Дом

Сан Саныч похолодел, мгновенно интуитивно почувствовав, что подозрения следствия верны: Ваге был не просто рядовым членом подпольной организации, а непосредственным творцом теракта. Сан Саныч вдруг поверил в это безоговорочно, представив яростные и одновременно безжалостно холодные глаза незваного гостя, вспомнив его бешеное поведение загнанного зверя, в любую секунду готового на смертельный прыжок. Как отчаянно и бессвязно звучала логика его оправдания убийства… Сан Саныч понял, какой страшной опасности подвергает себя, женщин и ребенка, приютив убийцу и государственного преступника в своей квартире; и никогда и ни при каких обстоятельствах он не сможет доказать, что сделал это против своего желания и, более того, против совести. Он четко сформулировал для себя то, о чем думал несколько месяцев назад, когда впервые слушал по радио сообщение о взрывах: нет такой цели на земле, ради которой он счел бы приемлемым убивать. Тут же он с горечью осознал, что убивает по понедельникам и четвергам, с восьми до двенадцати, регулярно, но эту предательскую мысль спрятал от себя как можно глубже и выбежал из квартиры, по привычке холостяка и одиночки даже не сказавшись Лере, что уходит на ночь глядя. Та только успела выглянуть на лестничную площадку, услышав стук двери, и крикнула ему вдогонку: «Ты куда?!» «Скоро буду», – бросил Сан Саныч, и эхо его голоса гулко пронеслось через лестничные пролеты.

Тем же вечером папаша Сапожников отправился докладывать майору КГБ Кафтану о своих наблюдениях на вокзале. Это был дебют Сапожникова в качестве информатора, и он был несколько разочарован тем, что практически не добыл полезных сведений. Так сложилось, что, когда несколько месяцев назад Сапожникова замели за растление малолетней и ему угрожала тюрьма – надолго, ему неожиданно предложили сотрудничество с гэбистами. Он очень удивился – почему ему, тихому, незаметному советскому человеку, без всякого шпионского опыта, – но сразу согласился, поскольку антисоветчиков ненавидел еще с пионерского детства. Когда же прояснилось, за кем ему придется следить, он не испытал угрызений совести, а просто удивился еще больше, искренне не понимая, зачем доктору с репутацией заниматься делом, которое пристало разве что хипповой студенческой голытьбе. Сама работа далась ему легко, поскольку фальшивить и притворяться не пришлось: он рассказывал Сан Санычу елейным голосом чистую правду и про спасенную дочь, и про свою готовность служить ему верой и правдой. И вот теперь он шел докладывать майору Кафтану, что власти, возможно, ошибались, и никакого груза он не видел, хотя смотрел в оба, а встречал доктор на вокзале двух столичных студентов.