Детка Мороза в поисках Санты
– Ледянушка прилетела! Из лесу или с болот лесных?
– Так я тебе всё и рассказала!.. Ладно уж, слушай… Собрались мы, внучки бабульки моей, на большом поле. Прилетели родственники с Северов, ты их должен знать…
– Нет-нет-нет, остановись, пожалуйста. Начнёшь, до весны запорошишь, не остановишься, знаю я тебя. Я с тобой и Новый год пропущу, и Старый, и всё-всё, пока весна не выгонит.
– Нет, я немножко, тебе будет интересно.
– Заговоришь-задуешь… Я тебя знаю. Я с прошлого раза забыть не могу, неделю слушал, а ты всё мела, мела, мела…
– Так это я уж не одна, тётушка прилетела, подсказывала.
– Вот-вот, и тётушки твоей не хватает только. Я и так вспомнить не могу, для чего я к старику в сторожку рвался, чего хотел? А тут ещё ты.
– Эх, молодёжь-морозцы, люблю на вас смотреть. Крепенькие, молоденькие, хрустященькие… А что делаешь-то здесь? Полетели, может, по дворам пройдёмся, пошалим, как прежде. Новый год, ряженых в сугробе поваляем. Ты их поморозишь.
– Каких ряженых?
– Ну этих, которые в красных шубах бродят с мешками и посохами. Бороды у них такие белые. «Я – Дед Мороз с внучкой Снегурочкой». А какая она снегурочка? Я проверяла сколько раз, тёпленькая она. Я ей снега набросаю или сосульку за шиворот положу, кричит. Тоже мне снегурочка. И сосулька тает. Жаль.
– Снегурочку?
– Нет, конечно. Сосульку жаль. Растаяла. Или другие…
– Какие другие?
– Ну не могу вспомнить…
– Вспомни.
– Вспомни, вспомни…
Закружила, закружила на месте Ледянушка: то по земле метелицей метёт, стелется, то вверх столбом снежным взвивается. Не вспоминается, хоть ты тресни. Вот вьюгой вокруг дома кружит, кружит, дома не видно, так запуржило, замело, в окна бьётся, с козырька крыши срывается… Стоп. Внезапно затихла. В окно заглядывает, увидела что-то. В то время сторож проснулся и опять фильм по телевизору со скуки смотрит, где Санта Клаус в сани садится.
– Да вот же он! Этот, в сани садится. Санта Клаус.
– Вспомнил! Я о нём и хотел у сторожа узнать. А он обиделся и не стал со мной разговаривать.
– Это почему же?
Детка Мороза рассказал ей, что только хотел узнать об этом человеке: где он живёт, как к нему пройти. Но сторож обиделся и захлопнул дверь.
– Обиделся?
– Пыхтел, ворчал.
– На друга матушки Зимы обиделся и ворчал на него? – удивилась Ледянушка.
В старину люди знали, что обижать просто так никого нельзя, и особенно духов: лесных, зимних, летних, морских… Они безобидны, если их понимаешь и принимаешь, как природу, что нас окружает, как весь Божий мир.
Стоит Ледянушка перед сторожкой, стоит, с силами собирается. За своего друга поквитаться желает. Страшна она в эти моменты, даже Детка Мороза подальше от неё отошёл. А пока – тишина, лёгкий снег только пошёл, снежинка к снежинке, потом – чаще, чаще, и наконец повалил так, что в пяти шагах ничего не видно. «Ш-ш-ш», ветерок снегом по снегу трёт: взад-вперёд, взад-вперёд. И вдруг – «Ба-бах», снежный заряд – в домик, как из пушки. Хлопнула дверь на веранде так, что все до последней сосульки с потолка слетели вниз и в лёд воткнулись со звоном. «Бух-бух-бух», – захлопала опять дверь, и стёкла на веранде повылетали из окон. «У-у-у, у-у-у-х-ты-ы», – завыли ветра в трубе дымовой, и пламя в печи вздрогнуло, на несколько секунд погасло даже, а из-под дверки печи в комнату пополз дым плотными струями. «Красота, – восхищенно произнёс Детка Мороза. – Теперь я, теперь я…»
Над крышей дома – купол снежный вьюжный, верхушки деревьев стонут, трещат от ветра и снежных зарядов. Развеселился и Детка Мороза, шубка его становилась всё ярче и ярче, и на кусочке неба над домиком вспыхнули, заплясали огни настоящего северного сияния, как будто не дачный посёлок это на краю большого города, а Крайний Север, где никто не живёт, разве только медведи белые захаживают. И – мороз, мороз. Да крепкий такой, никогда в этих местах такого не бывало. Зазвенели снежинки, твердея и становясь ледяными иглами: «Динь-динь, динь-динь». Погас в домике свет, оторванные бурей провода болтались на ветру и поливали всё вокруг снопами искр, собачьи будки утонули в снежном озере. Да и к лучшему – псинам стало теплее, и они спали, свернувшись калачиками. И сторожку снегом забросало по самую крышу, самому сторожу теперь не выбраться, только на помощь стороннюю рассчитывать придётся, а кто в предновогодние деньки на дачи сунется? Пойди, отыщи таких. Придётся ему, видно, так и встречать Новой год: без света и в полном одиночестве, если только соседи-дачники с вопросами не заглянут. Поделом. Не обижай Зимушку.
Если бы у зимних знакомцев были часы, то они бы знали, что куролесили на дачах целых два часа. Солнце, которое, итак в декабре было редкостью, давно скрылось, а луна, будто испугавшись зимней баталии, спряталась в низком из-за туч небе. Быстро стемнело, фонарей на дачах никогда не было, а из-за обрыва проводов электричества не стало во всём дачном посёлке, и в окнах домов, где жили постоянно люди, свет тоже перестал гореть. Прошло некоторое время, и где-то затарахтели электрогенераторы или появились огни от свечей и керосиновых ламп. И нельзя было сказать, что вечер за городом может быть испорчен отсутствием электричества. Огонь в камине, канделябры с горящими свечами, красивая музыка, глубокие кресла, плед… – очарование минувших веков.
Ветер стих, но на смену ослабшему Морозцу пришли привычные ночные. Детка Мороза зевнул и махнул рукой Ледянушке.
– Спаточки пойду…
Ледянушка, уставшая, но очень довольная играми, бросила было ему вслед серебряной снежной пылью, но получилось слабо: то ли силы закончились, то ли прихватило крепким морозом снежные покрывала, стали они жёсткими, не пробьёшь.
– Ну спать, так спать…
– Хрум-хрусть… ш-ш-ш, – спрятались оба в сугробах. До утра.
Декабря последних два листа и – Новый год.
Глава III
Детка Мороза проснулся рано, когда ночные Морозы ещё воеводили и стужа сковала всё вокруг: ни ветерка, деревья словно изо льда вмёрзли в воздух, как в озёрный лёд, лёгкие дымки над печными трубами нескольких дачных домиков казались нарисованными, вытянувшись неподвижными столбиками. Ни птиц, ни зверя, ни людей. Безмолвие сиреневое и тайна.
Он не стал звать и уж тем более – искать Ледянушку. Найти ту, вчерашнюю, невозможно. Как найти вчерашний снег, вчерашний мороз? Ледянушка, скрывшись в одном сугробе, как житель города в метро, переместилась уже неизвестно куда. Будет ли это лесок-болотце, или деревенька, или город большой – смотри: вон – ледок, вон – сосулька, вон – ком снежный с ёлки или крыши вниз летит, значит, рядом Ледянушка шастает-проказничает. Но ты её не ругай, посмейся, а ещё лучше, где-нибудь горку снежную построй, фигуру снежную вылепи. Получишь её расположение. Может, и пригодится тебе в трудный час, век благодарить будешь.
«Если действительно Санта Клаус существует и водится с духами лесными и нечистыми, то они про то знать должны. Хоть кто-нибудь из них мне расскажет. Добегу до леса. Спрошу». Бежать он, конечно, не стал, а нырнул, как Ледянушка, в сугроб побольше, и понесло его, понесло по просторам снежным. Где снег, там и Морозец, а снежинки, хоть их тыщи всяких по форме, всё равно – снежинки. Так что вроде Детка на прежнем месте в сугробе, куда нырнул только что, а на самом деле? Летит Морозец, знать бы ещё – куда? Выглянет из сугроба: «Лес? Нет, не лес». И дальше, пока наконец не прибыл в такую глухомань, что сам не знает, куда попал. Спросить-то не у кого. Только деревья – высоченные сосны, кедры, ели. Ветер в вершинах в прятки играет, от дерева к дереву по макушкам скачет. Звери и птицы попрятались. Холодно.
«Лес. Никого. С кем говорить-то?» Обычно птицы или звери знают, где обитают духи лесные, и близко к ним не подходят, опасаются. Леший у сорок и белок орешки таскал, а они в него шишками кидались. Кикиморы с водяными с ондатрами и бобрами споры затевают, озёра и болота поделить не могут. Но сейчас – зима. Спят многие, а те, кто не спит, в норах прячутся, не отыщешь. Говорят, что по зиме голодные волки Анчутку, чёрта лесного, за добычу приняли и бросились за ним в погоню. Догнать – не догнали, а за пятку укусили. Анчутка с тех пор злой на волков и всякий раз им пакость подстраивал.
Однажды Детка Мороза шёл по лесу, и за ним увязались волки. Они видели его. Был вечер. И они были ужасно голодны. Волки шли за ним давно и устали. Окружив его кольцом, стали рычать, сверкать глазами. Всё шло к тому, что не пройдёт и минуты, как нападут серые на него. Но волки не догадывались, кто был перед ними; думали, что попалось слабое живое существо, и значит, его можно было съесть. «Р-р-р…» – пошёл первым вожак стаи, и остальные, подбадривая друг друга, двинулись к центру круга. Детка провалился в снег, оставив вместо себя морозное облако. Волки закружили на месте, нюхали, рыли снег, пытаясь отыскать исчезнувшую добычу. Детка Мороза появился у них сзади, и прежде, чем они его заметили, дёрнул одного волка за хвост, другого ущипнул за лапу, первого, кто бросился на него, стукнул по носу. Каждый знай своё место. Хвосты, лапы, носы у волков стали быстро белеть от мороза. Волки были голодны, но не глупы. Они рванули в лес, и в следующий раз, когда кто-нибудь из них видел небольшого человечка, от которого никак не пахло, но было холодно, как от льда, они сворачивали в лес и держались подальше от него.
Детка Мороза стоял на опушке и внимательно смотрел на чей-то след. Свежий след. А уж кто это был, неважно, главное – начать поиск. Вниз-вверх, в овраг, к реке мчался Детка Мороза, и ему нравилась эта игра. Ой, что это? Впереди замелькали звери лесные, да не один, несколько. В мгновенье он догнал бежавших и увидел страшную картину охоты. Три волка гнали впереди себя кабана. Снег глубокий, устали все: и охотники, и добыча. Наконец окружили. Кабан развернулся и стал атаковать волков, пытаясь зацепить своими ещё небольшими клыками. Волки уворачивались и искали удобного случая, чтобы вцепиться в него, повалить и растерзать. Подустали, кабан и волки стояли друг перед другом, позволив себе небольшую передышку. Кабан грозно с баском то ли хрюкал, то ли повизгивал, а волки молча обнажали верхние клыки. Все тяжело дышали. Пар валил из их пастей. У всех, и у охотников, и у добычи, мысль была одна: «Кто кого?»
«Может, момент и неподходящий, но кто знает, сколько они ещё тут провозятся друг с другом?» – подумал Детка Мороза и попробовал поговорить с лесными зверями. Он подошёл к волку, который стоял, навалившись на сосну. Волк был самый старый, значит, должен был знать больше других. «Волчара, э-эй. Я здесь. Посмотри на меня. Только один вопрос: Как мне найти кого-нибудь из нечистых?» Волк таращил глаза на нечто, похожее на сугроб, и тяжело дышал. «Э-эй, Серенький! Где здесь у вас лешие, кикиморы, анчутки, на худой конец, Баба-Яга? Или злыдня какая-нибудь между вами не шастает? По глазам вижу, что знаешь».
Глаза у волка были несчастные от усталости, голода и холода. Тяжело дыша и хватая зубами снег, он видел только добычу, думал о добыче и слышал только добычу. А добыча – молодой кабан, сильно уставший, испуганный, хотя ещё достаточно сильный и опасный, был уже обречён, и спасти его могло только чудо. Детка Мороза, потоптавшись перед волком и поняв наконец, что его не слышат или не хотят слышать, пошёл к кабану. За ним и двинулся первый волк, и уж потом два других. Подойдя к лесной свинюшке, Детка, насколько это возможно было для зимнего духа, стал спрашивать о лесных эльфах, Бабе Яге. Кабан же видел и слышал только приближающихся врагов. Ему было не до разговоров с кем-то, похожим на сугроб с ножками. Волки набросились на лесную свинью как гости на доброе хозяйское угощение. Один из них схватил его за холку, другой попытался вцепиться в заднюю ногу. «Вьи-и-и! Вьи-и-и!» – завизжал тот и всеми двумястами килограммами своей туши прошёлся по Детке Морозу. Прямо как дорожный каток по асфальту: была горка, раз – и стало ровно. «Ах, хрусть-хрум, хрусть-хрусть. Ух…»
Детку Мороза размешали в снежную пыль кабан и три волка. Они помчались дальше, а он, смешавшись с лесным снегом, не собирался. Лежал себе, разбросанный меж сосен, и шуршал, как лёгкая позёмка по земле. Сверху упали старые пустые шишки, осыпали его иголками сосны. Прыг-прыг-прыг, спустилась по стволу белка и оставила следы на всём, чем он раньше был.
Начиналась пурга. Ветер обрёл форму, его потоки, набравшись снежной пыли, постоянно меняли свой облик: то они, как сотни змеек, ползут по земле, то закручиваются спиралями и несутся по лесу, толкаясь и завывая, или бросают снежные заряды, сбивая с ног всё живое. А потом всё стихло. Остатки от Детки Мороза, как горстка пепла от костра, лежали между старыми соснами, небрежно сметённые в кучку шалуном ветром. Казалось, всё кончено, навсегда… Но так только казалось. Так ведь случается, выпадет снег осенью, а потом растает. Возвращается тепло, деревья хоть и жёлтой листвой, но радуют глаз, и даже дождик не смущает и не наводит грусть. Ведь главное – ещё не зима! Пахнет дымом, кто-то сжигает листву. Небо высокое и преголубое. В такие дни особенно ласково светит солнце. А на следующий день поутру вдруг – дождь, и дождь со снегом, и за стеклом – сугробики хоронят осень. Зима. И уж зимой покончить с Морозцем невозможно.
Странная фигурка отделилась от снежного полотна: непонятно, бесформенно и грязновато. Узнать прежнего Детку было просто невозможно. Во-первых, голова у него отсутствовала вовсе, было сплошное туловище. Там, где раньше была голова, торчала старая шишка. Во-вторых, ручек и ножек тоже не было. Вместо них торчали бугорки, а вместо пальцев были высохшие сосновые иголки. Впрочем иголки были повсюду. Дикобраз, а не Детка Мороза. Без глаз, без носика и ушей. Рот тоже отсутствовал. Чудище снежное не шевелилось, да и шевелить-то ему было нечем. Постояв некоторое время без движения, оно стало раскачиваться из стороны в сторону, как будто застряло в снегу и хочет выбраться. Влево-вправо, вперёд-назад. Раскачивалось, раскачивалось, пока не свалилось на бок, а потом покатилось под горку. Катится-катится, снег прилипает, прилипает: к ножкам, к ручкам, к голове, к ножкам, к ручкам, к голове. Ух, докатилось. Полежало, будто голова закружилась от такого спуска. Встало.
Ой, что получилось! Совсем другой, не похожий на прежнего Детку Мороза большущий пребольшущий Снеговик. Вместо носа торчала шишка, глаза – большие замёрзшие лужи, ручищи с толстыми пальцами и ледяными когтями и ноги-ножищи, как ледяные колонны на месте замёрзших водопадов блестели мутными отблесками. Снеговик огляделся вокруг, осмотрел себя, вздохнул, сокрушаясь, и рассердился: «Ух, я вам задам сейчас».
Он тяжело двинулся вверх по склону к месту, где глупая лесная свинья и три тощих волка растоптали его, его, самого красивого Детку Мороза, а потом безнаказанно удалились по своим делам. Дела у них были, конечно, разные. Кабан спасал свою жизнь, а волки – свою. И они знать не знали, что творят в пылу охоты. «А вот теперь узнают… Узнают!» Покрутившись на месте, где только что был, Детка-Снеговик увидел, что следы кабана и волков вели к реке. Он ринулся в погоню. Снежная пыль висела у него сзади длинным белым облаком, осыпалась, столкнувшись со стволами сосен и елей, а Снеговик, как заправский горный лыжник, участник лесного слалома, ловко объезжал деревья и догонял компанию зверей. Вон они. Вон – на краю обрыва, где река впадает в лесное озеро. Попались!
Битва волков с несогласным стать ужином, обед уже прошёл, кабаном приближалась к завершению. Волки сильно ранили кабана, снег вокруг него был истоптан и забрызган каплями крови. Он тяжело дышал и понимал, что минуты его жизни уже сочтены. Ещё одна атака волков, и он упадёт в снег, а сил встать уже не будет. Волки повизгивали, будто поторапливали, подначивали друг дружку.
– Давай, Серый, твоя очередь!
– Я уже нападал, пусть Подраное ухо нападает, он всегда только сзади, а как брюхо набивать, так первый!
– Ничего подобного, я его за ногу схватил. Если бы не я, он бы вообще от нас убежал.
Они ходили кругами вокруг кабана, ещё немного, и праздник желудка: «Ах, как кушать хочется».
«Бу-у-х!», слетел на них лавиной Снеговик. Увлёкшись скоростным спуском, он не рассчитал, где остановиться, и врезался в них. Три волка неожиданно для себя впечатались в кабанью тушу, и далее уже все четверо полетели вниз с высокого берега на застывшее во льду лесное озеро. Снеговик не услышал, как они упали, потому что, задержавшись на секунды на краю обрыва, он тоже полетел вниз, увлекая за собой снежные массы, скопившиеся наверху. «У-у-у-х», с шумом спустилась маленькая снежная лавина, которая накрыла и волков, и свинью толстым слоем снега. А потом наступила тишина.
Первым из-под снега выбрался кабан, он хрюкал, визжал то ли от радости, то ли от боли, а выбравшись, потрусил по берегу озера в сторону камышовых зарослей, там поднялся к лесу и быстро скрылся из виду. Волки тоже выползли по-одному. Вид у них был озадаченный. Одному досталось особенно, он хромал и повизгивал, поджимая заднюю лапу. Тем не менее, отряхнувшись, они понюхали след кабана и побежали в погоню.
Уже стемнело, луна постояла верхушкой у высокой сосны и поплыла над озером, освещая его волшебным светом. Под обрывом, где были разбросаны остатки Детки-Снеговика, лежала тёмно-синяя тень. До утра. Чем закончилась охота волков на кабана, осталось неизвестным. Ясно было одно, не свались Детка-Снеговик волкам на голову, они бы пировали свининой несколько дней. Но не повезло им. И если кабан, покопавшись в толще снега, может отрыть что-нибудь съедобное, то волки, волки кореньями не питаются, а отыскать в зимнем лесу добычу очень трудно. Вот и Детка-Снеговик потерял целый день, никого не нашёл, а до Нового года осталось всего ничего – два дня. А ведь опять собраться надо во что-то.
Глава IV
В разных лесах живут разные духи лесные, лесная нечисть. Жизнь у них всё скучная и спокойная. Лешие, те всё промыслами занимаются: ягоды, грибы собирают. Попроказничать любят, особенно над теми, кто в лес по грибы-ягоды ходит. Аукают, голосам подражают. К болоту в трясину заведут и смеются потом. Кто-то из знающих людей говаривал, что лешие над всеми волками стоят. Командовать – не командуют, а благотворят им, жалеют.
«И чем тебе, лихо зимнее, сугроб ты прошлогодний, сосулька майская, мои парнишки волчатки помешали? Что тебя принесло к нам? Итак брательники твои покоя-житья лесному миру не дают, всех переморозили. Подружки-кикиморы так вмёрзли в лёд, что вздохнуть не могут. Водяного в самой глубокой яме в озере достал. Ему хвост льдом прихватило, теперь до весны так и будет в потёмках глубоководных лежать… Так тебе и надо, шлёпнулся с горы нашей, пролежишь теперь до самой весны, никто тебе не поможет, – на том месте, куда обрушилась снежная лавина, ходил маленький человечек в мохнатой шапке и овчинном тулупчике. Он сердито тыкал снег посохом, продолжая приговаривать. – Вот тебе, вот. Волчатки мои голодными остались. Погоди, я тебя ещё накажу, по-своему, по-лешему…» – он бормотал и бормотал, будто колдовал, накладывая на Детку-Снеговика самые страшные наказания. И луна наконец осветила это место, лицо лесовичка от её света было сине-зелёным и испугало бы любого, окажись он сейчас на озере под огромной луной и перед властителем леса – Лешим! Страшно, бр-р-р.
«Хрусть-хрусть… хрум-хрум… фр-р-р…» – стали раздаваться непонятные звуки, необычно странные, непривычные для столь позднего часа, леса, лесного озера. Впрочем, чего только не происходит в лесах по ночам. Пролетела сова над этим местом. Покружила и села на ветку ближайшей сосны. Ей было тоже интересно: «Что будет дальше?» Между тем стал крепчать мороз, вокруг луны образовалось белое кольцо.
«К несчастью. Ой, что-то случится!» – запричитал Леший и, ещё раз ткнув посохом в снег, засобирался уходить, но не смог сдвинуться с места: одна нога его почему-то оказалась вмёрзшей в лёд. Он кряхтел, топтался на месте, силясь её вытащить, ну прямо как зверь, в капкан попавший, но у него не получалось: крепко держал лёд ногу. Леший аж взвыл от досады по-волчьи: «У-у-у… а-а-а!», и откуда-то из разных сторон леса ему тут же ответили: «У-у-у-у!»
Пошёл снег. Вначале спокойный и ровный, а потом будто лопнуло небо по шву, как перина, и посыпало, не переставая, снегом, будто пухом. Небо затянуло низкими тучами. Ветер поднялся. Пурга дня на два, а может, и неделю качаться будет. Лесовичок по-настоящему испугался: «Замерзну… чёрт меня дёрнул сюда прийти. А ведь точно, Анчутка подсказал. Вот я – глупый, вот я – пустая голова. Нашёл, кого слушать, Анчутку рогатого. Это он мне мстит за то, что ребятки-волчатки мои ему по ошибке пятку откусили». Метёт пурга, снег ещё гуще пошёл. На озере – никого, и над озером – ничего: ни луны, ни звёздочки. Колдовать против зимы Леший не умел, а так, оборачивайся ты хоть в кого, всё без толку: нога-то во льду так и останется. И у нечисти лесной горе случается.
То ли мороз крепчать стал, то ли снега много навалило, только почувствовал перепуганный Леший, будто лёд на озере потрескивать стал, да не где-нибудь, а рядышком, и всё ближе, ближе к нему треск тот слышится. «Вот только с водяным встретиться не хватало», – подумал только он, как рядом пробежала широкая трещина, и свободной ногой он почувствовал пустоту внизу. Но на этом не успокоилось, озеро будто качнулось, наклонилось, как тарелка, и вода из трещины булькнула: «Бульк-бульк». Стал лёд раскачиваться, словно качели: вверх-вниз, вверх-вниз. А вода из щели – «Бульк-бульк», выплёскивается: насос, а не лёд. Стало старичка лесного водой заливать. Не поймёт он, что происходит, испугался, аж цвет поменял: был зеленоватый, стал белым совсем, и трясётся, как заяц под кустом. Вода затекала под сугроб. Комки снега от прежних Детки-Снеговика стали ледышками, потом – «Бульк», и на них опять вода и снег, вода и снег… Стал расти ком снежно-ледяной.
Часа через три за спиной у испуганного до болотных колик Лешего поднялась горка величиной в метра полтора изо льда и снега. Треск стоял такой, что с лап ближайших елей снежные шапки вниз рушились одна за другой. Леший уж догадался, что происходит: «Появится сейчас новый Детка Мороза и припомнит мне всё: и ворчание, и стучание посохом. Запечатает в тюрьму свою ледяную до самого лета. И не встретить тебе, старичок-лесовичок, Новый год в кругу друзей… Это – в лучшем случае. Про худший я даже думать боюсь». Как в воду глядел – сбылось предчувствие страшное.
«Уф, собрался наконец. На кого похож я нынче, не пойму?» – раздался голос откуда-то высоко с неба, да такой, будто льды Антарктиды его сотворили: в нём треск льдов, гул ветров, глубина ледяных пропастей и лютый холод. Страшнее не бывает. Леший медленно обернулся назад и обмер: перед ним стоял ледяной монстр высотой метра три. «Антарктик!» – пролепетал он, ничего более ужасного ему не встречалось в жизни. Только слышал, что бывают такие, живут в Антарктиде и рождаются, когда гигантские айсберги от материка откалываются. Вот уж у кого сила и мощь. Им – не перечь, враз раздавят. И самое страшное, три метра сверху, а сколько там внизу: пять, шесть метров, не ведомо, как у айсберга, у которого видимая часть гораздо меньше той, что прячется в воде. «Как же он двигаться-то будет? По озеру только что, там, где поглубже будет, или на мель сядет?» – промелькнуло пустое любопытство у Лешего. Но он удивился, когда увидел, что Антарктик сошёл легко с места, где ещё было мокро, и встал на сухую возвышенность на берегу.
«Леший меня возьми, это кто там в лёд вмёрз? Кого я сегодня поймал, что за недотёпу?» – послышался глас сверху, чуть пониже облаков. Лешему стало совсем плохо, и он сел в лужу, вмёрзнув уже двумя ногами и другим местом. «До весны света белого не увижу», – обречённо подумал старичок-лесовичок и всплакнул. Антарктик оглядывал себя, трогал своё тело могучими руками, а под ногами его крошились выползшие на берег льдины, да с такой лёгкостью, будто это были тонкие кусочки стекла от разбившейся лампочки.
– Гляжу-гляжу, а разобрать не могу. Что там за мелкота внизу копошится. Мышь, что ли? Эй, ты кто, мышонок?
– Пи-пи-пи…
– «Пи-пи-пи»? Ты что, точно мышонок? Не разгляжу.
– Пи-пи-пи… – только и смог произнести лесной бродяжка и уж потом согласился. – Да, мышонок я.
Леший и без того был маленького роста, а присев с испуга, стал ещё меньше. Он готов был сказаться кем угодно, только бы его не трогали, пусть даже до весны. Пусть весной унесёт на льдине, пусть над ним посмеётся водяной с русалками, только бы сейчас его не узнал Антарактик-Снеговик-Детка. Тогда ему весны уж точно не увидеть.
– Ладно, мышь, пошёл я. Ты Лешего не видал? – спросил его Антарктик.
Леший потерял дар речи и стал мычать, как можно ниже наклонив голову. Мышь, просто мычащая мышь. «Бух-бух-бух!» – затрещал лёд под тяжёлой поступью ледяного человека.
– Мышонок, а шапочка как у лесовичка. Дед-лесовик, не притворяйся! Или думаешь, я тебя сразу не узнал? Шутить со мной вздумал!!! – прогремело над головой у Лешего, лёд трещал, деревья дрожали, и казалось, что даже тучи на небе, испугавшись голоса ледяного чудовища, разлетелись кто куда, бросив прятавшихся за ними звёзд и луну. – Я вот что у тебя спросить хотел, не появлялся ли в лесу такой странный человек в красной шубе? Он мог договариваться с вами, нечистью лесной, о подарках для детей, о Новом годе. Санта Клаус его зовут, не встречал ли? – внезапно сменив гнев на милость, тем же могучим басом, но ласково и дружелюбно спросил Антарктик.