Литературные страницы 7/2020. 1—15 апреля. Группа ИСП ВКонтакте

На лицо обладательница грозного дракона в «шиповой» обороне была почти симпатичная. Что-то, идущее изнутри, не давало признать ее сразу привлекательной. Она сама, словно, отталкивала всех от себя. И, только, разговорившись, почувствовав, что человек не несет с собой обиды, она становилась более мягкой. От этого девушка становилась более открытой, и уже, сейчас можно было заметить, что она держит в себе много того, что как раз могло бы принести ей довольно счастья.

Мы с Леней это отметили, когда назадавали ей вопросов про дракона на майке, сопроводив ее ответы незлыми шутками, которые несли с собой долю комплиментов.

Остальные дамы нас не заинтересовали, даже в памяти не отложилось ничего, кроме одежды и причесок, – уж слишком, эмоционально, они были невыразительны. Как помнилось, что в целом, они вызывали внешне слишком простое впечатление в то же время простое и сложное. Простое снаружи, то есть ничем не удрученное, не тяжелое, не подозрительное. Но в то же время и не легкомысленное, что эффектом отдавало уже из глубины.

Компания как чувствовалось, вела шутейные разговоры, до нас, впрочем, доходила лишь их финальная часть – громкий смех. И, по нему, нельзя было сказать, что джентльмен является главой некоего безнравственного семейства. Но уже и догадки о том, что он является таковым, после характера поведения компании, также не позволяли это предполагать.

Сам мужчина выглядел очень опрятно. Нельзя было отметить ничего, чтобы ему не подходило в его образе. Все было на месте, – такая невызывающая чистота.

Некоторые ходит чистыми с вызовом, словно проходят и говорят остальным, что вот, мол, аккуратнее, не замарайте меня – сами должны понимать.

Хотелось найти что-то отрицательное, но кроме его некичащей безупречности сложно было выявить. Он словно говорил в ответ «чистюлям», что на деле то, если они так ощущают некую «грязь», то сами они таковыми себя лишь сейчас почувствовали. Может от того, что боятся не других, а самих себя недавних.

Хотя, понятие «чистюль» не ново в истории. Уж, каковыми были фарисеи, а и те не чурались простого люда, а наоборот, уважительно к нему относились. Как из Талмуда: Если ты не учишь своего сына ремеслу, то ты готовишь его в бандиты.

Нашего, же человека, поэтому можно было назвать человеком «мудрым». Который понимал, наверное, не в полной мере, но ему необходимой суть жизни.

В то же время, любая философия, пропуская сквозь свою призму сознание человека, не отпускает его на волю с естественным принятием вещей. Может оттого, положительным его назвать не получалось. То ли сквозь интеллигентность и галантность просачивалось его желание «прочувствовать» собеседника больше глубже необходимого, а может даже уже и по результату своей оценки навесить на несчастного и свои ярлыки. Не безупречен же он. Словно увидел он в человеке что – то свое и дальше лишь по этой оценке его ведет. А может и не хочет другого видеть.

И вопрос о чистоте, как казалось, для него так остро не стоял потому как знал, что это практически невозможно. Такую версию отрицать, быть может, и нельзя. Но близко соприкоснуться он с ней он так и не сумел. А может и сумел, да, только и делов – то, что познакомился. Поэтому вышло именно так: все же, с людьми поаккуратнее, да поменьше их касаться, с их бедами, но не победами. Но, в любом случае, аккуратно. А то, мало ли. Философия жизни наверняка научила, что много непредсказуемого существует вокруг, неподверженного сознанию и воле конкретного лица, как бы он по человечески мудр и ни был.

– Кто же он? – завис включенной лампочкой этот вопрос в моем сознании. От чего стало несколько ломить в висках. Не люблю, когда что-то не укладывается в разумные рамки. А здесь было чего из области невнятного. Понять пока только было сложно.

Судя по дорогой одежде, может статься, что бизнесмен. Однако, не было в нем того нерва, что присущ этому пласту социальной составляющей. Уж слишком они подозрительны и взвинчены. А этот спокоен, хотя и прагматичен, но не до безумия. Уверен. И если у бизнесмена кричащая уверенность, с вызовом, чуть не до боевого клича, то этот спокоен и выдержан в самых благородных тонах. Но и на деятеля искусства не похож: душевная конституция отнюдь не тонкая.

Чиновник, если только… А зачем здесь тогда?

Хотя, на Маросейке, была чебуречная, которую никак не могли рейдеры «освоить». Оказалось, что ее глубокими вечерами навещали представители со Старой площади с охраной. Ностальжи-что поделаешь.

Да и его завсегдатаем места назвать сложно, мало того, видно, что весь этот антураж ему не особенно то и близок. Довольно странно он смотрится как для этого заведения, так и в компании, в целом.

Со сцены зазвучало пение. Я ошибся: музыканты, видно, собрались с силами и, все же, решились на конец выходного. Что поделать, по всей видимости, кризис подает чувствительные уколы и лабухам.

Репертуар состоял из композиций шансона известного и не очень (точнее, наверное, не всем известного-но раз поют, значит кому то это надо), а также стойких песен эстрады, начиная с 70-х до сего дня, которых вытравить из оборота народного спроса, по всей видимости, невозможно ни одному живому существу на Земле.

Была все-же надежда, что под конец недели они долго не продержатся.

В то же время, за соседним столиком оживились, стали вслух узнавать песни, о чем то вспоминать, хохотать.

– Не они ли музыку сегодня заказали? -промелькнуло у меня.

Принесли шашлык. Это позволило мне развернуть внимание к своему столу и не обращать более внимания ни на соседей, ни на ансамбль.

Заказали мы – ивсе, что хотели. Из печени-уж очень хорошо они его делают, заворачивая в тонкий ломтик сала каждый кусок, да еще своевременно умеют выдерживать все это на огне. Также хотелось из свежей баранины и их из сердец.

Мы прекрасно понимали, что за один вечер все охватить не сможем, а так, можно постараться хоть приблизиться к тому, да попробовать почти всего и сразу.

Все это подали на одном большом блюде. Мы некоторое время просто смотрели на все это роскошество, которое было украшено разнообразной зеленью и дымилось; наступила какая-то тишина. Каким – то чувством мне показалось, что за соседним столом тоже люди попритихли.

Мы взяли приборы и изготовились, словно перед важной работой.

Чувствовалось торжество момента.

Часто бывает так, что даже неважно, что именно явилось поводом к празднику, главное, что этот момент наступил. И присутствовать при нем очень даже приятно.

С какого-то времени я стал замечать, что иной раз посторонние, ну, или не совсем близкие люди рады вместе с тобой не то чтобы порадоваться, а как-то поучаствовать. И это перерастало в то, что ты уже и не понимаешь чья это радость твоя или их- складывалось ощущение, что они уже тоже были небезучастны, но, как казалось их радость была на ростках твоей собственной. Поначалу это казалось странным.

Если хочешь счастлив быть – счастьем поделись с другим. Что вкладывали в эти слова авторы этой песни? Не этот же кураж торжества владения чужой собственностью. Или счастье дается для распространения, и именно в этом его жизнь?

Человеку в наше время стало не хватать совершенно обыкновенной радости, выражения абсолютно простых, а как может, некоторые технократы скажут и примитивных эмоций. В погоне за целью нам кажется это чем-то несерьезным. Как же много приходится при этом терять. И хорошо, что еще не сразу это осознаешь. А то можно было бы тут же ужаснуться. За коврижки будущего мы готовы заложить собственное счастье сейчас. А ведь оно с человеком всегда, постоянно и вечно. Только он, своей волей и мыслями отгоняет его, ставит далеко в будущем и только за придуманную им же коврижку. Иначе – никак. Не бывает же просто так ничего. Да, может и нужно для чего – то материального потрудиться. Но зачем же при этом делать лица каменотесов и не признавать простых радостей сего дня? С такими мыслями человек никак не понимает, – к какому счастью он идет. Его ему заменяет блещущая вдалеке цель, а мысли отвлекает ежедневная погоня за ней в работе, суете, мечтах.

Сначала – тяга к идеалу. Желание поскорее избавиться, как от балласта, от дня вчерашнего и себя насущного, желательно также там оставить, чтобы в новый день вступить уже человеком совершенным. В жертву боевых потерь идет все, что кажется таким ненужным и мешающим. А по достижении заветного приза-полное ощущение иллюзии, которая, впрочем, таковой уже не является, так как потрачены вполне себе осязаемые время и силы. Сильное чувство пустоты, которую заполнить нечем, т.к. все то было брошено в топку «больших достижений». И большое желание того, вновь иметь все то, от чего всю жизнь бежал, стеснялся, презирал.

Потом… Что будет потом… У всех по-разному. Кто-то на пути отвлекается или его отвлекают – то ли в виде любви, то ли заботы о ком-либо, то ли вдруг внезапный альтруизм открывается. Иной, сразу понимает и не встраивается в общую гонку. Для кого-то счастье постепенно входит в жизнь незаметным образом. А уж понимание потом приходит.

Страшно, когда приходится осознавать это уже при достижении цели. Ты получил все что хотел – и что? Человек начинает понимать, что именно для счастья то ему не так много и надо было. Счастье-оно живо, оно органично в своей повседневности.

А цель и средства к ее достижению – наверное, как его элементы, когда не ради них, а они ради счастья. Чтобы его не утратить, а более взрастить, выразить в иных формах. Не может же тоже человек быть совсем без дела.

Хотя… Тут вопрос тоже довольно интересный. Но, наверное, это совсем уже другая тема.

Как одна моя знакомая в дискуссии о современном образовании заметила:

– Да, все хорошо, на уровне преподают в ведущих ВУЗах. Одному не учат – счастью.

Я с ней полностью согласен. И в ее мысли сокрыто многое – практически весь процесс обучения: для чего он, собственно установлен таким какой он есть. Какого человека нужно получить на выходе?

Но ведь, еще в имперскую эпоху данные вопросы имели ответы в дворянской среде, которой семьи были как обработанные бриллианты в своей воспитанности, благородстве, добродетельности. Не все, разумеется. Но уже были сложившиеся династии, когда человек с рождения оказывался в таких условиях, в которых у него просто не было шанса стать слабым, колеблющимся, неуверенным человеком, который не в состоянии определить белого от черного. Когда ростки доброго только набирали силу, а плохое по мере становления даже не прицеплялось к нему в силу все укрепляющегося крепкого стержня воспитанности, здравого смысла, различения… Это все был выдержанный опыт предыдущих поколений, с их возможными ошибками, неудачами. Но каждое новое становилось лучше предыдущего. Ведь не желали же зла своим чадам их родители.

Но, от этого «старого» старательно избавлялись, порой совсем негуманными способами. Шли к желаемому «новому миру» своим путем. Плоды которого приходится пожинать сейчас. Каждое новое поколение идет своим путем, порой, не зная к чему, не учитывая ошибок своих предков. Есть сегодня, а завтра – мы подумаем. Формулу счастья приходится изобретать каждый раз заново. Если раньше ее хватало лет на 20, то сейчас уже и 5 недостаточно. Предшественников никто не слушает, да они как-то уже и не выражают ничего. Хотя нет ничего нового ни под Луной, ни под Солнцем.

И этим наследием пользовались впоследствии миллионы людей отнюдь не дворянского сословия. По сути, советская школа воспитания была основана на наследии классической литературы, которая по своей сути то дворянской была.

А, пока, мы продолжали вечернюю трапезу. Но по мере потребления понемногу стало приходить понимание того, что все это, мы все же, за вечер не освоим. Тоже неплохо; в воспоминаниях не останется места для жалости к тому, что чего – то не доделали. Я поймал себя на мыслях о жадности. Ладно, вернусь к ним, может, завтра. А сейчас-хорошо.

Ленчик стал сползать на стуле и, пытаясь делать глубокие вздохи, постепенно выпрямлялся. Я держал перед собой вилку с насаженным на нее горячим куском, который имел все шансы остыть, а я все смотрел на него, оценивая свои возможности, так как нужно было уже прилагать усилия, чтобы его употребить.

– Ну, ничего себе, – подумалось мне, -как же можно столько есть?

И тут, внезапно, из-за соседнего столика, будто в подтверждение моих мыслей наш загадочный сосед спросил:

– Ребята, откройте секрет. Не хочу показаться навязчивым, но как вам удается оставаться в такой хорошей форме после всего этого?

Мы посмотрели на него, переглянулись между собой. Не слишком, ли это, действительно, навязчиво?

– Да, – решил начать я, -Леонид, вон, плаванием с детства занимается. Сейчас на 60 метров ныряет в разных морях-океанах без приспособлений.

Наш новый собеседник внимательно посмотрел на него:

– Да, здорово. Но, все же.

– Не знаю, – заулыбался Ленчик и перевел взгляд на меня.

– Мы все-таки нечасто так едим, – я принял эстафету, -так, решили сегодня здесь собраться, набраться сил. Завтра пост начинается.

– Верующие?

– Насколько это получается.

– А по каким принципам веруете?

Я посмотрел на него:

– Что Вы имеете в виду? 10 заповедей?

– В том числе.

Я снова взглянул на Алексея, хотя, там ответов на богословские вопросы найти было сложно. Если он и считал себя верующим, то, скорее, по традиции. Глубоко он не заходил, по всей видимости. Хотя, кто знает, что там, внутри у человека. Тем не менее мой взгляд обращенный на него, реакции не снискал.

– Самое главное, беречь себя от 8 страстей, – словно, давая ответ на мои сомнения, после недолгого молчания, добавил он.

Как-то в жизни не просто так все складывается, подумалось мне. Ведь, буквально вчера я обнаружил совсем небольшую книжку про борьбу с этими страстями.

– Ну, как раз, все с объядения и начинается, – усмехнулся я, -если говорить о лестнице падения вниз по этим страстям.

– Да, -продолжил я, – к слову первая страсть от которой идет дальнейший регресс личности – это как раз – объядение. После ястия и пития, потом нас как раз потянет на противоположный пол, – я сам не знаю как, но повернул голову в сторону его спутниц. Стало неловко, и я снова перевел взгляд на Леню. Тот как раз срывал с вилки кусок шашлыка и, как бы исподлобья взглянул на меня. Он резко перевел взгляд на меня, потом посмотрел на блюдо перед собой и незаметно усмехнулся. Точнее, это можно было понять как усмешку. В его глазах забегали искринки, которые, словно говорили, что я напрасно таки смутился.

Он опять стал смотреть на меня, уже более внимательно, видимо ожидая продолжения.

– Потом тянет на женщин, – при этих словах Леня чуть покосился на них, потом снова на еду, видимо отыскивая связь. Затем задумался.

Наш собеседник тоже едва заметно улыбнулся и, как-то боком, словно посмотрел на них.

Они наблюдали за разговором и, странным образом молчали, только переглядываясь между собой и иногда не то – незло усмехаясь, не то – улыбаясь в знак согласия со своим спутником. Вроде как, они и в курсе происходящего, но не вмешиваются. Складывалось ощущение, что они готовы вроде бы и расширить границы самовыражения, но словно удерживают себя.

Кто же, все-таки, они ему? Я снова задался вопросом самому себе. Спрашивать вот так, напрямую, было не совсем удобно. Поэтому решил дальше смотреть, может что сами скажут.

Сейчас они еле заметно мягко улыбались, переглядываясь между собой.

– Да – все так, – поддержал меня сосед, – так всю жизнь. Это главная борьба. Из нее жизнь и складывается, и все последствия из этого.

Ленчик откинулся назад, чуть отдуваясь не то от съеденного, не то от непереваренного услышанного. Посмотрел поочередно на нас и вопросил:

– Не есть теперь, что-ли?

– Ну, почему же, – ответил сосед, -все в меру.

– Интересно, вот так встретить человека, с которым можно поговорить на темы, которые не с каждым можно обсудить, – в свою очередь присоединился я.

Тот не то улыбнулся, не то ухмыльнулся и о чем-то тихо перекинулся словами с женщиной напротив него.

– Ну, а сейчас то, ребята, чем занимаетесь? – после паузы, которая дипломатичным образом, сгладила недомолвки, еще более повернувшись к нам спросил незнакомец.

Немного помолчав, я думал как правильно ответить-кратко и внятно не получалось, слишком много приходилось бы объяснять, к тому же, я был занят едой. И на ум пришло с равнение с собакой, которую отрывают от еды, чтобы поиграть, когда ей только-только дали кусок мяса.

– В аспирантуре, – оторвавшись от приборов, ответил я.

– А где и что исследуете?

Снова пришлось оторваться от яств, чтобы ответить.

– Хороший ВУЗ. Правильно. У меня его все дети закончили.

– Угу, – прожевывая кусок, кивнул головой Леонид и отпил из бокала.

– Все-таки, удерживаете, Вы, хорошую форму, -засмеялся знакомец.

Я хотел поинтересоваться по поводу его имени, но отчего – то передумал и спросил:

– А Вы где работаете?

– Ну как Вам сказать, -снова заулыбался он, -работал, и он посмотрел на своих женщин, которые в ответ как-то застенчиво заулыбались.

– И, все же, – не отставал я.

– Так скажем, в центре. В большом здании.

– Понятно, отозвался Ленчик, – в ФСБ?

– Ну как… – он, видимо подбирал слова, -может и так. Но это как бы в прошлом. Сейчас, так, отдых заслуженный.

– Здесь? – едва не сказал я, еле сдержавшись.

– Мы тоже недалеко от этого, – не вытерпел Лелик.

– Да, -я посмотрел на него, – он после военного института подвизался в одной из частей. А я просто в армии служил.

– Где? -заинтересовался отставник.

– Так, с парашютом…

– А, так я хорошо знаю Вашего Командующего. Это мой товарищ.

– ??? – изумительно взглянул на него я.

– Да. Хороший мужик, – он внимательно смотрел на меня.

Я не то, что недоверчиво, но с новым интересом постарался взглянуть на него: Ну, вполне может быть…

Я стал думать, чем бы он там мог на своей службе заниматься. Еще раз посмотрел на него. Вроде не брутальный, руки нежные, автомат если не сроду, то нечасто держал. Не в атаку же он с ним ходил на полях боевых действий? Значит, если товарищ, то не боевой. Скорее, уже в Москве знакомились. Хотя, бои происходят не только в полях. А если уж, на то пошло, то рождаются они как раз в теплых местах и помещениях: там комфортней и безопасней размышлять. Так что, кто знает, где найдешь «боевого товарища».

Пока я раздумывал, Леня продолжил трапезу. Его милитаристские темы никогда не интересовали, он даже как-то сторонился их, несмотря на свое военное образование. Он больше тянулся к интересам именно кабинетным. Там он больше усматривал настоящее свое применение. Все эти интриги, слабости людей, непредсказуемые развязки притягивали его больше всего на свете. Я даже не могу сказать, чтобы он любил деньги, его тянуло именно к формату подобных человеческих отношений.