Неизвестный Поэтъ XIX века. Памятник Поэзии

VIII

Любовь, заманчивой отравой

Повсюду смертному грозит,

Клокочет яростною лавой

И мощная чудотворит,

Однакожь чад ее душистый

Каким-то дымом очернен,

Огонь ослабевает чистый,

С угаром страсти смешан он;

Когда же, ярко пламенея,

Зажжется факел Гименея,

Смолистый сочит он поток:

Противный ревности порок;

Но тихий, будто звон гитарный,

Пленительный, как цвет янтари

Небес, при утренией заре,

Огонь горит на алтаре.

Блистает сладостный, приветный,

Благоуханьем окружен,

Как будто пламень разноцветный

Из радуги похитил он!

Чей тот алтарь, кому кадила

Льют благовонный аромат,

К кому игривые ветрила

Немногих ласково манят?

Твоей приветливой лампады

Я скромный пламень узнаю,

О дружба, лей бальзам отрады

На душу скорбную мою!

Как часто, шумною толпою

Амура жертвенник стеснен

И как недолго пред тобою

Народ коленопреклонен!

Кого любви поток могучий

В свои невольники завлек,

Кто сердце бедное изжог,

Питаясь лавою кипучей;

От чада страсти угорел,

Тревожным газом напитался,

Кто от травы одурел

И ярким блеском ослеплялся:

Твоим живительным огнем

Ты прогоняешь чад волшебный,

Мы здесь найдем бальзам целебный

Перед пустынным алтарем;

Но почему, тебя спрошу я,

В пустыни дикой ты живешь,

За чем, от юности тоскую,

Тебя едва, едва найдешь?

С тобою люди не сживутся,

Тебя изгнал коварны свет:

Друзья у каждого найдутся,

А между тем все друга нет!

Но говорят хоть редковато

Однакожь водятся друзья,

(Слыхал об этом как-то я),

Но отыскать их трудновато,

Порукой – каждая семья:

Между родных взаимной службы

Обязанность соблюдена;

Но пить любви не скреплена

И все-таки он без дружбы;

Заглянем ли в семейный круг,

Любовь является наружу,

Жена, при каждом слове, мужу

Кричит приветливо: мой друг!

Но друг ли он? о том ни слова,

Не будем говорить пустова,

Сознаемся на этот раз,

Что это милое названье:

Одно обычае созданье,

Дочь политических проказ.

Я не один и нас не двое,

Монтань о друге говорит,

Иначе кто определить

Душ сочетание святое?

Оно супружества оплот,

Фундамент крепкий Гименея,

С ним благодарная Астрея

Свой век в семейство ниспошлет

Блажен, кого дитя Цитеры

Своей стрелой не пронизал,

Кто брал спасительные меры

И страсть рассудку подчинял:

Ее порыв, дыханье бури,

Перегрохочет и пройдет,

И на безоблачной лазури

Опять луч солнечной блеснет;

Но тот, Гименова кто дара

Как воду для себя просил,

И этот дар употребил

Для потушения пожара:

Несчастлив бедный, жалок он,

Надолго в цепи заключен,

Мученье вздохов бесполезных,

Источники потоков слезных,

Утехи сердцу не дадут

И слабые, не раскуют

Оков невольника железных:

Он погружен в пучину мглы,

Свободе сделана граница,

Для сердца создана гробница,

Душе тюрьма и кандалы,

Тут сплин невольно обуяет,

Невольно рано отцветешь,

Бряцанье цепи убивает,

А злой металл не разорвешь.

Страсть разлетается сначала,

Как лист весеннего цветка,

Потом ее как не бывало,

Лишь язва в сердце глубока

Так, с возрастающею силой

Валы пронизывая вод,

Гремя над влажнею могилой,

Летит чрез море пароход;

Морскую пенит он пучину;

Внутри его горит пожар,

Но что же двигает ее? – пар!

Теперь по морю он несется,

Когда же к пристани придет,

Зальют огонь и все уймется

На рейде сядет пароход.

Благословен залив прибрежной

И прочные твои скалы,

В тебе под бурею мятежной

Не страшны более валы!

Достигнув берега крутого,

Смеемся мы усилью вод;

Но, час спокойствие святого

Под вечер жизни настает:

Не верю я пустым воззваньям,

Поэтов модных модный бред,

Не верю разочарованьям

Во цвет юношеских лет;

Бывает, что вода на море

Утихнет, но не верьте ей:

Морочат изстари людей

Погода, женщины, и горе,

И время жизненной весны

Еще не время тишины;

Что тигр уснул, в том толку мало,

Седой наш опыт говорит,

Что возмущаемо бывало

И дуновенье возмутит

Конечно, иногда невольно

Как будто станешь утихать;

Но класс окончился, довольно,

Пойдемте к старику опять,

IX

При входе нашем мы заметим

Еще прибывшее лицо

Явился отрок на крыльцо

И первые его мы встретим;

Он не надолго посетил

Уединение селенья,

На летний месяц от ученья

Его директор отпустил.

Ктожь этот первый чужестранник,

Пансионер, семинарист?

Нет, он Губернский гимназист,

Отца Иосифа племянник.

Я согрешил немного тут,

Простите, часто забываю,

Насилу вам я объясняю

Как старца нашего зовут.

По детским шалостям и видам

Они сошлись между собой,

В приязни дети? Точно так!

Поверьте мне, что дружба эта

В душах, е менее никак

Иного взрослого согрета;

Не с ними ли она растет

Без хитрости и без обмана?

Тут нет ни прелести кармана,

Не руководит их расчет;

Тут нет лукавых уверений,

Они корысти не полны,

Ни мест, ни чина, ни решений,

Ни привлекательных имений,

Ни привлекательной жены!

Тут просто истинные чувства,

Авроры дружеской рассвет,

В невинности и тени нет

Притворства ложного искусства.

Алеша; но не Алексей:

Еще он молод для частей,

Вошел в знакомую светелку

И восхищенный Леонид

Навстречу милому бежит;

«Как ты подкрался втихомолку

Здорово, друг мой! – как я рад!

Со мной отец, со мной и брат.»

Антон, с извощиком Иваном,

Тащится в избу с чемоданом.

Старик кричат: подайте чай!

Но Маргариту не толкай,

Они давно набрала жару

И брюхо чинит самовару.

Пошли распросы о делах,

Учителях, учениках;

Старик, при этом, от знакомцев

С десятков писем получил

И от родных и от питомцев,

От тех, кто мил и кто не мил:

Иной, слуга нелицемерной,

При сей оказии столь верной,

Не мог никак преминовать,

Чтобы почтенье не послать.

Друзья, знакомые, родные;

Ему вестей прислали воз,

Тем более, что весовые

Не взыщутся за перевоз.

Старик усердно все читает,

Порою головой качает,

Пустую замечая лесть

Разрыва делает ей ей честь.

Иной; но верно вам случалось

Не редко письма получать,

В которых нечего читать

И вам порядочно зевалось;

Чтож делать? так нам долг велит,

Слепой устав обыкновенья,

Письмо пустое и визит:

Процент на капитал почтенья!

Приличья мы должны хранить,

Невольно подчиняясь свету,

Взысканья петушкам платишь,

Как Опекунскому Совету.

Но вот, друзья перед окном,

Своих знакомых перебрали,

Все новости пересказали,

И так беседуют вдвоем:

«Вот я и награжден судьбою»

Сказал Алеше Леонид.

– Чем? – «Что увиделся с тобою.»

Но месяц скоро пролетит, —

«Не месяц, больше, здесь делами

Иначе думают повесть;

Скажу, но только между нами,

Хотят в столицу нас отвезет.»

– В столицу? – «Да, плоды ученья

С тобой мы вместе будем рвать.»

– А скоро? – «Около Успенья.»

– Быть так судьбы не миновать. —

«Ещеж, на будущей недели,

Предполагается отъезд,

На нашу ярмарку, в уезд,

Потом в Губернии хотели:

Какие-то бумаги взять,

Свидетельства и протоколы,

Они нам надобны для школы,

Без них не могут и принять.»

X

Прохладный ветер тихо веет,

Луна пустынница встает,

Румяный запад вечереет

И тени длинные кладет;

По деревням стада толпятся

Блеют овечки и теснятся,

Ревут коровы быки,

Скрипят воротные крюки;

Крестьяне многие, верхами,

На ужин в хижины спеша

И, вдоль по улице, пылят

Перевернутыми сохами.

Вдали пустынной, при реке

Пастух играет на рожке,

Не много в поле запоздалых

Дневной оканчивая труд,

Еще на лошадях усталых

Бразды последние ведут;

Любуясь вечера картиной,

С приезжим гостем Леонид,

На высоте горы сидит

Повелевающей равниной:

«Послушай, милый Алексей,

Сказал он своему соседу:

Возобновим опять беседу;

Не правда ли, что здесь живей,

Живей природа, воздух чище,

Чем в этом мрачном попелище,

Где люди ползают, скользят?»

– Все тоже. – «Нет, мой милый брат,

Я как-то духом возвышаюсь

Когда на высоте сижу,

На низ с презрением гляжу

И как-то больше наслаждаюсь.»

– Воображенье! – «Пусть и так;

«По там внизу мне как-то душно,

И утомительно, и скучно,

Я с низким не сдружусь никак!

Здесь воздух благорастворенный;

Благоуханьем напоенный,

Свободно здесь и мысль и взор

Вкушают сладостный простор;

Сюда приносишь все святое,

В соседство к чистым небесам

И все тяжелое, земное,

Как будто бы оставишь там».

– Обман! – «Быть может, я не спорю;

Но этой грозой услажден

Однообразный жизни сонь,

Обман себя, заноза горю,

Куда же ты?» – Пора домой! —

«Нет, погоди еще немного,

Мне не приятна вниз дорога,

Я так сдружился с высотой;

Наш день не кончился, светило

Для нас огня не погасило,

А там уже ложатся спать.»

– Так чтож нам здесь не ночевать,

Пойдем, а с утренней зарею

Возобнови свои мечты;

Мне кажется, что всей душою

К обманам их привязан ты;

Но я игры воображенья

Не знаю, как то, не люблю,

Ее не прочны утешенья

В ней икс равняется нулю,

Поверь мне, что в науках точных

Находим сладость мы плодов,

Скажи, что пользы от цветов

Недолговечных и непрочных? —

«Без цвета не бывает плод,

Чего весною ты желаешь

Еще зеленым получаешь;

А зрелость осенью придет!

Не слишком любит в наши годы

Рассудок истины хватать,

За чем его и утруждать,

За чем идти против природы!»

Меж тем, отлогою горой

Они к жилищу поспешали,

Как вы, по времени, зевали

И торопились на покой;

Но нам к Морфею не пора ли?

Спокойный сон, читатель мой!

XI

Лишь только в высоте надзвездной,

День новый утром просиял,

Проснулся городок уездный

И к новой радости восстал.

Народ волнуется толпами,

Везде по улицам шумит

И разноцветными платками

Мещанок общество блестит:

Как будто убран цветниками

Поляны загородной вид;

Но это шумное волненье

Лишь только в ярмарку вступленье,

Еще она не началась

Ея краса не развилась;

Еще везде, между рядами,

Воза с товарами стоят,

И лавки покрывать спешат

Сидельцы верные лубками, —

Меж тем в трактирах городских

Хозяева пируют их.

Однакож перед главным входом

Места наполнены народом,

Блуждают там полукупцы,

Овощей мелких продавцы,

Кой-где виднеются кареты,

Домашние кабриолеты,

Колясок с пять и с ними в ряд

Долгуши длинные стоят;

Объятые дремотой сонной,

Иные рано поднялись

И, от безделья, принеслись

Свой сон разгуливать на конной;

Толпа барышников жужжит,

Между коней, как рой шмелиной

И с ними, временем, шумит

Иной охотник лошадиной;

Порою мимо промелькнут

Округи мирной Англоманы,

И, руки запустя в карманы,

Сквозь зубы критику болтнут:

Для них в России нет народа,

И нет ума, и нет людей,

Конюшен нет, и нет завода,

И нет достойных лошадей:

Здесь все смешно, все досаждает,

В домах комфорта вовсе нет,

Здесь тьма, а за морями свет:

Там просвещенье обитает,

Чтоб на людей нам походить,

Туда мы все должны стремиться

Европеизму научиться,

А возвратясь домой, – учить!

Вот постепенно выступает

Помещиков уездных строй,

Один купил, другой меняет,

Ошибся лошадью иной;

Взаимно изгибая шею,

Соседа встретя в первый раз,

Кричат: «поздравить честь имею

С пришедшей ярмаркою вас!»

За ними, представляя хвата,

При звуке сабельном и шпор,

Галопирует ремонтер

В сопровождении солдата;

Воображая, что басит

Он как удавленный храпит,

Высоко мышцы поднимает,

Чтобы пошире быть в плечах,

И не сгибая ног шагает

Как будто ходит в кандалах.

Иной, барышник благородный,

Заводчик конный и цыган,

Для прибыли своей приходной

Друзей нашел между мещан?

Он на квартиру их сзывает

И вместе ерофеич пьет,

Ласкает их и обнимает

И руку дружески дает;

Забыл свое он назначенье,

Готов он с ними пировать,

Ему в привычку униженье

Лишь бы коня не промигать;

Весь этот сброд его шпионы,

Он этой шайки атаман,

Им средств известны миллионы

Поставить ближнему капкан.

Пойдем послушаем беседу,

Вот конники сошлись в кружок,

Вот говорит один соседу:

«Сосватай бурого, дружок!

Что за головка, шейка, спинка,

А ножки-диво, чудеса!

А грива, что твоя коса!

Не лошадь истинно картинка,

Всей конной ярмарки краса!»

– Да-с, аккуратная скотинка,

Хрипя заметил ремонтёр. —

– Ну, друг, пойдет наперекор,

Торгуй и покупай скорее. —

«А что?» – – вить он тебя сильнее. – —

Он не пойдет на перебой,

Я знаю полк его гнедой.

– – Ну не надейся, он у брата

Различных покупал шерстей – —

«За чем?» – Да – так, для барышей:

Его казна весьма богата.

Брат взял с него за вороных

Ста два целковыми рублями,

И я при этом с барышами

Сдул золотушку отсталых.

А вот наш ментори учитель,

Людей и лошадей ценитель,

Сказал он, указав потом,

На походившего перстом.

Завода конного рачитель!

Давно ли прибыли? – «Сей час!

Заехал к вам, смотрел гнедого.

– Ну что каков? – Мы знаем вас,

Уж вы не купите плохого!

Чай сотен семь иль восемь дал,

Ужели я не отгадал?

Чтож, шесть?» – Покуда половина. —

«Нет, шутки!» – Право. – «Молодец!

Умел купить, что за скотина!

К заводу знатный жеребец!»

– Как Петр Ильич? – «Чур между нами,

Таких уродов подцепил,

Что я бы в соху не пустил

И все с ослиными ушами».

– Что, видно дело не по нем?

А прославляют знатоком! —

Они смеялись, рассуждали;

Но новый гость кричит: «друзья!

Позавтракать нам не пора ли?

Послом ко всем явился я,

Всех звать на дружескую схватку».

– Чай спрыснуть ярмарку? – «Ну да

Прошу покорно, господа,

К купцу приезжему в палатку!

Попробуем у казаков,

Изделья Дона – балыков;

Закусим. Шумное волненье

Все потянулись и ушли,

И вновь друг другу поздравленье

С бокалом вместе поднесли:

Сердца отраду обрели,

А ярмарка – благословенье.

XII

Народ шумит, как Океан

Волнуется среди равнины

И к довершению картины

Белеет круглый балаган.

Толпа шумливая несется

Смотреть диковины чудес,

С балкона громко раздается

С тимпанным боем экосез;

На нем народа утешитель,

Невольный Момуса служитель,

За деньги ставший дураком,

Паяц, махает колпаком.

Налево вход; между рядами

Мелькают шляпы и чеченцы,

Торговки с кружевом, с коврами,

Вещей господских продавцы;

Жиды, Венгерцы с коробами,

И мелкие полукупцы;

Пестреют разные товары:

При первом входе в длинный ряд,

Ковши, тазы и самовары,

Ваш блеском поражают взгляд,

Изделья разного разбора

Из хрусталя и из фарфора,

Татарин с кучею платков,

И лавка новых картузов,

Предмет приличия затейной

Блестит товар галантерейной,

С фортункой круглою своей;

Вот лавка оптика, за ней

Больших четыре с погребами,

Подалее идет рядами

Приманка дам – товар панской;

А там в углу, уединенно,

Почиют скромно и смиренно

Творцы поэзии святой,

Историй, повестей, романов,

Хозяйств, гадательных обманов,

Книг обветшалых для детей

И разный сброд календарей;

И для веселья и для скуки,

Для заблужденья и науки

Различные созданья и науки

Различные созданья есть,

Прошу покорно сделать честь!

Но нет, напрасно перелеты

Сияют блеском позолоты,

Напрасно принимали труд

По полкам их переставляя,

Экономического края

Они к себе не привлекут:

Здесь деньги слишком берегут,

Здесь знают все и не читая.

Но вот толпа вдали шумит,

Честной народ зашевелился

И, гневаясь распетушился

В броне сермяжной инвалид.

Театра конного актеры,

Кочующие волтижоры

Себя явились показать

И в балаганы зазывать;

При звуке трубном проезжая,

Они блуждают по рядам,

Друг друга сильно поражая

Народ бежит но их следам;

Идут от дела и от скуки,

Смотреть чудесные прыжки,

Эквилибрические штуки,

Салтомортальные скачки.

Иной крестится и вздыхает

Фиглярское штукой удивлен,

Кричит: глаза отводит он,

Ему лукавый помогает!

Но вот явился модный свет:

Госпож и барышен уезда

Высаживают у подъезда

Из недр колясок и карет.

Сначала шум и восклицанья!

Потом за чвоканье взялись

И по местам разобрались.

Одни для шпилек и булавок

К мадаме модной забрели,

Другие внутрь овощных лавок

Для экономии зашли.

Тогда как матушки торгуют

Чай, сахар, кофе, шеколад,

Их дочки сильно негодуют

И к ситцам поспешить хотят;

Без цели все они вертятся,

Между прилавками толпятся,

И проклинают по сто раз

Досадный годовой запас.

Отцы их, ром, вино и водки,

Сыры, бульоны и селедки

Экзаменуют у купцов

С надутым тоном знатоков;

На цены сильно негодую,

Закуски разные торгуя,

Едят и нюхают и пьют

Соображают и жуют.

Порою головой качают

И потихоньку замечают:

Сыр этот, как-то не слезист,

Не аккуратен и не чист!

Но вот завернуты лимоны,

Лавровый лист и вермишель,

Изюм, корица, макароны

Инбирь, конфеты, карамель

Гроздика, чернослив с ванилью,

Для пряжи: лавра с кашенилью,

И сарачинское пшено

В кулечки все уложено.

Кульки, лишь только появилось,

Все дочки, внучки оживились;

Но масло пробовать хотят

И для себя и для лампад.

Досадно право, сердцу больно,

Еще уже ли не довольно

Часа четыре торговать

И о холстинках забывать!

Но мимо нас все кавалеры,

Уездных франтиков семья,

Под ручку ходят, как друзья.

Что за чудесные манеры?

Иной летит таким тузом,

Вертится гордо перед лавкой,

Иль с новокупленной булавкой

Иль с новомодным картузом.

Порою в критицизм вступает

Уездный франтик – удалец,

Салоп судейши осуждает

Или исправницы чепец,

И заслуженною наградой

Его венчается язык,

С очаровательной отрадой

Он слышит: comme vous etes coustique!

Но масло куплено, расходу

Уже итоги подвелись,

С купцом как должно разочлись

И изготовились к походу;

Чтож к ситцам? То-то вовсе нет,

Желудок требует обед!

Что делает? в экипаж садятся,

Между кулечками теснятся,

И отправляются домой,

Чтобы на ярмарку являться

Опять вечернею порой.

XIII

Запаса уничтожив бремя,

Все снова съехались в ряды,

Но тут опять свои беды,

От ситцев отнимают время.

Сойдутся и начнется бой:

Взаимно хвалятся злодейки

Тем, что одна перед другой

Уторговала две копейки;

Расчет конечно небольшой,

Купцы привычку эту знают,

С товара цену убавляют,

Накидывая на другой.

Потом у них в обыкновенье

Начать сурьезный разговор,

То есть, всем ближним перебор

И их пороков осужденье:

«Передала ты за чаек!»

Кричит одна визгливым тоном.

К тебе бы, мать моя, с поклоном

Мне отнестись, вить ты знаток,

А торговаться – молоток!

За то купила я лимоны

Дешевле твоего, мой свет!

И вермишель, и макароны;

Но все не лишний твой совет:

«Что матушка, Аксинья Львовна,

На что советы для иных;

Вон, посмотри на Тюрлиных

Они родник открыли словно!

Весь закупили магазин!

И горнанапер и бакисты

И дардадам и буфмуслин,

Знать точно на руку не чисты:

Как не скрываешь, не хитрить,

Иглы в мешке не утаить?»

И, и! мой светик! всем известно,

Что быть Исправницей чудесно!

Им все пришлют и навезут,

А деньги куры не клюют!

Вон кум-то мой как колотился,

А в Заседатели попал,

Другим он человеком стал:

И потолстел, и оперился;

Намедни на вечере я

Уселась в вист, у Казначейши,

Ох нет, ошиблась, у Судейши!

Всегда пятак игра моя!

Вот он подходит, поклонился:

Что, кумушка, полтина чтоль?

Полтина? иль ты, кум, вздурился!

Чтож я всегда готов, – изволь!

Ну, посуди сама, бывало,

О гривне плакивал не мало,

А ныне как изволит жить!

«Да, да уж что и говорить!»

Тут дочка за руку хватает

И потихоньку замечает:

Пойдемте, маминька! – «Постой,

Еще успеем мы с тобой!»

Но вот беседу продолжая

За шагом шаг они идут,

Купцы, насилу успевая,

Материи по лавкам рвут.

Ужасный шум переговорный,

Одна сильней другой кричит,

Как будто-бы поток нагорный

С утеса падая гремит.

Они друг другу надоели,

Все говорят и все без цели,

И каждой хочется молчать,

И каждой силы нет начать;

Еще в остатке остается,

Еще не договорено,

Так пламя временно прервется

И вновь пробудится оно;

Язык к гортани не присохнет,

Не скоро говор их умолкнет:

Им нужно спать, чтоб не болтать

Или болтать, чтобы не спать.

Материи перебирает

Здесь каждая, и мать и дочь,

Нам слушать и глядеть не в мочь,

Нас общий говор заглушает,

Пойдемте мы покуда прочь.

Теперь, от болтовни в отставке,

Куда же мы направим путь?

Пойдемте прямо к книжкой лавке:

Там уши могут отдохнуть;

Но тут две барыни, о диво!

Ужель читать они шалят,

Иль отдыхают шаловливо?

Послушаем: – «Что, мой отец,

Нашел ли книгу наконец?»

Одна старуха восклицает.

– Сей час, сударыня, вот он

Внизу скрывался завален,

Его никто не покупает.

«Ну, вить в столицах – то у вас

Не верует, народ мудреный;

А мы простой и неученый;

Оракуль утешает нас:

В нем есть иные замечания.

Есть прекурьезная гаданья,

И роспись опытных людей

Счастливых и несчастных дней,

Есть толкованья сновидений,

Предузнавание погод,

В хозяйстве это вить расчет,

Подмог для распоряжений.

Конечно так-с, полезен он,

Я в том сердечно убежден! —

Ей говорит книгопродавец,

И между тем он лжет лукавец:

Готов от сердца хохотать;

Но надобножь товар продать.

«Что, милая, за коврик просить?

Сказала барыня потом,

Пришедшей девушке с ковром:

И от кого его ты носить?

– Приезжие-с! – «Хорош ковер

И должно честь отдать изделью,

Не дурен также и узор,

А краски: кошениль с арселью!

А как ценою?» – Шестьдесят.