Врачевательница

ПРОЛОГ

Идвион – большая страна, богатая природными чудесами: узловатыми деревьями, гигантскими цветами и бабочками, меняющими орнаменты на своих крыльях. Но самое главное – это страна резких контрастов. Если в одной ее части холодно и снежно, то в другой, за горами и озером, царит приятный для жизни климат. Он, словно заботливый хозяин, проявляет к людям доброту, дарит зеленые леса, где обитает много зверей и птиц, и глубоководные реки, полные рыбы.

Идвион делится на три части, и каждая отличается одна от другой. Страна, как и многие другие, пострадала несколько сотен лет назад в войне между кланами злых и добрых ведьм. Ядовитые зелья и необратимые заклинания изменили природу и уничтожили многие виды растений, животных и расы волшебных существ. Поэтому на юго-востоке Идвиона теперь холодно. Остроконечные горы, пики которых тянутся в мглистую высь и теряются в ней, заледенели. Северо-восточную местность называют Заморскими островами. В нее входят три больших острова: Арвидх, Ирьян и Асбьорн, часть полуострова Одиохорд и весь Коралловый фьорд. В этих местах владычествует умеренный климат, впрочем, как и на большей части территории Идвиона. А весь запад охватывают Поднебесные земли, где располагается гордая столица – Фанталата.

В последние полвека Идвион переживает не лучшие времена и существует обособленно. Страна ограничила торговлю, сбывает только соль, янтарь, бурый уголь, природный камень и олово, не ведет дела даже с близлежащими государствами.

По просьбе владыки Идвиона, Сверра, территорию страны от вторжений долгое время охраняли альбиносы – наемные существа, особенная раса профессиональных воинов, которую десятки лет назад искусственно создали ученые. Альбиносы отличались отсутствием сострадания, бесстрашием, физической и магической силой. Они наводили панический страх на врагов и добивались победы численностью.

Плодились альбиносы быстрее тараканов и вскоре стали свободным народом. Имея в своем сердце все самое зверское, злостное и скверное, они объединились, уничтожили своих создателей и принялись наниматься к королям за щедрую награду. Кроме безобразной души, они были еще и уродливы снаружи: бесцветная, почти меловая кожа, ни одного волоска на всем теле, острые ороговевшие отростки, торчащие из каждого позвонка на спине и сгибах локтей, глаза цвета замерзшей воды и множество рубцов, которые оставила война. Позже они намеренно шрамировали себе лицо и голову, вселяя еще больший ужас в своих противников. Их изуродованные оболочки хранили в себе силу льдов и снегов, они создавали тяжелые торосы и раздавливали ими врагов.

Сверр позволял альбиносам все, чего требовала их жестокая натура: насиловать, грабить, убивать. Большинство людей боялось противостоять Сверру, но некоторые смельчаки, желая освободиться от деспота, выказали сопротивление. Во главе их стояла Анеса, отважная идвионка. Она втайне организовывала встречи под разрушенным домом, произносила ободряющие речи, строила планы и своим примером вдохновляла народ. Но вскоре этому пришел конец.

Сверр заключил союз с ковеном злобных ведьм. Более того, он разрешил им жить на своих землях взамен на указание местонахождения Анесы и ее отряда сопротивления. «Чертополох» – так звался ковен, – ненавидели многие. Они насылали проклятия на скот и урожай, воровали детей для своих обрядов, вредили людям и даже убивали их. От их рук особенно страдало государство Кригар. Кригарцы охотились на ведьм давно, но те хорошо скрывались.

Мятежников альбиносы застали во время очередного собрания. Анеса сбежала на север страны, в Йорунский лес. Она преодолела много километров по Вересковой пустоши, а когда добралась до пограничной Гуландской крепости, то обратилась к кригарцам за помощью. Выслушав ее рассказ, они отправили гонца с известиями в свою столицу – Брависию. В ту же ночь крепость атаковали альбиносы, жестоко убили Анесу и всех кригарцев, кроме одного. Они передали через него послание, в котором угрожали расправой, если кригарский парламент вознамерится вмешаться в дела Идвиона. Эта угроза задела гордых кригарцев. Они напали на соседнюю страну, нарушив ее суверенитет и желая защитить идвионцев от Сверра, и хотели заключить с ними дружественный договор и разгромить войско альбиносов.

Кригарцы убили Сверра, уничтожили половину ковена ведьм – остальные сбежали, и на голову разбили альбиносов, которым бывший владыка Идвиона обещал даровать плодородные земли за победу над врагом. Выжившие альбиносы разбрелись на юг и запад страны, в мирные города и деревни. Хоть они и проиграли несколько сражений, но не собирались сдаваться или покидать Идвион. Мечта о собственных землях разжигала в них желание биться до конца. Поэтому идвионцы с благодарностью приняли своих спасителей и попросили стать союзниками в борьбе за свободу от жестоких существ.

Почти год длилась война между альбиносами и идвионцами с их союзниками, кригарцами. Способность чудовищ к быстрому размножению оттягивала момент заключения желанного для идвионцев мира.

Идвионский трон все это время пустовал. При жизни Сверр убил всех своих родственников. Регентом Идвиона стал градоправитель столицы, господин Бригберд. Однако он был слишком стар, чтобы занять трон, хотя этого хотел сам народ. Поэтому поиски законного государя продолжались.

Глава 1

Снег покрывал Суеверную долину с такой же щедротой и заботой, как мать укрывает свое дитя одеялом перед сном. Иной раз его выпадало столько, что он скрывал низенькие ели до самой макушки. В этом году Остроконечные горы, где и находилась долина, постигла менее жестокая судьба.

«Стоило ли умирать за Идвион?» – думал Бартлид, не обращая ни малейшего внимания на пролетающие над ним льдины. Такие мелочи не волнуют, если из брюха торчит внушительных размеров сосулька. Несмотря на крепкий мороз, Бартлид ощущал сильный жар и непрерывную боль. Он поднес дрожащую, пунцовую от холода руку к основанию плотно вошедшей в плоть сосульки. Дыхание сбилось, резь не позволяла потерять сознание. Он наблюдал за тем, как сосулька краснеет от густой крови, еле сочившейся из раны.

«И какой я после этого одерт? Какой я защитник идвионских земель? Трус!» – мысленно сказал он себе.

И верно, одерты не боялись смерти. Или, по крайней мере, тщательно скрывали свой страх. Военные, родом из Кригара, они обладали силой одной из природных стихий: огнем, водой, землей, воздухом. Кригарки рождались без колдовских сил. Но был ли раненый Бартлид достойным той силы и истинным борцом? Он не знал, так как не мог найти в себе храбрости, чтобы вытащить эту сосульку.

Рыча от боли, Бартлид зажмурился и зарылся ладонями в снег, словно это могло ослабить его страдания. Он умирал один. Другие одерты проносились мимо на конях и, увлеченные битвой, не замечали его. Лишь со свистом в бледно-синем небе пролетали все те же прекрасные, но в то же время смертоносные льдины. Крики воинов были для Бартлида как колыбельная песня перед наползающим сном. Веки его с каждым мгновением тяжелели, и он плохо различал голоса.

Бартлид засыпал вечным сном, с досадой размышляя о своей жизни. Он стыдился многих поступков, которые совершил, но не питал жалости к своей участи, потому что считал свой удел справедливым. У него не было особенных достоинств, да и мир вряд ли скорбел бы по его душе. Он только недавно начал помогать идвионцам и мог бы превратиться из ничтожества в героя, но не успел. «Не ради праздных дел создал Миртл человека, – подумал Бартлид, – и поэтому забирает мою душу». Он не оправдал ожидания Бога.

Неожиданно вдали кто-то запел. «Это, верно, тоненький и складный голосок певчей птички, что сладко струится из ее клювика». Бартлид решил, что уже отправляется на небо, где его песней встречают в Царстве Миртла.

Юная девушка склонилась над полумертвым телом. Бартлид приоткрыл глаза и принялся разглядывать, как он думал, небесную посланницу, которая призвана сопроводить его душу в иной мир. Ее локоны цвета густой смолы завитками струились по плечам, а глаза цвета весеннего омфалодеса внимательно разглядывали его рану. Девушка стянула с плеча сумку из козьей кожи, вынула из нее несколько пузырьков и улыбнулась. Одерт не мог поверить, что перед ним неведомой красы дева с гладкой, как воск, кожей и свежим румянцем лепестков чайной розы.

Непорочная дева приказала раненому считать до трех, но не успел он открыть рот, как она уже извлекла сосульку из его брюха. Бартлид издал такой крик, каким младенец встречает рождение. Потом он скорчился от боли и снова закрыл глаза. Он попытался сосредоточиться на звуках битвы: откуда-то сбоку доносились стоны раненых, ржали лошади и слышался лязг металла.

Бартлид ощущал то жжение, то холод, то облегчение. Он прерывисто дышал, но самочувствие его улучшилось. Через несколько минут Бартлид открыл глаза и осмелился взглянуть на рану. Оказалось, за это время посланница расстегнула его шубу, разрезала кожаный дублет, нанесла бьющие вонью в нос мази и начала сшивать края раны. Горячка отступила, и Бартлид узнал в спасительнице врачевательницу в серых одеждах. Они помогали раненым на поле боя и в лагере одертов, расположенном у подножия гор Финрейк.

– Как… как тебя зовут? – спросил Бартлид, когда она кончила латать его.

– Хенрика, – пропела девушка и исчезла.

Прежде чем появилась подмога, одерт терял сознание несколько раз. Проваливаясь в глубокую тьму, он слышал звон голоса врачевательницы.

Лагерь одертов насчитывал больше пяти тысяч человек и походил на небольшой военный городок. По всему периметру его окружал частокол. Внутри можно было отыскать все, что душе угодно: аптеку, кузни, игральный дом «Колода», бордель «Кошачьи коготки» и питейные заведения «Черный гусь» и «Топор». Городок оберегали часовые, целых восемьдесят голов, и раз в сутки начальник караула менял им клич.

Когда в северной части лагеря слышался рев, это означало, что одерты праздновали очередную победу кригарской военной песней: разжигали большие костры, в которые вместо дров бросали останки альбиносов. Такие костры были традицией, а отнюдь не жестокостью. А с юга доносились иные звуки – возгласы уже крепко напившихся и рыгающих в ритм одертов.

– Господин Рун-Стоун, – заверещал низенький паренек, шмякнувшись на спину. – Господин Ингвар тама… – продолжал он говорить, поднимаясь на ноги. – Скорее, господин! Он тама!

Густав Рун-Стоун, приземистый мужчина в дубленке из мериноса, неторопливо направился навстречу пареньку, только что извалявшемуся в снегу.

– Он… он это… Ну, господин Рун-Стоун, произошла белиберда, не иначе же… Брат мой в беде!

– Йозеф, Йозеф, я не понимаю. Успокойся, – в недоумении проговорил Густав.

– Господин Ингвар приказал брата моего, ну, Хеннинга, друга вашнего, наказать! Говорю вам, скорее пойдемте! Спасать его надо, а только вы сможете отговорить господина Ингвара. Злой дух в него вселился.

– Хеннинга? За что он приказал его наказать? – с недоверием спросил Густав.

– Сказал, что он это… ну, предатель.

– А он предатель?

– Никак нет, господин Рун-Стоун. Ну, какой из него предатель? Ха. Не он это, не он! Перепутали! Скорее же! Скорее! У озера они!

Не понимая до конца, что произошло, Густав поспешил за Йозефом.

Господин Ингвар был одним из тех, кто усовестил кригарский парламент и заставил его посмотреть иначе на Идвион. Он же ратовал за незамедлительное вторжение на территорию соседнего государства. По сей день он помогал защищать идвионские земли от врагов, поэтому шел на любые меры, если дело касалось безопасности Идвиона.

У крошечного озерца, коему и название не дали из-за его скромного размера, стояла группка одертов, а вместе с ними господин Ингвар. На берегу, связанный тугими веревками, лежал избитый до полусмерти Хеннинг. Это сделали, чтобы он наверняка не смог улизнуть от наказания. На лице у него были гематомы и отеки, вместо глаз остались лишь щелки, а нос от ударов превратился в лепешку. В центре озерца соорудили прорубь. Хеннинг рыдал, заклинал оставить его в живых, пытался встать, но у него ничего не выходило. Он падал снова и снова.

– Эрик, что происходит? – спросил спокойно Густав, тем не менее тревога в нем росла.

– Густав! Густав! Скажи ему, что я ничего такого не сделал! – рыдал Хеннинг.

Густав растерялся. Он не узнал Хеннинга, когда-то неустрашимого и сильного воина, готового с достоинством принять смерть. Теперь перед ним лежал трус и молил о спасении.

– Господин Ингвар, прошу вас, отпустите моего брата! – проскулил Йозеф, топчась перед ним как собачонка, желавшая получить кость. – Проявите же ваше прославленное милосердие!

Лицо Эрика Ингвара было непроницаемым. Глядя куда-то в заснеженную даль, он бросил:

– Йозеф, поди прочь или отправишься вслед за братом!

– Брат мой! Родной брат! Помоги мне! Не оставляй мою душу на милость этого безумца! – закричал Хеннинг.

Во взгляде Йозефа отразилась печаль. Братская любовь и желание жить вступили в неравный бой, разрывая его сердце на части. Йозеф дрожал от страха и душевной боли. Ноги сами собой понесли его обратно в лагерь, глаза он крепко зажмурил, потому что не мог глядеть на брата, а после закрыл уши, чтобы не слышать его зов. Йозеф знал, что если он не уберется и попытается спасти Хеннинга, то они оба умрут. Поэтому он сбежал.

Хеннинг завыл, смотря в удаляющуюся спину брата.

Густав заметил в глазах Эрика твердое решение наказать воина, но он все еще не понимал, в чем именно провинился Хеннинг, так ли страшен его проступок.

– Он предал нас, – коротко ответил Эрик на безмолвный вопрос товарища.

Какое-то время господин Ингвар молчал и медленно натягивал перчатки. Густава так и подмывало расспросить его подробнее обо всем этом деле, но он сдержался.

Эрик подошел к Хеннингу, схватил его за шиворот и по льду потащил к проруби. Предатель извивался, словно медянка, и истошно вопил. Эрик спустил связанного в прорубь, удерживая его тело под пузырящейся водой. Вскоре Эрик перестал ощущать толчки и отпустил Хеннинга.

Самые большие и просторные палаточные чертоги принадлежали Эрику Ингвару. Он занимал кригарскую должность виктигта одертов, то есть был главнокомандующим войском. Кровать в его палатке была аккуратно застелена шелковым покрывалом, а сверху лежали шкуры животных. Возле кровати стоял окованный железом сундук – там Эрик держал личные вещи и хорошее вино для себя. Рядом с кроватью лежал ковер с длинным ворсом – на него виктигт никому не разрешал ступать сапогами. Перегородка из орехового дерева отделяла зону отдыха от стола со стопками писем, свернутыми картами и жирандолью.

Слева от него одиноко покоилась софа с почти целой обивкой, хотя и бросались в глаза алые пятна от вина и прожженные дырки от пирлаты – полюбившейся всем заморской диковинки из Пратки, которая исходила весь мир и прославилась тем, что ее заворачивали в табачный лист, набивали махоркой и тут же курили без помощи трубки или мундштука. Но Эрик оставался верен привычкам, поэтому отдавал предпочтение своему коротенькому мундштуку из серебра с рельефными узорами. Он вставлял в нее пирлату и наслаждался чудным вкусом домашнего табака.

В противоположном от софы углу стоял двухдверный шкаф из каштана с фигурными столбиками, дверцы были из стекла и с карнизами. В нем Эрик хранил любимые книги по военному делу и искусству, философии и религии, маленькие картины, в основном натюрморты, кое-какую посуду и бронзовые статуэтки своих умерших псов. Он тяжело переносил разлуку с домом, поэтому не расставался с этим дорогим (но таким массивным!) предметом, благодаря которому ощущал внутренний уют и спокойствие.

В палатку вошли Густав, Холгер – мужчина с брюшком и тощими ногами и Йонгальф – молодой, но седовласый воин с благородным выражением лица. В руках последний держал кувшин с элем. Все трое занимали должности командиров полков.

– А где Видар? – спросил Йонгальф и поставил кувшин на стол.

– Мне безразлично, где он шатается. Я и вас не звал. – Эрик сел за стол с мрачным видом и начал нервно пощипывать свою короткую бороду.

– Да придет. Я же ему сказал, куда мы направляемся, – проговорил Холгер и расчистил стол от карт и писем.

Густав вытащил из шкафа глиняные стаканы и расставил их на столе. Холгер похлопал по плечу Эрика, расположился на соседнем стуле и принялся следить за тем, как Йонгальф разливает эль по кружкам.

– Выпьем за Хеннинга, – печально промолвил Йонгальф.

– Я не буду за него пить, – ответил Эрик, отодвигая кружку.

Густав, Йонгальф и Холгер обеспокоенно переглянулись, однако все же помянули погибшего. В этот момент в палатке появились блудница и еще один командир полка – Видар, пожилой мужчина с поджарым лицом, светлой бородкой и серьгой в ухе. Он угрюмо оглядел стол, недовольно хмыкнул и устроился на софе, бесцеремонно усадив девицу себе на колени.

– Отмечаете? – спросил Видар с оскалом. – Разве есть что отмечать?

Ему никто не ответил. Видар обвил за талию блудницу, чмокнул ее в плечо и велел массажировать ему шею. Огрубелыми пальцами она принялась разминать толстую кожу, избегая прикосновений к его блестящим от жира волосам.

В палатке повисла непривычная для их встреч тишина. Холгер почесал живот и решился прервать молчание:

– Что ж мы за кретины такие? Пришли без триктрака. Надо было у Йозефа взять да сыграть на сотню йонк, а?

– Ну-ну. Йозефу не до того, тупица, – проговорил Видар с полузакрытыми глазами. Блудница, сжимая губы, старательно делала свое дело. – Горе у паренька.

Сидящие за столом непроизвольно бросили взгляд на Эрика, как ни в чем ни бывало смакующего эль из трав, можжевельника и ячменя.

– Ты виктигт, да, но не волен убивать друзей, – обратился Видар к Ингвару, но тот по-прежнему не откликался на его уколы. – Расправляться с кригарскими воинами без обсуждения и суда, Эрик, – подло, – продолжил он и раздраженно скинул с себя руки блудницы. – Хеннинг во все времена был нам верен! Он был твоим другом.

Эрик не спешил отвечать. Ему не хотелось оправдываться. Не впервые Видар злобно скалил зубы, проявлял фривольность и самонадеянность.

– Заткни грызло, Видар! Помни, с кем ты говоришь. Мы не можем знать наверняка, был Хеннинг предателем или не был, – заговорил Густав. – Наш виктигт не стал бы убивать Хеннинга просто так. Верно же, Эрик?

– Твой вопрос лишен всякого смысла, – ответил Эрик, сидя неподвижно и глядя в пустоту.

Видар же не мог усидеть на месте, он с силой оттолкнул девку и вскочил.

– Не выношу твоего молчания. Дерзкий юнец! Похоже, дурь из тебя года еще не вылущили.

– Я уже готов каблуком прищемить твой длинный язык, лишь бы ты прикрыл пасть. Хотя бы сегодня оставь свои нападки. Нам всем нелегко. – Йонгальф пытался произносить каждое слово спокойно. – Эрик, я доверяю тебе, ты знаешь это, но хотелось бы, чтобы ты объяснился перед нами. Не как перед командирами полков, а как перед твоими друзьями. Все-таки Хеннинг был одним из нас.

– Кто твой осведомитель? Кто эта тварь? Назови имя! – потребовал Видар.

– Это тайные сведения, которыми я не могу с тобой поделиться. Ни с кем из вас, – произнес Эрик.

– Ай! Хеннинг не был предателем, мальчик! – не унимался Видар, нависнув над Эриком. – Нет, он бы никогда не харкнул своей стране в рожу. Эрик, ты должен был обсудить это с нами, а не вести себя как… как бы помягче выразиться… как самодур. Эти драные осведомители за золото наплетут тебе с три короба!

Эрик сжал в руке кружку, задрал голову, чтобы видеть лицо Видара, и ответил:

– Твоя вера меня не интересует. И ты бы послушал друзей и притих, пока тебе на хвост не наступили.

– Видар, угомонись! Ты перегибаешь, – послышался гнусавый голос Холгера. – Эрик, почему же ты нам не рассказал о предательстве Хеннинга?

– Потому что вы захотели бы остановить меня.

– И правильно бы сделали! – Видар все еще нависал над Ингваром. – Хеннинг не был предателем! Кто бы что ни напел тебе – соврал. И я найду того прихвостня и перережу ему глотку, а потом…

Эрик вскочил, опрокинув стул, разбил свою кружку о голову Видара, тот закричал. Лоретка с визгом умчалась из палатки. Видар ощутил, как холодные струи эля ползут по шее. Командиры молчали, не желая прерывать Ингвара. Каждый из них понимал, что Видар заслужил такого ответа за свою вольность. Эрик схватил за загривок Видара и со всей силы приложил его об стол. Видар словно оцепенел. В его ухо затекала кровь из рваной раны у виска.

– Я в отвратном настроении, – промолвил негромко Эрик. – Уж не знаю, как я так терпеливо слушал твою чушь. Я уважаю твое умение рубить башки альбиносам, но больше ничего толкового в тебе не нахожу. Знаешь, я сделал определенные выводы, ведь ты уже не в первый раз разговариваешь со мной таким тоном и выражаешь недоверие. Думаешь, я недостаточно умен, чтобы быть виктигтом? Тогда почему ты не стал им в свои пятьдесят?

Видар чувствовал пульсирующую боль. Ему хотелось уйти из палатки своего виктигта и обратиться к врачевательницам больше, чем говорить, поэтому он молчал.

Эрик потянул Видара за волосы, а затем снова с силой прижал его рожу к столу. Раз за разом он повторял эти удары, пока командир не начал плеваться вязкими слюнями с кровью.

– Твое поведение убедило меня лишить тебя командования полком. На твое место будет назначен кто-то другой, кто не подвергает сомнению решения своего виктигта. Ты понял? – прорычал Эрик.

– Понял, – прошипел Видар, отрываясь от стола и вытирая рукой кровь со щеки. Не оборачиваясь, он стремительно вышел из палатки.

Виктигт невозмутимо оглядел остальных. От них он протестов не ожидал, но понимал, что объясниться все-таки придется. Йонгальф был прав.

– Мой осведомитель принес мне письмо, написанное рукой Хеннинга и отправленное альбиносам. Хеннинг – предатель, и он получил по заслугам. Пусть его рассудит Миртл.

– Альбиносы читать, что ли, умеют? – хохотнул Холгер, но суровые взгляды командиров заставили его осознать неуместность шутки.

– В письме были данные о расположении нашего лагеря. Хоть оно и не дошло до врагов, я все же переговорю с обозным, и в ближайшее время мы передислоцируем.

Холгер удивленно присвистнул. Лицо Густава пошло красными пятнами, губы задрожали от невысказанной брани. Йонгальф выразил общее мнение командиров:

– Раз так, Эрик, то ты поступил по чести.

– За таковское никакие молитовки не помогут Хеннингу. И зря Йозеф глотку дерет и слезы проливает. – Холгер отпил эля. – Ты ему рассказал правду?

– Нет, – качнул головой Эрик.

– Я сам расскажу. А на Видара не сердись, Эрик. У него дурной опыт с осведомителями. Тятьку его зарезали из-за осведомителя одного…

– Я устал, – оборвал его Эрик, – и хочу поспать, поэтому проваливайте.

Холгера и Йонгальфа не пришлось просить дважды. Лишь Густав на мгновение задержался.

– Если хочешь продолжить разговор о Хеннинге, то я бы попросил выбрать для этого другой день.

– Ничего такого, друг. Я ведь не остановил тебя на озере, – промолвил Густав. – Лишь хотел сказать, что Бартлид чувствует себя лучше. Идвионские врачевательницы – волшебницы.

– Я наведаюсь к нему завтра.

Оставшись в одиночестве, Эрик подошел к сундуку и достал оттуда серебряный ларь, усыпанный драгоценными камешками, а из ларя вынул образок с изображением Миртла и его символов – трех лучей в уголках. Бог приблизил Солнце, растопил лед и дал жизнь землям, населив их людьми. В Миртла веровал весь Горноземный континент, где, кроме Идвиона и Кригара, ютились еще такие государства, как Верналь, Декия, Калвер, Гренерад и Берсег.

Но рассеять мрак Миртлу до конца не удалось. С приближением Солнца некоторые тени улизнули под землю. Тень Миртла стала их хозяином, его называли Возмездием, ибо о нем он мечтал. Оставлять людей в этом мире без помощи Бог не мог, поэтому совершил Священный акт – barhlöm, в результате которого Он создал Котлован, наполненный энергетической эссенцией, из капли своей крови. Все, кого наградили магическими умениями: чаровницы, одерты, жрицы и другие, – черпали свои силы из Котлована. Они противостояли Тени Возмездия, Первоте́ни, и ее слугам, демонам, а другие, кто был на стороне зла, противостояли Миртлу. Одерты же использовали силу только при острой необходимости: когда учились ей овладевать, в войне за правые дела и для защиты невинных. Они, в отличие от ведомых Тени, берегли эссенцию.

Пристроив образок к жирандоли, Эрик сел на стул и приступил к молитве. Перед Миртлом не следовало вставать на колени, с ним говорили как с равным, как с отцом или верным другом. Эрик молился о прощении и помиловании души Хеннинга. Он просил Бога принять его друга в свою Твердь, где о нем бы заботились божьи слуги – миртлики.

Вытерев с щеки слезу, виктигт закончил первую молитву и принялся за вторую.