Неясные часы

Женщина подошла ко мне.

– Простите, а я вас раньше нигде не могла видеть? – вдруг растерянно произнесла она.

Я пожала плечами:

– Вполне возможно.

– Ваше лицо мне кажется знакомым.

Пришлось признаться в том, что я несколько раз принимала участие в телевизионных программах.

– Точно! – обрадовалась женщина. – Вы Алла Родионова, искусствовед. Я читала вашу последнюю книгу. О Серебряном веке. Написано просто и в то же время захватывающе интересно! Ну, раз так, давайте я проведу для вас небольшую экскурсию. Кстати, меня зовут Ирина Ильинична, и я директор этого музея.

Я не стала отказываться от сделанного мне предложения.

– У нас на побережье несколько театров, – рассказывала, водя меня по залам музея, Ирина Ильинична. – А сколько столичных трупп перебывало в наших краях! Даже Шаляпин пел. У нас богатая театральная история, поэтому нам есть чем похвастаться.

Похвастаться действительно было чем. Особую гордость музея составляли театральные костюмы, которым был отведен один из самых больших залов. За этим залом располагалась небольшая комнатка, где была представлена экспозиция, посвященная летнему театру. Летний театр действовал в городе много лет, пока не был закрыт в конце двадцатых годов прошлого века.

– В летнем театре преимущественно играли любительские труппы, – пояснила Ирина Ильинична. – У нас и некоторые их костюмы сохранились. Если хотите, можете подробнее ознакомиться с ними. Я видела, они вас заинтересовали.

Оставляя меня в зале, Ирина Ильинична сказала, что, после того как я закончу, то смогу найти ее внизу.

Закончив изучать костюмы, я вышла в коридор и, немного постояв, неожиданно отворила соседнюю дверь. Не могу объяснить, что меня к этому подтолкнуло, но я зашла внутрь и принялась рассматривать стенды с фотографиями, которые там висели. Одна из них привлекла мое внимание. На ней был снят молодой человек с очень красивой наружностью. Он был одет в черный фрак, белую манишку и высокий цилиндр на голове. Особое впечатление на меня произвели его глаза, большие, с необыкновенно длинными темными ресницами. Таким ресницам могла бы позавидовать любая девушка.

Шло время, а я все стояла и никак не могла оторваться от этого лица – настолько его красота была притягательна.

Наконец я опустила взгляд. Подписи под фотографией не было.

Я оглянулась. Возле одной из стен стоял деревянный стеллаж, на полках которого лежали альбомы в старинных кожаных и бархатных переплетах. Я взяла несколько из них, присела за овальный столик, покрытый темно-бордовой скатертью, и принялась перелистывать страницы. Вскоре мне стало понятно, что эти альбомы являются своеобразной летописью любительских трупп, существовавших когда-то в городе. В одном из альбомов я обратила внимание на фотографию молодой женщины, с задумчивым видом опиравшейся на высокую тумбу. Ее внешность показалась мне знакомой. У меня было такое ощущение, как будто я ее только что видела. Задумавшись над столь странным обстоятельством, я в течение некоторого времени разглядывала фотографию, пока меня не осенило.

Ну конечно же! Эти глаза! Я поднялась и, держа альбом в руках, подошла к стенду. Сходство между девушкой и молодым человеком было поразительным. «Брат и сестра», – подумала я.

Я вернулась к столику и прочла подпись под фотографией в альбоме: «Евгения Борецкая в роли Офелии. Постановка Л. Трубина». Указательным пальцем левой руки актриса слегка касалась своих губ. Я обратила внимание на квадратный перстень, надетый на ее средний палец. «Инталия?» – мелькнуло в моей голове.

Продолжив листать альбом, я обнаружила еще один снимок этой девушки. На этот раз она была в образе Медеи. «Какой интересный выбор персонажей», – задумчиво покачала головой я, разглядывая лицо Борецкой. На это раз ее сняли в профиль.  Безупречно красивый нос и такой же красивый подбородок. Нос и подбородок. Нос и подбородок женщины, которую я видела позавчера на вокзале!

Прихватив с собой альбом, я отправилась вниз, в кабинет директора.

– Расскажите мне о Евгении Борецкой! – прямо с порога заявила я.

Ирина Ильинична удивленно взглянула на меня, однако тут же усадила на один из стульев, стоявших вокруг длинного прямоугольного стола, и присела рядом.

– Прекрасно вас понимаю, – сказала она. – Невозможно не обратить внимания на такую красавицу. Эта девушка была довольно известной личностью в наших краях. – Ирина Ильинична придвинула альбом к себе. – Она была дочерью губернатора нашего края. Большую часть времени Евгения проводила в Санкт-Петербурге, где жила у бабушки. Доподлинно известно, что она посещала лекции в университете. Кажется, интересовалась теософией. В летние месяцы приезжала к отцу и играла в любительских труппах.

Директор музея замолчала.

– И это все? – недоверчиво спросила я.

– У нее был брат-близнец, Ян, – сказала Ирина Ильинична, – но он умер в подростковом возрасте. Несчастный случай – выстрелил в себя из револьвера отца. Все произошло на глазах у сестры. Дома, к сожалению, в это время никого из взрослых не было. Для матери Евгении это стало настоящим ударом, и она вскоре умерла. Что касается отца, то он в двадцатом году на одном из кораблей эвакуировался вместе с войсками Врангеля. Как сложилась судьба Евгении нам, увы, неизвестно. Скорее всего, она тоже покинула Россию.

Что ж, это были все сведения, какими со мной могли поделиться. Я поблагодарила Ирину Ильиничну за рассказ и собралась уйти, как вдруг она произнесла, склонившись над альбомом:

– А вот еще одна фотография Евгении. Здесь она после спектакля. Кажется, со своей поклонницей.

Я подошла и увидела снимок, на котором Евгения Борецкая, одетая в древнегреческую тунику, с диадемой на голове была снята вместе с белокурой девушкой. Той самой, что была на групповом снимке, висевшем в моем номере.

Озадаченная этим обстоятельством, я вернулась в гостиницу. Первой, кого я увидела в холле, была хозяйка, стоявшая возле стойки администратора и что-то писавшая в толстой тетради.

– Эмма, – сказала я, подойдя к ней, – как давно в моем номере висит черно-белая фотография?

– Вам она тоже понравилась, как и мне? – улыбнулась владелица гостиницы.– Я совершенно случайно купила ее пару месяцев назад, когда искала инсталляцию взамен той, что при уборке разбила горничная. У нас в городе есть магазинчик, в котором мы, владельцы гостиниц, предпочитаем покупать разные безделушки для украшения номеров. Однажды я столкнулась там с мужчиной, принесшим эту фотографию. Он меня и уговорил ее купить. Все-таки старина. Да вы же его знаете. Он приходил к вам вчера вечером. Почему вы так на меня смотрите? Это ведь именно он попросил меня никому не сдавать этот номер, а оставить его для вас.

Я поднялась к себе и остановилась возле фотографии. Затем сняла ее со стены, положила в пакет и вышла.

Садков ничем не выдал своего удивления, когда открыл мне дверь своей квартиры.

– Неужели таблетки не помогли? – невозмутимо произнес он. Я тоже не хотела показывать ему своих чувств, поэтому довольно спокойно сказала:

– Объясните мне, что все это значит?

– Что вы имеете в виду?

– Вы прекрасно знаете, что я имею в виду. Зачем вы устроили всю эту историю с коллекцией?

 Садков улыбнулся и пригласил пройти в гостиную.

В гостиной я вынула из пакета фотографию, положила ее на журнальный столик и присела на диван. Он устроился напротив меня в кресле.

– Разбирая бумаги своего двоюродного деда, я нашел среди них нечто вроде мемуаров его матери, которые она записала на старости лет и в которых поведала о своих и своих друзей «приключениях». Должно быть, он оставил их без внимания, иначе уничтожил бы эти откровения. – Садков развернул фотографию и придвинул ее ко мне. –  Взгляните на девушку в черном. Это Анна Измайлова. Она отравила всю свою семью.  Не могла простить мать за то, что та после смерти отца вышла замуж за другого человека и родила ему трех детей. А вот эта «английская роза», – он ткнул пальцем в блондинку, – специализировалась на утоплении. Снимала комнату в каком-нибудь частном пансионе и, незаметно проникнув в ванную комнату, топила кого-нибудь из постояльцев, когда тот принимал ванну. Причем делала это, надев на свое лицо маску, сооруженную из белой шапочки для купания, с прорезями для глаз и рта. Рот, как и ногти, она предпочитала красить исключительно ярко-красным цветом. Господин, что находится в центре, – Петр Абросимов, он занимался повешением. Вешал свои жертвы, но предварительно душил их. В квартиру предпочитал проникать по пожарной лестнице через раскрытое окно. Двое остальных господ, что сидят справа и слева от него, Дмитрий Терехов и Павел Круглов. Терехов сбрасывал по ночам с моста в реку припозднившихся прохожих, а вот Круглов убивал одним ударом ножа в сердце. Раз в  году эти господа встречались в ресторане и отчитывались, сколько душ каждый из них отправил на тот свет.

 Я глубоко вздохнула.

– А кто шестой?

– Шестая. Шестая и есть автор «мемуаров» – Евгения Борецкая. Правда, здесь она одета в мужской костюм. Жаль, что ее лица не разглядеть. В молодости она была невероятно хороша собой. Ее преступления были самыми утонченными по сравнению с остальными. Нет, она не убивала сама – по ее мнению, все, что делали ее друзья детства, милые благовоспитанные мальчики и девочки, было грязно и грубо. А вот довести свои жертвы до самоубийства – это, как сейчас принято говорить, она считала высшим пилотажем. Прекрасная артистка, она могла действовать то в образе девушки, то в образе молодого человека – последнее ей особенно нравилось. Когда в нее влюблялась хорошенькая девушка, это доставляло ей ни с чем несравнимое удовольствие: она радовалась тому, что может легко обмануть представительниц пола, к которому сама же и принадлежала. Итак, она влюбляла в себя свои жертвы, а затем Ян или Евгения, в зависимости от того, кем она была на данный момент, признавалась, что неизлечимо больна, что ее дни сочтены и что она скоро умрет. Возлюбленный или возлюбленная непременно хотели последовать за ней на тот свет. И им никто не мешал осуществить свое намерение. Все, как говорится, делалось исключительно по личному желанию самоубийцы, о чем он всегда предусмотрительно сообщал в своей предсмертной записке. Придраться невозможно, а уж тем более кого-то обвинить, не правда ли?

Он взглянул на меня, вероятно, ожидая согласия, но вместо этого я угрюмо спросила:

– И сколько же людей, благодаря их проделкам, лишилось жизни?

– Я узнал только, что орудовали они семь лет и что разоблачили их случайно. В кабинете ресторана, в котором они обычно встречались за чашкой чая, чтобы рассказать о своих, как вы изволили выразиться, проделках, возле одной из стен стоял дольной большой шкаф. За пару часов до их очередной встречи в нижнем отделении этого шкафа спрятался сын повара – он играл в прятки со своим младшим братом. Мальчику было лет десять. Находясь там, он уснул, а когда проснулся, отчетное заседание было в самом разгаре.

– Кровавое чаепитие, – прошептала я.

– Особо вольготно им было в первые годы революции, когда в стране царил бардак. Мальчик узнал блондинку: они жили по соседству. Он также запомнил и имена, благодаря чему удалось всех установить и, следовательно, остановить. Вот только шестого поймать не получилось: Евгения как будто почуяла, что за ней придут, и буквально за несколько минут до ареста исчезла. Когда милиция пришла ее арестовывать, то товарищей милиционеров ждала лишь чашка еще дымившегося кофе. Несколько лет Борецкая скрывалась, где придется, а потом вернулась в родные края и поселилась по соседству у дальних родственников под чужой фамилией. Конечно, ей пришлось завязать с прошлым, но… она тосковала по нему. Подтолкнуть человека к мысли добровольно расстаться с жизнью – дано не каждому, не так ли?

Я покачала головой.

– Но вам-то зачем понадобилась вся эта история?

– Не поверите, но после прочтения записей старушка стала являться ко мне во сне. Говорила, что она и ее друзья хотят вернуться.

Мне показалось, что передо мной сидит умалишенный.

– Что, невмоготу без преступлений? – усмехнулась я. – И каким же образом они пожелали это сделать?

– С помощью определенных предметов, которые им принадлежали. Например, фотографии. Ведь фотография – это своего рода зеркало, а зеркало, как раньше считали, да и считают сейчас, это своеобразная дверь в потусторонний мир.

Эта фотография была среди вещей, доставшихся мне в наследство от сына Борецкой. Я отнес ее в магазин, и… ее тут же купили. Хотя, признаюсь, сначала я сомневался, но именно вы подтолкнули меня осуществить то, что предложила мне моя покойная родственница.

– Я? – не сдержала удивления я.

– Да, вы. Полгода назад на одном из телевизионных каналов была передача с вашим участием. Когда вам задали вопрос, верите ли вы в то, что старинные предметы могут нести в себе негативную, разрушительную энергетику, вы сказали, что нет.

– Я и сейчас не откажусь от своих слов, – пожала плечами я. – Всякая красивая вещь, если она создана с любовью, несет в себе только радость и счастье.

– А как же тайна, которая заключена в ней? – улыбнулся Садков.

– Но тайна заключена вовсе не в ней, – возразила я, – а в тех человеческих руках, что ее сотворили.

– Нет, – покачал головой Садков, – я имел в виду другую тайну. Тайну влияния на человека.

Я бросила на него удивленный взгляд.

– Да нет никакой другой  тайны, есть только одна тайна – тайна мастерства. Как психолог вы должны понимать: если человек не может справиться со своими чувствами, которые толкают его ради обладания красивой вещью на страшные поступки, то это его проблема, но не проблема красоты.

– И все-таки не все так просто, как вы говорите, – опять покачал головой Садков. – Знаете, глядя на вас тогда, я понял: вы и есть тот самый человек, который мне нужен, поэтому я и затеял передачу коллекции музею, а заодно раздобыл номер вашего агента и сообщил ей об этом мероприятии, а также о том, где вам лучше всего остановиться.

– Значит, вы решили поставить свой эксперимент на мне?

– Но вы же не станете отрицать того, что связь между нашим миром и тем существует? – Он наклонился ко мне. – Вы же пережили все то, что они натворили сто лет назад.

– Нет никакого потустороннего мира, – ответила я. – Связь, конечно, есть, но она существует между прошлым и настоящим и, конечно же, будущим. И это один мир. Другого нет. Да, что-то остается навсегда в вещах, в человеческой памяти и даже, быть может, в воздухе, в атмосфере. Иногда наше зрение позволяет нам это увидеть.

Он хотел возразить мне, но у меня не было желания с ним спорить, поэтому я встала:

– Надеюсь, вы удовлетворены сделанным. И все же я еще раз повторю: я верю в магию творчества, а не в магию.

– О, да, – усмехнулся он. – Как там у Мережковского? «Чудес больше нет. Магия – вздор. Глупы те, кто в нее верит».

Он насмешливо посмотрел на меня.

– Вы забыли еще одну фразу, – сказала я. – «Но если ты хочешь быть обманутым…»

Я открыла дверь и ушла.

На следующее утро, собирая вещи, я включила телевизор и неожиданно услышала:

– Вчера ночью в нашем городе, – произнес голос диктора, – было совершено жестокое убийство. Хозяин квартиры убит ударом ножа в сердце. Следствие прорабатывает несколько версий: в частности, смерть погибшего могла быть связана с его профессиональной деятельностью – убитый Глеб Садков не один год проработал семейным психологом. Следователи допускают, что преступление мог совершить кто-то из его клиентов, а также из числа их родственников. Преступник похитил из квартиры часы и деньги, однако не взял аметистовый перстень, который лежал на письменном столе.