Граф Грей
Пока мои друзья были Гдетотам и говорили с Коекем, я выкурил не одну сигарету, и от меня, наверное, несло табаком за версту, а от ментолового «Минтона», который жевал, уже начало поташнивать. Или это было следствие моего волнения?
А ещё я размышлял над вопросом: узнаем ли мы друг друга? Я видел Её лишь на фотографиях, и она меня тоже. И, тем не менее, мы знали друг друга так, будто рука об руку прошли по жизни тысячу лет, и за нами оставались внушительные сопки вместе съеденной соли…
Не знаю, какой ангел (а может, бес?) вывел меня на тот американский чат. Впрочем, знаю: этого беса зовут Георгий Георгиевич, он учил меня деловому английскому языку, и, узнав о моей страсти к компьютерам, Интернету и всякому такому, однажды спросил: " Ну и как? Находите с американцами общий язык? Не правда ли, они говорят на испорченном английском? Что с них взять, одно слово: янки! Ах, вы еще не пробовали общаться в их чатах? Напрасно! Это хорошая языковая практика, мой юный друг…»
Георгию Георгиевичу уже было далеко за семьдесят. Его отец был белоэмигрантом, и мальчик Гоша родился в Харбине, где выучил и китайский, и японский, и английский. После Великой отечественной войны он, как и тысячи других русских харбинцев, вернулся в СССР, но в отличие от них не сидел ни в тюрьмах, ни в лагерях, ни жил на спецпоселениях. Тут была какая-то тайна. Злые языки утверждали, что Георгий Георгиевич служил в «органах», которым требовались толковые переводчики.
И вот этот человек невольно втолкнул меня в тот американский чат. Общаясь там с разными персонажами, я вскоре выделил Её: она была мила, очаровательна, умна и, к тому же, говорила почти на правильном английском, свободном от американских диалектов. Это меня удивляло. Однажды, забывшись, я написал какую-то фразу на русском языке. И – о, чудо! – Она мне тоже ответила по-русски. Оказывается, Она была москвичкой, вышла замуж за некоего удачливого бизнесмена, кстати, тоже русского, и вот уже третий год живет в Сан-Франциско.
У нас было столько часов, проведенных возле компьютера вместе: Она – там, в прекрасном и веселом Сан-Франциско, я – тут, в Ха, стоящем на берегу Амура на трех холмах. И порошил мелкий снег, и под ноги порывисто кидался озорной ветер, и громыхал ледоход, и внезапно у кромки асфальта появлялись желтые монетки первых одуванчиков, и бушевала тополиная метель, и прохладные капельки дождя скатывались по листьям мальвы – время шло, но это нас как будто не касалось: мы разговаривали, смеялись, тосковали и радовались. Бессонные ночи, телефонные звонки, письма по электронной почте… Постепенно мы научились чувствовать друг друга, и наша жизнь становилась пустой и скучной, если хотя бы пару дней мы не виделись в чате, или в привате не было какой-нибудь милой и смешной записочки, фразы, просто смайлика. И вот теперь – встреча. Первая встреча. И, может быть, последняя. Она летела не ко мне, она летела к мужу – к тому, кто был её законным супругом и отцом её сына. Ни без того, ни без другого она не могла жить. Но она уже не могла жить и без меня. Или это я без неё не мог жить?»
Его «Паркер» споткнулся на знаке вопроса, и Дьяволенок, отложив ручку в сторону, пододвинул пепельницу поближе, и закурил свой любимый суперлегкий «Винстон». Несколько месяцев назад он предпринял очередную попытку бросить курить, но из этой затеи ничего не получилось. И тогда Дьяволенок решил перейти на табак с низким содержанием никотина. Поначалу вместо одной пачки сигарет он высаживал целых две, но постепенно пришел к своей обычной норме.
Он задумчиво пускал дым кольцами и следил, как они легко выскальзывают в форточку. С кухни его позвала мать:
– Женя, обед готов! Будешь сейчас есть?
– Нет, ма, – быстро откликнулся он. – Я занят. Через полчаса.
– Борщ остынет, – сказала мать. – Придется его разогревать, а это не так вкусно…
– Нет, попозже…
– И чем это таким важным ты занят, что нельзя прерваться?
– Да уж, – хмыкнул он. – Занят!
Мать больше не звала его. Он давно уже приучил её не отрывать его от работы. Если занят – значит, занят, и точка.
«А чем, собственно, таким важным я сейчас занимаюсь? – спросил он самого себя. – И зачем пишу вот эти… мемуары? Хм! И вправду: мемуары! Зачем?»
Он надеялся, что история, которой он жил почти два года, перенесенная на лист бумаги, заживет как бы отдельной жизнью. И это отчуждение поможет ему лучше понять самого себя. Вот эти ровные строки предложений – не просто текст, это ещё и анализ того, что было. И Дьяволенок рассчитывал, что события того душного июльского дня, разложенные по полочкам, наконец-то перестанут его мучить.
Дьяволенок хорошо помнил, что, ожидая знака от друзей, почему-то думал не о Ней, а о том, что мужчины бывают поразительно странными: в них каким-то образом сочетается цинизм, жестокость, жуткое ерничество и вечный, неисправимый романтизм. Впрочем, может быть, пошлость и скабрезность – это что-то вроде маски, прикрывающей жажду чувств и настоящей страсти?
Друзья подали ему знак: всё, мол, решено. И к нему быстро, ни на кого не глядя, подкатил субъект, похожий на переносной газовый баллон. Он пригладил щетинку волос на маленькой карасиной голове и тихо, одними губами сказал: «У тебя не больше пяти минут. Иди!»
И Дьяволенок пошел.
Он сразу выхватил её взглядом из пестрой шумной толпы. Их глаза встретились. Она тоже узнала его, и посветлела лицом, и расцвела улыбкой, и, не обращая ни на кого внимания, полетела к нему через все эти чемоданы, сумки, какие-то тюки, кресла, столики, урны. Он бросился к ней, с удивлением заметив, что не чует под собой ног – будто бы летит, и радость переполняет всё его существо.
Она обняла его и, чуть смутившись, опустила глаза. А он подхватил её и закружил. И все люди, наверное, подумали, что двое влюбленных встретились после долгой разлуки.
Они никого не видели и ничего не слышали. Беззвучно взлетали самолеты, люди открывали и закрывали рты, и, кажется, что-то объявляла дикторша, но голоса и все звуки не касались их слуха, будто эти двое вдруг оказались под темной и глубокой водой. Он чувствовал Её горячую кожу и биение каждой жилки на тонких запястьях, и вдыхал пряный, с привкусом корицы, запах Её волос, и сладки были её мягкие губы. Он снова и снова касался Её губ, и она, смеясь, отвечала. Все это напоминало кадры какого-то полузабытого фильма о любви, но тогда он об этом не думал.
«Мы целовались не так, как все. Не губами, а исходящим от них горячим, терпким воздухом, будто два ветерка встретились и пересеклись, блуждая по лицам, губам, щекам, влажным то ли от слез, то ли от волнения, то ли от этой тропической жары. Она что-то пыталась рассказать мне о своей поездке, о каких-то своих делах, о двух своих мужчинах – большом и маленьком, ждущих её в другом городе, но я не слышал слов – я наслаждался Её голосом, этим тихим, бархатно-грудным голосом.
Все тот же газовый баллон подошел к нам и засопел: «Парень, ну ты чё? Сказано же: пять минут! Время кончилось…»
Мы смотрели друг другу в глаза, и вдруг в Её зрачках мелькнуло сожаление, и Она прикрыла ресницы.
– Что? – спросил я. – Что случилось?
– Пообещай мне, что никогда не расскажешь об этом никому, – попросила Она.
– Обещаю, – ответил я.
Я еще не знал, как это трудно: никому и никогда не рассказывать о том счастье, которое испытал. Но тогда я ответил:
– Всё, что происходит с нами двоими, касается только нас двоих.
И она легко кивнула, и улыбнулась, и, оглядываясь, пошла к выходу, и в её руках шуршал букет желтых роз. Её любимых желтых роз.
А потом я сел в старенькую, видавшую виды «Ладу», и друг мой Колька, чертыхаясь, завел мотор, и мы поехали домой.
– Все нормально? – спросил второй мой друг Андрей.
– Я ни о чем не жалею…
– И даже о том, что Она не осталась тут?
– Так надо, – ответил я. – Ничего не поделаешь…
И в голове вдруг возникла эта легкая, светлая, радостная и грустная песенка великой Пиаф: «Я ни о чем не жалею…» Ни о чем!
До сих пор не жалею ни о чем.
Я полез в карман брюк за сигаретами и вдруг наткнулся на фотоаппарат, висевший на поясе.
– О, дьявол! – воскликнул я. – Забыл! Забыл сфотографироваться…
– Не переживай, – сказал Колька. – Раз не сфотался – значит, ещё встретитесь. Примета такая есть!
Нет таких примет! Тоже мне, Лука-утешитель нашелся…
– Чую: придется нам еще раз договариваться о нарушении госграницы в аэропорту города Ха, – широко улыбнулся Андрей.
– Эй, предсказатель Лука! – воскликнул я. – Ты бы лучше за дорогой следил, а то мы уже точно никогда ни с кем не встретимся на этом свете. О, дьявол!
«Ладу» тряхнуло на какой-то колдобине, и все мы, дружно подскочив, ударились головами о крышу, и громко рассмеялись. Друг Колька, потирая затылок, изрек:
– Что ты всё дьявола поминаешь? Чуть что – дьявол да дьявол! А он тут как тут…
В динамике потрескивал голос Клауса Мейне:
– Don’t you believe, that one thing is true,
I’m not the best, but the best for you…
А наутро в моем электронном почтовом ящике уже лежало письмо от неё. Каждую его строчку помню до сих пор:
«Я всё время думаю о тебе и нашей встрече. И корю себя: «Надо было сделать так-то… сказать то-то… посмотреть эдак…»
После того, как мы расстались, я даже думать ничего не могла. В голове – туман. Перед глазами – пелена. Я шла на ощупь, и чуть не упала. И знаешь что? Я ведь даже глаз твоих не помню – не посмотрела. Боялась? Не знаю.
Осталось ощущение полета. Общего полета. И кружилась голова…
Когда меня встретил в аэропорту муж, через час после тебя, – чуть с ума не сошла. У меня теперь в голове большой бардак (извини за грубое слово, но другого не подберу). Мне кажется – только ты не смейся! – что я изменила ему с тобой. Или наоборот: я изменяю тебе с ним? Он очень соскучился по мне. Тут, во Владивостоке, у него живет мать – ты знаешь об этом, я тебе говорила. Он потому и фирму захотел тут открыть, чтобы чаще у нее бывать. И сынуля тоже по мне соскучился. Ах, я не о том пишу!
Очень хочу увидеть тебя ещё раз. Я больше не буду говорить всякие глупости, которые ты слышал в аэропорту от меня. Но, наверно, ты понял: это защита от шока, который испытала. Соединение мечты и реальности, оказывается, всегда непросто. Люблю тебя…»
И подпись. Её подпись.
Он никому никогда не рассказывал эту историю своей любви в виртуале, вышедшей в скучный и веселый, яростный и тихий, ужасный и прекрасный, вечно меняющийся мир живых мужчин и женщин, настоящих чувств и поступков.
The Ring of Illusion?
После этой поездки в аэропорт друзья стали в шутку называть его Дьяволёнком.
Евгений и вправду проявил поистине дьявольскую изобретательность, чтобы увидеться с Нею. Ни у него, ни у Андрея с Николаем, его самых близких друзей, никаких знакомых на пограничном пункте в международном аэропорту не было, но Евгений справедливо решил, что у всех троих есть приятели, сослуживцы, соседи, а те, в свою очередь, тоже не в вакууме живут: тот, кто ищет, всегда найдет.
И такой человек нашелся. В образе Маришки, бывшей подруги Андрея. Они не встречались полгода, а может, и больше, Андрей не считал, но одно он знал твердо: никакой ля мур с ней у него больше не будет. Ну, зачем ему такая девушка, которая, стоит только оставить её одну, тут же начинает стрелять по сторонам глазками? И был-то он в командировке всего шесть дней, а приехал и узнал: Маришка, не стесняясь, ходила с бывшим своим одноклассником Володей, первой своей любовью, на дискотеки и пляж, ездила на шашлыки. «Ой, какой ты дурной! – сказала она Андрею. – Володю из армии на побывку отпустили. Ну, подумаешь, прошлась я с ним пару раз, и что с того? Неужели ты думаешь, что мы, как друг друга увидели, так сразу и трахаться стали?»
Это слово «трахаться» и та жалкая, какая-то вымученная улыбка, с которой Маришка все это говорила, почему-то совсем отвратили Андрея от неё. И вот выяснилось: у одного её сослуживца есть приятель, который несет службу на таможне в аэропорту.
Как ни хотел Андрей избежать встречи с ней, а пришлось-таки ему позвонить ей, договориться о рандеву и даже сделать вид, что в его, так сказать, мятущейся душе всё ещё живет то чувство, что движет солнце и светила. Маришка решила, что просьба свести его с тем человеком, чей друг служит на таможне, – это как бы предлог для восстановления тех отношений, что у них были, и, не долго думая, устроила всё самым лучшим образом. Таможенник, правда, благотворительностью не занимался, и намекнул, что хотя бы без бутылки хорошего коньяка никак не обойтись. Но Разве ж это непреодолимая проблема?
– А вот что мне теперь с Мариной делать? – спросил Андрей. – Она всё, что было, вспомнила. И захотела продолжения…
– А что, она тебя уже не вдохновляет? – расхохотался Евгений. – Если что, могу виагру тебе купить. Ты мне помог, я – тебе…
– Не лежит у меня к ней душа…
– И не надо, чтоб лежало. Надо, чтоб стояло. Хотя бы разик. А потом скажешь: извини, мол, милая, дьявол попутал и всё такое…
Но Мариша, взволнованная перспективой возвращения любви, решила за неё бороться, и внезапная холодность Андрея её не остановила. Она вдолбила себе в голову, что эти проклятые нынешние мужчины и сами не знают, чего хотят, и хотя бы одному из них она просто обязана открыть глаза.
И вот когда Андрей стал напоминать человека, измученного постоянной зубной болью на фоне обострившейся язвы желудка, Евгений не выдержал и сказал:
– Назначь ей свиданье. Вместо тебя пойду я…
– Ты с ума сошел!
– Не знаю, о чем ты подумал, – холодно парировал Евгений. – Просто я ей всё объясню…
И объяснил. Не опуская взгляда, твердо и прямо сказал девушке: «Он вас не любит». И рассказал всё, как было на самом деле.
– У вас глаза зеленые, – вдруг ни с того, ни с сего сказала Мариша. – Болотного цвета…
– Ага, – откликнулся он. – Как трясина…
– Утонуть можно!
– Но это вам не грозит, – сказал Евгений и, мило улыбнувшись, встал, чтобы попрощаться.
– Вы дьявол…
– Ну что вы! – рассмеялся он. – Это круто! Скорее, дьяволенок. Маленький такой дьяволенок, который любит игры, шутки и забавы, и если у него получается что-то злое, то это – невольно, поверьте… Прощайте, Мариша!
Евгений в самом деле любил играть. Но ни шахматы, ни преферанс, ни головоломнейшие сканворды, ни пул, никакие другие игры не привлекали его так, как виртуальные развлечения.
Он сражался со зловещими монстрами, овладевал магическими приемами, чтобы мгновенно переноситься во времени и пространстве, укрощал огнедышащих драконов, разил клинком и шпагой всякую нечисть, похищал самых прекрасных принцесс, чтобы бросить их ради какой-нибудь Золушки, перепачканной золой, и надевал на её ножку хрустальную туфельку, отвоеванную у черного мага, – и всё это заставляло биться сердце посильней, чем шеренга знаменитых топ-моделей.
Но стоило ему добиться цели, победить могучего великана или отправить к праотцам целую армию каких-нибудь злобных гоблинов, как его охватывали тоска и скука. Хотелось чего-то ещё большего. Может быть, ему не хватало реальных ощущений от всех этих приключений на мониторе компьютера?
Впервые Евгений почувствовал это, когда играл в Doom. Его воображение до того раскрепостилось, что стало казаться: он на самом деле перенесся в волнующий мир фантастических событий, и, замирая, сдерживал дыханье и даже вытягивал шею, пытаясь заглянуть за какой-нибудь угол, где, возможно, притаился его неприятель. Он начисто забывал, что этот угол нарисован компьютерной программой, а всё происходящее – всего лишь игра, в которой не последнее значение имеет ловкость пальцев, стучащих по клавиатуре и управляющих мышью. Но когда противник смертельно ранил его в спину, он закричал и, отчаянно хватаясь за жизнь, с недоумением смотрел на монитор, который заливала волна ярко-алой крови. Там, по ту сторону экрана, он уже не существовал, а тут, в уютной и теплой комнате, освещенной мягким светом настольной лампы, он оставался живым, и неплотно закрытую форточку вдруг распахнул порыв ветра, и несколько снежинок упало на его разгоряченный лоб…
Его волновала и притягивала магия игры. Может быть, потому что Евгений мало играл в детстве. Мать постоянно кутала его в кофты и теплые шарфы, но он всё равно умудрялся простывать, и, сидя у окна, с завистью следил, как во дворе разгорается очередная «войнушка», и как мальчишки копают в сугробе лабиринты или воздвигают снежную бабу.
В отличие от своих сверстников он много читал, и, обмирая над страницами Виктора Гюго или Вальтера Скотта, представлял себя на месте их отважных героев, и, когда роман заканчивался, с нескрываемым сожалением переворачивал его последнюю страницу. Но в их домашней библиотеке всегда находились другие книги, в некоторых из которых иллюстрации были прикрыты прозрачной папиросной бумагой. Она, как туман, делала картинки загадочными, неясными, наполненными предчувствием тайны. И он с трепетом отдувал шуршащий лист, и восхищенному взору являлась какая-нибудь сцена из старинной дворцовой жизни, или мощеные булыжником улочки какого-нибудь средневекового города, или пир рыцарей в замке короля Артура, или красотки, кокетничающие с галантными кавалерами. И Женя мысленно ступал на эти серые камни, нагретые солнцем Фландрии, и вдыхал приторные запахи таверны, и с изумлением следил за битвой Дон Кихота с ветряными мельницами…
Развитое воображение позволило ему сразу же освоиться в The Sims – симуляторе жизни, придуманном американцами. Он вошел в этот виртуальный мегаполис, получил пособие по безработице и поселился в старом трейлере, который быстро обставил ещё вполне недурственной мебелью, найденной на свалках. Работу подыскал тоже быстро, причем не абы какую, а приличную, для чего пришлось пройти придирчивые тесты. Но они для Жени были сущей ерундой, потому как, во – первых, за его плечами – приличный экономический вуз, а во-вторых, путешествуя по Интернету, он много каких тестов навидался и нарешался. Работа в виртуальной компьютерной фирме принесла достаток, он уверенно поднимался по служебной лестнице, купил настоящий двухэтажный дом с бассейном и садом, а трейлер, в котором начал жизнь в этом мегаполисе, поставил под куст акации и развел в нем кроликов. У него появилась жена, дети: один мальчик и одна девочка. И если бы не какой-то смертельно опасный вирус, то так бы они и жили счастливо в том маленьком волшебном мирке. Но вирус сначала убил жену, переметнулся на дочку, и на её лечение пришлось потратить целое состояние. А причина-то была, оказывается, в тех самых кроликах, которых он разводил в трейлере. Это они распространяли злобный вирус. Но Женя догадался об этом поздно, а, догадавшись, махнул рукой и вышел из The Sims насовсем.
К этому времени он уже знал две философии жизни: самосовершенствование и успех. Последнее заставляет человека думать, что у него всего мало, и в этом виноват весь окружающий мир: туда не пускают, этого не дают, то запрещают, это отнимают, и кислород перекрывают, и никакой тебе свободы… Если даже у этого человека будет вилла на берегу Средиземного моря, кругленький счет в швейцарском банке, автомобиль самой крутой марки и гарем, состоящий сплошь из топ-моделей, ему всё равно не перестанут мерещиться королевский замок, сокровищница Великого Могола, принцессы из европейских династий, хрустальные унитазы с крышками из платины. В общем, это как та пушкинская старуха, которая жаждала все большего успеха, и, пресытившись, возмечтала стать морской царицей. Финал известен.
Самосовершенствование, по мнению Евгения, – это, в принципе, не так сложно, как о том писали Лев Толстой или Рабидранат Тагор, или кто там ещё такой же умный. Это проще. Ну, когда утром смотришь на себя в зеркало, видишь опухшую с похмелья рожу и, качая головой, говоришь: «Ё-моё! Братишка, как же ты дошел до жизни такой, а? Вместо того, чтобы работать, сделать что-то полезное и достойное, ты водку хлещешь. Ну, и кто виноват, что у тебя ничего не получается? Ты сам и виноват! А водку тебя, говнюка, кто заставлял пить? Сам и пил! Давай-ка, братишка, очухивайся и принимайся за работу. Хватит филонить!» Вот примерно это Евгений и считал самосовершенствованием. В пределах The Sims ему, однако, пришлось добиваться успеха, успеха и успеха, что, в конце концов, порядком ему наскучило.
После «симулятора жизни» ему больше всего понравилось сидеть в чатах, телеконференциях, на досках объявлений. Физически его в Сети не было, вместо него там обитал его образ, и он мог подать себя, как хотел – приукрасить внешность, изменить биографию, добавить утонченности вкусов и образованности, используя какие-нибудь электронные «шпаргалки». Он знал, что и другие ники ведут себя соответственно, и не обольщался надеждой встретить кого-то, кто разрушит барьер между реальностью и зазеркальем. Но втайне, конечно, об этом мечтал.
Когда Она прислала ему первое электронное письмо – от своего настоящего имени, он вдруг понял: вот он, шанс соединить мечту и действительность! В виртуале Она мало чем отличалась от себя реальной: те же искренние интонации, гибкий ум, романтичность, одиночество. Но он-то выступал в чате под ником Сверчка: эдакий непоседа, старичок-говорун, любящий уют и теплую осеннюю погоду.
В письмах ему захотелось стать самим собой, и он не стеснялся рассказывать о своих проблемах, затянувшейся холостяцкой жизни, работе, которая большого вдохновения не требует, но зато кормит. И ещё он вообразил, что влюблен в Неё, и сочинял страстные послания, стихи, украшал свои тексты цитатами из Пушкина, Лермонтова, Ходасевича, Мандельштама. Она отвечала ему трогательными записочками, которые, казалось, пахли альпийскими фиалками и первым весенним дождем.
Евгений никому не говорил об одном, быть может, незначительном эпизоде, который случился в аэропорту. Когда он взял Её руку, то его будто бы легонько стукнуло током, на какое-то мгновенье в глазах потемнело, и он с удивлением подумал о том, что эта земная женщина что-то делает не так, не по правилам: они для неё не существуют. И не случайно Она первой потянулась губами к нему. А ведь, по его понятиям, это он должен был играть активную роль.
Евгений сдержал слово: никому не рассказал о встрече в аэропорту. Его друзья, хотя и знали о ней, но сами ничего не видели и не слышали, и сколько не расспрашивали его – что, мол, да как, – он загадочно улыбался и молчал. Но ему надо было выговориться, хоть как-то выплеснуть накопившиеся эмоции, в конце концов, похвастаться столь необычной историей – и он доверил её бумаге.
– Женя, – позвала его мама. – Там с работы тебе звонят… Подойди к телефону!
– Я в отпуске…
– А у вас что-то по бартеру дают, – сказала мать. – Может, подойдешь, узнаешь, что именно?
Оказывается, цветочный салон, компьютеры которого обслуживала родная фирма Евгения, предложил роскошные букеты желтых роз, и почти даром. Видно, вся эта красота грозила вот-вот увянуть, невостребованная посетителями «Евро-Букета». Там умели составлять искусные букеты и композиции. В них даже какая-нибудь обычная сухая ветка или метелка полыни выглядели дивной экзотикой. Однако и стоил такой букетик прилично!
– Есть кому дарить цветы? – спросили Евгения. – А может, поставишь этот букет в своей квартире?
– Да, конечно! – ответил Евгений. – Запишите один букет на меня. Кстати, посыльный салона может доставить его по адресу?
– Без проблем! Твоя фамилия будет в списке, список – в салоне, так что позвони завтра и назови адрес сам…
Ему некому было дарить цветы. Но он вспомнил Кисулю, которая на днях вздыхала в чате по поводу маленьких радостей. Она недоумевала, почему люди разучились их делать друг для друга просто так, бескорыстно, от чистого сердца.
Кисулю возмутил один молодой человек. Он подарил ей на 8 марта три гвоздики, а через несколько дней, встретив в институте, предложил:
– У меня родители уехали на пару дней. Приходи ко мне сегодня вечером…
– Ты что! За кого ты меня принимаешь? – рассердилась Кисуля. И даже ножкой топнула.
– А зачем тогда цветы брала? – изумился этот молодой человек. – Их просто так ни один дурак не дарит…
Но Дьяволенок решил послать ей розы из «Евро-Букета» просто так. Ему нравилась эта хорошенькая, искренняя и, судя по всему, чистая девушка. Он её никогда не видел в жизни, как, впрочем, и она – его, но, согласно её теории маленьких радостей, личное знакомство в данном случае вовсе не обязательно: добро ходит по кругу, не требуя визитных карточек.
4.
Николай Владимирович с интересом наблюдал, как Покойник с достоинством прошел по комнате и решительно уселся за стойку бара, потребовав себе кружку светлого пива.
– На том свете от алкогольных напитков тебя ещё не отучили? – ехидно поинтересовался Ди-Джей.
– Фууу! Какое амбрэ! – зажала носик Дарлинг. – Хоть бы освежитель воздуха с собой носил!
– Всё – тлен, – изрек Покойник. – И ты, кошачий корм, тоже тлен.