Простые повествовательные предложения
– Не спеши, Ивай! – бросает он. – Неспроста это всё. Пошли-ка перекусим. Заодно и подумаем.
Ивай и не думает возражать. Жарковато что-то, передохнуть в холодке кто же откажется?
– Как прикажешь, наставник Тимофен, – соглашается он, указывая рукой. – А вот и харчевня!
Во всех странах и во все времена проповедники говорят одно и то же. Темы проповедей меняются, но слова остаются прежними. О любви и ненависти, о горе и счастье, о своих и чужих. В конце концов, в проповеди не то важно – про что, как – важнее. Слушают тебя люди или проходят мимо, занятые мелкими своими делишками. Странник говорить умел. Расположившись чуть выше базара, среди невесть как занесенных на склон холма валунов, он перекусил нехитрой снедью, найденной в дорожной котомке, и скоро уже спрашивал о чем-то случайного прохожего. Поговорил прохожий со странником – и остался. Потом еще и еще. Когда же собралось у валунов десятка два любопытных, странник заговорил.
– Позволь налью тебе пива, наставник, – Ивай подхватил кувшин с пивом. Тёмный, густой, с правильной горчинкой напиток был хорош, и грех было не отдать ему должное.
Тимофен только кивнул. Занятый мыслями о возможном поветрии, он сумрачно оглядывал зал выбранного ими кабачка.
Торговый день был в самом разгаре, и посетителей в харчевне было немного. Вот ближе к вечеру, когда большая часть товара будет распродана, а сделки заключены, потянется народ. Кто обмыть удачную покупку, кто закрепить за столом сделку, а кто просто, передохнуть и перекусить перед дорогой домой.
– Клянусь, наставник, – разглагольствовал Ивай, заедая выпивку мелкой сушеной рыбкой, – у меня сегодня особенно хорошо все получается. Иду, а что-то вроде как под руку толкает: «Туда смотри, там проверь!» И точно! Там шкода и сидит. Ни разу сегодня не ошибся! Знакомо тебе такое чувство, наставник? Все в Легионе так умеют?
– Эээ… Как? Под руку, говоришь? – Тимофен оторвался от принесенного цыплёнка. – Не знаю, не встречал. Хотя, по-разному в Легионе нечисть чуют, у каждого свой секрет.
– Значит, это будет мой секрет, – Ивай взъерошил волосы. – Наставник Тимофен! Ты зачтешь мне урок?
– Посмотрим, погодим, день-то ещё не кончился. Успеешь глупостей наделать. Самые ошибки под конец случаются, когда уж хвост удачи видать. Вот о чём помни!
– Нет, наставник! Уж я не ошибусь, – мечтательно прикрыв глаза, Ивай словно прислушивался к чему-то внутри. Улыбка осветила его лицо. – Хорошо всё будет! Чувствую – ждёт меня в будущем удача! Всё сделаю, но не буду в Легионе последним человеком! Выжжем зло, выкорчуем под корень!
– Ты что, парень?! – Тимофен поперхнулся. Слёзы брызнули из глаз. Откашливаясь, отплёвываясь, он сипел задушено. – О чем заговорил, как заговорил… Никогда ты зло не изведёшь! Прослушал, что я про отражения и образы говорил? Их-то извести можно, а само зло как? Пока в людях злоба и зависть есть…
– Людей надо исправить, наставник! – Ивай и не думал отступать. – Наказать злых, образумить завистливых!
– Как? – Тимофен буравил ученика единственным глазом. – Люди – разные. Где разница – там и рознь, где рознь – там зависть и злость. Вот шкодам и пища.
– Объяснить, научить…
– Вот, к примеру, мы с тобой: ты юн, я немолод, ты ученик, я мастер, разные совсем. Научишь меня, как помолодеть?
– Должен быть способ! Мечтаю о…
– Замолчи! Нечего о таком грезить. А уж говорить и того более. Выйди-ка наружу, глянь, тихо что-то…
Странник говорил негромко, но получалось, что его слышал каждый в собравшейся толпе. И каждому, кто слушал, казалось, будто только к нему обращены эти простые, обычные, но ставшие вдруг удивительно важными слова. И каждый в толпе видел, что только на него смотрят усталые, добрые и нечеловечески мудрые глаза проповедника. Они заглядывали в самое нутро и заставляли сердце сжиматься в ожидании главного. Если сейчас странник позовёт – вся толпа, что застыла, боясь пропустить единое слово, качнется и побежит вперёд, как один тысяченогий зверь, услышавший голос давно отсутствовавшего хозяина. «Только позови!» – надеется каждый. – «Дай высокую цель, и я сделаю всё, что прикажешь!» Размести по брёвнышку города, запрудить Ерепень трупами врагов, залить поля их поганой кровью! «Только назови его имя!» – жаждет толпа, готовая жечь и убивать, но строить и создавать Во Имя – готовая тоже.
– Погоди, Ивай, не беги так, – Тимофен боролся с кашлем и одышкой, пытаясь угнаться за учеником. Базар, несмотря на раннее еще время и погожий день, был пуст. Дико смотрелись прилавки, лотки и открытые лавки с завалами товара, но без единого человека. Ни продавца, ни приказчика, ни любопытного зеваки. Ни даже воришек на промысле, что обычно внимательно следят, не оставил ли кто товар без присмотра. Повисли бессильно ставни лавок, пыль клубилась в центре торговой площади, лицедеи забыли плошку с последним пожертвованием. Так и лежит она, поблёскивая остатками глазури и парой серебряных монет, а рядом крутится пыльный смерчик.
– Ох, не к добру это всё, наставник, – Ивай озабоченно вертел головой. – Где же видано, чтобы так всё побросали? Дождь сейчас пойдёт, испортит товар.
Когда легионеры подошли к месту проповеди, небо над Торговым успело затянуть тяжёлой мрачной тучей. Подвывал холодный ветер, норовя залезть под платье, но собравшиеся не замечали неудобства. Не заметили они и Ивая, раздвигавшего толпу грудью.
– Вера творит. Поверьте – и будет так, – убежденный голос проповедника достиг каждого.
– Так будет! – слитно откликнулся людской строй, и призрачные величественные храмы вознеслись вокруг, подпирая куполами и шпилями небо.
«Будет так»: – шепнуло что-то в сознании Ивая, и жарко запылали перед его глазами костры Инквизиции.
– Величие духа невозможно без веры, – продолжил проповедник.
– Невозможно! – повторила толпа, и упали полотна, скрывавшие до времени прекрасные скульптуры. Художник бросил последний мазок на холст, перед которым в благоговении склонятся поколения.
«Невозможно», – согласилось что-то, и Ивай увидел, как побежали одетые не по нашему люди, тщетно спасаясь от огня и меча осиянного истинной верой воинства. Ударила сталь, полилась первая кровь. «Её будет много!» – укоризненно сообщило что-то. – «Не допусти этого!»
– Я не допущу… – шептал Ивай, отодвигая с дороги завороженных слушателей. – Я спасу!
– Не ходи! – просипел сзади Тимофен, борясь с удушьем. – Погибнешь…
– Ты еще будешь гордиться мною, наставник, – Ивай заботливо усадил старика под акацию. – Жди меня тут. Всё будет хорошо.
Молния разорвала небо, первые капли дождя ударили по спинам и головам, вода потекла по лицам. Этого не заметил никто, а если и заметил, то не обратил внимания.
– Вера движет горы, – продолжал говорить проповедник, ласково оглядывая слушателей. – Она опора ваша и защита, она броня вашей души…
– Броня, – зачарованно выдохнули люди.
– Скажи мне, человек, – ухватив рукоять сабли, спросил вставший рядом Ивай, – защитит тебя вера от острого железа?
– Твоя вера защитит меня, солдат.
«Чего ты ждёшь? Убей!» – сабля толкала в мокрую ладонь. Ивай думал. Странник улыбался, высматривая что-то поверх людских голов. Внезапный дождь кончился, и надеяться Тимофену стало уже не на что: яркий солнечный луч осветил землю, но никуда не делась чернота, сгустившаяся вокруг двух фигур, что стояли у валунов. Язык тьмы, словно пробуя на вкус, постреливал, оглаживая поочередно проповедника и Ивоя. Блазник выбирал.
Служба точного времени
Шесть часов до столкновения.
Четыре часа до окончания плановой эвакуации.
Удивительные метаморфозы происходят со временем, когда стоишь в очереди. Чаще всего оно тянется, как резиновое, стекает каплей густого мёда по стеклянной стенке, и только регулярная смена цифр на большом электронном табло доказывает его ход. А в конце дня недоумеваешь, куда же подевались часы, проведенные в огромном помещении аэропорта, а ныне эвакопункта, заполненном шарканьем тысяч ног и тихим шепотком соседей. Ушли, растворились в ожидании – и вот уже пора укладываться спать здесь же, на ленте транспортёра, обняв взвешенный и промаркированный груз. Пройдут считанные минуты, раздастся негромкий звонок, и лента дёрнется и проедет несколько метров, приближая ожидающих к пандусу. Значит, для передних началась уже посадка, значит, в противоположном конце зала места на транспортёре заняты новой порцией невольных пассажиров, еще оживлённых, обсуждающих процедуры идентификации, оформления, переодевания в полетные комбинезоны, проверки и упаковки багажа. Сколько маленьких трагедий переживается сейчас там! Список разрешённых вещей утверждён раз и навсегда, и нет из него исключений! Никаких альбомов со старыми фотографиями, никаких сувениров из прошлой, счастливой жизни. Всё лишнее, составляющее смысл обыденности, остаётся в зоне фильтрации. Документы, пара цифровых кристаллов с любимыми книгами и фильмами, запасной комбинезон и, самое главное, билет. Он же памятка по эвакуации. Люди возятся, устраиваясь. И опять наступает тишина, нарушаемая иногда только сонным плачем ребёнка.
Пауза, звонок, шум моторов, пауза, звонок, шум моторов. Потом вибрация пола рождает низкий гул – это отзвук разгонных движков очередного модуля. Еще несколько сотен человек спаслись, еще одна бусина вплелась в орбитальную сеть, ещё на несколько тысяч километров ближе проклятый камень.
Пять часов до столкновения.
Три часа до окончания плановой эвакуации.
– Посмотри, он, – тихо шепчет мужчина на соседнем справа транспортёре, – стал ещё больше.
– Не хочу! – женский голос устал, но зол. – Чего ты лезешь ко мне со своей кометой? Говорила тебе – раньше надо было…
Константин уже привык к их постоянным ссорам. Возможно, ругань даёт им возможность почувствовать себя живыми в царстве этого размеренного механического движения.
Звонок, шум моторов, мягкий рывок транспортной ленты…
Астероид в самом деле стал больше. Он ясно виден в панорамном окне как довольно яркая звезда. Некоторые, после долгого наблюдения, утверждают, что его приближение заметно на глаз. Это, конечно, иллюзия, обман напряженных чувств. Реальное движение будет видно перед самым ударом, секунды, вряд ли минуты.
– Вам тоже не спится? – рослый, сутулый старик, сосед спереди, приглядывается к Константину. Он сидит на ленте, медленно раскачиваясь китайским болванчиком вперёд-назад, вперёд-назад.
– Вы же видите.
– Да. Не завидуете тем, кто может сейчас спать? – блик плафона на лысине старика возникает и пропадает в такт движениям. – У меня не укладывалось в голове, что такое возможно. Переместить наверх всё человечество! Невероятно!
– Не всё. Кого-то не нашли, кто-то отказался…
– Это мелочи! Всегда были и будут потери. Но сама идея! Как у комитета не опустились руки перед величиной проблем? Я сам управленец, чиновник. Могу представить, как это было трудно.
– Но ведь справились? – Константину становится интересно.
– Вы правы, молодой человек. Я поначалу даже хихикал по-стариковски, когда пошли все эти ограничения и реквизиции. Когда стали изымать всякую металлическую мелочь, якобы для строительства кораблей. Ну скажите, сколько ракет можно построить из брелоков, пепельниц и наручных часов? Чушь какая-то! Как хорошо, что хватает времени. А если бы его не хватало? Вот тут я понял высший смысл. К чему нам всем часы? Смотреть на стрелки поминутно и ужасаться, как мало осталось?
– Писали же, всё пошло в переработку, – Константин успокаивающе взял старика под руку.
– Оставьте! Не верьте агиткам. Для этого сначала надо создать индустрию переработки, вернее, не создать, а перепрофилировать. А времени нет.
– Мы успеваем.
– Да, – Старик посмотрел на табло. – Два с половиной часа, фантастика. Как всё организовано! Я всё думаю – если времени не хватает? Это же паника! Задние сминают передних, все вместе штурмуют корабли. Те не могут взлететь! Кошмар! И так повсеместно! Вы слышали, в Чили взяли челнок с боем? Были жертвы. Говорят, сдвинулся график…
– Откуда?
– Земля слухами, как говорится. Пришлось задействовать войска.
– Не пугайте людей, – Константин тоже посмотрел на табло, – времени хватит.
– Не беспокойтесь, я в порядке, – старик замирает. – Я всё понимаю, я молчу.
Спрятанный между пальцами крошечный инъектор с ядом, к счастью, не понадобился. Константин отвернулся, стараясь не показать, как начало дёргаться веко.
Звонок, шум моторов, еще несколько метров вперёд…
– Почему у меня забрали часы? – полный мужчина с холёным лицом из последней партии беженцев задаёт этот вопрос в пустоту. – Кому они помешали, может мне кто-нибудь ответить?
Константин внимательно прислушивается. Если ситуация не исчерпается сама, ему придётся вмешаться. Эксцессы не нужны. Любое происшествие – сбой графика, потерянные секунды. Но вроде всё тихо. Что-то успокаивающе говорят соседи, что-то про каждый грамм, что на счету, про ответственность, про необходимость идти на жертвы.
– Да я понимаю всё, понимаю, – мужчина конфузится и начинает оправдываться. – Но я всю жизнь с часами на руке, я даже сплю в часах, и в баню…, – он говорит что-то еще, но тише и тише, пока не замолкает совсем.
Его увещеватели правы. Каждый грамм, выведенный на орбиту – это топливо. Если сотня человек пронесёт на борт «Урагана-М» по любимой безделке – какому-то ребёнку не хватит места. Поэтому все в зале стрижены почти под ноль и одеты в невесомые комбинезоны. Когда на орбиту ежеминутно уходят миллионы, экономия массы спасает дополнительные тысячи жизней. Большие плакаты и панно с такими и многими подобными объяснениями висят сейчас на улицах городов по всей планете. Телевизионные сюжеты и выступления специалистов еще недавно наполняли телеэфир, объясняя, вдалбливая эту нехитрую арифметику.
Звонок, шум моторов, приглушенный стенами рёв стартующего корабля.
Четыре часа до столкновения.
Два часа до окончания плановой эвакуации.
– Мама, мама? – шепчет неподалёку девушка. Даже однообразная одежда не может испортить её юной миловидности. Девушка испугана и с трудом сдерживает слёзы. – Мама, ты слышишь меня, ответь…
Интересно. Неужели мобильник? Никакие гаджеты, об этом неоднократно подчёркивалось на инструктажах, не допускаются и подлежат обязательной сдаче. Поднявшись с уютного транспортёра, Константин сделал несколько шагов и тихо присел рядом с ней.
– Это бесполезно, – прошептал он, наклонившись поближе.
– Ой, – девушка вздрогнула и быстро зажала ладошки между сжатыми коленками, – кто вы?
– Меня зовут Костя, а вас?
– Марина, – она всхлипнула. – Я знаю, что нельзя, но мама, она в другом городе, я совсем не знаю, что с ней, как она…
– Марина, – спокойно заговорил Константин, – мобильная связь не работает с начала эвакуации, все частоты отдали спасательным службам.
– Но как же мы, надо же знать…
– Мариночка! С вашей мамой всё будет хорошо. Может быть, она уже на орбите. Например, как вы здесь оказались?
– Нас сняли с маршрута, мы сплавлялись в Карелии, прилетел вертолёт…
– Вот видите! Даже вдали от людей, в лесу вас нашли и привезли сюда. Ведь ваша мама – городская?
– Да, – на лице девушки возникла неуверенная улыбка.
– Так что же вы волнуетесь! Успокойтесь, – Константин постарался, чтобы его улыбка вышла как можно более естественной. – И отдайте телефон охране. А если боитесь вопросов, то отдайте его мне, а я уж сам.
– А как вы?
– Скажу, что нашёл, – Константин пожал плечами. – Думаете, захотят проверить? Зачем?
Телефончик был маленький и плоский. Он скорее напоминал кредитку, одноразовая модель, несколько минут разговора. Последнее время они стали очень популярны, дёшевы и не занимают места. Телефонный чип, сенсорная клавиатура, динамик и встроенные часы – вот и всё. Часы тоже простенькие, синхронизация по сигналам со станции, даже и не часы, а просто приёмник. Зажав мобильник в руке, Константин кивнул обнадёживающе Марине, и направился к стартовому пандусу, перешагивая через ноги лежащих людей, стараясь шагать тише. Очень многие не спят, атмосфера в зале накаляется, нервы у всех на пределе. Константин старался не обращать внимания на ждущие, заинтересованные, подозрительные взгляды, но от них свербело между лопаток. Снова нахлынуло ощущение чужой смерти в ладони. Он внутренне поёжился: «Они спокойны. Нервничают, но держат себя в руках. Это хорошо».
– Всё тихо? – встретил его знакомый уже охранник.
– Сам видишь, – Константин кивком головы показал назад. – Машинку прими.
– Знакомая штучка, – охранник кинул телефон в ящик стола. – Кто пронёс?
– Тебе важно?
– Нет, конечно. Ладно, иди, давай, – нервно отсалютовав, охранник отвернулся к мониторам слежения.
Звонок, шум моторов.
Три часа до столкновения.
Один час до окончания плановой эвакуации.
Резко заныло левое запястье, и Константин обратился к табло с часами. Так и есть! Час до окончания эвакуации, то есть времени не осталось вовсе.
Когда комитет по эвакуации обнаружил, что самый плотный график не позволяет вывезти всех и не хватает полутора сотен минут, был предложен проект «растянутого времени». Примерно за трое суток до «часа Х» все передатчики сигналов времени начали чуть запаздывать, создавая иллюзию запаса минут, чтобы неизбежная паника не помешала отправить последние челноки. Тогда же, для поддержания этой иллюзии, возникла секретная «Служба точного времени». Старик-чиновник был прав, главной целью реквизиций было изъятие оставшихся механических часов. Служба сработала отлично, не вызвав ненужных вопросов и подозрений. Константин, один из сотрудников СТВ, был безумно рад, что никто не смог сохранить и пронести в зал старый механический хронометр! Во всяком случае, на его участке. Пружины и шестерёнки не обманешь, и это был бы взрыв. В методичках всё описано, от сведения к шутке до прямой ликвидации, но знать – одно, а сделать… Ощущения и так гаже некуда. Найдя глазами Марину, Константин скривился. «Никто нас не простит, тем более мы сами», – от острого ощущения предательства его передёрнуло.
– Живот схватило, – пояснил он соседу, срываясь с места. – Нервы, наверное!
Ухватившись руками за живот и согнувшись, извиняясь и заискивающе улыбаясь, Константин рванул в сторону туалетов. Там, запершись в кабинке, закатал рукав: Точно, гелевая полоска на руке, еще недавно прозрачная и незаметная, покраснела. Ровно так же, как у других работников эвакопункта. До столкновения с астероидом не более получаса. Сейчас на всех стартовых площадках охрана и персонал стараются незаметно покинуть свои места, пара минут – и сработают автоматические замки, запирая залы изнутри. Мазнув пальцем по стенке, Константин активировал секретную панель и стремительно выстучал на ней десятизначный код. Панель провалилась назад, открыв люк в технологический переход. Скорее, скорее внутрь! Руку в нишу в стене коридора, укол сканера, хватаем ручку настоящего контейнера с багажом – и ходу! Туда, где на позиции ждёт спасительный «Ураган-М».
Парамошка
Деревенскими издавна протоптана широкая тропа через Косматое урочище. Идёт она, почти никуда не сворачивая, виляя слегка из стороны в сторону, обходит покрытые седым мхом валуны, принесённые ледником в далёкой древности. Сделай три поворота, и виден уже берег Хлебного ручья, а там и до подворья местного колдуна, дядьки Захара, недалеко. Но Климу, что уже год у Захара в учениках, по тропе нельзя. Парень он сильный да видный, но не та сила всё решает. Растёт возле тропы, сразу за вторым поворотом, среди обычных дубов, могучий колдодуб.
Дерево и дерево, каких в лесах наших много, старое, узловатое, дуплистое. Не слишком толстое, двое мужчин запросто обхватят. Плодовитое, каждую осень обильно засевает землю вокруг себя желудями, но само же деток и душит обширной тенью. Всяк мимо него ходит, кто просто пройдет, ствол рукой огладит, кто с лукошком, грибов нарвать, а кто с туеском, по жёлуди.
Климу дорога пока заказана. Как учит дядька Захар: «Среди всякого сущего, живущего и растущего, есть к волшебству открытое. Чем меньше в нем разума, тем жаднее берёт, труднее делится. Коли есть в тебе к магии сродство, да сил магических недостаток, опасайся могучего и неразумного, дорожку окольную выбирай». А в старом дереве какой разум?
Поэтому ходит парень к учителю округ, мимо общей тропы. Успел отдельную стёжку протоптать, извилистую, но безопасную. Начинаясь у первого валуна, сворачивает эта тропка налево, извивается среди мелкого ельника, спускается к Хлебному ручью, к густым зарослям колдотальника. Те кусты Климу уже по силам, толику магии в каждый заход подбирает. Сам этот путь нашёл, колдотал радушно делится магией. Клим в тех зарослях, словно в чистом источнике купается, но много не берёт, бережёт малого помощника.
Шёл сегодня Клим на обычный урок, да задумался. Ноги сами идут, а перед глазами вместо верной дороги мельникова дочка, Варька. Росли рядом, никогда не выделял её парень среди сверстниц, Настён и Матрён, не заметил, как расцвела. Теперь как глаза открылись. Улыбнулась ли неожиданно ласково, или слово особенное сказала, или посмотрела внимательно и серьёзно, да только забыл Клим про обычные дела. Сам на урок спешит, а в голове всё Варвара. Как ведро из колодца поднимает, наклонившись и ногу для равновесия отставив. Как не удержалась и ледяной водой на себя плеснула, взвизгнула. Стала подол сарафана отжимать, икры белые да тонкие, выше колен одежку подняла. Замечтался, нужный поворот пропустил. Сердце захолонуло, ноги кисельные стали, только тут и очнулся.
Нехорошо! До жадного дерева не более полусотни шагов. Никогда Клим так близко к опасному месту не подходил. колдодуб, слабую магию почуяв, тянет к себе! Очень хочется шаг сделать, ещё и ещё. Ближе подойти, погрузиться в ласковую темноту, раствориться в сладком растительном безмыслии. В голове без слов кто-то давит, требует: «Дай, дай, дай больше!»
Как учитель говорил? «Стань никем, очистись от мыслей, от желаний. Сосредоточься. Строй стену. Пока стена стоит – беги». Клим так и сделал. Заставил себя забыть про дурное дерево, про лес вокруг и землю под ногами. Начал, как мог, строить. Стена не стена, но изгородь получилась. Хлипкая, прогибается, но держит. Сразу напор ослаб, удалось шагнуть раз, второй в сторону от тропы, а там легче пошло. Ноги всё крепче, в голове яснее. Отбежав изрядно в сторону, Клим обессилено опустился на подвернувшийся пень. Отдышаться, снять с лица и головы налипшую паутину. Нёсся, дороги не разбирая. Руки и лицо еловыми лапами исхлестал, в волосах листья и другой древесный мусор. Спасся!
Приведя себя в порядок, Клим огляделся. Невелико Косматое урочище, а здесь он раньше не бывал. Маленькая полянка в еловом подросте, смущенная было его вторжением, начинала жить обычными заботами. Зазвучали голоса лесных пичуг. Прополз по надобностям важный рогатый жук. Зашевелилась трава возле замшелой коряги, приподнялась из неё треугольная гадючья голова Мазнула пустым взглядом по неподвижному Климу, заскользила неторопливо, пробуя воздух языком. «На охоту, должно», – подумалось парню. Понимая, что всякая тварь важна, змей он не очень жаловал. За холодность и глухоту. Не давались ему пока эти существа, не слушали. Птицу научился приманивать, белка к ладони за орехом приходила, заслышав немой зов. Змеи много древнее, другой подход нужен.
Прикинув на глаз путь аспида, Клим присмотрелся и увидел в шаге от себя серый комочек. Мышонок, поджав раненую лапку, ковылял по разворошенному мху. Протянув руку, Клим подхватил зверька. Тот пискнул, моргнул бусинками глаз и обмер в ладони.
Гадюка, встретив неожиданное движение, остановилась, зашипела предупреждающе, затем свернула в сторону и исчезла среди черничника. Погладив пальцем мышиное тельце, Клим ощутил: рядом с живым теплом не смешиваясь, соседствовал магический холодок. «Непростой ты зверёк! Будешь Парамошкой!». Решив так, вырвал клок мягкого мха и бережно уложил Парамошку в котомку. Пора, учитель заждался.
Дядька Захар, невысокий сухонький мужичок с короткой немужицкой бородкой и постоянно удивленно-горьким взглядом, возился с цветами во дворе, под окнами. Цветник этот был удивительный, нигде таких растений не увидать. Радугой был он расцвечен от снега и до снега. Рядом с Захаром вышагивал ручной говорящий колдограч Антип. Поглядывая, повернув голову, одним глазом на утоптанную землю, он иногда замирал; тогда грунт перед ним вспучивался, раздвигался и на свет вывинчивался жирный земляной червь. Антип склёвывал червяка и продолжал прогулку.
– Проголодался, – кивком поприветствовав Клима, проговорил дядька Захар: – Тварь простая, бесхитростная.
– Антип харроший! – заявил грач, вспорхнув на плечо хозяина, – Жрррать хочешь? Как поживаешь?
– Хочет, а как же, – дядька Захар присмотрелся, – Волки гнались? Морда вся исхлёстана. Пойдём-ка в дом.