«Продается дом б/у без в/п с в/о и ч/ю»
Динь-Дон!
Дом задумался, а чего это звенит звонок, если он давным-давно сломан, ну а что странного, если здесь есть призрачные люди, отчего бы не быть призрачному звонку в самом-то деле… Ин распахнула дверь и изумленно уставилась на людей в форме, эти еще откуда, тоже, что ли, жить тут будут, прямо теремок какой-то…
– День добрый, такой-то такого-то звания, вы такая-то будете?
– А… э… нет… – Ин чувствует, что пахнет жареным, и не на кухне, где на сковородке рыба лежит, а по-другому жареным, а…
– Вы здесь живете?
– А… нет… да… а…
– …погостить приехали, – не растерялся хозяин дома.
– А, да, да, к дедушке погостить… – Ин насторожилась, сейчас спросят документы на дом, которых нет, или документы на дедушку, которых тоже нет, как и самого дедушки…
– А вы… – люди в форме смотрят на хозяина.
– А я…
– Свидетельство о смерти ваше, пожалуйста.
– А… так в архиве лежит… я же его с собой не…
– …а с собой носить надо, завтра в архив сходите.
– Так воскресенье завтра.
– Ну, послезавтра.
– А послезавтра праздники начинаются на полмесяца.
– Ну… гхм… в будний день за документами сходите…
– …и нам тоже? – спросила Вранова-старшая.
– Да, и вам тоже, при себе иметь… Наведаетесь, документы заберете… Дети в доме есть?
Вранова-старшая побледнела до почти полной прозрачности:
– Э-э-э… так они же тоже… вы извините, мы свидетельства о смерти не успели…
– Но они точно мертвые? – такой-то звания такого-то недоверчиво посмотрел на подростка, прячущего за своей спиной Аняну.
– Да вы сами-то посмотрите, – захлопотала Ин, – да вы их потрогайте, вы поострите, как руки насквозь проходят, конечно, мертвые, мертвее некуда!
Кто-то какого-то звания отдернул руку, смущенно кивнул, ну да, да, вижу…
– А еще дети в доме есть?
– Да нет больше.
– Разрешите осмотреть дом?
Дом хотел потребовать ордер на обыск, но почувствовал, что не то время, и не то место, чтобы выпендриваться.
– Да… пожалуйста… чердак… книги… – дом сказал про книги, задумался, нет ли среди книг чего запрещенного, а то ведь сейчас то, что было разрешено еще вчера, может оказаться запрещено сегодня, может, уже вообще книги запретили, или чердаки, или дома, а дом не знает…
– …что в подвале?
– Так… картошку храним…
– …что-то не вижу я здесь никакой картошки…
– Так я же… бо… у… – хозяин задумался, как надо сказать, болел, или другое слово, почему-то не хочется говорить другое слово, ну пусть будет просто – «болел», а за свидетельством о смерти он обязательно сходит, можете даже не сомневаться…
– Ну что же… вы что-нибудь про пропавших девочек знаете?
– Девочек? – ахнула Вранова старшая.
– Ну да, трое уже пропали в поселке…
– Ничего себе… – Вранова старшая снова побледнела до прозрачности, – дети… вы… вы далеко не…
– Ну ма-а-ам, мы уже…
– …и все равно… далеко не… и на речку не бегайте, слышите?
– Ма-ам, да что там на речке случится-то?
– Ну… мало ли… – Вранова сама не могла объяснить, – что, у неё отложилось где-то глубоко в памяти, что на речку опасно, на речку плохо, хотя вроде никто никогда на памяти Врановой на этой речке не… и все-таки…
– Значит, ничего про пропавших не знаете? – спросил кто-то какого-то звания.
– Да сами волнуемся, – ответила Вранова, – наши-то дети вроде уже… и все-таи…
– Здесь распишитесь…
Все в доме засуетились, начали вспоминать, кто может расписываться, кто не может, наконец, вытащили Ни из ноубтука, выискали в доме хоть что-то пишущее, откуда-то из ниоткуда извлекли ручку, которой так и не разгадали столицу Хельсинки, после нескольких неудачных попыток ручка наконец вывела на бумаге неуклюжую подпись под словами, что дом осмотрен, ничего такого не обнаружено.
Дом решил не оставлять это дело просто так, – он развесил на всех столбах объявления, что «Прапала девачка», даже повесил объявление на заборах соседних домов – дома недовольно заворчали, один дом даже грозно зарычал и загавкал, но увидел, что написано в объявлении, и притих, даже завилял хвостом. Дом обошел маленький поселок… ну как маленький, Дом не знал, какие бывают еще поселки, ему не с чем было сравнивать. Он даже остановился возле маленькой уютной виллы, крыша которой была украшена серебряной снежинкой, и вежливо спросил, нельзя ли повесить на ней объявление.
– Да-да, конечно, – захлопотала крыша, – вот здесь, на доску объявлений, пожалуйста!
– Спасибо большое… а вы… вы не видели девочку?
– Ой, знаете, столько девочек тут бегает, всех не упомнишь…
– А то она пропала…
– Ой, какой ужас…
– Да, будем знакомы… меня зовут Дом Шафранов.
– Ой, как красиво… а я… а я вилла Зари. Очень, очень приятно… будем знакомы…
Дом, воодушевленный, направился домой, по пути познакомившись еще с двумя уютными виллами. Дом даже задумался, а какого бы было ему стать не домом, а человеком, ходить туда-сюда по белу свету, а может быть даже сесть на поезд и ехать куда-нибудь далеко-далеко… Он часто представлял себе, каково это, быть человеком, или нет, он бы не работал, он бы был маленьким мальчиком, он бы бегал по поселку и узнавал новости, а когда он подрастет, то будет ездить в большой город, какой там рядом город, неважно, зайдет в торговый центр, купит чего-нибудь такого, чего там обычно покупают сладкого и вредного, посмотрит что-нибудь о чем-нибудь ни о чем, а там бассейн с шариками есть…
Но дом все-таки был просто Дом, хоть и Дом Шафранов – и поэтому он отправился домой.
…динь-дон…
Ин пошла к двери, подумывая, что надо бы уже починить звонок, потому что ну сколько можно, звонка нет, а он звонит…
– …а Тюнька не у вас?
Ин задумалась, что за Тюнька, Митюнька, Катюнька, Костюнька, Петюнька, Крестюнька, Котюнька… нет, что-то не то, спохватилась Ин.
– А… нет, – Ин спохватилась, строго посмотрела на Аняну, – девчонки, вы с… Тюнькой никуда не ходили?
– А что нам тепе-е-ерь вообщее не хотди-и-ить?
– Ну, уж хотя бы так ходить, чтобы после вас дети не пропадали!
– А чего они, они не после нас пропа-а-а-а-а-лии-и-и-и!
Дом насторожился – что-то здесь было очень и очень не так. Он как в полусне слушал нервные голоса соседей и незваных жильцов, а сам терпеливо ждал, когда соседи пойдут к себе, двери закроются на ночь, люди, живые и мертвые, разбредутся по комнатам, настоящим и призрачным – Ин и Ни ложились спать в настоящих комнатах, а Врановы и хозяин (как же его зовут?) искали зеркала, в которых отражались кровати, и устраивались на кроватях в отражениях, а Граф ухитрялся лечь посредине зеркала. Наконец, дом погрузился… нет, дом-то как раз не погрузился в сон, он чутко прислушивался к мерному дыханию людей, он ждал…
Когда время перевалило за одиннадцать и тоже улеглось спать, дом осторожно на цыпочках спустился на первый этаж, где на столике стоял ноутбук несмотря на грозные требования хозяина выключать на ночь все электричество, потому что… потому что потому, потому что вот так, что значит, пожара не будет, вон, на окраине дом сгорел, ну и что, что там электричества не было, а все равно…
Дом осторожно тронул ноубтук, уже перебирая в уме возможные и невозможные пароли, да какие пароли, что он вообще знал про Ни и Ин, девичью фамилию любимой собаки, дату битвы при Грюншванмортштайндрамбурге, или…
Ноутбук ожил удивительно быстро – люди даже не потрудились его выключить или запаролить. Дом посмотрел на причудливую программу – ему стало страшно, дом ничего не знал про программы, у хозяина даже компьютера не было. Дом хотел попробовать хотя бы потыкать в клавиши и посмотреть, что будет делать программа – но испугался что-нибудь испортить, ему казалось, что если он нажмет хоть одну кнопку, все поломается. Все-таки дом что-то нажал – и испуганно вздрогнул, когда на экране что-то куда-то задвигалось, и дом изумленно увидел, как мальчик, бегущий по экрану, перекинулся в дом – голова стала чердаком, руки и ноги колоннами, глаза превратились в окна. Дом еще не понимал толком, что он видит, – это было слишком не похоже на компьютерную игру, или на мультфильм, это было похоже на… на… на что же…
Дом насторожился, дом почувствовал, что вокруг происходит что-то недоброе, нехорошее, правда, он еще не мог понять, что именно. Чтобы отвлечься от тревожных мыслей, дом оглядел комнату в поисках чего-нибудь почитать, – его взгляд натолкнулся на газету с неразгаданной столицей Хельсинки, дом почему-то спохватился, что так и не прочитал эту газету, как будто это было важно – прочитать газету, пока на ней завтра не почистили картошку и не выкинули в мусор. А сейчас газета была очень удобно разложена у входа, где ставили обувь, и можно было прочитать…
«…к сожалению, к трансформации способны только дети до 12—13 лет, потом способности утрачиваются. Поскольку Системе нужны боевые самолеты, то отбор детей является задачей первостепенной важности…»
Дом не стал дочитывать статью – а дальше было и не прочитать, газета была сложена пополам, но дому и этого было достаточно. Он прислушался к мерному дыханию спящих, посмотрел на часы – почти полночь, самое время, когда дома начинали творить всякие ужасы. Уж это-то дом знал отлично, недаром же он перечитал все книги, случайно оказавшиеся в его комнатах, в своих фантазиях воображал себя то родовым поместьем, то заброшенным замком, то великолепным дворцом. И всякий раз представлял себе, как насылает ужасы на незадачливых жильцов, путает коридоры и лестницы, захлопывает двери и окна… нет-нет, он ничего такого никогда себе не позволял, но иногда и простому дому хочется помечтать! Но он никогда не думал, что его мечты сбудутся – вот так, ни с того, ни с сего, и у дома появятся все основания греметь цепями, которых у него нет, и дико завывать в трубе…
Дом захлопнул двери и изогнул лестницы, он даже устроил вихрь, подхвативший все мелкие предметы, – но подхватил уголек из камина, и чуть не сгорел дотла. Обычно в книгах про страшные дома сгоревший дом восставал из пепла как ни в чем не бывало, но дом понимал, что у него ничего подобного не получится, и он сгорит бесповоротно…
– На помощь! – закричал дом, как кричали в прочитанных им романах, – на помощь!
– Да что за на… – Ин хотела было крепко выругаться, но выругиваться было некогда, они с Ни бросились вниз в комнату, забивая пламя коврами и пледами и бормоча что-то про непутевый дом. Дом так перепугался, что совсем забыл, что хотел изогнуть лестницу, чтобы все упали, а когда вспомнил, то изгибать лестницу уже было поздно, по ней никто не шел.
– Ты чего? – спросил Ни, – пьяный, что ли?
Ни задумался, кто когда вообще видел пьяный дом…
– Вы… – дом искал слова и не находил, – вы что… делаете?
– Гасим пожар, а ты что, хотел бы сгореть дотла?
– Нет, в смысле… вы… пропавшие дети… это вы… вы…
Дом ждал, что Ин и Ни недоуменно уставятся на него, и придется прибегнуть к каким-нибудь более серьезным средствам, например, открыть подвал, из которого вылезет что-то жуткое, но в подвале как назло не было даже прошлогодней картошки, – в общем, как ни крути, дом никак не подходил на страшный особняк из романа ужасов. Каково же было его изумление, когда Ни понимающе кивнул:
– Да, давно тебе надо было все рассказать… Я думал, ты и сам поймешь…
– Очень даже пойму, что вы с детьми делаете, во что вы их превращаете? И сколько вам Система платит?
– Нет, он не понимает… – Ин измученно села на край уцелевшего дивана, – не поймет…
– Все я пойму, – обиделся дом, боясь, что его посчитают глупым.
– Поймет он…
– Что тут не понять, если вот уже сколько детей пропали, а поселок новыми домами так и пестрит? – вскинулся дом, – вы…
Ин кивнула:
– Мы. То есть, больше он, – она указала на Ни.
– Да что я, без тебя в жизни бы все это не сделал…
– Что… что не сделали? – рассердился дом и на всякий случай поплотнее запер двери, он хоть и не был домом из романа ужасов, но хорошо знал, что должен делать уважающий себя дом из романа ужасов, – не превратили детей в особняки? Хороши, ничего не скажешь, отнимать у родителей… чтобы какие-то там толстосумы виллы себе обустраивали…
– И ничего, ничего ты не понял, – вздохнула Ин.
– А разве не так?
– Так-то так, только… только никакие толстосумы туда не едут, они вообще про эти дома не знают, и ты не сильно-то болтай… А то Система быстро их заберет, дома, которые не дома, а дети на самом деле… Ладно, Шерлок Домс недоделанный, Альми… Амили… Алеми… не помню, был какой-то дом в ужастиках… короче, мы спать идти можем?
– Да, да, конечно, – спохватился дом и тут же смутился, – извините… пожалуйста… я… не подумал…
– Да уж, извините… белили-белили, красили-красили, все псу под хвост… да не этому… да не вертись ты под ногами уже, Графское твое собачество, хочешь, чтобы я с лестницы свалилась, навернулась к черту? Вы с ним заодно, что ли? Ладно, мы пойдем спать, или это еще не все, еще привидения повылетят? А вот и они… Спать, спать идемте, нормально все… Ага, полыхнуло чуток… Уголек выпал… Кто камин чистил, я камин чистила, по башке мне…
Дом попытался успокоиться, но у него никак не получалось успокоиться – еще бы, после такого. Он ворочался без сна, хотел поправить подушку, но у домов не бывает подушек, он думал взять второе одеяло, но вспомнил, что у домов не бывает и первого одеяла, он даже хотел выпить снотворное, но снотворное для домов еще не придумали. Чтобы успокоиться, дом снова стал представлять себя маленьким мальчиком, который играет и бегает, залезает на крыши гаражей, прячется в лесу, ищет там грибы с влажными терпко пахнущими шляпками, сует в рот землянику, тьфу, это же кровохлебка, надо же было так ошибиться, валяется в снегу (это уже зимой), лепит снеговика, и ревет, что снеговик не получается, ну еще бы он получался, снег-то рассыпчатый, не лепится… нелепица… нелепица… неле… дом сам не заметил, как начал засыпать, во сне он еще больше почувствовал себя маленьким мальчиком, который набрал полные сапожки снега, и весь вымок в снегу, и теперь боится идти домой, потому что от мамы влетит, а вот и мама бежит, ругается, ну чего ругается, сама, что ли, никогда в снегу не валялась, так и родилась такой правильной с полными сумками и норковой шапке… нет, это не мама, это Ин, и без шапок и без сумок, обнимает его, ругает за что-то, ну что такое… что за сон такой странный, как наяву, а если наяву, то почему он мальчик, а не дом, почему так…
– Ты… ты чего натворил-то? – кричала Ин.
– А чи-во, а поигвал, а снег моквый…
– Да что снег, ты как расколдовался-то?
– Да чтоб я от тебя это «расколдовался» не слышал даже, – прошипел Ни, – колдовство ей, авада, блин, кедавра, трах-тибидох, крекс-пекс-фекс… я ей про нейросети, она мне…
– …да как я ребенку нейросети объясню?
– Что ребенку, я даже тебе объяснил, не то, что ребенку! – вконец распалился Ни, наклонился к дому, который перестал быть домом, – а тебя как зовут?
– Сафан…
– Сарафан?
– Да Шафран же, Шафран, – оживилась Ин, – мы же его сами так назвали.
– Ну это мы, а настоящее имя?
– Так и есть, Шафран!
– Нет такого имени!
– Есть такое, то ли у татар, то ли у евреев… ты на мальчика-то посмотри, смугленыш, у-у-у, волосики вьются, ну как есть Шафран… Так, Шафран, давай-ка назад…
– Да-мой?
– Да-мой, да-мой… в дом давай превраща… пренейросетивайся, – Ин косо посмотрела на Ни, – пренейросечивайся… а то как бы не забрали…
Дом сам не понял, что с ним случилось, как он стал домом в два этажа с чердаком, сочетающим в себе верность традициям и новейшие технологии…
– Я был мальчиком? – спросил Дом.
– Был, был… – кивнула Ин, – давно это было… Ты, наверное, наш первый дом… то есть, мальчик… которого мы спасли…
– От этих? – догадался Дом, – от этих, да?
– От этих, от этих… Если бы не мы, ты бы вообще сейчас истребителем летал где-нибудь нигде там, под облаками… чего вау, чего вау, понравилось бы дома сжигать и самому сгореть? Вот то-то же, вау ему… Так что никому, молчок…
– А… а это давно было? – не мог уняться дом.
– Ну как… вроде недавно, а вроде вся вечность прошла…
– А как тогда было?
– Ну… – Ин снова смутилась, – вроде все так же, а вроде все наоборот… города… вот как люди друг к другу в гости ходили, вот так тогда города друг к другу в гости ходили… Чай пить…
– …А теперь?
– А теперь города друг на друга боевые самолеты насылают…
– …а зачем? – не понял Дом.
– Это ты у Системы спроси, зачем… А тогда все вместе
Ин смущается, пытается вспомнить, что именно – вместе, то ли стихи вместе писали, то ли картины, то ли… то ли вообще неважно, что, главное – вместе…
– А… а вы мне покажете, как вы там детей превращаете в дома, и обратно?
– Что, снова хочешь мальчиком стать?
– Ну… иногда… когда никто не видит… тихонечко-тихонечко…
Дом стал терпеливо учиться превращаться и превращать, и так же терпеливо не говорить слово – «Превращаться», потому что надо было говорить что-то про нейросети, нет, не те сети, которые бросает хозяин в подтаявшую реку, а другие…
По вечерам дом и другие ненастоящие дома потихоньку превращались в мальчиков и девочек, играли в снегу, лазали на крыши гаражей, лепили снежные крепости, что за дети, домой не загонишь, вернее, в дома…
…дети! Домой! Домой!
Тогда так и не поняли, кто это закричал, Ни, Ин, или Вранова, или все вместе, или каждый по отдельности, или как. Дети бросились врассыпную, кто-то уже на ходу превращался в дом, и это было удивительное зрелище, как чья-то голова превращалась в мансарду, плечи покрывались черепицей, сапожки изгибались в ступени крыльца, а на груди проступали окна с уже загоревшимися в них вечерними огоньками. Машина с эмблемами Системы затормозила на краю поселка, люди в форме высматривали бегущих детей…
– Шафка, беги! – закричала Ин, тут же спохватилась, как неудачно получилось это «Шафка» – Шафран ведь, Шафран, а тут назвала Шафрана какой-то собачьей кличкой, выдумала тоже…
Шафран бросился было в конец улицы, где обычно стоял в облике дома, и… внезапно застыл, развернулся и зашагал по снегу к людям в форме, все больше ускоряя шаг.
– Шаф! Шафран, ты че творишь-то?
Шафран как будто не слышал, он шел к людям в форме, которые уже заводили его в машину, и Шафран оживленно болтал, а вы из меня самолет сделаете, да, а я летать буду, да, а высоко, да, а я виражи делать буду, ва-а-ау, кру-уто, а я…
– Шафка… – только и прошептала Ин, – Шафка…
Ин оглядела поселок – все дети уже снова превратились в дома, и невозможно было угадать, где настоящий дом, а где ненастоящий.
– Как-то быстро они уехали, – прошептал Ни.
– Да ты не расстраивайся, вернутся еще, с бульдозерами приедут, пообещают все здесь смести, если не признаемся, где дома, где не дома… – процедил сквозь зубы Ни, – и этот еще вернется… так вернется, мало не покажется…
– Слушай… а неужели нам поселок защищать придется?
– Ты как себе это представляешь? С дробовиком выйдешь?
– Да не знаю я… или спрятаться куда…
– Куда?
– Ну… в лес…
– Ты хоть представляешь, что такое зимой в лесу жить? И целый поселок там спрятать? И вообще, они нас хоть из-под земли достанут…
– Нет, ну надо же что-то делать! – вскинулась Ин.
– Да сам знаю, что надо, а что?
– …погоди… слышишь?
Ни прислушался, хотя уже можно было не прислушиваться, – гул мотора доносился все явственнее, и вот уже на горизонте показался боевой самолет – он спускался все ниже, ниже.
– Ружье… – прошептала Ин, – ружье где…
– Ща… – Ни заметался в поисках ружья, которого не было, потому что оно должно было быть в доме, а дома не было, черт…
– Вон, в сараюшке! – нетвердым голосом крикнул хозяин. Ин бросилась к сараюшке, с трудом сняла тяжеленое ружье…
– Дай я… – прохрипел Ни.
– А у кого зрение минус восемь, а?
– Да тут трудно не попасть…
Ин уже не слушала, уже вскинула ружье, целясь в самолет, который завис над пустырем, взметая снег, – самолеты это умели, зависать над пустырями…
– Ну? – не выдержал Ни.
– Не… не могу… не…
– Дай… дай я… Ты хоть понимаешь…
Ни вытащил ружье из обмякших рук Ин, прицелился, застыл, словно окаменевший, также безвольно опустил двустволку.
– Ну чего? Чего? Ты хоть понимаешь…
– А ты чего?
Самолет между тем начал складываться во что-то несуразное, как будто проваливался сам в себя, пока не превратился в Шафрана, который кувырком рухнул в сугроб. Ни и Ин замерли в нерешительности, Граф бросился к сугробу с истеричным лаем, врановские дети кинулись вслед за ним, пытаясь помочь Шафрану выбраться, а он отряхивался от снега и потирал ушибленное плечо.
– А чего… а давайте снова дети ласколду… лазнейро… раз… а давайте иглать!
– Что… что они с тобой… – прошептала Ин.
– А ничего… а давайте…
– Где… где они…
– А тама…
– Где? Где? Покажи нам… давай…
– А вона…
Ни посмотрела в темноту сумерек, где на горизонте возвышались строгие особняки с эмблемами Системы на крыше.
– Ты… ты чего… – у Ин перехватило дыхание, – ты их…
– Ага… а давайте иглать!
– А… да… давай… давай… да… конечно…
– А тама в этих домах кто жить будет?
– А… ну… найдем кого-нибудь…
– Такие дома хорошие, обязательно найдем, – согласился Ни.
Шафран обрадовался, и даже воодушевленный выискал лист бумаги, на котором начал выводить неуклюжие каракули:
«Прадоецца дом…»
«ДАРАГОИ ЛЕТА ВАЗЬМИ МИНЯ ССАБОЙ»
…лето остановилось на перроне и растерянно огляделось – все было совсем не так, как оно помнило. То ли все переменилось до неузнаваемости, то ли за годы и годы лето успело крепко забыть, как здесь все было раньше. Раньше, в тот день, когда ему надо было уехать, обязательно уехать, собирать чемодан, прощаться со всеми, обещать вернуться, писать, слать телеграммы, а потом… что было потом? Лето не помнит, дальше все завертелось в бесконечных делах, уже и не понять, каких.
Лето поставило чемодан на запыленный перрон и оглядело руины вокзала, выискивая такси. Такси оказалось недалеко, если эту проржавленную машину можно было назвать «такси». Лето подошло к машине и заглянуло внутрь, даже постучало в стекло, – и в ужасе отпрянуло, когда увидело на сиденье истлевший скелет. Лето приблизилось к еще одной машине и еще – но там было то же самое…
Не зная, что делать, Лето осторожно окликнуло:
– Сколько стоит… до города?
Ему никто не ответил.
– Хью матч ту зе сити? – спросило Лето, припоминая английский.
Ответом была тишина.
– Вифиль… вифиль костет… – Лето попыталось вспомнить, как будет дальше, но ничего не вспомнило, шепотом выругалось.
В ответ по-прежнему ничего не произошло.
Наконец, лето поняло, что ничего не добьется, и вернулось к своему чемодану. Оно вытащило несколько тряпок наугад, зачем вообще столько с собой потащило, бросило в легкую дорожную сумку, спрятало чемодан в камеру хранения, а кому платить за камеру, а некому, – и зашагало к городу.
Город тоже представлял собой жутковатое зрелище – от домов остались груды камней, сквозь которые пробивались чахлые, высохшие деревца, засыпанные снегом. По мере того, как лето входило в город, снег таял, растекался ручейками, потом и вовсе испарялся, взмывал в небо, которое из аспидно-черного становилось все более голубым. Лето не понимало, что происходит, что-то случилось в городе, знать бы еще, что именно.
Лето представляло себе это не так, совсем не так – оно сойдет с поезда, возьмет такси, приедет в городок, заглянет в лавочку на углу, чтобы перекинуться парой слов с торговкой, потом заглянет в кафе, чтобы выпить кофе с куском пирога, потом вернется в свой старый дом и смахнет сухие листья, осыпавшие крыльцо… но здесь не было ни лавочки, ни кофейни, ни крыльца, – только заснеженные руины (под снегом оказался еще один снег), истлевшие остовы, остатки каких-то укрытий…
Лето пригляделось – что-то парило над землей далеко впереди, что-то, похожее на блестящий металлический шар, да оно и было металлическим шаром, который стремительно приближался к лету. Перепуганное лето хотело спрятаться, но не успело – шар приблизился к нему, казалось, с интересом его рассматривая.
– Кто вы? – спросил шар.
Лето вздрогнуло и даже покраснело от возмущения: это оно должно было спрашивать, кто он такой, а не наоборот, потому что лето оно и есть лето, как можно не узнать, что оно лето, лето, вы что, не видите, что ли?
– Вы что… меня не узнаете?
– Я первый раз вас вижу. Вас раньше здесь не было.
Лето вспыхнуло:
– Это вас здесь раньше не было… когда я уезжало отсюда!
– Уезжали? И давно?
– М-м-м… – лето попыталось представить, как долго его не было, но не смогло.