыми и счастливыми глазами, как будто исполнилась его самая заветная мечта. Бесчисленное количество морщин, как будто лучи, расходились от радостных глаз. Глядя на него, можно было подумать, что дедушка прожил долгую и хорошую жизнь, хотя в действительности жизнь его была такая же тяжелая, как и у большинства людей-труженников, а в некоторых случаях и того хуже. За всю свою жизнь он не сумел нажить себе дома и вечно жил по чужим углам.

Родился он в бедной семье, в тот год, когда царское правительство под напором крестьянских волнений вынуждено было отменить крепостное право. Рано лишившись родителей, он прошел через все тяготы сиротства, трудясь на хозяев с утра до ночи за кусок хлеба. И никто не позаботился оформить ему документы на право жительства. Паспорта у него не было до пятидесяти лет, и он не был нигде прописан. Научившись ремеслу маляра и печника, он ходил по деревням и местечкам, нанимаясь на работу к местным жителям. Там где работал, там он и жил и питался. Много ли одинокому человеку нужно. Зимой снимал угол в Быхове и тратил деньги, нажитые за лето. Работа у него была в основном сезонная. За несколько лет он исходил Могилевскую и Минскую губернии вдоль и поперек. Все его знали, и никто никогда не спрашивал у него паспорт.

Но однажды он нанялся на работу к одному богатому хозяину в местечке Гревск Минской губернии. В большом доме жили только два человека – отец и дочь. Ее звали Света. Работы хватило на целый месяц, и за это время он и дочь хозяина полюбили друг друга. Хозяин, узнав об этом, метал громы и молнии.

– Никогда моя дочь не выйдет замуж за голодранца, да еще беспаспортного! – кричал он на всю округу. Он не дал Исааку закончить работу и выгнал его из дома, требуя, чтобы Исаак убрался из местечка, а не то он заявит в полицию, что у него нет документа на право жительства. А дочери он запретил встречаться с Исааком. Но любовь сильнее всех запретов. Исаак не ушел из этого местечка, и Света в отсутствие отца продолжала встречаться со своим любимым. Они решили пожениться против воли отца, но прежде Исаак должен был собрать необходимые средства, чтобы увезти Свету отсюда и создать свое гнездо в другом месте.

Исаак ушел на заработки. Он договорился со Светой, что вернется на следующее лето, но больше им увидеться не пришлось. Когда мой дедушка, тогда еще молодой парень, вернулся в это местечко с намерением тайно увезти Свету, он в корчме узнал, что Светы уже нет дома и, следовательно, ходить туда Исааку незачем. Больше того, хозяин корчмы ему рассказал, что отец Светы, религиозный фанатик, отправил дочь в Америку, а сам после этого не долго пожил – умер. Так, Исаак ушел восвояси.

Прошли годы. Раны этой любви затянулись, дедушка женился в Быхове, и у него появились девочка Сарра и мальчик Моисей. Вскоре жена дедушки умерла, и он ради маленьких детей женился во второй раз. Вторая жена родила ему двух мальчиков: Иссера и Володю – мои будущие дяди.

Когда дедушке было уже пятьдесят лет, ему при помощи знакомых, за взятку, удалось получить документ на право жительства. Пятьдесят лет он жил без паспорта. Пятьдесят лет он жил "без права на жизнь". Сказать кому – не поверят. Но при царизме бывало еще и не такое. А что стоит подписанный царем указ о "черте оседлости" евреев, по которому евреям разрешалось жить только на южной окраине Российской империи. Так что нет ничего необыкновенного в том, что мой дедушка жил столько времени без паспорта.

О первой романтической и возвышенной любви нашего дедушки, окончившейся так трагично, никто из нас не знал и не подозревал. И вот дедушка неожиданно приезжает к нам в гости. Говорит с мамой о том, о сем и кушает дрожащей рукой суп. Не доев еще и половины супа, дедушка вдруг заторопился, засуетился, встал из-за стола. Ему, оказывается, надо было успеть на пароход до Быхова.

– Зачем вы так торопитесь, – говорит ему мама, – побудьте у нас пару дней. Отдохнете, а потом поедете.

– Спасибо, – отвечает ей дедушка, – но мне обязательно надо сегодня же вернуться.

– Ну что за спешка, – говорит мама, – можно же до завтра побыть у нас, ведь вы еще не видели Лазаря и Соню.

– Нет, никак не могу, – настаивает на своем дедушка, – мне нельзя задерживаться. Где мой картуз и палка? Я подал ему палку, а мама – картуз.

– Я бы только попросил тебя, Роня, проводить меня до пристани, а то мне одному трудно ходить, – говорит он.

– Конечно, я вас провожу, – говорит мама, – но почему вы не хотите остаться – никак не пойму.

Но дедушка уже идет к дверям. Я тоже готов проводить его до пристани, но дедушка говорит маме, чтобы я не ходил с ними.

– У нас будет разговор по дороге, – говорит он маме, – не для детских ушей.

Ослушаться деда нельзя. Он слишком слаб, чтобы с ним спорить. Я нехотя остаюсь дома.

Вернулась мама домой очень возбужденная и сразу позвала тетю Сарру, чтобы поделиться с ней необыкновенной новостью. А новость действительно была, как говорят, сногсшибательная: у нашего деда нашелся сын, о котором он ничего не знал целых пятьдесят лет, полвека!

– Подумать только, – говорит с восторгом мама тете Сарре, – через пятьдесят лет найти сына, которого он никогда в глаза не видел!

По дороге на пристань дедушка рассказал ей историю своей первой любви и о том, как плачевно она закончилась. И вдруг эта первая любовь напомнила ему о себе через пятьдесят лет, когда дедушке было уже семьдесят четыре года.

Однажды, к дедушкиным знакомым пришло письмо из Америки от их родственницы, которая еще до революции уехала туда. Родственница писала им, что случайно встретилась в Америке со старушкой, которая когда-то тоже жила в Белоруссии. Встретились землячки и, естественно, разговорились, вспоминая свою далекую родину и все, что было с ней связано. Та старушка и рассказала ей, что в молодости очень любила одного человека, но отец выгнал его из дома, а ее силой отправил в Америку. При этом старушка раскрыла ей тайну, что от того любимого человека у нее родился сын, которого ее отец отнял грудным и куда-то отнес, и она до сих пор ничего не знает о судьбе своего ребенка. Старушка ей сказала, что тот молодой человек назывался Исааком Липовским. Вот родственница и спрашивает у них, не тот ли это Исаак Липовский, что проживает в Быхове.

Письмо показали дедушке, и он подтвердил догадку. Пошла переписка с Америкой. Дедушкина любовь Света просила дедушку узнать судьбу их ребенка. Она сообщила, что если дедушка Исаак будет искать своего сына, то пусть имеет в виду, что сын его родился со щербинкой на носу. И наш дедушка, будучи в преклонном возрасте, решился поехать в тот злополучный Гревск, чтобы проверить, не живет ли там его сын. А вдруг он живет там же?

И дедушка отправился в дорогу. Он приехал в районный центр и пошел на базар, чтобы поискать подводу до местечка, где он когда-то работал, жил и любил. Пешком идти, как он это делал в молодости, теперь ему было уже не по силам. Подвода не сразу нашлась, и он сел отдохнуть рядом с какой-то лавкой. Было еще рано, но базарная площадь постепенно заполнялась людьми.

К торговой лавке, у которой отдыхал дедушка, подошла женщина, очевидно лавочница, и стала открывать двери этой лавочки. Увидев старика, совсем незнакомого, она поинтересовалась:

– Откуда вы, дедушка? Кого ждете?

Дедушка объяснил ей, что ищет подводу на Гревск – ему очень нужно там побывать.

– Вам кто там нужен? – заинтересовалась женщина.

Интерес женщины воодушевил дедушку, и он с готовностью рассказал ей, что ищет сына, которого потерял пятьдесят лет назад. Рассказал он и о письмах из Америки, и о том, что ему необходимо проверить, живет ли такой человек в Гревске или нет.

Женщина почему-то заволновалась и стала запирать только что открытую лавку.

– Я, дедушка, тоже из Гревска, – сказала она ему, – сейчас я найду подводу и вместе с вами поеду туда.

Она ушла, а дедушка был рад, что эта женщина решила ему помочь. Вскоре она приехала с подводой, усадила поудобней дедушку, сама села рядом, и они поехали в Гревск. В Гревске женщина попросила остановить лошадь у высокого дома с крыльцом. На звук подъехавшей подводы на крыльцо вышел крепкий мужчина с небритым лицом и спросил:

– Хана, что случилось? Почему ты вернулась?

Дедушка, рассматривая мужчину, вдруг заметил, что на носу у него щербинка, и он сразу понял, что перед ним – его сын. А женщина, которая привезла дедушку, сказала:

– Отец, принимай гостя! Я привезла тебе твоего отца!

Она, оказывается, еще в райцентре догадалась, что этот старик – ее настоящий дедушка.

– Откуда ты знаешь, что это мой отец? – спросил он у нее, крайне удивленный.

– Можешь не сомневаться, – ответила дочь, – все сходится. Помоги дедушке слезть с подводы.

– Да, да, – подтвердил, волнуясь, дедушка, – щербинка на носу, – самая верная примета, что ты – мой сын!

Они обнялись и расцеловались. И слезы радости у обоих потекли по щекам. Ефим (так звали его сына) разволновался и вдруг закричал на всю улицу во весь голос:

– Люди, у меня нашелся отец! Вы слышите, у меня нашелся отец!

На крик сбежались все соседи и с изумлением смотрели на эту трогательную встречу отца и сына, которые нашли друг друга через пятьдесят лет. Тут же нашлись старики и старушки, которые вспомнили давнишнюю историю любви между бродячим печником и дочерью гревского богача. Дедушку пригласили в дом и здесь отметили эту удивительную встречу.

В разговорах за столом выяснилась вся жизнь дедушкиного первого сына Ефима. Ефим не помнил, кто его выкормил и вынянчил. Он помнил себя уже семилетним мальцом, которого все почему-то называли «подкидышем». Ни отца, ни матери он не знал и никто ему не говорил о них. Он жил у кузнеца и помогал хозяину в кузне. Когда он подрос, ему всем обществом определили фамилию по названию местечка. Так он стал Ефимом Гревским. В этом местечке он женился, вырастил детей и сам стал дедушкой. Сейчас он работал кузнецом в колхозе. Весь день и все последующие дни, пока дедушка гостил у нашедшегося сына, в дом приходили люди, чтобы посмотреть на дедушку и подивиться превратностям судеб человеческих. Через неделю дедушку проводили домой.