Злая Москва. От Юрия Долгорукого до Батыева нашествия (сборник)
Так за один поход князь Юрий Владимирович умудрился населить немало новых деревень и пополнить новые города мастеровыми. Они с Георгием Шимоновичем немало поломали головы над тем, как расселить полон, не потому, что это было негде сделать, а чтобы полоняники не оказались рядом скученно, это опасно. Но земли и работы хватало на всех, потому раздоров не было.
Вот когда ростовские бояре поскрипели зубами, они по привычке брали в полон тех, кто побогаче, чтобы получить за них выкуп. Все обычно, но серебро и злато легло на дно сундуков, не все даже смогли пустить их в дело. А вот князь вдруг получил огромное число работных людей, готовых не жалеть сил для собственного и княжьего благополучия. Те, кто разумней, прекрасно поняли, что через пяток лет богатство князя просто умножится и будет расти дальше.
Но не только деревни насаживал Юрий Владимирович, они с наставником старались поставить и новые города. Расчет тут был двойной: во-первых, города вставали для защиты границ, прежде всего в устьях рек, чтобы торговать можно свободно, во-вторых, это были его города, где садился его посадник, где не было боярской воли и боярской силы. И чем больше становилось таких городов, чем больше земли распахивалось княжьими насельниками, тем богаче становился сам князь, тем легче ему разговаривать с ростовскими строптивыми боярами.
Не раз добрым словом вспомнил Юрий совет Шимоновича не вступать в открытую борьбу с ростовским боярством, а делать свое дело, вроде и не задевая Ростов.
– Не спеши, Гюрги, придет наше время, станет Ростов пригородом при Суздале.
В Киев шла от Ростово-Суздальской земли добрая дань, сын писал отцу, что старается поднять свои земли, Мономах мог быть спокоен за своего Гюрги. За время правления сына он ни разу не побывал больше в этих землях, ни к чему, тот справлялся сам.
Мономах был уже стар, его все чаще одолевали болезни, и все же ему довелось испытать то, чего не было ни у одного князя до него и не скоро будет после.
В Киев прибыло невиданное посольство из Царьграда – митрополит Неофит со знатными людьми привезли необычный дар греческого императора Алексея Комнина. Дело было не в ценности подарка, хотя в нем были и Крест из Животворящего Древа, и древняя, еще принадлежавшая императору Августу сердоликовая чаша, самым важным был третий дар – из Царьграда привезли царский венец, бармы и золотые цепи императора Константина Мономаха – деда самого князя Владимира. И этот венец митрополит Неофит возложил на голову Владимира Мономаха, назвав его царем. Византия признавала русского князя равным.
Почему же сам Мономах, хотя от дедова венца отказываться не стал, царем себя не считал? Разумный князь просто понимал, что одно дело – таковым зваться и совсем другое – быть. Великий князь хотя и был первым, но среди равных. К тому времени на Руси князья чувствовали себя настолько независимыми, что никакой царской власти быть не могло. Немного опоздали византийцы со своим признанием, авторитет Мономаха на Руси признавали, но единым правителем не считали.
Существует легенда, что Мономах передал свои бармы и венец сыну Юрию на хранение, сказав, что пока царя на земле Русской быть не может. Так это или нет? Какая разница.
Дни Мономаха сочтены, правил разумный князь лишь до 1125 года… Чувствуя скорую кончину, особенно старался оставить наказы сыновьям, чтобы жили мирно, по совести, чтобы не было их волей раздора на Руси. Сыновья выполнили, удержались, а вот внуки с дядьями не слишком мирились…
Без Мономаха
И снова плескалась за бортом вода, снова то налегали на весла гребцы, помогая движению ладьи, то поднимали их, отдаваясь течению и ветру. По берегам тянулись и тянулись леса, подступавшие к самой воде зарослями ивняка, укрываясь осокой или, напротив, открывая полянки, так и манившие пристать и посидеть на молодой ярко-зеленой травке.
Так бывало каждый год испокон века и будет дальше, независимо от их собственной жизни: весной земля покрывалась ковром разнотравья, а берега превращались в сплошную зеленую стену. Потом все отцветало, созревало, жухло на солнце, облетало желтой листвой, оголялось и уходило под снег, чтобы весной начать все сначала. Такова жизнь, и ей нет дела до человеческого горя, радости или смерти.
Умер Владимир Мономах… но ничего не изменилось. И от понимания вот этого Суздальскому князю Гюрги Владимировичу становилось не по себе. Так же все продолжится и без него?
Умер настоящий страдалец, труженик Руси, его стараниями, его волей, его ежедневным душевным трудом и терпением затихли междоусобицы на Руси, смогли помириться князья, жили спокойно люди… И смерть любимого князя была страшным ударом, хотя все понимали, что немолод, что часто недужен, что недолго осталось.
Зато следующим князем был без возражений назван старший сын Владимира Мономаха, Мстислав Владимирович. Никто слова против не сказал. Это согласовалось и с волей самого Мономаха, но, главное, Мстислав уже показал себя разумным, спокойным, но твердым и даже жестким князем. Таким его помнили новгородцы, таким успели узнать киевляне. Возражать не стали не только Мономашичи, все же Мстислав – старший из братьев, но и беспокойные Ольговичи. Самого Олега Святославича в живых уже не было, а его старший сын, такой же неугомонный, Всеволод, был зятем Мстислава и выступать против собственного тестя не рискнул. Спокойствие на Руси продолжалось.
Мстислав действительно оказался очень разумным князем, его современники прозвали Великим, такое не каждому выпадает. Русь он держал крепко, но справедливо, обиженных не нашлось.
Получив уделы, Мономашичи разъехались по своим княжествам. Следующий за Мстиславом – Ярополк – отправился в Переяславль, Вячеслав – в Туров, Андрей – во Владимир на Волыни, Юрий – в свой Суздаль, за ним осталось Ростово-Суздальское княжество. В Черниговском княжестве остались Ольговичи, в Новгороде сын Мстислава Всеволод, в Смоленске – тоже его сын, Ростислав. Большая часть Руси была за Мономашичами.
Для Юрия Владимировича Суздальского ничего не изменилось, кроме того, что в Киеве его больше никто не ждал. Юрий совсем отделился непроходимыми лесами, но пока был жив разумный Георгий Шимонович, князя это не сильно беспокоило. Он не участвовал ни в одном походе Мстислава, даже когда сразу после смерти Мономаха половцы решили, что настал их час, и пришли к Переяславлю. Его брат Ярополк Владимирович не нуждался в помощи суздальского князя, да и вообще сумел отбиться сам.
Но «забыли» Юрия и тогда, когда разбирались с беспокойными Ольговичами, когда Всеволод Ольгович выгнал из Чернигова собственного дядю, Ярослава, и сел там сам. Не ходил и на полоцкого князя, чтобы посадить там послушного воле Мономашичей Рогволода.
Андрей Владимирович был Великому князю Мстиславу Владимировичу не опасен, недаром Андрея прозвали «Добрым», возразить, тем более старшему сильному брату, который по возрасту годился ему в отцы, младший брат не мог. Это не беспокойный Юрий, которого с удовольствием отправили в далекий Суздаль.
Возвращался Юрий Владимирович к себе в Суздаль после похорон отца и размышлял, как относиться к такому положению. С одной стороны, хорошо, что его не трогали, князь уже обжился в своем уделе, переманил на свои земли немало людишек, бежавших кто подальше от половецких набегов, а кто и от собственных князей и бояр. Уже встали новые города, строились крепостицы для защиты от булгар, пусть медленно, но ведь строились. Богатела Суздальская земля, не знавшая за эти годы жестоких набегов и усобиц.
Но с другой стороны, жить словно отдельно от всех… Русь была где-то там за лесами, за Козельском, в не слишком обжитом крае это чувствовалось сильно. Страшно мешали булгары, не позволяя свободно ходить по Волге купцам. Юрий Владимирович понимал, что его княжество куда богаче Переяславльского, богаче и спокойней. Разумом понимал, а сердце рвалось туда, на юг, к остальным поближе. Конечно, ему ежемесячно привозили вести о происходившем, свои люди были и в Переяславле, и в Киеве. Но он-то сам далеко…
Юрий не мог рассчитывать на Великое княжение, перед ним за Мстиславом еще Ярополк, правда, он бездетен, и Вячеслав, Андрей младше, остальных Владимировичей уже не было в живых. Но он об этом и не думал. Пока жив и крепок Мстислав, который хотел бы посадить за собой своего сына Всеволода, но это было бы нарушением. Вспомнив спокойного, незлобивого Всеволода, Юрий подумал, что тот рваться к власти в Киеве раньше дяди не будет, можно не бояться.
Вот и получалось, что сидеть и сидеть Юрию Владимировичу на своем столе, заниматься Ростово-Суздальским княжеством, как советовал Георгий Шимонович. Да, варяг разумен…
Встречая вернувшегося из Киева князя, Шимонович внимательно вгляделся в его лицо, пытаясь прочесть, что решили меж собой братья-князья по поводу власти. Юрий понял его заботу, усмехнулся:
– Сначала Мстиславу править, как должно и как все хотят…
Но чуткий варяг уловил недосказанность в его словах. Ох, не все так просто, как твердит Юрий… Попросил рассказать все подробней.
Юрий Владимирович рассказывал о последних днях жизни Владимира Мономаха, о его «Поучении», его наказах сыновьям… И вот, наконец, то, чего ждал суздальский тысяцкий: о воле князя-отца по передаче власти.
– Киев оставить у Мстиславовых сыновей. К чему?
– Гюрги, мыслю, они сами решат. За Мстиславом еще двое братьев до тебя есть. Да и Всеволод Мстиславич не таков, чтобы впереди дядей лезть.
Князь чуть набычился:
– Всеволод не таков, а вот Изяслав…
Живо вспомнилось, каким недобрым был взгляд князя, когда смотрел в церкви. И душа заныла, словно чувствуя, что со временем именно с этим племянником будет воевать не на жизнь, а на смерть за Киев.
– Угомонись, князь, до Изяслава сколько в очереди! Забыл про Ольговичей? Один Всеволод Ольгович чего стоит, неужто Изяслава на престол пустит?
Конечно, одно упоминание о несправедливости задуманного отцом портило настроение и выводило из себя, но разум твердил, что Шимонович прав, ни к чему мыслить о том, что и быть не может.
Перевел разговор на другое, стал говорить о том, что не таков ныне и Печерский монастырь, словно бы забыли об обители. И игумен Даниил почти забыт.
– Я список «Хождения» привез. Все там читал и в дороге тоже. Точно с самим Даниилом беседовал. Эх, как жаль, что при его жизни не удалось!
Шимонович согласился:
– Вот про это жаль, ты прав. И про Печерскую обитель тоже. Давненько на могиле Феодосия не был… Знаешь ли, что он меня своим молением от слепоты спас?
– Слышал, да все спросить не решался.
– Да… Игумен Феодосий моего отца и весь наш род благословил, а я три года солнца не видел, лечцы ничего поделать не могли, только его молениями и прозрел. Мой отец тоже в Успенской церкви Печерской обители похоронен, аккурат напротив гробницы Феодосия.
– Захирела рака-то, – вздохнул Юрий. – Хотя и смотрят монахи, а все одно – проста слишком.
– Да и сам Феодосий не больно богат да вычурен был! – Георгий Шимонович о чем-то подумал и покачал головой: – Надобно бы денег дать, чтоб подновили… И обители самой тоже.
– И я дам, – кивнул Юрий.
Разговор перешел на церковные дела и в Суздальской земле. Юрий поведал наставнику то, о чем думал, коротая время в пути.
– Хочу церковь каменную поставить нашему с тобой покровителю. – И добавил несколько неожиданное для Шимоновича: – Во Владимире-Залесском.
Тысяцкий, конечно, хотел спросить, почему именно там, но предпочел благоразумно промолчать, пусть уж лучше в своей земле церкви строит, чем на Киев зарится. Столько лет уже Шимонович внушал Юрию Владимировичу, что своя земля дороже, что Киев далеко и не про него, за него всегда свары идти будут и стычки тоже. А уж о близости к половцам и говорить не стоило, сколько раз горел и бывал разорен? Да и княжество не столь богатое, чтоб за него цепляться, даром что Великим прозвано. Пусть себе…
Ничего, ты упрям, а я упрямей, Юрий Владимирович. Только бы успеть тебя к Ростово-Суздальской земле покрепче привязать.
Юрий привязался. Пока думал о своем княжестве, занимался строительством, судил да рядил людишек, пировал, охотился, вроде все хорошо шло. Но стоило вспомнить о несправедливом решении отца, как накатывали обида и желание вернуться в Киев и настоять на своем. Только вот на чем – не знал, потому как настаивать пока было не на чем, в Киеве на Великом столе сидел старший из Мономашичей, Мстислав, за ним еще были Ярополк, Вячеслав и старший из Ольговичей, Всеволод. Но все куда старше него самого, надежда пересидеть все же была.
Зачем ему Киев, не знал и сам, просто коробило от одного воспоминания чуть нагловатого злого взгляда племянника Изяслава, который возрастом ровня самому дяде. Этого Изяслава когда-то отправил Мономах с Даниилом молиться ко Гробу Господню, и в том тоже были зависть и чувство обиды у Юрия Владимировича. Он так хотел поехать с игуменом Даниилом, но Мономах решил в пользу Изяслава. Тогда отроки едва не подрались, все успокоилось, но взаимная неприязнь осталась. Изяслав кричал обидные слова про мать-половчанку и то, что сам Гюрги зачат незаконно. И хотя самому Юрию до Киевского престола было очень далеко, одно князь знал точно: никогда не допустит до него Изяслава, даже если придется переступить через слово, данное отцу.
Так и остались Мономашичи и их потомки поделены надвое – детей и внуков Гиты и Юрия и Андрея – сыновей второй Мономаховой жены. Но Андрей и слова против старших братьев и даже племянников не способен сказать, а вот Юрий все же не был доволен и своим сыновьям внушил то же.
Став после отца князем Суздальской земли (уже Владимиро-Суздальской), сын Юрия Долгорукого Андрей Боголюбский попросту разорит Киев и окончательно утвердит столицу Северо-Восточной Руси – Владимир. С него начнется настоящий подъем сначала Владимиро-Суздальского княжества, а потом и Московского, потомки его брата – младшего из сыновей Юрия Долгорукого, Всеволода, прозванного Большим Гнездом, – будут уже московскими правителями.
Но до этого было еще далеко, сама будущая Москва только-только превращалась в городок…
Мстислава Владимировича не зря при жизни прозвали Великим. Больших походов не совершал, земель не завоевывал, но правил так, что никто на Русь даже сунуться не мог и междоусобиц тоже серьезных не было. Крепко держал Русь старший сын Владимира Мономаха, Мстислав. Жаль только, выпало ему это ненадолго – всего семь лет прожил Мстислав после смерти отца… Но это были спокойные годы для Руси, а такие дорогого стоят, после Мстислава таких лет и не было больше.
Умер Великий князь Мстислав Владимирович, сын Мономаха, просидев в Киеве всего семь лет. Но память о себе оставил такую, какую многим и за жизнь не наскрести. Добрую память, его Великим при жизни назвали, такое мало кому удавалось. Было на Руси спокойствие все эти года, с внешними врагами он справлялся, а внутри Руси никто против старшего сына Мономаха не возражал, все по праву и по уму сотворено.
Но, конечно, князю хотелось, чтобы за Мстиславичами остался Киевский стол, тем паче следующие за ним братья не возражали. Вернее, следующий сын Мономаха, Ярополк, был бездетным, а посему клялся умиравшему старшему брату, что примет его сыновей как своих и за собой власть передаст старшему Мстиславичу, Всеволоду, сидевшему к тому времени в Новгороде.
И это при том, что оставались трое сыновей Мономаха – Вячеслав Туровский, Юрий Суздальский и Андрей, сидевший во Владимире-Волынском. Переяславль в руках у племянника в обход дядей был пощечиной всем троим, но Вячеслав не противился, а вот Юрий с Андреем решили не допустить такого поворота дел.
На улице весна, обычно в это время князя Юрия Владимировича в тереме не сыскать, все мотался по округе, то проверяя, как идет сев, то намечая с древоделами, где и какие ставить хоромины, где подновлять старое, то объезжал будущие покосы, распределяя их между новыми поселенцами… И теперь он не сидел в тереме, а занимался совсем другим – собирался куда-то уезжать. Все наказывал и наказывал сыновьям, как быть и что делать, успокаивал княгиню, которая снова на сносях, перечислял тиуну его заботы, ходил на беседу к своему священнику. Княгиня только вздыхала: и к чему едет, зачем ему тот Переяславль, ведь так далеко… Но Юрий упрямый, если что решил, ничем не своротишь. Будь рядом разумный Шимонович, остановил бы, но этого старого сына варяга уже не было в живых.
Суздальцы с тоской смотрели вслед князю с дружиной, уходившему в сторону Киева. Неужели не вернется, все уже привыкли, что князь добр и милостив, что к нему можно обратиться за помощью, что за его дружиной как за каменной стеной, а что теперь? А ну как соседи, прослышав, что князя нет, набегут? Или бояре за старое возьмутся? Осиротел Суздаль без Юрия Владимировича.
А Юрию было некогда, он действительно спешил в Переяславль, чтобы не позволить собственному племяннику Всеволоду Мстиславичу, выехавшему из Новгорода, сесть в отчине Мономаха, из которой всего один шаг до Великого престола в Киеве. Нет, право на Переяславль у Мономашичей, а не Мстиславичей, не должно племянникам опережать дядей, даже если этого очень хочется нынешнему Великому князю Ярополку Владимировичу. Он может сколько угодно желать посадить в Переяславле племянника, но остальные дяди этого не допустят, лествица есть лествица.
Над Переяславлем, столько раз уже бывшим яблоком раздора князей и еще не раз таковым будущим, плыл колокольный звон. Переяславльский епископ Марк встречал племянника нового Великого князя и сына предыдущего, Всеволода Мстиславича. Марк был многим обязан нынешнему Великому князю, а потому особо ратовал за княжение в городе его племянника. За Переяславлем обычно следовал великокняжеский стол, потому к будущему правителю были особенно внимательны, да и отзывы о нем только хорошие – благостен, незлобив, милостив… Чем не князь? Зачем искать еще кого-то?
Под перезвон колоколов будущий князь въехал в город, получил благословение на княжение и объявил, что само возведение на престол будет завтра поутру, хотя в переяславльском соборе Архангела Михаила все было готово.
Знай, что произойдет дальше, епископ поторопил бы Всеволода Мстиславича, но… Знал бы где упадешь, соломки бы постелил. Не оказалось той соломки. Уже к обеду Переяславль принимал совершенно нежданных и нежеланных гостей – дружину Суздальского князя Юрия Владимировича.
Вот уж кого меньше всего ожидали увидеть в Переяславле, так это князя из далекого Залесья! И желали тоже, хотя он и сын Мономаха. Юрий Владимирович был чужим для всех, и в Киеве, и в Переяславле, хотя там родился, никто уже и не помнил сидевшего за лесами в медвежьем углу сына половчанки. Но противиться его немалой и хорошо вооруженной дружине переяславльцы не посмели, как и несостоявшийся князь Всеволод.
Пришлось бедолаге возвращаться сначала в Киев, а потом в свой Новгород. Но новгородцы на такое поведение обиделись, позже они припомнили князю то, что бросил их город ради Переяславля.
А в это время Великий князь Ярополк собирал рать, чтобы разобраться с нежданно появившимся из своего Залесья братом. Разобраться не удалось, хотя замирились, договорившись посадить в Переяславле не старшего, Мстиславича Всеволода, а следующего – Изяслава.
Это было плохое решение, и братья снова все поменяли, теперь в Переяславле сел следующий за Ярополком брат Вячеслав. Но в воздухе витало что-то такое, что заставило Юрия не возвращаться в свой Суздаль, а остаться в подаренном когда-то отцом Городце-Остерском. И не зря. Вячеславу быстро надоел беспокойный Переяславль, и он постарался вернуться в свой Туров.
Начался новый невообразимый передел Руси, при котором кто-то сумел закрепиться там, где и не ждал, кто-то, наоборот, все потерять. Так остался без дел Изяслав, которому пришлось уехать к старшему брату Всеволоду в Новгород. Этот сын Мстислава Великого, племянник Юрия, принесет еще немало хлопот и даже горя своему дяде.
Вообще-то они были ровесниками, но так получалось, что Изяславу всегда перепадало больше, чем его дяде, Юрию, именно он путешествовал с Даниилом в Святую землю, что вызвало у Юрия сильную зависть…
– Князь, – Кузьма смотрел просто умоляюще, – может, домой, а? Ну к чему тебе, Юрий Владимирович, этот Переяславль?
Сказал и едва успел увернуться от запущенного в голову кубка, следом загремел голос князя:
– Дурень! Это моя отчина и путь к Киеву!
– А Киев зачем? – уже совсем тоскливо поинтересовался Кузьма, на всякий случай убедившись, что под рукой у Юрия нет ничего тяжелого.
– Поди прочь!
Кузьма не ушел, он с укоризненным видом принялся вытирать лужу, пролитую из брошенного кубка, словно для этого мало холопов, ворча себе под нос, но так, чтобы князю было хорошо слышно:
– Вот сколько говаривал Шимонович, что хуже нет – на двух лавках сидеть, непременно свалишься, обе потерявши…
Юрий и без Кузьмы понимал, что делает не то. Его душа уже рвалась в Суздаль, посмотреть, как там его сыновья, как идет покос, строительство, но и бросить начатое он тоже не мог.
Не допустив на переяславльский стол племянников и убедившись, что Вячеслав в таком трудном городе править попросту не способен, Юрий Владимирович встал перед выбором: бросить все и вернуться или остаться в Переяславле самому. Вообще-то Мономах так сидел – был князем и Ростовским, и Переяславльским. Но у Мономаха не было таких бешеных племянников.
И все же Юрий сдаваться не собирался. Он взял Переяславль под себя, отдав дань от Ростова Великому князю Ярополку.
Новгородские дела
Страдалец Всеволод Мстиславич возвратился в Новгород и сразу почувствовал, что ему не слишком рады. Самолюбивые новгородцы не смогли простить князю то, что он так легко сбежал от них в Переяславль, и теперь смотрели на него косо. Единственной поддержкой стал приехавший туда же брат Изяслав Мстиславич. Все познается в сравнении, только поговорив с братом, Всеволод осознал, что его дела не так уж плохи, новгородцы хотя и ворчат, но терпят князя, а вот Изяслав и вовсе остался без удела.
Рослый, красивый, воинственный Изяслав, очень похожий на их отца Мстислава, казалось, должен бы очень глянуться Новгороду, ведь любили же новгородцы князя Мстислава, ох, как любили! Но быть похожим на отца – не значит снискать любовь так же, как он. Мстислава просто терпели.
Новгород-то терпел, а вот сам Мстислав – нет. Не мог он простить Юрия Владимировича, из-за требований которого остался без земли. Сам так вон сидит на двух княжествах – и в Переяславле, и Ростово-Суздальская земля под ним. Не раз говорили об этом братья за братиной, и с каждым днем все чаще звучала мысль отобрать у Юрия его Залесье, хватит с него Переяславля!
С княжьего двора такие мысли быстро перекинулись на вечевую площадь перед Софией. В Новгороде нашлось немало тех, кто готов был пограбить стремительно богатевших соседей, тем более когда их князь далече. Но на вече Новгород раз за разом делился на две части: тех, кто хоть завтра в поход, и тех, кто против. Крик стоял немыслимый, но переорать друг дружку никак не могли, а потому все лето медлили.
Прознав о непорядках, митрополит Михаил наложил на весь город епитимью за такие глупости. Сначала страшно смутились, испугались, но кого это когда попытка усовестить издалека останавливала? Накануне Троицына дня вечевой колокол снова звал к Софии. Собираясь, новгородцы заранее закатывали рукава рубах и подхватывали дреколье, понимая, что просто криком дело не обойдется. Так и есть, стычка произошла на мосту – самом обычном месте для выяснения отношений между несогласными.
В келью к новгородскому епископу Нифонту почти вбежал инок Исайя:
– Владыка, там…
Что именно «там», и объяснять не нужно – новгородцы даже до веча не дотерпели, начали драку прямо на мосту. Слово за слово, в ход пошли кулаки и дреколье. Уже держались за свороченные носы первые пострадавшие, уже летели в воду первые сброшенные, истошно кричала какая-то баба над своим лежавшим с разбитым лицом мужем, уже лица красные, а в глазах бешенство, и все равно кто кого и за что, главное – ударить!
– А ну разойдись, чертовы дети! – епископ с большим крестом в руке метнулся между самыми драчливыми на середине моста.
На мгновение новгородцы обомлели, замерли, но почти сразу кто-то посоветовал:
– Владыка, ты бы шел отсюда, ненароком зашибем…
– Я те зашибу! – голос Нифонта неожиданно перекрыл все остальные голоса, заставил замолчать. – Разойдись! Кто ослушается – прокляну!
Не сразу, но подчинились, только надолго ли?
А тут послание митрополита Михаила… Но новгородцы нашли выход, отправили в Киев целое посольство, а на ростовские земли все равно собрались.
Шли по Волге, ежедневно собираясь и ругаясь. Недовольные сами собой, на том же собранном вече отняли посадничество у Петрилы Микульчича и поставили на его место Иванку Павловича. Помогло мало, все равно половина упорно тянула домой. В конце концов решили вернуться и подготовиться получше.