Граф Грей

– Но-но! Попрошу без оскорблений, – надулась Дарлинг. – Мой ник никак не связан с кормом «Дарлинг». Я сама по себе – дарлинг: дорогая, дражайшая и тэ дэ…

– А че тебе не лежится в могилке, Покойник? – поинтересовался Синьор Помидор. – Ходишь тут, народ пугаешь!

– Мне приятно посидеть в кругу потенциальных обитателей могилок, – ласково улыбнулся Покойник, отхлебывая пиво. – Разве ты не знаешь, коллега, что человек, появившись на этот свет, тут же начинает свой путь к смерти?

– Ну и тема у вас! – пискнула вошедшая в чат Женюлька. – Ничего лучше не нашли для обсуждения?

– Женюлька-красотулька! – воскликнул Синьор Помидор. – Почему на чатовки не проходишь? Скучаю по твоей улыбке!

– Папа с мамой не пускают, – пожаловалась Женюлька. – Сиди, говорят, дома и готовься к вступительным экзаменам в институт…

– А ты им скажи, что ходишь на вечерние подготовительные курсы! – подсказал Ди-Джей. – И это будет истинная правда. Уж Синьор Помидор постарается подготовить тебя к жизни институтки, гыыыыыы!

– Женюля, ученье – свет, – Покойник вздохнул. – Но отчего ж вокруг такая тьма?

– А это потому, что твою могилку ещё не электрифицировали, – сказал Синьор Помидор. – Не додумались на том свете до лампочек Ильича!

– Откуда тебе, юноша, знать, до чего там додумались или не додумались? – усмехнулся Покойник. – Жизнь – это маленькая смерть, а смерть – большая жизнь…

– Фу на вас! – рассердилась Женюлька. – Думаете, всем приятны эти загробные темы? Покойник, ты бы ник сменил, что ли?

– Не могу, – Покойник слабо улыбнулся. – Я на самом деле покойник…

– Приходи на чатовку, – предложил Ди-Джей. – Мы в тебя вольем живой воды под условным названием «Русская водка» – и ты воспрянешь, оживешь!

– Бывал я, бывал на ваших чатовках, – Покойник пренебрежительно махнул рукой. – Там и скучно, и грустно, и некому руку подать…

Николай Владимирович был полностью согласен с этим утвержденьем Покойника.

Раз в неделю, обычно по пятницам, участники чата собирались в трактире, который местный пивоваренный завод открыл в центре Ха на первом этаже старинного особняка. Всезнающие краеведы утверждали, что до октябрьского переворота тут была гостиница «Русь» с нумерами, на окнах которых висели бархатные яркого гранатового цвета ламбрекены с золотыми позументами. На стенных дубовых панелях перемежались пасторали кисти неизвестного автора и копии миниатюр Ватто. Над окнами в букетах аляповатых роз резвились гипсовые амуры.

Нумера здесь снимали расфранченные ловеласы, в потолки били пробки от шампанского, и стены окроплялись его брызгами, и смеялись грудным смехом соблазняемые курсистки, а уже соблазненные матроны, являвшиеся сюда в вуалях, молчаливо и сосредоточенно предавались греховным наслажденьям. Добропорядочные горожане, впрочем, тоже посещали это заведенье, которое славилось своей ресторацией: тут подавали рябчиков, сохатину, заливную калугу под нежным французским соусом, но гурманы предпочитали устриц, осьминогов, морских раков, креветок и мясо каких-то неведомых ракушек, которые доставлялись из соседнего Китая.

Экзотические блюда готовил веселый и хитроватый повар Лян. Местные кухарки с ужасом и восторгом нашёптывали друг другу, что он владеет острым ножом столь ловко, что, не глядя, молниеносно шинкует зелень, рубит мясо тонкими и длинными, как лапша, кусочками – чуть промахнись и точно без пальца останешься. Ну, не иначе этот хунхуз прежде был разбойником!

В раскаленных сковородах вечно шипело масло, из котлов струился ароматный пар, а на открытом огне тушки каких-то птиц и мелких зверьков покрывались ровной золотистой корочкой. Народная молва гласила, что Лян не брезгует голубями, кошками, собаками, крысами и даже, прости господи, лягушками и змеями. Ценители кулинарных способностей китайца, впрочем, не стремились выпытывать его секреты, они предпочитали наслаждаться его искусством.

Но теперь в трактире ничто не напоминало о кулинаре Ляне. Пиво тут наливали из бутылок, пластиковых полутора литровых бутылей и больших кег. Из закусок были квадратные пельмени, сваренные без затей в чуть подсоленном кипятке, а также фисташки, арахис, вяленая корюшка и сушеный кальмар. Публику это, впрочем, вполне устраивало. Здесь собиралась в основном молодежь, причем, небогатая, предпочитающая не напиваться и обжираться, а общаться. Причем, чаще всего это был какой-нибудь стёб, обычное зубоскальство:

– О, смотри Деми пришла! Ну и жиртрест….

– Каждая женщина, даже Деми, достойна секса, а некоторые —даже не один раз…

– Да ну её! Она же своим потом умоет, и орёт, наверно, так, что всех соседей перебудит…

– «Не так я вас любил, как вы стонали»! Гы-гы!

– Тебе бы всё лыбиться…

– Жизнь так коротка, потерпи чуть-чуть…

– Когда мужчине плохо, он ищет женщину, а когда хорошо, – ищет ещё одну.

– Ага! Типа Деми… Для разнообразия. Гы-гы!

Чатовцы, избрав трактир местом встреч, поначалу стремились сюда, чтобы удовлетворить свое любопытство: интересно ведь посмотреть на реальных людей, скрывающихся за какими-нибудь фантастическими никами. Но, во-первых, некоторые из любителей виртуального общения не желали тут показываться, считая, что ники для того и существуют, чтобы отделиться от прозы обыденной жизни, и ни за какие коврижки не соглашались показать свое истинное лицо. Во-вторых, тех, кто все-таки решился на общение в трактире, ничто, кроме диалогов в чате, не связывало, и выяснилось, что остроумный говорун на самом деле может оказаться скучным молчуном, а какая-нибудь прекрасная красотка – обыкновенной намалеванной куколкой, озабоченной прыщиками на лбу. Порой всё общение сводилось к пересказыванию разговоров в чате, восторгам по поводу каких-нибудь удачных реплик, а когда говорить было не о чем, – травились всякие байки и анекдоты, большинство которых было известно по специальным ежедневным рассылкам портала «Омен. Ру».

Юным мальчикам и девочкам эта тусовка, может быть, и нравилась. Но тем, кто был старше, не хотелось тратить время на пустопорожние разговоры и зубоскальство. И если они сюда заходили, то ради кружки-другой свежего пива или для предметного, делового разговора: большинство так или иначе были связаны с компьютерами, им требовались новые программы, «железо», какие-нибудь микрочипы – вот и обменивались между собой всем этим добром.

Николай Владимирович выбирал в чате какой-нибудь интересный ник и назначал встречу его носителю не в трактире, а в кафе «Руслан». Там было чище, спокойнее и малолюдней. То же самое пиво стоило здесь несколько дороже, но материальный вопрос графа уже давно не заботил.

В лаборатории, которая, по слухам, финансировалась чуть ли ФСБ, он получал вполне приличную зарплату. Впрочем, внешне это было обычное научно-исследовательское учрежденье, на котором висела вывеска известного академического института. Но после того, как одну из комнат лаборатории занял в одночасье ставший знаменитым доктор Чжен, по Ха поползли слухи: там, мол, приручают так называемые биополя и занимаются какими-то чудовищными опытами.

Доктор Чжен в семидесятые годы, в самый разгар «культурной революции», умудрился сбежать из маоистского Китая. Как он перешел границу, которую с той и с другой стороны охраняли как зеницу ока, – это самая настоящая загадка. Ещё таинственней было то, что его, по обычаю тех лет, не депортировали в сопредельную страну, а отправили сначала на поселение в один из самых глухих леспромхозов, где днем Чжен валил лес, а вечерами лечил окрестный хворый люд. Он делал это с помощью серебряных иголочек, которые втыкал в определенные точки на теле.

Тогда об акупунктуре не имели понятия даже профессиональные медики, и сначала Чжена объявили шарлатаном и запретили ему лечить народ. Но однажды в тот леспромхоз прилетел вертолет, и люди в военной форме посадили в него лекаря-китайца. Говорят, что он за две недели поставил на ноги какого-то высокого чиновника краевого масштаба, которого после инфаркта чуть ли не паралич разбил.

Возможно, это была одна из легенд, окружавших имя доктора Чжена, но, скорее всего, – истинная правда. Потому что без тайных покровителей он навряд ли нашел бы денег, чтобы купить в самом центре Ха крепкий двухэтажный домик, окруженный уютным садиком, и, скорее всего, намучился бы с подтверждением своего высшего медицинского образования, полученного в Шеньяне, и, поскольку в те годы частная врачебная практика не особо приветствовалась, он потратил бы годы, чтобы добиться разрешения на неё, а тут – пожалуйста, на дверях дома вскоре появилась вывеска: «Восточная иглорефлексотерапия. Официально практикующий доктор».

Подвал своего дома доктор Чжен разгородил на две половины, и в каждой построил странные сферические конструкции, покрытые серебристым металлом и опутанные бесчисленными медными проводами и трубочками. После праведных трудов на ниве иглоукалывания он спускался в подвал и, хотя во всем доме был один-одинешенек, запирался изнутри на замок и задвигал крепкий стальной засов. Что он там делал – это тоже до поры-до времени было тайной.

Между тем, любопытные граждане стали замечать, что в саду доктора Чжена творятся чудеса: на яблонях зреют диковинные плоды, напоминающие формой дыни, смородина была похожа на крыжовник, а на стеблях кукурузы красовались пучки золотистых початков наподобие фантастически огромных колосьев пшеницы. В небольшом вольере, примыкавшем к сараю, резвились цыплята, но при ближайшем рассмотрении выяснялось, что это, скорее, утята: на это ясно указывали их перепончатые лапки, плоские носы, а также склонность плескаться в корыте с водой. В двух больших клетках сидели пушистые белые кролики, и тоже необыкновенные: ближе к затылку, там, где начинались их длинные уши, торчали самые настоящие козлиные рожки!

Ха наполнился слухами. Некоторые сплетники утверждали, что доктор Чжен пошел дальше Мичурина: тот колдовал над растениями, а этот умудряется скрещивать породы разных животных, чего, по всем законам биологии, просто не может быть. Очевидцы утверждали, что однажды в диковинный сад китайца выбежал огромный кабан и с диким ревом кинулся на забор. Чжен вышел на крыльцо, спокойно посмотрел на хряка и, протянув в его сторону руку, что-то резко и отрывисто сказал. Кабан моментально успокоился и покорно подошел к крыльцу. Случайные очевидцы сего происшествия клялись и божились, что по ступенькам он взбирался как человек, держась передними копытами за перила.

Вскоре в одной из городских газет появилось интервью с доктором Чженом. Он утверждал, что открыл секрет биополя, которое на самом деле представляет собой не что иное, как специфические излучения в СВЧ-диапазоне. Если изловчиться и поймать их на специальный приемник, то на нем, как на экране телевизора, появится не просто изображение, а как бы точная копия организма. Если таким приемником будет живое биологическое существо, то оно, выражаясь понятным языком, вберет в себя передаваемую информацию и приобретет новые черты.

Для наглядности доктор Чжен продемонстрировал своих куроуток. Оказывается, яйца обычных кур он каким-то образом умудрился облучить биополем утки. В результате на свет божий явились странные цыплята с перепонками на лапках и утиными носами.

И чудеса в его саду тоже объяснялись целенаправленным воздействием биополей одних культур на другие. А насчет кабана, перепугавшего своим ревом жителей окрестных домов, китаец в интервью корреспонденту сказал следующее: «Что такое секрет вечной молодости графа Калиостро? Это энергия ци – так её именовали китайские мудрецы. Европейцы знают систему боевого искусства цигун, но они не знают, что ци – это основа всего, и тот, кто овладеет этой энергией, получит эликсир вечной молодости. У меня пока его нет. Но я умею сбрасывать все болезни и хвори на живой приемник, которым стал мой кабан. Более того, поскольку биологические структуры этого животного близки человеческим, то его органы можно использовать для оздоровления: допустим, у вас больная печень – её можно вылечить биоизлучениями здоровой печени поросёнка. При этом его печень впитает в себя нездоровые излучения человеческой. Это называется биоэнергетическим обменом. И ничего загадочного в этом нет. Все знают, допустим, что кошки умеют снимать стрессы своих хозяев. Как это происходит? Очень просто: кошки забирают отрицательную энергию себе…»

Прочитав это интервью, Николай Владимирович развеселился. Хитроумный китаец, не желая рассказывать об истинном смысле своих опытов, выглядел эдаким таинственным современным алхимиком. То, что он плел насчет всяких биополей и их влияния друг на друга, наверняка удивило людей, далеких от науки, но специалисту было понятно, что доктор Чжен либо что-то недоговаривает, либо он всего-навсего шарлатан, который, занимаясь доморощенной генной инженерией, выдает её за нечто большее.

Впрочем, навряд ли он был обманщиком: в свои шестьдесят пять лет китаец выглядел свежим тридцатилетним мужчиной, и его глубокие темные глаза полыхали живым огнем, а походка была легка и стремительна, – всё это наводило на мысль о том, что он что-то такое проделывает с собой. И это отнюдь не банальная хирургическая подтяжка одряхлевших мышц.

Николай Владимирович так же, как и доктор Чжен, обнаружил странные, ни на что не похожие СВЧ-излучения живых организмов. Картина складывалась загадочная: тело человека, будто сито, покрыто сотнями точек, излучающих слабые волны, но ими управляла некая сила, местонахождение которой не мог зафиксировать ни один самый чувствительный прибор.

И, как это часто бывает в науке, помог случай. Однажды Николай Владимирович, засидевшись в лаборатории до полуночи, так зверски захотел есть, что, не долго думая, решил сварить подопытного цыпленка. Забыв отключить от него датчики, он без всякой жалости перерезал цыпушке горло: брызнула кровь, птица забилась в его руках, и вдруг прибор «поймал» мощный сигнал. На специально сконструированном экране вместо привычных синусоид забилось изображение, напоминавшее головастого малька. И, самое поразительное, эта рыбка вдруг начала испускать лихорадочные сигналы, в точности копировавшие обычные биоизлучения цыплёнка.

Николай Владимирович не растерялся и умудрился переместить этот сгусток энергии в специальный приемник. Он несколько дней не выходил из лаборатории, и напоминал сумасшедшего: глаза горели сухим жаром, скулы заострились, с губ срывались какое-то бессмысленное бормотанье, а всклокоченные волосы и порывистые движения почти убедили его коллег, что он тронулся умом.

Но однажды утром Николай Владимирович вышел в коридор, как всегда, аккуратно причесанный, чисто выбритый, с ироничной улыбкой на чувственно пухлых губах. Он вальяжно подошел к лаборантам, курившим у окна, и простодушно развел руками: «Заработался я, братцы. Даже за куревом некогда было сбегать. Одолжите сигарету…» И, прикуривая её от кем-то предупредительно поднесенной зажигалки, неожиданно хмыкнул, игриво подмигнул сразу всем и произнес в пространство: " А душа, братцы, существует-таки! Я это теперь знаю наверняка!» И, попыхивая халявной сигаретой, пошел прочь, мурлыкая себе под нос какую-то незатейливую мелодию, вроде как даже «Чижик-пыжик».

А у доктора Чжена вскоре после интервью, сделавшего его знаменитым, начались неприятности. Его дом, оказывается, стоял в полосе застройки, и мэрия настаивала на немедленном переезде Чжена в квартиру, выделенную ему в одном из самых престижных домов Ха. Не только дом, но и чудесный садик подлежал сносу, и сколько не убеждал доктор власти, что таким образом будет уничтожен уникальный научный материал, никто и слушать ничего не хотел. Правда, градоначальник взамен предложил ему довольно большой участок земли за городом, где ученый мог бы продолжить свои опыты. Позаботились и о том, чтобы китаец перевез свое оборудование в тот институт, где работал Николай Владимирович. Их лаборатории оказались рядышком, и они волей-неволей стали общаться.

Во всем этом виделась бы какая-то случайность, если бы не было известно, что любая случайность – проявление общих закономерностей, тем более в России, где ничего не происходит просто так.

И тут стоит сказать, что Николай Владимирович сообщал коллегам, что заинтересовался Интернетом совершенно случайно. Как-то зашел к компьютерщикам в соседний отдел, чтобы попросить их отослать письмо электронной почтой. Как это делается, он до того и понятия не имел. Просто отдавал им лист бумаги с готовым текстом и уходил.

Он полагал, что электронная почта – это что-то вроде телеграфа: оператор наберет текст и отправит его по каналам связи, а что и как при этом происходит – его не интересовало. А тут на экране монитора он вдруг увидел необычный текст, похожий на пьесу: действующие лица вели диалоги, людей было много, и как они успевали перебрасываться фразами друг с другом – это было просто загадкой.

– Я чатюсь, – объяснил компьютерщик Володя. – Болтаю о том – о сём, а в общем – ни о чем… Снимаю дневное напряжение. Такие разговорчики помогают расслабиться…

– И ты знаешь всех этих людей? – удивился Николай Владимирович. – Их не меньше тридцати! У тебя, оказывается, полным-полно знакомых. А я-то считал, что ты днюешь и ночуешь за компьютером, и тебе не до общения…

– Нет, в реале я вообще ни с кем из них не знаком, да и зачем их знать в лицо? – Володя пожал плечами. – Виртуал – это одно, а реал – другое. И я стараюсь их не смешивать. Пиво люблю реальное с друзьями не виртуальными!

Николаю Владимировичу тоже захотелось поговорить с кем-нибудь в чате. И попробовав раз, он так пристрастился к такого рода общению, что вскоре попросил свое начальство оборудовать лабораторию компьютерной техникой и открыть доступ в Интернет.

Со стороны могло показаться, что он совершенно случайно заинтересовался чатами. Сам Николай Владимирович объяснял свою страсть к виртуальному общению тем, что оно снимает напряжение, позволяет расслабиться, самовыразиться, найти интересных собеседников. Но на самом деле он искал на безбрежных виртуальных пространствах людей, которые мечтали что-то изменить в своей судьбе, или вообще сами не знали, чего хотели, или, напротив, хотели чего-то конкретного, но их возможности были слишком малы и ограничены.

Так он познакомился с Привидением, которого на самом деле звали Александром. Он преподавал культурологию в педагогическом колледже, увлекался разными эзотерическими учениями и мечтал о том, чтобы судьба свела его с чем-нибудь неведомым, и мир открылся бы ему с неожиданной, тайной стороны.

– А не испугаешься? – по губам графа Грея скользнула лукавая усмешка.

– Было б чего пугаться! – самонадеянно ответил Привидение.

– И не пожалеешь ни о чем?

– Чего жалеть? Эту скуку и тоску? – задиристо ответил Привидение. – Или эту жизнь, в которой никогда и ничего значительного не случится? Ну, разве что когда-нибудь профессором стану. Так этих профессоров тьма тьмущая расплодилась…

– А позволь поинтересоваться, почему у тебя такое имя – Привидение?

– А нынче умные люди – это всё равно, что привидения: все о них говорят, но никто вблизи не видел…

– Ты считаешь себя умным?

– Я достаточно глуп, и потому утверждаю, что кое-что всё-таки знаю.

– Ну, значит, тебе ещё расти и расти до мудрецов, которые знают, что ничего не знают, – усмехнулся граф Грей.

– Многие знания – многие печали, – Александр иронично пожал плечами. – Я пока не печалюсь ни о чем, и мне хочется знать как можно больше. Я не боюсь знания!

– И не боишься последствий потрясения знанием?

– Вот еще!

– Хорошо, – Николай Владимирович вздохнул и нахмурился. – Ты, видимо, не знаешь историю личной жизни философа Раймунда Луллия?

– Я вообще такого философа не знаю…

– Он не относится к столпам, поддерживающим фундаментальные своды философии, – Николай Владимирович закурил и пустил кольцо дыма в потолок. – Раймунд Луллий – это, скорее, эдакий прихотливый завиток в орнаменте на фронтоне монументального здания. Впрочем, к чему определения? Вот его история. Он обожал одну знатную даму, но она постоянно отказывала ему в свидании. И тогда он пустился в долгие, опасные странствия, чтобы забыть о даме своего сердца и утихомирить страсть. Но любовь оказалась выше его рассудка. И вернувшись обратно, он добился-таки встречи с возлюбленной. Дама, не говоря ни слова, обнажила свою грудь. И он увидел жуткие, кровоточащие язвы. Красавица была больна раком. Каким-то чудом лишь лицо оставалось чистым и свежим, а все тело было изуродовано метастазами. Сказать, что Луллий был потрясён – значит, ничего не сказать. Вся его жизнь изменилась напрочь. Он задумался о душе и теле, их парадоксах и занялся, в конце концов, теологией. В историю он вошел как один из величайших церковных миссионеров…