Детская мечта – она, как первая любовь:
чистая, светлая и на всю жизнь.
Народная мудрость
Сергей, нынче уже – Сергей Петрович Воробьёв, с детства мечтал о приключениях. Именно поэтому, наверное, все последние странички его тетрадей и даже дневников были старательно зарисованы корабликами, парусниками, какими-то выдуманными картами с кучей «необитаемых островов». Робинзон Крузо был у него, конечно, любимым героем, а когда подошло время, и Сергей поступил в Ленинградскую мореходку учиться на штурмана, он знал точно, что пройдут года, и его яхта обязательно кинет якорь где-нибудь в Океании у «заветного острова», где он, словно небезызвестный Робинзон, заживёт долго и счастливо. Коррективы во всё внесла армия. Сперва Карабах, затем августовский путч 1991 года, потом Северная Осетия… Теперь уже Сергей считал, что истинное приключение для настоящего мужчины – это не яхты и острова, а защита Родины, борьба с преступностью, как бы пафосно это ни звучало. Ни о каком флоте теперь не могло быть и речи. И, вернувшись из армии, Сергей, не задумываясь, подал документы в Санкт-Петербургский ОМОН. Вот уж где приключений было с избытком: что ни день, то «маски-шоу». Потом Чечня… Первая. Вторая. Госнаграды, первое офицерское звание – мл. лейтенант… И большое разочарование. Неприятно, знаете ли, ловить всяких «уродов», когда запросто, а когда и с реальным риском для жизни, а назавтра видеть их в том же месте за тем же делом. Взятки ведь никто не отменял. А следаки – ой, не богатые люди.
И Сергей решил уйти в «опера». Так хоть он сам будет дела до суда доводить. И интереснее это, чем просто по команде «фас» автоматом размахивать. Сказано – сделано. Оформил перевод, и вскоре некогда относительно спокойная «земля» затрещала от дерзких поползновений «пьяного и отважного» опера-омоновца, жаждущего приключений. Бывало всё: приходилось и в одиночку брать вооруженного преступника, и неделями сидеть в засаде, и до потери пульса пить со «стукачами», чтобы выудить у них ценную информацию. Сергею нравилось. И он работал. Даже, наверное, чересчур. Раскрытие преступлений – это хорошо. Но когда раскрываешь много, тем более не очевидных, не убийств там, грабежей, а хранение наркотиков, к примеру, то для кого-то это плохо. Особенно для прокуратуры. Ведь в нашей палочной системе надзора и контроля это какой рост преступности. Ладно одно, два дела. Но не десяток. И тем более не сотня. Ведь их же контролировать надо, «надзирать». Сперва с Сергеем провели беседу, потом пригрозили. А когда он не понял – попросту «слили». Так вот в МВД и поступают: пока звезды на погоны сыпятся – ты хорош, когда премии – очень хорош, но как только поперёк встал – всё, до свидания.
И Сергей не выдержал, запил. Конкретно забухал на несколько лет. Где-то подрабатывал, что-то охранял (на что ещё пригоден старый омоновец), но почти что каждый Божий день пил. Пока, однажды, не стукануло… Инфаркт, больница, «стент» в сердце, и конец попойкам, коли жить хочешь. А жить Сергей хотел. Он умирать не хотел ни в луже собственной блевотины, ни на обоссанной кровати паралитика, ни со стоном измученного раком больного. Уж лучше где-нибудь одному в тайге или на яхте, борясь за свою жизнь в шторм. Проиграть природе не стыдно. Стыдно подохнуть овощем под жалобные всхлипывания родных или храп соседа по палате. И мечта о приключениях вернулась. Да- да, та самая детская мечта с парусами, свистом ветра и необитаемым островом.
Попалась как-то Сергею, теперь уже Сергею Петровичу, очень занимательная книга французского писателя-путешественника Алена Бомбара «За бортом по своей воле». В ней описывалось, как автор, будучи обыкновенным врачом, без морской подготовки, без запасов воды, еды смог пересечь Атлантический океан на обычной надувной лодке. Кому интересно – прочитайте. Сергея как обухом по голове шарахнуло: «Вот оно! Вот чего я так долго ждал». Просто, будучи реалистом, Сергей понимал, что яхту он скорее всего никогда не купит, не построит, а если и построит, то выйти в ней в «одиночку» ему вряд ли удастся. Так уж устроен мир. Федоры Конюховы – да, Сергеи Воробьёвы – нет. Однако, на каждое «нет» есть болт с резьбой. И, перечитывая ещё и ещё раз книгу А. Бомбара, Петрович вконец укоренился в своем решении: «Всё, ухожу!». Тогда он и не предполагал, что сборы и подготовка займут около трёх лет. Разве такая мелочь может остановить, когда впереди светит мечта?
Сборы увлекали Петровича чуть ли не больше предстоящего путешествия. Необходимо было все продумать, просчитать. Заработать денег и купить, наконец, множество нужных вещей. И вот, через тысячу и еще пятьдесят пять дней усиленного труда, нервотрёпки, радостных приобретений и некоторых потерь Сергей Петрович решил, что готов. Дома в зачехлённом виде лежала небольшая, меньше четырёх метров в длину, надувная лодка «Комбат-380» с вклеенной транцевой доской, деревянным настилом на полу и звучным названием «Морской Дракон», которое вместо бортового номера (благо, регистрировать столь крохотное суденышко не было необходимости) красиво вывели поверх ватерлинии художники тюнинговой компании. Небольшой подвесной мотор в четыре лошадиные силы, вёсла да парус Катайнена. Хотя, о парусе надо сказать особо. Вообще-то, как считал Сергей Петрович, с регистрацией и правами на управление парусным судном возникало слишком много проблем. Но ведь наш закон – что дышло… Парусным считается то судно, которое использует парус и движущую силу ветра в качестве основного двигателя. Парус Катайнена – гениальное изобретение одного скандинавского умельца – такое устройство, которое крепит мачту, сам парус, гик, руль и т. д. и т.п., всё вместе, к транцевой доске лодки наподобие подвесного мотора. И всегда, если что, есть возможность сказать: «Мол, мотор сломался, нет топлива, бла-бла-бла, а это так, аварийный движок, типа, не постоянный».
И всё, как думал Петрович, вопрос с регистрацией решён. А это самое главное. Закон, вроде, не нарушен и очень грамотно и нежно обойдён. Ну, о парусе хватит. Кроме этого: заботливо упакованные коробки с ЗИПом, одеждой, едой, магнитный компас, наконец, купленный на барахолке по случаю, яхтенный навигатор, батареи, куча карт и книг. Нет, к сборам Петрович подошёл очень ответственно. Проштудировал великое множество справочного материала, выслушал тысячи советов от опытных путешественников и выбрал, как он считал, самое лучшее. Ничего лишнего, минимум веса, максимум функциональности, но в первую очередь учет опыта его предшественника – А. Бомбара.
Так или иначе, на тысяча пятьдесят шестой день, отгрузив почти полтонны различного оборудования, Сергей Петрович Воробьёв в радостном и несколько взволнованном расположении духа, в последний раз закрыл двери своей квартиры в Санкт-Петербурге. Выйдя из подъезда, он постоял немного, глубоко вздохнул, затем размахнулся и далеко-далеко отшвырнул ключи. Сюда он больше не вернется. Его путь лежал во Владивосток.
Почти через месяц относительно быстрого переезда, но утомительно-длинного ожидания, постоянной ругани с «официальными лицами» из-за непредвиденных задержек, обычной волокиты для России и умения чиновников найти проблему там, где её нет, все еще бодрый и слегка похудевший Сергей Петрович снял последний ящик с небольшой бортовой «Газели», вызвавшейся за немалые деньги подвезти чудаковатого и подозрительного «туриста» к морю, поставил его на скрипнувшую гальку к остальному оборудованию, огляделся и счастливо улыбнулся.
«Газель», пыхнув выхлопной трубой, вскоре скрылась за невысокими сопками, которые плотным кольцом окружали уединенный пляж вблизи селения «N» в 30-ти километрах от Владивостока. Петрович остался один. Крики чаек, шум морской воды, ласковое солнце под легкий ветерок… Рай, да и только. Красотища, от которой захватывает дух. Но впереди ещё очень долгий путь. Петрович помнил об этом. И он не остановится. Как не останавливался ни перед шайкой чеченских боевиков, ни перед чванливыми бюрократами-транспортниками, потерявшими его груз в кипе своих бумаг.
По-армейски быстро Сергей Петрович организовал свой лагерь: разбил палатку, заготовил дрова. На какое время этот дивный пляж станет его пристанищем, неизвестно. Нужно ещё не раз все проверить, переупаковать, закрепить. Кто ходил в море, тот знает, что мелочей в подготовке нет. Ленивых и невнимательных море не прощает. И вот уже «Морской Дракон» с туго накачанными бортами весело гарцует на приливных волнах маленького заливчика, который будто специально создан природой для этой красивой лодки. На транце установлен мотор и мачта, ванты натянуты, точно струны. Оборудованный в носу почти что на две трети лодки навес заботливо охраняет от брызг и непогоды все припасы, приборы, книги и всё то, что необходимо в длительном путешествии. Каждая вещь, каждая мелочь на своем месте, зачехлена, запакована, но тем не менее готова к мгновенному использованию: и плавучий якорь, и запасные паруса, и просто веревки-канаты. Даже ружье для подводной охоты и планктонная сеть. Всё, как учил А. Бомбар. И пока Сергей Петрович ждал времени «Ч» для выхода в океан, он ежедневно все проверял по несколько раз, опробывал и был точно уверен, что со всем справится. «Морскому Дракону», маленькому и прекрасному, всё по плечу. А значит и ему, Сергею Петровичу Воробьёву.
Что же до времени «Ч», то отходить было принято решение в шторм. Как-никак, пограничники не дремлют. А при большой волне, как считал Петрович, его и так мало заметная лодка и совсем станет «незаметной». Главное – выйти в нейтральные воды, а там… острова, пальмы. Шторма Петрович не боялся. В лодке своей он был уверен, а в море, как писал А. Бомбар, на ней будет если не комфортно, то относительно безопасно. И, наконец, такой день настал.
Ещё с ночи некогда приветливое небо окрасилось темными пунцовыми тучами, подул сильный ветер, и море до самого горизонта заиграло сперва причудливыми «барашками», а потом и вовсе будто покрылось белой пеной между вздымающимися то тут, то там водяными валами. «Пора!» – подумал Петрович, – Бог мне в помощь». Палатку он собирать не стал, только затушил недовольно зашипевший костер, постоял немного и решительно зашагал к своему судёнышку, не оборачиваясь. Зачем? Сюда он больше не вернётся. Прорываясь сквозь шум ветра, тихо заурчал мотор. Из бухты, что неподалеку от поселка «N», в бушующее море вышла крохотная лодка с гордым названием «Морской Дракон».
Это покажется удивительным, но в море суденышко действительно вело себя прекрасно. Лодочка легко взбиралась на проникавшие под нее огромные пологие валы и затем резво скатывалась с них, как опытный скелетонист. И уже через два часа этих «американских горок» Петрович оказался довольно-таки далеко в море. Где-то слева еле заметно виднелись огоньки маяков г. Владивосток, а вокруг только горы из воды, пены и брызг. Бушующий океан…
Мотор чихнул и заглох – кончился бензин. Что ж, запасы топлива ещё есть, но пришло время испробовать и парус. Или же кинуть плавучий якорь и спокойно дрейфовать носом к волне по течению, которое вынесет его в открытый океан? Первая дилемма «капитана Воробьёва». И он принимает первое, к сожалению, неверное решение – парус. Несмотря на то, что шторм заметно крепчает. Вокруг уже не валы, а целые горы бушующей воды, ревущие, гипнотизирующие, уговаривающие: «Не робей, боец, дерзай, вперёд…». И так хочется уйти подальше… Значит, парус.
Ветер ударил, как молотом, в развернутый лоскуток непрочной ткани, но мачта выдержала. «Морской Дракон» подскочил, дёрнулся вперёд и развернулся бортом прямо пред нависшей над ним громадной волной. А та как будто и ждала этого. Чуть-чуть помедлив, чтобы придать побольше драматизма, всей своей многотонной массой обрушилась на крохотное судёнышко. Жуткого треска и свиста вылетающего из баллонов лодки воздуха, Сергей Петрович уже не слышал. Он медленно, раскинув руки и ноги, как морская звезда, опускался ко дну. Вокруг головы его расплывалось кроваво-красное пятно – это вырванный волной мотор раскроил бедняге череп. Глаза Петровича были открыты. Но он не видел ни пожираемых водой остатков «Морского Дракона», ни двух альбатросов, плавно парящих на штормовом ветру прямо над местом разыгравшейся трагедии. На устах его была улыбка. Ведь он видел чудесный необитаемый остров, покрытый пальмами и другими диковинными деревьями, с чудесными зверями, бабочками, птицами. Он видел то, к чему так стремилась его душа с самого рождения. И ещё он осознал, что чувствовал, наверное, всю свою жизнь. Будучи милым ребенком, курсантом, омоновцем, опером, алкашом, мечтателем и путешественником Сергей Петрович всегда ощущал себя значимым человеком, не последним «винтиком» человеческого общества. Но значимость-то оказалась совершенно в другом. Он всегда: и в радости, и в горести был неотъемлемой частью этого мира, природы, этой Вселенной. Очень важной ее частью. Как и любое живое существо под небесами. И не понимал этого. А вот сейчас сливался с этим чудом, с космосом, с Богом…
И всё же, всё же Сергей Петрович не умер в своей постели. Он умер пусть не в долгой, но честной борьбе, как и подобает настоящему мужчине. Так, как и хотел. И именно так Сергей Петрович Воробьёв, бывший омоновец, опер, просто трудяга, каких тысячи на просторах нашей необъятной Родины, исполнил свою самую заветную мечту, мечту детства.
Связь миров
На своей планете Аюба, что в созвездии Лиры, Джагаар был чем-то наподобие нашего священника. Он свято верил в то, что Вселенная, космос или, по-аюбски, Нарум, является первопричиной всего. Всё из него приходит, в него же всё и возвращается. «Мы часть Нарума!» – говаривал Джагаар на своих проповедях. – Хотите познать суть Нарума, познайте себя». Втайне Джагаар считал, что познать себя слишком мало. Вселенная хранит столько загадок и разнообразий, что в одной личности, даже на целой планете или в Солнечной системе их не вместить. Просто не хватит места. Это, как в тетради – есть миллион клеток, но пять миллионов значков ведь не впихнёшь. Проще говоря, Джагаар был сураем, по-нашему – сектантом. Хотя на Аюбе такого понятия и не существовало. Там каждый был волен делать то, что подсказывала ему Джига Нарума, душа по-нашему, а по-аюбски – неизречимая сила Космоса, Вселенной, её живое дыхание. Кто-то учил и наставлял простых аюбцев, а кто-то, как сураи, отправлялся в необозримые дали Космоса, чтобы объять необъятное и постичь непостижимое. И вот, счастливый день для Джагаара настал.
По извечной традиции его призвал старший брат и горестным голосом сообщил, что ему, Джагаару, незачем более кривить Джигой перед простыми аюбцами, наставляя их на путь веры, который он считает неполным, несмотря на заветы старейшин и традиции, и что он, Джагаар, волен по решению совета оправляться в пыль Нарума, коли Джиге его так угодно. Кроме того, совет безвозмездно предоставляет ему звездолет-капсулу и очень надеется, что этот сурай тотчас покинет благословенную Аюбу. Уговаривать Джагаара не пришлось. Взяв лишь листы Нарума, древнюю книгу мудрости, сурайский посох и мешочек питательных капсул, будущий странник со всех шести ног кинулся на космодром.
Да, совсем забыл сказать, что аюбцы вовсе не походили на людей и даже на гуманоидов. Больше всего они напоминали наших паучков: крохотные, миллиметров пять в высоту, на шести тонюсеньких ручках-ножках паучки с головками, если рассмотреть под лупой, как у миниатюрных, но очень милых обезьянок. Однако, раса аюбцев на несколько миллионов лет была старше нашей. Своими крохотными ручками-ножками они достигли невиданного прогресса, и их звездолеты, чуть больше нашего грецкого ореха, запросто уходя в гиперпространство, покрывали десятки световых лет за считанные минуты.
За миллионы лет своего существования аюбцы исследовали и колонизировали множество планет, но никогда ни с кем не воевали. Дипломатия и верность убеждению в единство Нарума везде и во всем оградили их от этого бедствия. И теперь Аюба хранила непостижимые и, даже, невообразимые нам знания практически во всех областях: технических, гуманитарных, сопряженных. Эти паучки на ручках-ножках были, наверное, одними из умнейших существ в обозримой Вселенной. И жил каждый аюбец по нашим меркам почти тысячу лет. Жил счастливо: без болезней, бедствий и каких бы то ни было потрясений, если только подобно Джагаару и другим сураям не стремился уготовить их себе сам.
Защитный колпак звездолета-капсулы захлопнулся, «грецкий орех» медленно воспарил над блестящим покрытием космодрома. Сенсоры нащупали луч-ускоритель, схватились в него, и корабль Джагаара устремился вверх, унося последнего в беспросветную бесконечность Космоса, в самое сердце Нарума.
Соответствуя негласному кодексу странников в глубинах Вселенной, сураев, Джагаар не выбирал себе путь. Пусть Джига решит, где выкинуть его из гиперпространства. Его же ждал криосон. Может, на час, может, на неделю, а может, навсегда.
Звонкий зуммер разбудил Джагаара внезапно, как обычно это бывает в криосне. На многочисленных табло и экранах мелькала замысловатая информация, понятная только аюбцу. Корабль «грецкий орех» вынырнул из гиперпространства в пределах какой-то солнечной системы. Хвала Джиге Нарума. Такие прыжки были очень опасны. Запросто можно было очутиться в облаке астероидов или вообще в короне солнца. Тут же всё было в порядке, и даже датчики показывали планету в «зоне жизни», крохотную голубую звездочку буквально в трех часах полёта. Джагаар ткнул ручкой-ножкой нужные клавиши на панели управления и погрузился в раздумья. Встретит ли он кого на этой планете? Да или нет – неважно. Это все Нарум. Но Джига подсказывала ему: планета обитаема. Он давно научился слушать Джигу. Каждое живое существо обладает ею. Кто-то больше, кто-то меньше. И в Наруме все взаимосвязано. А сильнее всех связывает Джига. Джагаар чувствовал сильную связь, даже зов. И он волновался. Его миссия сурая началась слишком удачно.
«Грецкий орех» подлетел к красивой голубой планете. Моря, океаны, горы. Почти Аюбская атмосфера. Но планета, не кривил Джигой Джагаар, во много раз краше. Прелестно голубая. Слишком много воды. От корабля отделились несколько зонд-сканеров и устремились к планете. Скоро Джагаар будет знать про неё всё. Не беда, что сканеры эти не больше булавочной головки. Информация стала поступать немедленно: состав атмосферы, почвы, воды. А главное – обнаружена жизнь. Разумная жизнь. Пусть в самом зачатке, но всё же жизнь. Вот она – сурайская удача. Хвала Джиге Нарума.
Почти полгода провел Джагаар на орбите голубой планеты и даже полюбил её. Её несуразные, гигантские, по его меркам, двуногие обитатели были почти дикие: ели мясо, воевали из-за всяких пустяков, но в то же время могли любить. Им не чужды были боль и сострадание, что вообще-то было редкостью. Религии «дикарей» были примитивны, но уже их присутствие давало «двуногим гигантам» огромный потенциал. Компьютер почти со стопроцентной вероятностью рассчитал все их войны, эпидемии, взлёты и падения и выдал результат – выживут и поднимутся очень высоко. По сравнению с аюбцами останутся детьми, но через пару тысяч лет полетят к звездам. Что же, миссия Джагаара была здесь окончена. Нужно отправляться дальше. Но что же так не даёт сураю покоя? Три дня молился Джагаар, глядя сквозь иллюминатор в голубую красоту, и, наконец, решился. Этот поступок даже для сурая покажется безумным. Он подарит этому миру знание о Джиге и Наруме. Не в этом ли его миссия? Не только познавать Нарум, но и учить его законам. Первые сураи-проповедники так и поступали. Так сделает и он.
* * * * *
Под раскидистым деревом с ярко-красными плодами рожала немолодая уже женщина. Схватки застали её в дороге, и лишь тень этого ветвистого исполина да забота двух служанок хоть как-то облегчали бедняжке муки. Лицо в поту, голову женщина облокотила о ствол…
Спустившись с дерева, крохотный паучок шустро юркнул роженице за отворот расстёгнутого платья. «Сейчас, милая, придется ещё чуть-чуть подождать, но тебе станет легче», – думал Джагаар. Это был именно он. Чуть заметный укол сока аюбской Батиссы, крохотный надрез возле пупа. Ещё мгновение – и тончайший зонд уже поместил крохотный серебряный имплант прямо в темечко ещё не рожденного младенца. Ни роженица, ни ребёночек так ничего и не заметили. А мощнейший компьютер «корабля-ореха» уже начал с орбиты вещать на только что установленный приемник «листы Нарума» – священную книгу мудрости древних аюбцев.
«Дело сделано, – думал Джагаар, – только выдержал бы мозг младенца. Но эти дети природы крепки, как никто во Вселенной. На всё воля Нарума…». Тончайшей нитью мелькнул телепортационный луч, и уже из кабины корабля Джагаар наблюдал, как на свет появился чудный здоровый малыш. Только волосы его были седы, как у древнего старика. Все-таки вмешательство сурая не прошло бесследно. «Маленький мой старичок, родимый, – ворковала счастливая и уставшая мать. – Я назову тебя Лао. Лао Цзы. Ты будешь великим человеком». А младенец смотрел на неё внимательными, не по-детски мудрыми глазами, и улыбался.
* * * * *
Компьютер рассчитал почти со стопроцентной вероятностью, что «крестник Джагаара» Лао Цзы уже скоро (по аюбским меркам) напишет трактат «Дао де Дзин» – переведенные и подогнанные под реалии планеты Земля «листы Нарума», станет основателем новой религии – даосизма, принесет в мир мудрость Нарумского масштаба, будет обожествлён, забыт, вернётся вновь… Но на всё воля Нарума.
Джагаар крепко спал в криосне. Ему снились хорошие сны. Он был счастлив. Нарум один для всех: и для маленьких паучков, и для больших людей. Ему все равны и все нужны. И он, сурай Джагаар, сделает всё, чтобы донести эту истину всем и во все уголки Вселенной. Его «корабль-орех» мчался в гиперпространстве. Одна лишь Джига знает, где он окажется через час, через неделю или никогда.
Икона
Я стоял перед старой, обитой облупившимся коричневым дермантином дверью на четвёртом этаже в таком же старом, местами потрескавшемся и вроде как покосившемся девятиэтажном доме, и не решался позвонить. Эта квартира была, наверное, одной из последних коммуналок в нашем городе, где крохотную десятиметровую комнатку до недавнего времени занимал мой добрый знакомый Баргуза Соломон Лавович, которого и я, и все соседи называли просто – Баргуза. Сколь необычно было его имя, столь же не похож на всех был и его носитель.
Большинство считало Баргузу странным, если не сказать больше. А я… Я, признаться, не знал умнее и порядочнее человека, чем старый Соломон. Возможно, я не в тех кругах вращался, но с тех пор, как познакомился с Баргузой, именно от него я получал самую интересную информацию практически по любому вопросу и самый дельный совет. В моих глазах он был мудрец, философ и, просто, человеколюб. Хотя, что я о нём знал? Ничего! Как и все окружающие его обыватели. Для всех без исключения старый Соломон оставался загадкой. Для кого-то чудаковатой, а для кого-то мистически непостижимой.
Познакомились мы с Баргузой случайно. В ту пору я заинтересовался сочинениями Льва Толстого, но не «Войной и миром» и не «Анной Карениной», а его философскими произведениями, такими как: «В чём моя вера», «Исповедь», «Царство божие внутри вас» и другими, раскрывающими, как мне тогда казалось, истину и обличающими набившее оскомину православное христианство. Все эти книги без труда можно было найти в интернете, но вот я люблю бумагу. Чувствовать ее, шуршать страницами.
Вот и зашел я в нашу маленькую библиотеку-читальню, где, признаться, не был, наверное, с детского сада. Пухленькая миловидная библиотекарь просмотрела мой список и с деланным огорчением заявила, что в их фондах такие книги не содержатся, что это редкость и мне бы следовало обратиться в «Публичку». «Хотя, – добавила она, – можете поговорить с Соломоном Лавовичем. Может быть, он Вам чем и поможет», – и указала на невзрачного бородатого старика, усердно протирающего пыль с немногочисленных полок книгохранилища.
Я оглянулся и обомлел: я хорошо помнил этого старика. Ещё будучи совсем ребенком, когда мама приводила меня сюда за «Мурзилкой» или «Котом в сапогах», я неизменно получал от «дедушки» вкуснющую шоколадную конфету. Помню, я был тогда уверен, что это настоящий «Дед Мороз», только почему-то без тулупа. «Он на летнем отдыхе», – шутила мама. Да, столько лет прошло. А старик совсем не изменился. Та же пышная борода, клетчатая фланелевая рубаха, штопаный пиджак, слегка помятые брюки, тяжеленные «неубиваемые» ботинки и толстенные пластмассовые очки, из-под которых глядели добрые голубые глаза. Соломон Лавович внимательно просмотрел мой список, почему-то усмехнулся и сказал: «Есть у меня книжки эти. Заходи вечерком. Поболтаем…». Назвал номер квартиры в этом же доме, где была библиотека. Так началось наше знакомство.
Как уже все, наверное, поняли, работал Баргуза в библиотеке уборщиком и кем-то вроде охранника, то есть хмурил брови из под своих толстенных очков на расшумевшихся ребятишек, за что получал издевательски мизерную зарплату. Уже позже, когда отношения наши стали более дружескими, я неоднократно говорил ему: «Баргуза, вот ты умнейший мужик, работяга, ответственный. Ну чего ты прозябаешь, в этой „прости господи“ библиотеке? Денег не платят, отдыхать не дают…».