Советская Россия, Аравия и Персидский залив. Документированные страницы истории

Внимание Российской империи к Эфиопии было неслучайным. Помимо чисто человеческих симпатий к близкому по вере народу, имелись у России и политические мотивы. В конце XIX столетия, в условиях острого соперничества с Англией на Востоке, российская дипломатия активно искала в том районе мира союзника. И одним из таких потенциальных сторонников России могла бы стать, как считали в Санкт-Петербурге, независимая Эфиопия.

Из всего сообщенного выше видно, чем объяснялось наличие в Эфиопии крупной общины эмигрантов, бежавших из Советской России, равно как занятие там ими ответственных должностей в структуре власти. Играя на патриотических чувствах русских эмигрантов в Эфиопии, работники ОГПУ пытались, но в целом безуспешно, сформировать из их числа подконтрольные Москве разведывательно-диверсионные ячейки.

Анализируя так называемый чичеренский период (1918–1930 гг.) отечественной дипломатии на Востоке, в том числе в Аравии, следует сказать несколько слов и о самом Георгии Васильевиче Чичерене (1872–1936), легендарном «красном наркоме». Архивные документы свидетельствуют, что Г. В. Чичерин выступал за проведение внешней политики без «революционных перегибов». Критиковал «дипломатию Коминтерна», в частности в Афганистане, где полномочный представитель СССР Леонид Николаевич Старк (1889–1937) являлся одновременно и уполномоченным представителем Коминтерна (руководил его нелегальной работой как в самом Афганистане, так и в северных провинциях Индии). Прямо называл ее «хулиганской» (33). Неоднократно подвергался за это критике со стороны В. И. Ленина, а потом в полной мере испытал и неприятие к себе И. В. Сталина. Некоторые предложения наркома, конструктивные и рациональные по своей сути с точки зрения дня сегодняшнего (о демократизации, к примеру, советской системы власти в целом), в годы Советской России воспринимались в Кремле как крамольные, так как шли вразрез с политическим мировоззрением большевиков. Владимир Ильич Ленин называл их не иначе, как проявлением «сумасшествия» наркома от переутомления, и даже предлагал членам Политбюро «тотчас же и насильно сослать» Г. Чичерина на отдых в санаторий (34). После смерти В. И. Ленина и утверждения во главе партии И. В. Сталина нарком уже не столь активно и открыто, как прежде, противился революционным перегибам большевиков в их восточной политике, в частности курсу на «советизацию стран Востока». Вскоре и вовсе, по понятным причинам, отказался от критических замечаний насчет ультралевых настроений в советском руководстве, и все чаще и чаще, по выражению одного из исследователей его жизни и деятельности, стал «уходить в болезнь».

Отправным моментом российско-аравийских отношений советского периода можно считать Лозанскую конференцию (ноябрь 1922 – июль 1923 гг.), на которой народный комиссар иностранных дел РСФСР Г. В. Чичерин, возглавлявший российско-украинско-грузинскую делегацию, несколько раз встречался и беседовал (декабрь 1922 г.) с представителем короля Хиджаза Хибибом Лутфаллой. Во время этих встреч и бесед была достигнута договоренность об установлении официальных отношений. Интересна нюансировка в акцентах сторон. Представитель Хиджаза делал упор на том, чтобы при содействии Г. Чичерина убедить правительство РСФСР поддержать «планы создания Великой Федеративной Аравии» во главе с королем Хиджаза и шарифом Мекки Хусейном ибн ‘Али Аль Хашими (1854–1931), и предоставить ему в этих целях необходимую финансовую помощь. Г. Чичерин, со своей стороны, акцентировал внимание собеседника на том, что первым шагом в налаживании двустороннего сотрудничества должно стать «открытие в Джидде советского консульства». Хабиб Лутфалла, как информировал Москву Г. Чичерин, «положительно реагировал на постановку нами этого вопроса».

«У меня был сирийский князь Хабиб Лотфаллах [Лутфалла] (христианин), – писал Георгий Васильевич Чичерин в записке своему заместителю Максиму Максимовичу Литвинову (1876–1951) от 17 декабря 1922 г., – советник короля Геджаса [Хиджаза] по иностранным делам и в настоящее время полпред Геджаса [Хиджаза] в Риме и в Вашингтоне. Гуссейн [Хусейн] Первый, король Геджаса [Хиджаза], вполне самостоятелен, никакого мандата Лиги Наций на его королевство нет. Он участвовал в нескольких больших европейских договорах; не знаю, есть ли это двурушничество, но, во всяком случае…ведет он политику создания большой независимой Аравии и фрондирует против Англии. Лотфаллах [Лутфалла] изложил мне весь план создания Великой Федеративной Аравии, в которой Гуссейн [Хусейн] Первый был бы Верховным Союзным Правителем» (35). Строил Х. Лутфалла, по словам Г. Чичерина, «самые фантастические планы насчет участия России в создании такого союза.

Под большим секретом сообщил… что Муссолини обещал ему полную поддержку против Англии, и что ожидается присоединение Америки к его проекту». Как бы то ни было, но Х. Лутфалла, как явствует из записки Г. Чичерина, встречаясь с ним во второй раз, «представил текст секретного договора, который… предложил подписать» (об участии Москвы в создании «Великой Федеративной Аравии»). Г. Чичерин, со своей стороны, говорил о желательности «оставаться с ним в контакте»; и находил удобным поддерживать таковые в дальнейшем «через тов. Воровского в Риме» (советского полпреда в Италии) (36).

Руководствуясь задачами «восточной политики Новой России», Г. В. Чичерин считал целесообразным использовать заинтересованность Хиджаза в Москве, и добиваться скорого, как можно, открытия советского консульства в Джидде. «Я, действительно, нахожу, – отмечал Г. В. Чичерин, – что нам крайне важно иметь в Джедде [Джидде] консула. Джедда [Джидда] находится рядом с Меккой; в Мекке христианам жить нельзя. Наш консул в Джедде [Джидде] будет в самом центре мусульманского мира, ибо все паломники там проходят. И, таким образом, очень многие совершающиеся в мусульманстве политические движения, которые теперь от нас ускользают, будут происходить перед глазами нашего консула. При нашей мусульманской политике, – резюмировал Г. Чичерин, – нам, по-моему, необходимо иметь человека в самом центре мусульманского мира» (37).

Для успешной реализации «новой политики Новой России» на Ближнем Востоке, представлявшим собой, по выражению большевистских лидеров, «огромный резервуар свежей энергии, которым можно было бы подогревать котел мировой революции», требовалась компетентная и максимально полная оценка нараставшего там национал-патриотического движения. Большевики имели целью использовать его в качестве инструмента для «революционной работы» в исламском мире, огромная часть которого находилась тогда под господством или влиянием Британской империи, главного в то время антагониста Советской России. Лучшим местом для получения точных сведений о настроениях мусульман в странах арабского мира Г. Чичерин считал Джидду. Наличие советского консульства

в Джидде, в ключевом морском пункте на пути паломников в Мекку, давало бы Москве уникальную возможность для сбора и анализа информации об обстановке в странах исламского мира, необходимой для принятия эффективных и своевременных мер по противодействию враждебной Москве деятельности Великобритании на Арабском востоке и в Азии. Открытие дипломатической миссии в Аравии способствовало бы, по мнению НКИД, и решению еще нескольких важных для Москвы задач. Во-первых, – налаживанию отношений с другими странами арабского мира, закрытыми тогда англичанами для Советского Союза. И, во-вторых, – нахождению новых рынков сбыта для российских товаров.

На заседании 4 января 1923 г., рассмотрев вопрос «об установлении сношений с Королевством Геджаса», Политбюро ВКП (б) постановило (Протокол № 42): предложение НКИД (Карахан Л. М., Чичерин Г. В.) о «признании необходимым» установление таких сношений принять (38).

6 января 1923 г. НКИД телеграфировал в Лозанну Г. Чичерину, что Политбюро приняло решение об устновлении дипломатических отношений с Хиджазом (39).

В тот же день полномочный представитель РСФСР в Риме, Вацлав Вацлавович Воровский (1871–1923), получил указание вступить в переговоры с представителями Хиджаза по вопросу о «конкретном претворении в жизнь этого постановления» (40).

18 января 1923 г. НКИД утвердил штат полпредствав Хиджазе в количестве 6 человек (полпреда, секретаря, переводчика арабского и турецкого языков, машинистки, курьера и агента охраны).

В ходе работы Лозаннской конференции Г. Чичерин, как следует из его письма М. Литвинову (от 30 января 1923 г.), встречался и имел беседу – «по вопросу об арабском движении» – и с Наджи ал-Асилем, «представителем Хиджаза на Лозаннской конференции». Король Хусейн, докладывал Г. Чичерин, «поручил ему передать… что он хорошо настроен по отношению к Российской Республике». Упомянул ал-Асиль, замечает Г. Чичерин, и об имевшемся «затруднении», которое помешало шарифу «ратифицировать Версальский договор». Суть такового состояла в том, что шариф Хусейн не хотел тогда «быть признаваемым только как король Геджаза [Хиджаза]». «Согласиться быть признанным под этим титулом, – пояснял ал-Асиль, – значит согласиться на всю английскую систему распределения арабских стран, и отказа от национального единства. Хусейн же претендует на то, чтобы стоять во главе объединительного национального движения» всех арабов. Позиция шарифа заключалась в том, указывл Г. Чичерин, что «англичане вели с ним переговоры в 1915 г. как с главой всего арабского движения». Поэтому он и хотел быть признанным в качестве «верховного главы» всех арабских стран при «создании из них конфедерации» и при «сохранении в отдельных из них их правителей».

Г. Чичерин, со своей стороны, отвечал, что Россия признает «нечто существующее», но признавать «гипотетическое правительство» не может. Мы приветствуем объединение арабского народа, уточнял нарком, «но мы не можем вмешиваться в вопрос о том, желательно ли это объединение в форме конфедерации под главенством Хусейна или в какой-либо другой форме; это – дело самого арабского народа» (41).

Переговоры об установлении дипломатических отношений Советской России с Хиджазом затянулись. Причиной тому – продолжительное отсутствие прямых контактов между представителями обеих стран. «Решение о вступлении в дипломатические отношения с Хиджазом, – говорится в одном из писем Г. Чичерена, – принято еще в бытность мою в Лозанне; причем т. Воровскому поручено было оформить это с имевшим на то мандат представителем Хиджазского Правительства. Так как в тот момент представитель Хиджаза не находился в Риме, выполнение… решения задержалось. В результате кончины т. Воровского [10 мая 1923 г.] оно задержалось еще более» (42).

Следует сказать, что до февраля 1923 г. отечественную делегацию, отстаивавшую российские интересы на международной конференции в Лозанне, посвященной выработке положений мирного договора с Турцией и условий прохода кораблей через черноморские проливы, возглавлял нарком иностранных дел Г. Чичерин. Потом, после перерыва и возобновления ее работы (конец апреля 1923 г.), главой советской делегации выступал полпред В. В. Воровский, один из видных советских дипломатов.

Вечером 10 мая, когда Вацлав Вацлавович Воровский вместе с двумя членами советской делегации, Иваном Львовичем Аренсом (1889–1938) и Максимом Анатольевичем Дивильковским (погиб в 1942 г.), ужинал в ресторане гостиницы, бывший российский офицер-белогвардеец Морис Конради выстрелил полпреду в затылок. Аренс и Дивильский получили ранения. Следствие, проведенное швейцарской полицией, установило, что организатором убийства являлся Аркадий Полунин, другой белогвардейский офицер. Суд присяжных, что интересно, оправдал и убийцу советского дипломата, и лиц, причастных к этой акции. Москва на такое решение отреагировала разрывом дипломатических отношений со Швейцарией (восстановили их только после Второй мировой войны, в 1946 г.) (43).

Контакты между Москвой и Хиджазом возобновились в конце 1923 г., когда в качестве посланника Хиджаза в Рим прибыл Хабиб Лутфалла, а пост полномочного представителя СССР в Италии занял Николай Иванович Иорданский.

Ссылаясь на то, что «Хиджаз совершенно задушен, и не может действовать вполне открыто», Х. Лутфалла, как сообщал (27.11.1923 г.) новый полпред СССР в Италии Николай Иванович Иорданский (1876–1928), предлагал, чтобы Советский Союз направил в Хиджаз не дипломатического представителя, а консула, который, однако, «пользовался бы всеми правами дипломатического представителя». Согласно донесению Н. Иорданского, Хабиб Лутфалла рекомендовал послать для работы в Хиджаз мусульманина. Высказывался в том плане, что «если консулом будет мусульманин, то он приобретет значительно большее влияние, чем консулы других держав, так как сможет поселиться в Мекке, в непосредственной близости от короля» (44).

18 декабря 1923 г. нарком. Г. В. Чичерин направил докладную записку секретарю ЦК РКП (б) И. В. Сталину. В ней он писал, что «проникновение в Мекку, являющуюся идейным сосредоточением мусульманского мира», имеет для Москвы, «несомненно, серьезное значение», так как это «чрезвычайно усилило бы… вес» Новой России «не в одной только Аравии», но и в мусульманском мире в целом. В письме нарком просил «оказать содействие в подборе на пост консула подходящего представителя-мусульманина». Г. Чичерин считал целесообразным пойти на обмен дипломатическими представителями с Хиджазом как можно скоро, «пусть даже и на неравноправной основе». Объяснял, что король Хусейн, соглашаясь на учреждение лишь советского консульского представительства в Джидде, опасался, что открытие постоянного представительства Советского Союза могло вызвать жесткую негативную реакцию со стороны Великобритании. «Такая диспропорция», разъяснял Г. Чичерин, носила бы лишь формальный характер (45).

И. В. Сталин положительно реагировал на соображения Г. Чичерина (декабрь 1923 г.). Полагал, что национал-патриотиче-ское движение во главе с королем Хусейном «может стать началом освобождения народов Востока от империалистического гнета». Отмечал, что «в связи с этим было бы целесообразно иметь своего представителя, который бы находился в центре всех событий, происходящих в Центральной Аравии», и, благодаря работе которого, Москва могла бы «получать информацию из первых рук» (45*).

В ходе контактов с Хабибом Лутфаллой была достигнута договоренность, что в Хиджазе «СССР, так же, как и все другие государства, будет иметь генерального консула», а Хиджаз в Москве – посланника (46).

На пост генерального консула в Джидде назначили Карима Абдрауфовича Хакимова (1892–1938). Рассматривались, к слову, и несколько других кандидатур: Ивана Абрамовича Залкинда (18851928), бывшего первого заместителя наркома по иностранным делам РСФСР, а в 1922–1923 гг. генконсула РСФСР/СССР в Стамбуле; и Селима Меметовича Меметова (?-1938), бывшего наркома по иностранным делам Крымской Социалистической Советской Республики. «…Кроме т. Хакимова, – сообщал (03.04.1924) Г. Чичерин в письме Константину Константиновичу Юреневу (1888–1938), тогдашнему полномочному представителю СССР в Италии, – других подходящих мусульман не оказалось, хотя мы искали очень долго. Некоторые дефекты у т. Хакимова есть, но у других возможных кандидатов дефекты несравненно более значительны. Тов. Хакимов уже привык к нашей политике, так как много лет занимал у нас посты. Мы решили, что в ближайшем будущем т. Хакимов выедет отсюда в Хиджаз» (47).

Давая оценку отношениям правителя Хиджаза с Турцией и Англией, и прочерчивая линию поведения Москва в аравийских делах, нарком в том же письме К. Юреневу писал, что «хиджазский король является наиболее крупным и влиятельным из независимых арабских владетельных князей». Он, правда, подчеркивал Г. В. Чичерин, – враг Турции; что, однако, «отнюдь не обязывает» Москву избегать отношений с враждебными ей государствами». Что же касается Англии, продолжал Г. Чичерин, то король Хусейн «отчасти в ней нуждается и сосет ее, но пытается, где это возможно без неприятных последствий, проводить независимую политику. Во всяком случае, его отношения с Англией не являются достаточным основанием для нас, чтобы воздерживаться от посылки генерального консула в Геджас [Хиджаз] и от принятия в Москве геджасского [хиджаского] посланника. Для нас в высшей степени важно попасть в Мекку. Мы именно поэтому назначаем генеральным консулом мусульманина, чтобы он мог находиться в Мекке» (48).

13 марта 1924 г. мининдел Хиджаза Фуад ал-Хатиб направил Г. В. Чичерину телеграмму, в которой уведомил его об «избрании короля Хиджаза Хусейна халифом». Информируя об этом К. Юренева (3 апреля 1924 г.), полпреда СССР в Италии, Г. В. Чичерин указывал, что «вступление в сношения с королем Хусейном, однако, вовсе не означает готовности с нашей стороны признать его халифом [король Хусейн провозгласил себя халифом 6 марта 1924 г.]. Наше правительство не имеет отношения к церковным организациям, и игнорирует существование таких институтов, как халифат. Что же касается мусульманской церкви на территории СССР, то она, по всей вероятности, – высказывал свое мнение нарком, – будет стоять на точке зрения полного упразднения института халифата, и будет в этом смысле пытаться влиять на мусульман других стран. Это, действительно, есть для нас самое лучшее» (49).

23 апреля 1924 г. НКИД получил телеграмму министра иностранных дел Хиджаза, в которой говорилось, что «в Хиджазе ожидают прибытия советского представителя» (50).

24 апреля Председатель ЦИК СССР Михаил Иванович Калинин (1875–1946) подписал верительные грамоты К. Хакимова, назначенного дипломатическим агентом и генеральным консулом СССР в Хиджазе (51). Бывший российский посол в Саудовской Аравии О. Б. Озеров в своем ярком и информативном исследовании жизни и деятельности К. Хакимова («Карим Хакимов: летопись жизни») пишет, что Совет народных комиссаров СССР (правительство) назначил К. Хакимова «дипломатическим агентом и генеральным консулом СССР» в Королевстве Хиджаз 14 апреля 1924 г. (52).

Отъезд К. Хакимова, однако, несколько задержался – из-за опасений Москвы, что египетские власти «будут чинить препятствия его проезду через Суэц».

14 мая 1924 г. полпред СССР в Италии К. К. Юренев телеграфировал в НКИД, что Х. Лутфалла поставил его в известность о том, что «он назначен посланником в СССР и уже имеет верительные грамоты» (53).

В ответной телеграмме министру иностранных дел Хиджаза Фуаду ал-Хатибу (от 15 мая 1924 г.) Г. Чичерин сообщил о назначении К. А. Хакимова «агентом и генеральным консулом СССР при Хашимитском правительстве». Отметил, что «вскоре он отбудет в Хиджаз, через Константинополь и Порт-Саид, в сопровождении жены и членов миссии (Туйметова, Амирханова и Белкина)». Попросил «выдать разрешение на их въезд в страну» и довести до сведения «Хашимитского правительства о следовании К. Хакимова в Джидду» (54).

17 мая 1924 г. Г. Чичерин получил ответную телеграмму министра иностранных дел Хиджаза, известившего его о том, что хиджазскому представителю в Египте «даны указания оказать содействие проезду Хакимова» в Хиджаз (55).

30 мая 1924 г. Х. Лутфалла официально (нотой) уведомил полпреда СССР в Италии о настроениях короля Хусейна в пользу скорейшего обмена дипломатическими представителями. В ноте, полученной полпредом, говорилось, что «во время его [Лутфаллы] недавнего пребывания в Мекке» и король Хусейн, и министр иностранных дел Фуад ал-Хатиб «признали полезность, как этого желает и Русское Правительство, создания официальных представительств» и установления дружественных отношений между обеими странами. «Спешу сообщить Вам, – писал Х. Лутфалла, – желание моего Августейшего Повелителя, чтобы в Аравию прибыл, как можно скорее, уже назначенный Ваш представитель с резиденцией в Джидде… Его превосходительство представитель будет пользоваться всеми правами и преимуществами, признанными там за членами дипломатического корпуса» (56).