Христианская гармония духа. В 2-х кн. Кн. 2

Таким образом, подчинившись сознанию, человек обязательно будет приведен к убеждению, что жить сознательно без веры в Божественное Откровение, этот дар любви Божией, невозможно. Только Бог может подарить человечеству знание абсолютной истины, и, каковы бы ни были размеры этого дара Божия, человек, познав малейшую крупицу абсолютной истины через Божественное Откровение, имеет в этой крупице точку отправления и твердую точку для работы сознания. Если злая воля не отвращает человека от Бога, он уверует, когда сознание поставит его лицом к лицу с Божественным Откровением; уверует с радостью; тем с большею радостью, чем более живет в его душе любовь к Богу, любвеобильному Творцу и Высшему Разуму мира.

Во все времена были люди, путем сознания дошедшие до радости веры; были и такие, которым сознание уяснило только, что люди, воображая, что верят, совсем не знают, во что верить, не понимают смысла самого слова вера и тем более не живут по вере; при доброй воле они старались бы понять то, что не понимают и со святых страниц Библии, свет веры озарил бы их; при злой воле они поставят в вину Богу и Христу Его и неверие людей, и их постыдное невежество в деле веры, и их позорную жизнь по противному воле Отца Небесного обычаю мира сего.

Вот этих людей, сознающих ложь жизни христиан и по злобе сердца обвиняющих в том Бога и Христа Его, особенно много в настоящее время. Они презрительно обзывают веру – мистицизмом и христианство – отжившею религией. Они сотворили себе кумира из собственного сознания и не могут удовлетворить насущной потребности этого кумира, отказываясь смиренно принять знание абсолютной истины из Божественного Откровения. Чтобы задушить невыносимую жажду своего кумира, они стараются опьянить его наукою, развлекать самыми разнообразными умственными калейдоскопами, придумали ему даже золотую клетку позитивизма, но ничто не помогает, и им не удается заглушить назойливый вопрос о смысле жизни мира и человека.

Бог – любовь[21]. В этой любви Божией – первопричина бытия мира и человека. Свят Господь Бог наш[22]. В этой святости – первопричина изгнания из рая и сатаны, и Адама, и всех тех грешных душ, которые, нарушив святую гармонию духа, продали свои права сынов Божиих из-за чечевичной похлебки своих индивидуальных похотей. Тот, кто высоко дорожит свободою дисгармонии своего духа и готов ежеминутно продать Бога из-за малейшей похоти своей, не может добрую волю уразуметь огрубелым сердцем, ни любовь, ни святость Божию, не может помириться с абсолютной истиной бытия, именно с тем, что дает разумный смысл бытию мира и воплощению человека, что дает ключ к уразумению разумной стройности великого плана мироздания.

Напрасно силятся заменить абсолютную истину Божественного Откровения философскими обобщениями: ни один разумный человек не в силах заглушить в себе сознание, что все это измышления ума человеческого, основанные на сомнительных опытах обманчивых органов чувств, или пустая риторика, выводящая фантастическое мировоззрение из какого-либо основного положения, которое само по себе лишь гипотеза ума человеческого, которому, как сами люди признают, свойственно ошибаться. И вот, несмотря на бесконечное количество стройных философских систем, человек не может заглушить в себе сознание, что все это лишь смелые гипотезы, и не может выбрать ни одну из них настолько убедительную, чтобы хотя на короткое время соединить под свое знамя хоть один народ из сонма народов земли. К тому же ни одна из этих стройных систем, не исключая и тех, которые признают разумного Творца и Верховного Владыку мира, отвергая Божественное Откровение, не может, без очевидной наивности и ребяческой заносчивости, говорить ни о первопричинах, ни о конечных целях мира и земной жизни разумного духа, а именно понимание разумного смысла жизни человека и есть необходимая основа, непременное условие, без чего не могут быть разумны и все подробности жизни, без чего человек не может осмысленно ступить шага, избрать идею, отдаться желанию, сказать слово.

Положение людей, находящихся на этой промежуточной стадии между полной дисгармонией духа под властью ощущений и святой гармонией царства веры и любви, много хуже положения тех, в ком сознание – послушный раб ощущений и мудрствует лукаво только на пользу своему владыке. Находясь в этом чистилище, грешный дух не может заглушить в себе сознание того, что жизнь его не осмысленна, что наука самодовлеющего значения иметь не может, что в уме его хаос противоречивых гипотез и нет мерила для распознания крупиц абсолютной истины в песке наивной глупости и злонамеренной лжи; что в сердце у него хаос индивидуальных прихотей и нет никакой разумной причины для самоограничения, нет и никакого разумного основания мечтать о возможности перемирия между несогласованными прихотями убежденных эгоистов, не имея разумного основания для стройной системы общепринятых самоограничений; не может заглушить в себе и сознание того, что кругом него жизнь представляет из себя безобразный, неосмысленный хаос и что ни малейшего разумного основания мечтать о том, что этот хаос может быть упорядочен раньше, чем будут упорядочены хаос ума и хаос сердца, другими словами – раньше, чем будет установлена святая гармония духа, чего он, этот грешный дух, не желает по злой воле и отсутствию любви к Богу.

Бедный добровольный страдалец! Он не хочет рабски подчинять сознание ощущениям, сознав, что это неразумно, и не может найти разумного основания для самоограничения на пути удовлетворения ненасытной алчности этих самых ощущений. Сознавая все безобразие хаоса жизни, сознавая и то, что невозможно удовлетворить жажду ощущений, не делаясь рабом бессмысленной рутины хаоса жизни, сознание требует от него аскетизма для сохранения индивидуальной свободы, без которой нельзя разумно жить, и то же сознание говорит ему, что у него нет никакого разумного основания жить не только при невыносимой пытке нелепого для него аскетизма, но даже и при неудобстве принудительного самоограничения.

Делая из своего сознания кумира, невозможно не быть логично доведенным до сознания неразумности жить, до сознания разумности самоубийства, чтобы покончить муку сознания этого бессмысленного скорбного прозябания среди бессмысленного хаоса жизни. Если бы душа по природе не была христианка и не жила в ней на степени инстинкта память о Боге и вечности духа, люди, воображающие себя неверующими, не могли бы глупо отказывать себе в блаженстве нирваны и глупо продолжать бессмысленное скорбное прозябание, сознавая и скорбь, и бесцельность этой муки. На самом деле атеисты и материалисты не верят только в том смысле, что не любят Бога, и не желают Его исповедовать; самый страх смерти показывает ясно, что они инстинктивно признают и Бога и вечность духа, очень дорожат возможностью прятаться от Бога в кожаные одежды тела и очень боятся, по примеру Адама, предстать перед Ним в наготе греховной дисгармонии своевольного духа.

Жить – неразумно, умирать – не хочется, вот роковая дилемма, при которой долго оставаться нельзя. Это преимущество чистилища – царства разума, над адом – царством ощущений. Пока внутри нас ад полной дисгармонии духа под деспотическим владычеством ощущений, мы можем страдать, не сознавая абсолютной глупости невольных страданий, наивно принимая эти страдания за неизбежную прихоть какой-то судьбы, и нашу глупость за благоразумие трезвого философа-практика.

Когда мы духовно доросли до преобладания сознания над ощущениями и водворилось внутри нас на место духовного ада чистилище царства разума, мы не можем бессрочно оставаться в этом положении; сознание, которое под владычеством ощущений было поглощено практическими расчетами, выйдя на свободу, непременно приведет нас к пониманию того, что не только страдать без разумной цели глупо, если можно избегнуть этих страданий, но даже глупо подвергать себя опасности страдать, когда самоубийство дает нам верное средство застраховать себя от возможности страданий, приведет нас к сознанию возможности рая и необходимости выбрать между раем и адом, не оставаясь бессрочно на большой дороге чистилища.

Когда добрая воля не мешает сердцу разуметь истину и помнить о Боге, обоготворенное сознание легко может таким образом привести душу, алчущую и жаждущую правды, к подножию креста и тут добровольно и смиренно сложить с себя позорное положение кумира-самозванца, преклонившись перед единым законным владыкою мира – Богом единым, легко может привести к вере и понимание истинного значения Божественного Откровения и заключенной в нем абсолютной, вечной истины правды Божией.

При той же доброй воле, когда хаос жизни и особенно ложь жизни христиан сделали для человека непосильным понимание истинного значения веры и Божественного Откровения в бурном хаосе моря житейского, властное сознание легко может привести к сознательному, хладнокровному самоубийству или долгой агонии мучительной тоски жизни, ноющего прозябания среди хаоса жизни, сознавая его неразумность и не желая подло мириться с нею.

При злой воле инстинктивный страх смерти неизбежен, и решиться на самоубийство можно только под влиянием минутного порыва злобного отчаяния или страстного желания переменить во что бы то ни стало одну невыносимую муку другою, хотя бы для разнообразия. Оставаясь жить, поклонники разума должны выбирать между опьянением ума наукою до потери сознания бесцельности этого занятия, когда знание абсолютной истины не дает мерила для оценки относительной достоверности гипотез, развлечением сознания разнообразными умственными калейдоскопами и добровольным отречением сознания от власти в пользу ощущений.

И тут, конечно, большое значение имеет степень умственных способностей человека. Когда поклонник разума очень глуп, он легко может уверовать в абсолютную истину какой-либо научной сказочки, совершенно серьезно принимать опьянение ума наукою и даже развлечение сознания умственными калейдоскопами за высокополезную, разумную деятельность и благодушно мириться с хаосом жизнедействительности.

Кому не известен этот тип благодушного ученого или жизнерадостного интеллигентного человека, самодовольного и ко всему и ко всем снисходительно доброжелательного, благодаря эгоистическому равнодушию ко всему, что не нарушает иллюзию его интеллигентной феерии среди горя и страданий окружающей жизнедействительности. Эти безобидные мечтатели, пока их мечты уживаются с выгодами поклонников ощущений, внушают этим последним даже уважение, особенно когда их научные изыскания направлены к увеличению комфорта цивилизации или выгодности какого-либо производства; тогда их признают положительно полезными наравне с мериносами и дойными коровами.

Многие при современном культе разума сочтут за кощунство одно святотатственное предположение о возможности соединения изобретательности с ограниченностью ума, и, однако, это так. Ограниченность ума происходит не от ограниченности способности духа сознавать, а от духовной лени, безволия духа, не желающего сосредоточить внимание, часто и от недоброкачественности машины мозга. Если машина мозга действует исправно не вся, а только в одной какой-либо части, человек будет глуп и может в то же время быть односторонне гениален; то же произойдет и в том случае, если человек тупоумный по злобе сердца, при полном равнодушии ко всему остальному, сосредоточит всю энергию духа на какой-либо ничтожной мелочи жизни; терпеливое внимание легко может привести самого глупого человека к открытиям и изобретениям. Так, когда дух по равнодушию к Богу не страдает ни мировою тоскою, ни мучительною жаждою познать абсолютную истину правды Божией и по равнодушию к людям нимало не болеет чужим горем и страданиями, он может сосредоточить всю энергию духа на какой-нибудь машине, если он умен, развлекаясь этою игрушкою, а если он глуп, воображая, что она-то и придает разумный смысл его земному существованию; и в том, и в другом случае он может, в конце концов, при упорном внимании и непоколебимом терпении изобрести новое усовершенствование и даже набрести на совершенно новое открытие. Люди, для которых это усовершенствование или открытие окажутся выгодными, признают изобретателя гением и благодетелем человечества и открытие гениальным подвигом человеческого ума тем охотнее, чем более выгод они от того получили. Таким образом, люди этой категории, особенно если они глупы и злы до невозмутимого самодовольства среди горя и страданий, очень хорошо уживаются с прочими врагами Бога и благодушествуют, находя весьма сносною жизнь по обычаю мира сего.

Кто не перешел через близкое к этому духовное настроение, когда в ранней молодости безобразный хаос окружающей жизни не мешал жестокому эгоизму жизнерадостности! Тогда глупость сердца была порождена жаждою духа жить сознанием и ощущением после невольного воздержания детства, и он забавлялся, даже не подозревая, что это забава, а не важное дело, способное само по себе дать разумный смысл жизни!

Многие ли отрезвляются? Многие ли сознают жестокость беспечной жизнерадостности среди бессмысленного зверства хаоса жизни по обычаю мира сего? Многие ли извиняют этот анахронизм жизни, а не любуются им и не воспевают его как отрадное явление?

Когда искренний поклонник разума очень умен, он не может предписывать ему близорукие или узкие цели деятельности, а должен покорно следовать за вольным полетом своего кумира в самую высь мировых вопросов, как бы дух ни замирал от страха и ни коченел от холода и мрака при роковых выводах неумолимой логики. Он все разрушит, этот разум-кумир, он докажет своему поклоннику, что он – ничтожная былинка безбрежного хаоса мира, которая только и может понять, что ничего не понимает, которая не в силах понять ни сущность материи, ни сущность какой-либо силы, ни начала, ни конца времени и пространства, ни первопричину бытия мира, ни самозарождения этого мира из столь же непонятной пустоты, ни смысла жизни, ни тайну жизни разумного человека. Что же остается для искреннего поклонника разума, как не развенчать своего кумира или оставаться верным ему до безумия или мрачного ужаса беспросветного отчаяния.

До безумия и отчаяния доходят гораздо реже, чем до молчаливого, часто бессознательного развенчивания кумира. Искреннее исповедование разума продолжается только до тех пор, пока глубоко убеждены в его всемогуществе; как только заговорили о его ограниченности, о том, что наука и цивилизация все же лучшее из всего относительного и преходящего, другими словами – излюбленная суета из всех бессмысленных сует, кумир развенчан до степени заурядной похоти, и поклонник разума становится прозябающим рабом самодовлеющих ощущений. Тогда погружаются в непробудное научное пьянство, соединенное с угрюмым озлоблением томительного похмелья в трезвые минуты, или забавляют своего экс-кумира, ставшего излюбленною похотью, разными умственными калейдоскопами, для приличия продолжая говорить громкие фразы о свете разума и благах цивилизации, сознавая в то же время всю дрянность этой пошлой игры и скрытой под нею подлой дряблости бессмысленного прозябания.

Нередко случается, что изверившийся поклонник разума добровольно возвращается под тиранию ощущений и погружается в сознательный, принципиальный разврат, находя, что ощущения и суть единственное, реальное, непризрачное благо жизни; тогда унижают своего бывшего кумира до положения послушного раба ощущений, заставляя его изобретать пикантные новинки, разукрашивать порок роскошными цветами поэзии, изящно драпировать его, эффектно освещать и всячески мудрствовать лукаво, стараясь хитроумно доказать, что подлость, злоба и порок – высокая демоническая добродетель, симпатичное проявление горячего темперамента и широкого просвещенного взгляда на вещи или, по крайней мере, вполне естественная нормальная потребность человеческой природы.

Третья мера муки в притче о закваске – это люди, которые не подчиняют любовь сознанию и тем более ощущениям. И эта мера муки должна медленно вскисать до святой гармонии духа. От робкого признания равноправности любви с сознанием и ощущениями до вдохновения пламенной веры и любви – длинный путь, и на пути этом много комбинаций компромиссов между волею духа, жизнью по обычаю мира сего и степенью вдохновения любви животворящей.

Как и все притчи Спасителя мира, притча о тройной закваске имеет глубокое и в то же время широкое значение. Три меры муки означают не только три степени дисгармонии духа, из которых каждая, вскисая по мере доброй воли подчиняться действию животворящего слова Божия, способна притворится в святую гармонию духа, при которой царствие Божие внутри нас есть; эти три меры муки означают тоже и три периода в жизни человечества. Закваска Царствия Божия, вскисая, проводит человечество от царства ощущений через царство разума к царству любви, от формы христианства через философию христианства к жизни по вере.

Оно упирается на своем пути – это жестоковыйное человечество с медным лбом и каменным сердцем, оно никогда не рассталось бы со своим излюбленным адом царства ощущений, но вскипает закваска Царства Небесного, и человечество доросло до периода царства разума. Оно и теперь упирается, сотворило себе целый пантеон новых кумиров под главенством науки и гордится, называя подвигами человеческого ума то, в чем все разумное, доброе и вечное выросло против желания грубо-чувственного человечества, под сенью креста, часто в тиши монастырских келий.

Этот второй период еще не кончился; человечество, обоготворяя разум и науку, тем самым отрицает Христа; но продолжает вскисать закваска Царства Небесного, придет полнота времен, и обоготворенный разум заставит человечество понять всю несравненную глубину и гармонию абсолютной истины правды Божией, которая и есть философия христианства.

Человечество поймет то, что теперь еще не понимает. Но понять не значит полюбить. При злой воле всегда можно день назвать ночью, хорошо понимая, что день не ночь. Человечество поймет христианство и будет ненавидеть его, гнать и всячески злословить, как оно ненавидело, гнало и злословило пророков, Сына Божия и святых, как гонит всякую правду и ненавидит всякую святость порок нераскаянный.

И вот вскисает закваска Царства Божия до третьего периода, люди устанут драться и мудрствовать лукаво, они захотят украсть у Царства Божия плоды любви, как старались украсть плоды христианской мудрости. Они поймут значение любви, как поняли значение разума; одного они не поймут огрубелым сердцем, что плоды эти – на лозе христианства и не могут быть оторваны от нее; не поймут, потому что противно их гордости и греховности любить Бога Святого и Христа Его.

Спаситель мира сказал: Я есмь истинная виноградная лоза, а Отец Мой – виноградарь. Всякую у Меня ветвь, не приносящую плода, Он отсекает; и всякую, приносящую плод, очищает, чтобы более принесла плода. Вы уже очищены через слово, которое Я проповедал вам. Пребудьте во Мне, и Я в вас. Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе: так и вы, если не будете во Мне[23]. Ныне сбываются слова Божии. Злые демоны, не любя ни Бога, ни Христа Его, хотят жить разумом и познать истину; но основание истины – любовь Бога Творца, и им не удается украсть плод познания абсолютной истины, потому что нельзя оторвать его от лозы Господней, нельзя отделить его от исповедания любвеобильного Творца, Верховного Разума мира.

Убедившись окончательно, что украсть плоды христианской мудрости невозможно, они, продолжая быть злыми демонами, постараются украсть плоды христианской любви; они уже теперь действительно приготовляются к тому: любовь назвали альтруизмом и всеми силами стараются доказать, что, хотя они и ничего не понимают в этом чувстве и никак не могут связать его с верховными правами разума и догматом борьбы за существование, одно они положительно знают, что чувство это – естественное свойство бродячей фикции человека-автомата и с христианством и правдой Божией ничего общего не имеет. Они даже начинают осуществлять задуманную кражу и очень много мудрствуют лукаво по вопросам психологии и этики, скрывая под этими научными кличками вороха научных гипотез относительно жизни духа и нравственности. Вместо жизни духа они постоянно говорят о сопутствующих душевным движениям состояниях организма, признавая их не за следствие, а за причину духовной жизни, по обычной для поклонников дисгармонии и врагов Бога привычке подчинять властную силу рабу материи.

Нравственность есть не что иное, как вера живая, добрая воля жить по вере – это плод веры. Грешные демоны начинают понимать красоту этого плода и, не желая верить, желают украсть и этот дивный плод, оторвав его от лозы христианства, но и это не удается им, они доживут до унизительного для их гордости жизненного опыта, что и этот плод нельзя украсть, а можно только получить как добровольный дар любви Божией, смиренно сознав греховную дисгармонию своего по гордости тупоумного духа и всем сердцем и сознанием полюбив высшую гармонию, мудрость и любовь Бога Святого.

Они и это поймут, но и здесь из многих званых будет мало избранных. Они поймут значение любви, как поняли значение разума; поймут, что нельзя украсть плоды христианской нравственности, как убедившись, что нельзя украсть плоды христианской мудрости, и, несмотря на это, многие будут продолжать злобствовать, завидовать, клеветать и по-прежнему не верить, что значит для тех, кто видел и знает, ненавидеть Бога и Христа Его. Если бы Я не пришел и не говорил им, то не имели бы греха; а теперь не имеют извинения во грехе своем[24].

Кто поклонялся разуму и не захотел понять правду Божию или, поняв учения Христа, не воспрянул духом до вдохновения веры и любви; кто поклонялся альтруизму, изучал психологию и этику и не захотел полюбить высшее проявление добра на земле, Света истинного от Света Небесного, Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа до вдохновения веры в Бога и любви к ближнему, тот не имеет оправдания во грехе своем, кто произнес хулу на Духа Святого, тот никогда не желал искренно познать истину, никогда не желал искренно господства правды на земле, а только хотел украсть плоды мудрости и христианской любви на пользу себе.

Отдельные представители не только всех видов дисгармонии духа, но и святой гармонии были во все периоды постепенно вскисающей закваски Царства Небесного, будут и в третий последний период, когда исполнится полнота времен, настанет великая жатва; они есть и теперь, когда мы еще не доросли до понимания подавляющего значения христианской философии и для многих не взошло еще солнце христианского самосознания. Теперь между нами, как было и в первый период царства ощущений, есть отдельные души, дисгармония которых не доходит до порабощения любви сознанием и ощущением.

Продумаем, как живется среди хаоса жизни по обычаю мира сего тому, кто инстинктивно, робко ставит любовь наряду с сознанием и ощущением, тому, кто мужественно признает преобладающее значение любви, тому, наконец, кто воспрянул до святой гармонии вдохновения живой веры в Бога и любви к ближнему.

В первом случае, при равноправии всех трех свойств духа, когда воля колеблется, не решаясь установить порядок первородства между ними, как и во всякой республике установившейся, основанной на единодушной симпатии большинства конституции, положение не может быть устойчиво и республика легко может принять характер анархии.

Они есть, эти добрые люди, колеблющиеся, с двоящимися мыслями; минутами они, как волна, вздымаются до разумения сердцем и затем, как волна, ниспадают до благодушного примирения с пошлостью, пороком и злобою; они всегда снисходительны, не разумея разницы между преступною снисходительностью, с одной стороны, и строгою доброжелательностью христианской любви, обязательным прощением личных обид и воздержанием от злорадных пересудов ближнего – с другой. Это не та равнодушная, часто презрительная снисходительность, о которой мы говорили, говоря о безнравственных поклонниках разума; снисходительность этих добрых людей происходит от потребности их сравнительно гармонического духа любить, которая при равнодушии к Богу вырождается в стремление мирно уживаться с людьми при всяких обстоятельствах. Любовь у них инстинкт духа, дисгармония которого происходит не от преобладания сознания или ощущений над любовью, а от недостаточной степени вдохновения, не только не доходящей до живой веры, но даже и до решительного преобладания любви над сознанием и ощущением. Они добры и бесхарактерны, могут быть умны, не имея твердых нравственных убеждений, могут сочувствовать нравственности и всю жизнь поддаваться самым позорным слабостям, и очень часто анархия царствует внутри них. Это те жалкие люди, которые, сочувствуя добру, поддерживают хаос жизни и, скрадывая естественное безобразие порока, способствуют поддержанию хаоса мысли. Это те жалкие люди, которые, не любя зло, часто делают зло, постоянно снисходительны к злу и непрерывно болеют сознанием зла. О них, более чем о ком-либо, можно сказать, что это души, потерявшие равновесие, déséquilibrés, как говорят французы. Несмотря на их несомненную зловредность в жизни, они несомненно жалки, что так сильно подкупило в их пользу нашего Достоевского.