Страшнее пистолета

Глава 1

А вот перед вами, друзья, картина Ивана Ивановича Шишкина «Утро в сосновом лесу». Видите эти могучие сосны, пронизанные солнечным светом, одна сосна упала, то ли от старости, а может, после грозы. Веселые медвежата…

Минуточку! Почему вместо медвежат на поваленном дереве дрыхнет на пузе, свесив лапы по обе стороны ствола, здоровенный пес с обрезанными почти до корня ушами и хвостом? Почему повалено одно дерево, тогда как у Ивана Ивановича их валяется больше?! И вообще, что делает в этом сосновом лесу непонятная халабуда, обнесенная плетнем?!! Что за наплевательское отношение к классике живописи!!!

Да ладно вам придираться-то! Лепота с благолепием присутствуют? Присутствуют. Высоченные сосны есть? Есть. Солнечные зайцы в хвое скачут? Скачут. Если верить солнцу, сейчас ведь утро? Утро.

Ну и чего привязались? В конце концов, это мое утро в сосновом лесу, а не Ивана Ивановича Шишкина. А в, как вы изволили выразиться, халабуде я живу. И меня она устраивает. Как и моего алабая. Что делает среднеазиатская овчарка на дереве? Спит. Тимофей любит изображать белку-мутанта.

Кирилл закончил выполнять комплекс разминочных упражнений и приступил к избиению ни в чем не повинного столба. Даже тщательно обмотанная вокруг бедолаги старая телогрейка не спасала столб от синяков и ушибов.

Пес, услышав глухие звуки ударов, лениво открыл сначала левый глаз, потом, подумав, правый. Попробовал потянуться, не слезая со ствола, само собой, ничего не получилось, и Тимка с шумом плюхнулся в траву. Каждый раз повторялось одно и то же, и каждый раз алабай надеялся, что уж теперь-то получится.

Так, как там дела у хозяина? Пинает дерево ногами? Значит, скоро заветный час Х – кормление самого голодного в мире пса.

Тимка сгреб лапы в кучу и враскачку, словно моряк после длительного плавания, направился через распахнутую калитку во двор. Спешить не имело смысла, потому что хозяин сначала подойдет к бочке, зачерпнет оттуда ведро хрустально-чистой воды и выльет ее на голову. Себе, к счастью, а не алабаю, иначе Тимка ни за что бы не подошел близко. Он утренний душ не любил. Впрочем, вечерний тоже. Да и к купанию в целом относился резко отрицательно. Генетика, против нее не попрешь. Где вы видели в Средней Азии обилие воды?

После импровизированного душа хозяин докрасна разотрет торс полотенцем, заварит на обустроенной во дворе печурке на редкость вонючий (по мнению Тимофея) травяной чай, морщась, выпьет его, и только потом можно ожидать появление заветного чугунка с аппетитно пахнущей потрошками кашей.

– Дружище, из-за твоих слюней наш двор никогда от луж не просохнет! – усмехнулся Кирилл. – Держи себя в лапах, ты же представитель Средней Азии, по твоей морде никто не должен догадываться о твоих чувствах и эмоциях!

Поняв, что время Х вот-вот наступит на кончик вываленного почти до земли языка, Тимка тоненько, по-щенячьи, вякнул и подпрыгнул от нетерпения. Земля под ногами Кирилла ощутимо вздрогнула.

– Тише ты, слоняра! – проворчал он, направляясь в дом за кашей.

Именно дом, а не халабуда, как обзывались тут некоторые. И пусть сложен он больше ста лет назад, но потемневшие от времени бревна были еще вполне крепкими, а крышу Кирилл перекрыл сразу же, как только достаточно окреп.

Почему человек, построивший когда-то этот дом, забрался в самую глухую глушь, что заставило его скрыться от людей так, чтобы никто никогда не нарушил его уединения, – Кирилл не знал. Да ему, если честно, это было безразлично.

Как и то, что он слабо себе представлял, где точно находится его новое место жительства. Часах в двух-трех езды от Москвы, где-то в Нижегородской области. Почти аналогично двум лаптям левее солнца.

Но это Кирилла волновало меньше всего. Возвращаться в цивилизованный мир он не собирался, ему туда нельзя.

Потому что один мерзкий одышливый, похожий на перекормленную жабу-мутанта толстяк вместе со своей сестрицей раз и навсегда испоганили жизнь потомка старинного дворянского рода Кирилла Витке. Преуспевающего бизнесмена, получившего великолепное образование и обладавшего уникальной деловой интуицией.

И никто не удивился, когда пост главы финансовой группы «Монблан» занял именно он, а не его старший брат Аристарх. Брат воспринял выбор отца спокойно, прекрасно понимая, что не обладает талантами младшенького. Аристарх был хорошим администратором, но и только.

После смерти отца братья Витке вполне успешно делали «Монблан» все выше. И крепче. Дела шли все успешнее, Кирилл верил Арику как себе, и старший ни разу не подвел.

Пока проездом из Парижа в светскую тусовку Москвы носорогом в стразах не ворвалась Мария Борисовна Скипина, сводная сестра Виктора Борисовича Скипина, главы корпорации «Скиф».

Правда, как потом выяснилось, «Скиф» был только видимой частью айсберга, легальным бизнесом, прикрывавшим скрытую в мрачной бездонной глубине гору криминала, главной составляющей частью которого были боль и запредельный ужас[1].

За бешеные деньги превращая женщин в жутких уродин, Скипин сотоварищи за еще большие деньги излечивали их и делали постоянными донорами денежных знаков. Иногда вылечить не получалось, и несчастные умирали в страшных мучениях.

Но все это Кирилл узнал гораздо позже, когда очутился в доме Виктора Борисовича Скипина в качестве повара-гувернера-секретаря. Перед этим добровольно подписав все бумаги, передающие руководство «Монбланом» брату, Аристарху Витке.

Потому что нельзя быть на свете красивым таким.

Да, Кирилл Витке не так давно считался одним из самых лакомых кусочков брачного торта Москвы. Мало того что богатый, умный и успешный, сделавший к тридцати годам фантастическую карьеру, так еще и чертовски привлекательный! Высокий, стройный, обладатель вкрадчивой грации хищного зверя, гривы роскошных черных волос, шоколадно-карих глаз, один лишь взгляд которых заставлял женские (и не только) сердца учащенно биться – на Кирилла давно уже была объявлена охота светских львиц.

Но заманить в капкан брака эту дичь не получалось. Дичь иногда съедала приманку, выбирая кусочки повкуснее, отчего же не воспользоваться оказией, и на этом, собственно, все. Затащить господина Витке во Дворец бракосочетания не удавалось никому.

И вовсе не потому, что Кирилл вообще не хотел жениться, собираясь всю жизнь кобелировать, нет. Он хотел очень, но только по любви. Как бы смешно и глупо это ни звучало в наше время.

А пока изредка лакомился вкусными приманками.

К которым при самом большом желании нельзя было отнести подгнивший, много раз пожеванный разными самцами кусок, именуемый Маня. Мария Борисовна Скипина, тот еще фруктик.

Никто не мог понять, чем занималась Манюня в оплачиваемой братом Сорбонне, в этой кузнице европейских гуманитариев, целых шесть лет. Ее даже нельзя было заподозрить в старательном постижении искусства любви. Как минимум плотской.

Маня Скипина была и осталась хабалкой.

Кирилл не знал точного значения данного эпитета, но именно это слово пружинистым чертиком выпрыгивало в его сознании, когда на горизонте появлялась квадратная фигура мадам Скипиной.

В отличие от жабоподобного старшего братца (очень сильно старшего, разница в возрасте была на уровне отец-дочь: двадцать два года), тошнотворно-безобразной Маню никто бы не назвал.

Особенно после полутора часов, проведенных ею перед зеркалом с использованием впечатляющего арсенала декоративной косметики известнейших брендов, в результате чего бесцветная поросячья мордочка Манюни становилась вполне симпатичной.

Но что было делать с монументальным торсом, один вид которого вызывал у модельеров с тонкой душевной организацией истерический ступор? Бедняги не могли найти хотя бы три отличия между передом и, гм, задом мадмуазель Скипиной. И там, и там широко, плоско и одновременно мясисто. И непонятно, где талия, да и есть ли она вообще.

А еще – широкая тяжелая кость, длинные редкие волосы, которые Маня упорно красила в «платиновый блонд», подчеркивавшие несуразность фигуры ступни сорокового размера и крупные мужские ладони с короткими пальцами. Ничего не забыли? А, да, смех, похожий на лошадиное ржание, манеры и слог портового грузчика. В общем, не заметить мадмуазель Скипину было сложно. Особенно если добавить к облику, подаренному природой (или все же родителями?), полное отсутствие вкуса.

В номинации «Фрик года» Манюня была бы вне конкуренции.

Обилие блесток, пайеток и, само собой, стразов превышало предельно допустимую концентрацию ровно в десять раз. Вероятно, в прошлой жизни мадмуазель была сорокой.

О том, что девушка предпочитала кислотно-яркие цвета, не стоит и упоминать.

В целом облик Марии Борисовны Скипиной вызывал у адекватных людей морскую болезнь. Тошнило очень. Особо впечатлительные перевешивались за борт.

И надо же было Кириллу Витке, старательно избегавшему гламурные сборища, поддаться на уговоры старшего брата, гарантировавшего несколько полезных для бизнеса встреч, и пойти вместе с ним на открытие персональной выставки модного художника!

Глава 2

К тому же художник оказался из породы авангардистов, творчества которых Кирилл не понимал и восторгов публики в их отношении не разделял.

Кому он всегда мысленно аплодировал, так это Казимиру Малевичу. Гениальный был пиарщик! Кирилл с удовольствием взял бы его руководителем PR-службы «Монблана», живи господин Малевич с ним в одно время. Человек, который заставил весь мир поверить, что «Черный квадрат» – это круто, сделал бы из фирмы национальное достояние, гордость России.

Кирилл совершенно не опасался выглядеть полным профаном в высоком искусстве, и заставить его увидеть в хаотичном смешении разноцветных загогулин «Рождение Вселенной» не смог даже автор шедевра, тот самый модный художник Эдгар Черепашки.

Потому что омерзительно мужественный красавчик с холеной трехдневной щетиной при знакомстве с ним, Самим Эдгаром Черепашки, посмел совершенно по-хамски хрюкнуть и переспросить:

– Простите, как? Черепашкин?

– Че-ре-паш-ки, – по слогам процедило существо неопределенного возраста и пола: голос вроде мужской, лысина просвечивается сквозь спутанные немытые космы, но в то же время – рыхлое бабье тело и впечатляющие сиси. – Мой отец родом из Калабрии.

– Так вы итальянец? – с трудом сдерживая рвущийся наружу смех, уточнил Кирилл.

– Наполовину. Мама у меня из старинного шляхетского рода Бубенек.

– Кого? – Все, больше не могу, сейчас начну ржать во весь голос.

– Бубеньки. Польская шляхта, – терпеливо объяснила бизнес-дубине творческая личность.

– Ага, – только и смогла выдавить дубина. – Знаете, я неоднократно бывал в Италии по делам бизнеса, но никогда не слышал там такой фамилии.

– Кирилл, – решил наконец вмешаться старший брат, – думаю, ты вряд ли слышал все варианты фамилий наших соотечественников.

– Это точно. – Младший ловко цапнул с проносимого официантом подноса бокал с шампанским. – Эдгар, а что означают вот эти каляки-маляки?

Аристарх поперхнулся своим шампанским, а синьор Черепашки на какое-то время потерял дар речи от возмущения.

Потерянный дар не собирался валяться на полу слишком долго – так могут и растоптать достоинство – и довольно шустро пополз обратно.

Чтобы выплеснуться на хама в смокинге попыткой хоть немного посвятить вышеназванного хама в тонкости абстрактной живописи.

Шум, взвихрившийся в противоположном конце арт-галереи, привлек внимание Эдгара Черепашки, и он, прервав лекцию на междометии, поспешил к эпицентру скандала.

Братья Витке, облегченно вздохнув, медленно двинулись следом.

Если бы можно было вернуться в тот день, Кирилл лучше вывалился бы из окна и переломал себе ноги. Или ввязался в драку с кем-нибудь вздорным. Да хоть с тем же Прокопием Винтороговым, рычащим недоразумением, когда-то снявшимся в паре-тройке фильмов, а теперь за отсутствием интереса к своей персоне подманивающим этот интерес скандальными выходками. Закончил ожидаемо – в ИТК общего режима. А тогда Прокоша еще был на свободе и посещал все светские мероприятия, куда удавалось просочиться. Достаточно было в присутствии Винторогова пренебрежительно отозваться об отечественном производителе, и радетель за Русь-матушку немедленно нарывался на скандал и, как следствие, на кулак.

Что угодно – драка, переломы, милиция – лишь бы не встречаться с Маней Скипиной. И остаться в той, успешной жизни, где он верил брату, как себе. А впереди была счастливая жизнь, семья, дети…

Но от этого всего осталась только возня с собакой. Потому что только собака способна беззаветно любить его такого. Мало похожего на человека…

Когда братья Витке прибыли к месту происшествия, инцидент исчерпанным не был. Наоборот, он, инцидент, только начерпывался.

Пунцовый от ярости Эдгар Черепашки тыкал пальцем в валявшуюся на полу картину и верещал:

– Нет уж, милочка, теперь вы обязаны ее купить! Вы безнадежно испортили произведение искусства!

– От…бись, – лениво отмахнулась квадратная девица с реденькими платиновыми волосенками, подстриженными ровным каре. – Что там портить? Как была фигня, так фигней и осталась. Только теперь это фигня с дыркой, как бублик. По-моему, так даже прикольней! Я случайно ее проткнула, хотела прилипшую хрень соскоблить, а ногти вон какие, – короткие толстые пальцы украшали алые клинки, – твоя тряпка бумс – и насквозь. А упала она нечаянно, я от неожиданности уронила. Не фиг так плохо вешать.

– Охрана! – завибрировал от злости художник. – Вызовите охрану!

– И что? – девица нагло ухмыльнулась и сложила руки на совершенно плоской груди. – Бить будете?

– Нет. – Голос у синьора Черепашки иссяк, осталось только шипение, как в пересохшем кране. – Охрана проследит, чтобы вы не сбежали, пока подъедет милиция. Потом составим протокол о намеренной порче имущества, свидетелей больше чем достаточно. К примеру, руководство финансовой группы «Монблан» в полном составе, господа Витке.

Мощная девица, пренебрежительно фыркнув, сфокусировала взгляд на озвученных господах.

И внезапно к ней в гости заглянула метаморфоза, сдернув с физиономии маску наглой хабалки и нацепив что-то приторно-слащавое.

– Ой, ну ладно вам! – жеманно хихикнула скандалистка, переходя вдруг на «вы». – Чего привязались к слабой девушке!

– К слабой?! – захлебнулся от возмущения маэстро кисти. – Вы ничего не путаете?

– Вы… Вы намекаете на мою комплекцию? – старательно задрожала губами девица. – Я же не виновата, что такой родилась! – показательно-глубокий шмыг носом, перенасыщенная аляповатыми кольцами рука потянулась к глазам, но, наткнувшись на три килограмма косметики, быстренько вернулась на исходную позицию. За спину. – Да куплю я вашу дурацкую картину, куплю, успокойтесь! Сколько она стоит?

Черепашки покосился на собравшихся вокруг посетителей выставки и, подхватив «виновницу торжества» под внушительный локоток, отвел даму в сторонку и что-то зашептал ей на ухо.

Собравшиеся разбрелись по галерее, дабы снова и снова нырять в высокое искусство по самые… самую маковку.

А потом появились обещанные Аристархом полезные знакомства, и Кирилл забыл о забавном происшествии, равно как и о несуразной девице.

А вот она о поразившем ее в самое сердце (или все же в печень?) красавчике не забыла. И, узнав от брата, что Кирилл Витке узами брака не обременен, с целеустремленностью возбужденной слонихи ломанулась на охоту за вожделенной дичью.

И пусть обычно в природе слонихи за дичью не охотятся, но когда Маня чего-то хотела, слово «обычно» следовало исключить из лексикона. Как, впрочем, и адекватность с нормальностью.

А Кирилла она не просто хотела – мадмуазель Скипина совсем свихнулась, желая заполучить красавчика в законные мужья. Себе, разумеется.

Сорвавшейся с крыши гигантской сосулькой эта девица вонзилась в устоявшуюся жизнь мужчины, искорежив и изуродовав эту жизнь до неузнаваемости.

Правда, изуродованной оказалась не только жизнь…

Буквально через два дня после выставки один из деловых партнеров пригласил Кирилла на деловой ужин. В ресторане, где ужинали партнеры – вот неожиданность! – за соседним столиком оказались Мария Борисовна и Виктор Борисович Скипины, хорошие знакомые делового партнера.

Само собой, господа и дама были взаимно представлены друг другу, после чего ужин продолжился за общим столом.

И спокойной жизни Кирилла пришел громоздкий, крашенный в «платиновый блонд» конец.

Мадмуазель Скипина поначалу инсценировала «случайные» встречи, довольно неуклюже разыгрывая смущение. Но Кириллу удавалось довольно вежливо избавляться от обузы, поскольку способная смущаться дама, дабы не выпасть из образа, должна послушно идти в пень, когда ее об этом культурно просят.

И тогда Маня сменила тактику. Вернее, сбросила с себя тесную и жмущую в подмышках шкурку трепетной лани и стала самой собой.

Нет, не коровой. И не наглой броненосихой. И даже не упертой носорожихой.

Мария Борисовна Скипина была гиеной. И не только из-за несуразной фигуры, но и по сути – гнилой и хищной.

После того как Маня пошла на вожделенного мужчину в лобовую атаку, Кирилл какое-то время еще пытался оставаться джентльменом.

Но очень трудно им, джентльменом, оставаться, когда поздно вечером, вымотанный до предела после очень трудного дня, ты возвращаешься в свою просторную холостяцкую квартиру, предвкушая приготовленный домработницей вкусный ужин, теплую расслабляющую ванну и блаженный сон, а вместо этого обнаруживаешь наполовину съеденный ужин, а в кресле перед телевизором одетую лишь в твою любимую рубашку рыхлую деваху.

Которая, потягивая из бокала твой любимый коньяк, эротично (по мнению девахи) гундосит:

– Ну, где же ты так долго ходил, милый? Я с ума схожу от страсти!

И выполняет трюк Шарон Стоун из «Основного инстинкта» целлюлитными, неопрятно побритыми ногами.

Кирилл молча, не обращая внимания на вопли и рыдания, выволок Манюню за волосы из квартиры, пошвырял следом ее тряпки и сумку, после чего кратко, пусть и не совсем цензурно, обрисовал собственное видение перспективы развития их отношений.

Которое заключалось в полной бесперспективности в связи с отсутствием оных. Оные – это отношения.

Говорят, от любви до ненависти один шаг. В Манином случае это оказалась сотая доля шага.

Почти мгновенная трансформация.

Глава 3

Пустить в квартиру это чучело мог только один человек – домработница Наташа, молчаливая женщина неопределенного возраста, опрятная, с туго стянутыми в гулю седеющими волосами мышиного оттенка. До сих пор претензий к ней не было – она безупречно справлялась со своими обязанностями: вкусно готовила, поддерживала порядок, вела хозяйство. А самое главное – не надоедала Кириллу болтовней, строго соблюдая дистанцию. И никогда не позволяла себе вмешиваться в личную жизнь хозяина.

До сих пор.

Ужинать объедками, оставшимися после Манюни, Кирилл не стал. Его тошнило от самой мысли, что эта паршивка пользовалась его посудой и столовыми приборами. И любимую рубашку теперь придется выбросить.

Кирилл соорудил себе бутерброды с сыром, колбасой и помидорами и отправил их на борьбу с голодом. Бойцы с поставленной задачей справились, хотя желудок, отвыкший от еды всухомятку, возмущенно бурчал всю ночь, мешая спать.

Если честно, главным препятствием на пути здорового крепкого сна было раздражение. Концентрированной кислотой оно капало на душу, выжигая в ней дыры.

И к моменту появления домработницы похожая на сетку душа не в состоянии была держать накопившиеся за ночь отрицательные эмоции.

Услышав щелчок замка на входной двери, зеленый от недосыпа Кирилл вышел из спальни и, сложив на груди руки, прислонился к дверному косяку. А потом пустил в ход свой фирменный прессующий взгляд, которым обычно пользовался в бизнесе.

Младший из братьев Витке обладал мощнейшей энергетикой, полюс которой имел для окружающих ощутимое (во всех смыслах) значение. И когда Кирилл был недоволен, его шоколадно-карие глаза становились непроницаемо черными, давящими.

В личной жизни он редко применял свой прессинг, только в самом крайнем случае.

Но проникновение в его квартиру посторонней, да к тому же препротивнейшей, девахи было случаем на самом краю терпения. Даже за ним. За краем.

Обычно хозяин никогда не встречал Наталью у входа, он появлялся только к завтраку. А еще он никогда не смотрел на нее ТАК.

– Доброе утро, Кирилл Константинович! – дрожащим голосом произнесла женщина. – Вы что-то хотели?

– Хотел, – упало с металлическим звяком первое слово. Потом обрушились остальные. – Узнать хотел, вас что, не устраивает работа? Я вам мало плачу?

– Нет, что вы, меня все устраивает! – Маленькие круглые глазки испуганно заметались по прихожей.

Только сейчас Кирилл заметил, что домработница внешне очень напоминает Мышь из мультфильма его детства «Дюймовочка». Стянутые в узел волосы акцентировали внимание на крупном носе, вокруг которого теснились бусинки глаз и невразумительный ротик. И массивная нижняя часть при довольно узких плечиках и тонких лапках – ой, что это я – руках, конечно же. Захотелось даже проверить, не торчит ли из-под мешковатой юбки длинный омерзительный хвост.

Но – прежде всего дело. Кирилл с шумом втянул воздух и продолжил:

– А у меня создалось впечатление, что вы очень хотите уволиться. Что ж, не буду препятствовать, оставьте ключи и можете быть свободны.

– Но почему? За что? – Лицо Натальи покрылось некрасивыми красными пятнами, руки затряслись. – Что я такого сделала?

– Не понимаете, значит? – он терпеть не мог, когда начинался такой вот любительский спектакль, поэтому давление взгляда усилилось.

– Нет!

– Что ж, тем хуже. Если бы признали свою неправоту и объяснили мотивы, заставившие вас делать это, я, может, и не стал бы вас увольнять. До вчерашнего дня меня вполне устраивала ваша работа.

– А что вчера, что? – Светло-голубые, почти бесцветные пуговки заслезились. – Я что, украла что-нибудь или разбила? Или ужин невкусный был?

– Вы всего лишь пустили в мой дом совершенно постороннего человека, – сухо пояснил Кирилл, внимательно наблюдая за реакцией домработницы.

– Что значит – постороннего? – фальшиво удивилась Наташа, всплеснув лапками. – Это же Машенька, ваша невеста, она так сказала. Хотела сделать вам сюрприз!

– Прекратите молоть ерунду! – поморщился Кирилл. – Кофе из нее все равно не сваришь. Ваше вранье настолько убого, что…

– Да почему же вранье? – разыграла возмущение женщина. – Она показала фото, где вы ужинаете в ресторане и мило беседуете. Показала свой паспорт и даже отдала мне его ксерокопию, мол, если вдруг что – ее всегда найти можно! Разве воровка так поступит?

– А еще что отдала? И сколько? Сумма вас вполне устроила?

– Но… – Ох, глазки, глазки, предательские бусины, что ж вы так мечетесь, а? Сдаете ведь хозяйку со всем содержимым. – Я же…

– Хватит! – рявкнул Кирилл. – Отвлечемся на минуту на то, что квашня, которую вы пустили, могла бы быть дамой моего сердца лишь в кошмарном сне. За время, проведенное здесь, вы не раз подвергались атакам моих настоящих пассий, ставших вдруг бывшими против их желания, но держались стойко и на провокации не поддавались. Даже на денежные, поскольку дорожили своим местом. Интересно, сколько предложила вам Маня, раз вы решили рискнуть?

– Я… Мне… Кирилл Константинович, простите! – завыла Наташа, бухаясь на колени. – Понимаете, у меня дочка… Она давно мечтала о пластической операции. Очень уж хочется девчонке красивой быть, а она на меня похожей уродилась, такая же убогая-а-а… – вой перешел в горький плач.

Кирилл, как и большинство мужчин, терпеть не мог женских слез. Податливым пластилином он не становился, но делал все возможное, чтобы фонтан иссяк.

Он подошел к рыдающей женщине, помог ей встать и отвел в кухню. Усадил на стоявший возле стены стул (чтобы была дополнительная опора на случай усиления истерики), налил воды в кружку и почти насильно заставил Наталью выпить все до донышка. Она захлебывалась, обливалась, но в итоге рыдания прекратились.

– Успокоились? – сухо проговорил Кирилл, протягивая зареванной женщине пачку бумажных платков. – А теперь рассказывайте, только кратко, самую суть, без эмоциональных лирических отступлений.

– Ага, сейчас, – закивала Наташа, быстренько извела на осушение текущих по физиономии ручьев всю пачку платков, а потом начала: – Так вот. У меня есть дочь, Кристина, ей восемнадцать лет. Отца у нее нет, я родила девочку для себя. Надеялась хотя бы от красивого мужчины ребеночка родить, чтобы на папу был похож, но разве ж на меня такие, как вы, посмотрят!