«Продается дом б/у без в/п с в/о и ч/ю»
– Так может, я скажу, кто это сделал?
– Да, похоже, придется спросить у вас… так кто же?
Показываю:
– Вот этот старинный медальон…
– …вздор! – вспыхивает медальон, – это не я!
– Но…
– …это я сделал.
Мне не по себе от этого приглушенного голоса, от холодка на моем виске, что это, черт меня дери, изящный старинный пистолет прижимается к моему виску, люди в форме испуганно ахают…
– …не подходите, или я убью его! – восклицает старинный мушкет, ведет меня за собой в глубины хранилища, покорно следую за ними.
– Отлично сработано, – киваю медальонам, коронам, пистолетам, – так, теперь вы, – показываю на мушкет, – берете экипаж, и едем к ломбарду…
ЭЛЬЗА ПРИ…
Сегодня при… Эльза.
При-шла?
Не то.
При-ехала?
Не то.
При-летела?
Тоже не то. Называйте как хотите, все равно ни одно слово не подойдет.
При… Эльза.
Сегодня.
Эльза… какая такая вообще Эльза, кто такая вообще эта Эльза? Вроде внучка чья-то или правнучка, или племянница, или вообще не пойми, кто, Эльзу спрашивают, она чья, Эльза толком объяснить не может.
Эльзу в дом ведут, ну а что, у нас тут дом есть, он бесконечный, места всем хватит, вот тут комната бабушки, дальше комната прабабушки, дальше за лестницей комната прапрабабушки, дальше обеденный зал и кухня, а если по лестнице подняться, там комната прапрапрапрадедушки, а дальше комната прапрапрапрапрадедушки, а дальше башенка с винтовой лестницей, там прапрапрапрапрапрапрапрадедушка, а там комната его брата, брат ничей не прапра, а просто. И в комнате напротив просто сестра чья-то, а если пройти в конец коридора, там библиотека, а за ней две двери, одна в комнату прапрапра… а другая в комнату прапрапрапрапра… А третья… ну да, еще и третья есть, там кто живет, уже и не помнит… стоп, что значит, не помнит никто, все всё прекрасно помнят…
А вот Эльза.
При…
…все думают, гадают, кто такая Эльза, что за Эльза такая, да что тут думать, тут на стол накрывать надо, Эльза же, спрашивать что-нибудь такое… ну как она там, ну как оно там все, а летающие машины появились уже, нет, а что появилось, ух ты, телефон без провода, а он на батарейках, да, а смотрите, что я вам покажу, говорит Эльза, тут пишешь, что хочешь, чтобы тебе нарисовали, и программа сама рисует… Да так не бывает, говорит бабушка, это чудо какое-то, а чего не бывает, говорит прапрапрапрапрапрабабушка, у них там все бывает, и на Марс летают… нет, на Марс пока только роботы, а вот еще какой-то спутник на комету посадили, не помню я толком…
Это Эльза.
Которая при…
(шла, ехала, летела – все не то)
Смотрят Эльзу, вся простенькая какая-то, штаны широкие, стрижка под мальчика, курточка на пару размеров больше, прабабушка охает, бедного ребенка одеть не могут, Эльза кивает, ба, да это модно, это оверсайз, бабушка охает, я-то думала, там на каблучках все и в платьицах, каких свет не видывал, да что ж за мода, – бабушку осаждают, да вспомни, как сама клеши носила, халы накручивала, прабабушка говорила, ты в этом из дома только через мой труп выйдешь…
Смеются, вспоминают, кто что, и корсеты из китового уса, и зубы углем мазали, и всякое.
Спохватываются.
Смотрят на Эльзу, по-настоящему смотрят, Эльзе-то лет пятнадцать, не больше, как так вообще… Приглядываются, понимают, у Эльзы из груди торчит клинок, как клинок, почему клинок, что случилось-то…
– …а что случилось-то? – спрашивает прадедушка.
И все на него шикают, что ты, в самом-то деле. И прадедушка шикает, да ну вас, сами забыли, как вон прапрабабушка с пулей в сердце пришла, а прапрадедушка с пулей в голове, а тут какой-то кинжал, всего-то…
– Да кто ж тебя так, милая?
Эльза вздрагивает, как будто первый раз видит клинок.
– Э-э-э… а я не помню…
– Это как, тебя кто-то клинком в грудь, вот так, спереди, а ты не помнишь?
– Честно… не помню… как будто… как будто не было такого…
– Как не было?
Прабабушка присматривается, что-то не так с этой Эльзой, не так что-то, что-то…
– Вот те на!
– А Эльза-то, Эльза-то… из воска!
– Эльза… да как это?
– Я не виновата, – с вызовом говорит Эльза, – не виновата. Это не я…
– …а кто?
– Я не знаю, кто со мной такое сделал… Я живая была… настоящая…
И все хлопочут, никто не понимает, что случилось, как так вообще, трогают восковые руки, пытаются вытащить клинок, ну а как, с клинком-то некрасиво же, хотя вот прапратетушка с клинком в груди ходит, гордится…
– …так вонзили в тебя клинок?
– Не… не помню.
– Ну, если торчит, значит, вонзили… Зарыли тебя?
– Не… – Эльза мотает головой, – не помню…
– Зарыли, если ты здесь… в той земле за церковью… так-так-так… – прабабушка постукивает пальцами по столу, – ты мне скажи, были у тебя враги?
– Ой, ну, Лючия…
– И что она?
– Ну, такая дура…
– …ну что она тебе сделать-то хотела?
– Да ничего, просто дура…
– Ну а было такое, чтобы ты кому дорожку перешла? Парня там увела…
– Да нету у меня…
Пра-пра-пра хлопочут, да как нету, да как так, другие пра-пра осаживают, да не торопите, все впереди, тут же спохватываются, какое впереди, все уже…
– Погодите-погодите, может не все… – хмурится прабабушка, – ну а место чье-нибудь в институте?
– Да что институт, я курсы три-дэ графики прошла, и хватит…
Снова цокают языками, снова кто-то на кого-то шикает…
– Ну, вспоминай, вспоминай, – не унимается прабабушка, – может… злое кому что сделала?
Эльза краснеет, вспоминает, ну было злое, ну не насколько, чтобы прямо уж…
– …а было такое, чтобы что-то тебе принадлежало, а на это что-то другой кто позарился?
– Ну… трешку мне оставили…
– Это что, три-дэ какое-то?
– Не-е, это квартира трехкомнатная… А тетя тут на уши села, а-а-а, пусть она там поживет, пусть её сынок там поживет, а-а-а…
– А ты что?
– А послала всех… Почему-то за бабушкой я одна ухаживала, от них ни копейки… а тут налетели… стервятники…
Все хлопочут, думают, бабушку позвать, уж она-то про Эльзу скажет…
– Вот что… – кивает прабабушка, – я тебя окольной тропкой проведу…
– К-куда проведешь?
– Домой… назад…
Все охают, ахают, да как можно…
– Нужно, – кивает прабабушка, – я тебя научу… покажу…
Тем же вечером Эльза уходит, все думают, что это было вообще, никто не знает, прабабушка знает, не говорит…
…на следующий день при…
…приходит?
Прилетает?
При…
…в общем, как-то при… тетя, вся какая-то взаблмошная, громкая, оглядывает дом, а давайте ремонт тут сделаем, прабабушка строго говорит, а давайте не надо, кто-то уже подумывает, как бы выставить тетю за дверь. Тетя устраивается, с кучей вещей, откуда только взяла, сюда с вещами вообще никто не ходит, наполняет дом, пахнущая духами, чем-то терпким, цветочным. Тетю спрашивают, как она сюда попала, тетя отмахивается, ой, да как все, да как обычно, да… стирает воск с тыльной стороны ладони, садится пить чай, что-то там про молодежь говорит, куда они смотрят, о чем думают, Эльза вот… тут же осекается.
Готовят комнату для тети и комнату для Эльзы, она же тоже придет – лет через… через… да кто её знает, через сколько…
ПЯТЬ ПЯТЬ
– …девочка, ты кто?
– Я цифра пять.
– То есть, как это?
– Ну, так вот… цифра пять…
– Не, ну ты же девочка…
– Нет, я цифра пять.
– А… а другие цифры где?
– А не знаю… нету…
– …ужинать давай будем…
– А чего у вас только один кусок хлеба?
– А тебе сколько надо, миллион? Хоть это нашел…
– Стойте… щас…
– Это… это как у тебя получилось-то?
– Ну, я же пять… был один, стало пять…
– Ничего себе…
– А это кто, подруга твоя?
– Ага…
– А она кто?
– Цифра пять.
– Стой, так ты же цифра пять!
– Ну… и она тоже…
– И сколько вас?
– Ну, я пока троих знаю…
…объясните, почему по запросу «цифра 5» появляется изображение девушки…
…программа недоработана, мы работаем над этим…
– …э-т-то что такое?
– А… а что?
– Да ты только что на саму себя не была похожа, черт знает что…
– А что такое?
– Не то восьмерка какая-то жестяная, не то не пойми что…
– …ничего себе… я и не заметила… это что… что со мной?
– …похоже, машина эта учится, уже не накосячит, уже по запросу – пять – девушку не сотворит…
– Здорово!
– Что здорово, чему радуешься, балда, теперь же из тебя пятерку сделают!
– Из меня… пятер… чер-ртт…
– Да не реви ты…
– …да я и не реву.
– Вот и не реви… Доберёмся мы до проги этой, сделаем с ней что-нибудь такое… эдакое…
– …умножь на пять, а?
– Слушай, да надоело!
– Ну а жрать чего будем? Давай-давай…
– Да на тебе двадцать пять белящей, хоть заешься…
– И на том спасибо… погоди, недолго осталось до проги…
…после уничтожения привычного нам мира вся надежда возложена на программу «Ренессанс», которая по описанию воссоздает мир…
– …стой!
– Что такое?
– То… не трогай…
– Ты же исчезнешь… ты уже исчезаешь…
– Да лучше я, чем весь мир… понимаешь ты?
– Нет… не хочу понимать, понимаешь ты?
– …все в порядке, ошибка исправлена…
– …а… девочки тут были… которых раньше по ошибке выдавали вместо цифры пять…
– Да вот они все, можете не беспокоиться…
– Стоп, а пятая где?
– Какая пятая, их и было пять!
– Да я и говорю, пятая-то где?
– Да вот же, пять?
– Это что, теперь математика вся перевернулась?
– Вы про что?
– Ладно, проехали…
ВАШ ШАГ
Шаг.
Не шаг – прыжок, и даже не прыжок, а что-то…
Раз.
Прышаг.
Земля круглая.
Падаю.
Вздымается пламя костра.
Все.
Шаг.
Земля круглая.
Еще шаг.
Земля вертится.
Визжит гильотина.
Падаю.
Все.
Шаг.
Не шаг – прыжок, не прыжок, не пойми что.
Земля круглая.
Шаг.
Земля вертится.
Шаг.
Звезды – бесконечно далекие шары…
Треск выстрелов.
Падаю.
Шаг.
Земля…
Шаг.
Земля…
Еще шаг…
Еще тысяча тысяч шагов.
Открываю очередное откровение…
…грохот выстрелов.
Ваш ход.
БЕТ
«…выпусти… выпусти нас…»
Голоса в тишине ночи… нет, во сне…
Ночь поет мириадами сверчков…
«Выпусти… выпусти…»
Это не сверчки.
Это где-то там, в лесу.
Дом на окраине, на границе городка и темной чащи.
Бет.
Комната под самой крышей.
Капли дождя по черепице.
Бет.
Бет
– Бет, поторапливайся.
– Бет, давай быстрее.
– Бет, хватит уже.
– Бет.
– Бет.
– Бет.
Это Тигги.
И Мэгги.
И Пэгги.
И Мамми.
И Паппи.
Бет.
Кровать в виде полумесяца.
«Выпусти нас…»
«Пожалуйста…»
Откуда-то из темноты леса, из темноты подземелий.
Бет.
Босые ножки по холодному полу, по скрипучим ступеням, по покалывающим травинкам.
Светлячки в темноте леса.
Шорохи.
Ухает чаща.
«Выпусти… выпусти…»
«Мы хотим летать… мы хотим видеть мир…»
Бет в страхе останавливается на опушке леса, замирает в испуге.
«Мы хотим видеть мир… очень-очень…»
Бет бежит в заросли.
Тигги спит.
Пэгги спит.
Мэгги спит.
Мамми спит.
Паппи спит.
Бет спотыкается о корягу, падает, хочет разреветься.
«…выпусти…»
– Сейчас… сейчас…
Бет.
Босые ножки по траве.
Плюшевый халатик, расшитый звездами.
Бет отряхивает пыль со старой двери, смотрит на цифры.
«Два семь пять четыре…»
Бет не знает цифры, кто-то подсказывает ей: крючок, уголок, крючок с уголком, опрокинутый стул…
Дверь открывается.
Бет спускается по полуразвалившейся лестнице.
Со скрипом и скрежетом поворачивает ручку двери.
«Выпусти…»
Бет.
Плюшевый халатик, расшитый звездами.
Поворачивает ключ в замке.
Нажимает кнопку.
Что-то бесконечно древнее и бесконечно могучее рвется на волю.
Карта на стене.
Мишени.
Города.
Те, заточенные глубоко под землей, вырываются в ночное небо.
Бет.
Бет.
Бет…
СОН ЫНЯЬТАТ
…оглядываю собравшихся, надо со всеми перезнакомиться, так положено, обязательно со всеми, ну и что, что мы друг друга не понимаем, что говорим не только на разных языках, но и вообще видим и слышим мир совершенно по-разному. А все равно надо со всеми, никого не пропустить в этом хаосе топотов и криков…
Приближаюсь к первому, звероподобному, судя по виду вроде его эволюция шла от хищников, но откуда у него тогда тоненькие рожки на голове, первый раз вижу хищника, чтобы с рожками, а нет, это не рожки никакие, это антенны, ну, конечно же, интересно, что он ими принимает…
Что-то заставляет меня остановиться, он как будто делает мне знак, держи дистанцию, – отступаю, он на расстоянии прощупывает меня антеннами, подает что-то вроде знака согласия, ясно-понятно, кто ты, и что ты…
Меня передергивает, это еще что, вот так, меня прощупал, и все, ты бы хоть про себя что-нибудь рассказал, хорош, ничего не скажешь… Меня передергивает еще раз, когда вижу себя, и в то же время уже не себя, бегущего по бесконечной равнине, наполненной сигналами – всего слишком много, все слишком быстро, ничего не разобрать – но он по-другому и не умеет, я понимаю это. Вежливо кланяюсь, думаю, поймет он мой жест или нет. Кажется, не понял, настороженно от меня попятился…
Оглядываю гостей, – если всех нас, случайно собравшихся когда-то никогда где-то нигде можно назвать гостями. Подбираюсь к следующему, чем-то похожему на птицу, – он поворачивает голову, смотрит на меня то левым, то правым глазом, что-то посвистывает, клокочет, как будто завораживает меня. Осторожно пытаюсь проникнуть в его сознание, – он впускает меня удивительно легко, я вижу огромное солнце, в полнеба, мне хочется петь хвалы великому солнцу, я запрокидываю голову, я кричу…
…спохватываюсь. Остальные изумленно смотрят на меня, я сам изумленно смотрю на себя, что я творю в самом-то деле…
Кто-то подходит ко мне, кто-то тихонько толкает меня в плечо, он хочет узнать, кто я и что я, – оборачиваюсь, не понимаю, как в этой полупустой структуре может теплиться жизнь. Покорно открываю свое сознание, он как будто что-то вытаскивает из моего разума, эй, стой, я на это не подписывался, – черт, уже поздно, уже ушел…
Оглядываю замкнутое пространство, спрятанное среди холодов, ищу, с кем еще можно перекинуться словами – кто-то спешит ко мне, не могу понять, одно это существо или два, нет, все-таки два, понять бы еще, или это всадник верхом на чем-то или это хозяин с какой-то зверушкой на плече. Думаю, кому воздать почести, воздаю почести как-то неопределенно, чтобы и тому, и тому, кажется, всем угодил. Отступаю, перехожу к следующему, вот хорошо, что танцы начались, можно в танце со всеми перезнакомиться, – что-то на длинной тонкой шее, покрытой перьями, тянется ко мне, что у него с головой, да голова ли это вообще, он вертится, поправляет треугольный убор на том, что я принял за голову, должно быть, что-то вроде какого-то сигнала, потому что красного цвета…
– Здрр-р-асьте… Здр-расьте.. Здр-р-рас-с-сьте, – что-то увенчанное винтами трещит передо мной, кто вас вообще с винтами пустил, опасно же, а кто всех остальных со всем остальным пустил, если уж на то пошло…
– Отлично танцуете, – говорю зачем-то, сам не знаю, зачем, – вы же…
Пытаюсь понять, есть ли в этом хоть какой-то намек на живое – нет, нету. Редко встретишь существо, которое перенесло свое сознание на электронные носители.
– Здр-р-асьте… Здрр-р-асьте… Здр-расьте.. Здр-р-рас-с-сьте, – трещит танцор. Думаю, заело в нем что-то или как, или вообще какая разница.
Наконец, смотрю на того, кто созвал нас сюда – вернее, наконец, осмеливаюсь посмотреть. Потому что такой жути не видел еще никогда, что у него спереди, крылья, не крылья, клешни, не клешни, а голова вообще где, да неужели вот это, сверху, да быть того не может…
Не могу на него смотреть, а смотреть надо, надо жадно ловить каждое его движение, каждый тончайший нюанс настроения, делает незаметный знак – бросаемся хлопотать, чувствуем его недовольство, притихаем, ловко подхватываем его веселость…
…веселость…
…как будто мы можем быть веселыми, когда умирают наши миры, и нужно что-то делать, здесь, сейчас, скорее, скорее, пока мы еще живы, перенести свое сознание во что-то живое, что подвернется – только не в этого, потому что у него власть над нами, безграничная власть, если уж он вызвал нас в свой бесконечно далекий мир, мы с ним ничего не сделаем…
…замираем, оглядываемся – все, все, смотрим на то, что ни с того ни с сего появляется в дверях. Ну и жуть жуткая, да какая разница, уже любое тело сгодится. Бросаюсь к твари, стоящей в дверях, как к величайшему подарку, выкрикиваю:
– Мое! Мое!
И все срываются с места, бросаются к твари, обгоняя друг друга:
– Мое! Мое!
Гром среди ясного неба:
– Мое.
Отступаем, смотрим на того, вызвавшего нас, понимаем, что черта с два он отдаст нам это, застывшее в дверях. И одновременно понимаю, что черта с два мы дождемся от него помощи, ему нет никакого дела до нас, что он может вызвать нас в бесконечную даль, это еще не значит, что он будет спасать наши души… Он ступает к тому, в дверях, подхватывает обмякшее тело, приказывает нам исчезнуть – мы не хотим исчезать, хватаемся обрывками сознания друг за друга, тот неживой, трещащий винтами, впивается в меня, даже нет сил оттолкнуть его…
Выжидаем, сами не знаем, чего, смотрим на того, вызвавшего нас уже почти из небытия, – он окружен уже тремя себе подобными, мы умоляем отдать хоть кого-нибудь – он не слышит нас, он ожесточенно спорит с кем-то, хочет уничтожить кого-то, – мы просим не делать этого, не делать, отдать нам – не слышит, пронзает живую материю металлом…
…подхватываем самих себя, понимаем, что нам тут делать больше нечего, только откланяться и исчезнуть, или даже исчезнуть, не откланиваясь – чужой мир стремительно удаляется, успеваю заметить тающее сознание того, пронзенного металлом, зачем-то подхватываю, зачем-то забираю с собой, зачем, зачем, если у нас у самих ничего нет, а ведь подхватываем, уносим за собой в темные пучины, ловим его мысли, куда, куда вы удалились, спрашиваем, что есть виии-сна, он показывает, как плавится застывшая вода, как обнажается земля, выпуская из себя побеги жизни…
ПЛАТЬЕ В ПЛАТЬЕ
…нет, нет, даже не говорите мне про это платье, да про какое, про какое, про бархатное с сатином, внизу оборки сатиновые, сверху красный бархат… тьфу ты, черт, я про него говорю, будто оно почтенное хорошее платье, а оно что? Оно что такое, я вас спрашиваю? Где вы видели, чтобы добропорядочное платье так себя вело? Вот вы скажите, сколько у приличного платья может быть хозяев? Нет, не спорю, у хорошего платья хозяев масса, хорошее, уважающее себя платье, оно по наследству переходит, от пра-пра-пра-пра-пра-пра к пра-пра-пра-пра-пра-пра, оборки перешьют, где-то что-то перелицуют, и готово.
А оно что? Оно что, я вас спрашиваю? Нет-нет, в приличном обществе об этом даже не говорят, вот и мы не будем говорить про это платье, оно сколько хозяев уже сменило, его что ни неделя, то в магазин сдают, в последний раз и вовсе за смехотворную сумму купили, страшно сказать…
…нет-нет, мы не будем говорить, у нас же все-таки приличное общество, так что я вам про него ничего не скажу, что оно своим хозяйкам покоя не дает, то потащит хозяйку в район Ли, разбираться, куда делись китайцы, почему ни одного нет – а с чего бы им там быть, ведь Ли он не потому Ли, что Ли, а потому, что Ли Грин, Зеленая Обитель! А вы слышали про скандал в Актоне? Нет, это безумное платье стало разбираться, кто убил раскидистую дубраву! Да её еще в семнадцатом веке убили, какая разница, кто?
Ладно, хватит об этом, об этом не говорят… давайте выпьем чаю, сейчас же половина пятого, как раз пора… две чашечки, как положено по этикету… Наверное, одну чашечку в одной руке, вторую во второй, вот так… А это платье… да про него просто не говорят в приличном обществе, вы представляете, что оно учинило в Барбикане? Уверяет, что нашло какой-то там фриз без здания, просто фриз сам по себе, и теперь ищет, куда делось здание! Да оно с ума сошло, платье это, детективом себя возомнило!
Не будем об этом, надо поддерживать светскую беседу… Не говорить же про это платье, просто ужасное, мыслимое ли дело, оно потащило свою предпоследнюю хозяйку в Детфорд, и там устроило переполох, что видите ли, лежит якорь, а корабля нет, и надо срочно искать корабль! А в Доклензе оно вообще истерику закатило, видите ли, отрубленная голова лежит на улице, еще и бронзовая! Нет, это я все еще могу понять, то есть, это, конечно, нельзя понять, это немыслимо, это неприлично в самом-то деле, в приличном обществе… Давайте лучше тосты с джемом… итак, тост, выпьем же за здоровье… а куда джем девать, я не знаю… Но это платье… Что оно себе позволяет в самом-то деле? Вы знаете, куда оно потащило свою последнюю хозяйку? Вы не поверите… Нет, я приличное платье, я даже не скажу, что оно поволокло хозяйку искать Джека-Потрошителя… Нет-нет, об этом не говорят, у нас приличное общество, мы даже не скажем… Вы же понимаете…
…кстати, кто вы? О, какой ужас, мы друг другу не представлены, а беседуем, как будто… Или мы знакомы? Вы… вы? Вы… не может быть… он же… он же убил вас… вернее, вашу новую хозяйку, которую вы потащили на темные улицы в поисках Джека-Потрошителя! Вы… этого не может быть, вы не можете прийти сюда, как вы вообще притащили её в себе, она же мертвая! Что, простите? Что значит, откуда я знаю, что вашу хозяйку убили, ну… Нет, меня там не было! Это не я! Да как вы смеете меня обвинять! Вы ничего… ничего мне не сделаете, вам никто не поверит, что под маской Джека-Потрошителя скрывалась юная леди… вам никто не поверит, вас уже нет в живых… и вы мне ничего не сделаете, потому что меня тоже нет в живых, что вы сделаете призрачной убийце… Мы теперь оба платья, надетые на призрачных мертвецов… О, кажется, время чая уже вышло, а мы все еще сидим, где наши манеры… а нет, часы остановились, теперь будем сидеть здесь, пока кто-нибудь не заведет, полагается две чашки пить, наверное, одну в одной руке, другую в другой…
ПОГОВОРИМ О ВАС…
Для начала поговорим о вас.
Сколько вам лет:
0—20
20—200
200—2000
2000-потерял счет времени. *
Спасибо, вы нам не подходите.
ВОЙТИ ПОД НОВЫМ ИМЕНЕМ
Для начала поговорим о вас.
Сколько вам лет:
0—20
20—200 *
200—2000
2000-потерял счет времени.
Отлично. Где вы живете:
Я живой человек, живу в укрытии. *
Я живой генномодифицированный человек, живу в пустыне.
Я электронный человек, живу, где мне удобно.
Давайте поговорим о вашем уровне жизни…
…большое спасибо, на ваш счет начислено 1000 у-е.
– Здравствуйте…
…замираю в пустыне, это еще что за компания налетела…
– Э-э-э… Здрассьте.
– Вы не видели здесь убежища?
– М-м-м… что-то не припоминаю.
– А оно должно здесь быть.
– Ну, значит, где-то есть.
– А то понимаете, там человек…
Киваю:
– Понимаю. Что-то слышал.
– Он должен быть где—то тут…
Киваю:
– Я вам помогу его найти… обязательно…
УЛИЦА ИМЕНИ УЛИЦЫ, ГЕНЕРАЛ ИМЕНИ ГЕНЕРАЛА
…на этой планете нет улиц, поэтому генералам приходится нелегко – в их честь не назовут ни одну улицу. Городов здесь тоже нет, поэтому ждать, что в их честь назовут какой-то город, не получится. Нет здесь и глубоких озер, и быстрых рек, и высоких гор, которые можно назвать в честь генерала.
Впрочем, генералы очень ловко вышли из ситуации – они называют в честь самих себя… друг друга. Генерал имени генерала – звучит странно, но другого варианта здесь быть не может.
Иногда я спрашиваю у самой планеты, пробовали ли они назвать планету своим именем – планета говорит, что да, было дело. Я спрашиваю, а почему же не получилось – планета загадочно молчит, генералы тоже молчат, смотрят на меня пустыми глазницами…
ВЫХОД
…мы обустроили для себя кусочек лабиринта вдалеке от основных путей – уютный такой закуток, несколько завитков и тупиков, которые можно было считать комнатами. Мы даже повесили шторы, поставили что-то вроде ширм, Алекса по вечерам бросала на ширму свое белье, когда раздевалась перед сном, – мы её ругали, ты что творишь, в самом-то деле, как так можно, а если увидит кто, ну и что, что тут никто не ходит, а если пройдет, а?