Провокатор… Герой… Кто он?
И только православный, монархический Киев ожидает сигнала для начала погрома. Это им будет не пятый год! Тогда жиды отделались всего лишь легким испугом: затрещинами и выбитыми стеклами. Сейчас у нас должен повториться Кишинев, Гомель, Одесса, Минск, Новозыбков, еще двести городов и местечек! Киевские жиды должны пострадать ровно настолько, насколько пострадали все российские жиды в пятом году. Здесь все должно объединиться как в конгломерате, вылиться в то, чего еще еврейская история не знала. Это все многочисленные египетские казни вместе взятые. Современная Варфоломеевская ночь… Нет, евреи за всю свою историю не испытали такого, что планомерно, тщательно, с полным знанием погромного искусства готовит им Киев. Только ждали сигнала…
А его нет!
Киев живет нетерпением… Все обиды и недовольство, накопленные за столетия совместной жизни, обнажались, закипали, рвались наружу, изрыгали пламя: оно должно сжечь до тла еврейское население города, их дома, имущество… Евреи в Киеве стали невыносимы: с каждым годом и днем они придумывают все новые и большие издевательства, осмеивают православное население города.
Они надругались над христианством, совершили «ритуальное убийство» одного из самых чистых, непорочных его детей – Ющинского. Жид Мордко Богров поднял свою преступную руку на самого дорогого и любимого, стойкого защитника православия и спасителя народа, русского патриота, премьера, статс-секретаря Столыпина. Мало они в годы революционного сумасбродства пролили христианской крови?! Так пусть свершится праведная месть! Недобрая жидовская кровь пусть искупит смерти Столыпина и Ющинского! Так будет!
* * *Представители еврейского населения отправили телеграмму генерал-губернатору Трепову:
«Киевское еврейское население глубоко возмущено злодейским покушением на жизнь председателя Совета министров, статс-секретаря Петра Аркадьевича Столыпина. Мы собрались во всех молитвенных домах и вознесли горячие молитвы к Господу Б-гу о скорейшем и полном его выздоровлении. Чувствуя также непреодолимую потребность присоединить глубокой скорби и негодованию свой голос по поводу неслыханного злодейства через нас, своих представителей, еврейское население почтеннейшее просит вашепревосходительство верноподданнические чувства беспредельной любви от имени еврейского населения Киева повергнуть к стопам Его Императорского Величества, Государя Императора Всемилостивейшего.
Киевские общественные раввины Гуревич, Алешковский.
Киевский духовный раввин Аронсон».
* * *Тихо, спокойно… Немного сыро, пахнет гнилью… А так… Ничего… Косой капонир уединен: не так страшен. Прочно законопатили: нет отсюда выхода! Он и не нужен… определилась судьба: смерть! Пусть… смерть! Двум не бывать, одной не избежать! Мучительная смерть… предстоит… Заслужил: не каждому дано всунуть голову в «столыпинский галстучек»… Его самого нет! Остались… «галстуки».
* * *Он был высокомерен страшно… бесстрашен! И жесток! Заслужил свою участь! Не только он… и Дмитрий: тоже! Они квиты! Обе смерти вершат обе жизни! Справедливо! Было бы хуже, если покушение не удалось или же он остался жить… какое там! Свое получил! А что он думал? Что безнаказанными останутся его деяния?! Многие тысячи казненных, десятки, сотни тысяч ссыльных… Страна стонет, до сих пор истекает кровью. Он спас Романовых! Но они продолжили свое путешествие. Словно ничего не произошло: такое кощунственное безразличие им привычно… к слуге и собственному спасителю. Сделал свое дело – уступи дорогу!
* * *Столыпин! Древнее имя временщика! Он заслуженное получил сполна! Ответил перед революционной совестью! Не признает она законов, только целесообразность. Жертвенна судьба революционера. Принцип революции – всевластие индивидуального террора. Физически устранять основных деятелей правящих классов: только так можно из их рук вырвать власть, направить ее на созидание, для целей преображения общества. Пока враждебна власть, ее полностью нужно уничтожить! Власть – основа произвола и беззакония; только самоуправление трудящихся и анархия спасут человечество от всех несчастий и бед. В условиях абсолютной свободы восторжествует коммунизм – общество справедливости и правды.
* * *За решетчатым окошком – звездная ночь. Какая благодать жизнь эта! Ее производную – изменчивость… мысленно идеализируют – знакомое! Действительность гаже, грязнее… пусть! И все же жизнь… Она одна. Свободный человек сам вправе распорядиться ею. Иначе – несвобода. Основное успокоение – его нет. А собственная… жизнь – как она не дорога.
Существование в условиях бытового рабства. Основная мысль: каждого настигнет революционное возмездие. Пусть поздно. После нескольких лет безбрежного, беспредельного террора. Но… дело сделано. Если бы каждый революционер и честный человек так же скромно, безрекламно исполнял свой долг… Пробудить общество от спячки. Не доросли пока до понимания долга, к свободе не готовы…
Одних родителей жаль… не заслужили они такого сурового удара судьбы. Больше никого. Только их! Даже свою жизнь не так! Как маму…
* * *По форту толпой бродят правые деятели. Все готово к казни! Дает пояснения многоречивый Савенко: он здесь не впервые. Рядом с ним неразлучно находится студент Голубев.
Виселицу смастерили в далеком углу форта. Она тускло освещена всего одним переносным фонарем.
– Могли осветить как положено! – произнес недовольный обыватель. Пришлось очень рано подняться с постели. Приятное представление предстоит. Недоспал!
– Это к чему? – несмело ему возразили.
– Чтобы все увидеть! Не зря же пришли…
– По-моему, важно убедиться, что того! Видеть… Неинтересно! Это, например, даже не посмотрю – стошнит!
– С чего бы это?!
– Да так! Слабый я при виде крови…
– Тут ведь никакой крови и не будет…
– Да все же… Смерть!
– Ну и что?!
– Я тоже такой… Не смогу смотреть на смерть…
– И я! Цыпленка не зарежу! А вот человека… Это смогу! Такого зверя!
Толпой подступили к виселице… Здесь козырем прохаживается палач Юшков в своей парадной красной униформе и плисовых шароварах. На ногах поблескивают щегольские хромовые сапоги. Настоящий жених! Вот только красный шутовский колпак выдает его позорную профессию. Он уже прежде смазал петлю, теперь любовно втирает жир…
* * *Богрова выволокли из кареты. У него затекли ноги: он едва не повалился наземь – поддержали. Завязанные сзади руки частью онемели и ныли, веревка дико жгла в запястьях. Пересохли, потрескались губы… В пути прикусил язык: тот припух от нестерпимой жажды, мешал дышать. Смертника окружил конвой.
Подошли вице-губернатор, товарищ прокурор, полицмейстер, прочие официальные лица и свидетели. Вице-губернатор вновь полез проверять прочность стянувшего руки узла – остался доволен.
Из толпы правых деятелей, напросившихся на казнь, раздались просьбы, сомнения и требования:
– Он ли?
– Подпустите ближе…
– Осветите лицо!
Генерал-губернатор распорядился выполнить их требования: пусть убедятся – в данном случае нет никакого подвоха. Жандармский офицер приблизил электрический фонарик к лицу Богрова, осветил его.
– Лицо как лицо, ничего особенного! – грустно пошутил Богров.
Он еще в состоянии шутить?! Офицер несколько минут покрутил фонарик, освещая лицо Богрова с разных сторон. Публика таращилась беззастенчиво, будто пытаясь влезть тому в душу.
– Ну, господа, опознаете? Это он? – обратился к публике вице-губернатор.
– Он, он! – зашумели «союзники» в приподнятом настроении.
– Как же?! Он самый! Ведь я его в театре здорово побил, – раздался возглас.
– Видите, а вы… – произнес обиженно вице-губернатор.
Богров спокоен. Своими прижмуренными близорукими глазами он внимательно разглядывал собравшуюся публику. Из «союзников» кто-то начал иронизировать над неглаженным фраком Богрова. Тот парировал:
– Пожалуй, в другое время мои коллеги-адвокаты позавидовали бы, если бы узнали, что я уже десятый день не выхожу из фрака.
Помощник секретаря окружного суда зачитал резолютивную часть приговора. Богров его выслушал спокойно. Товарищ прокурора спросил:
– Может быть, пожелаете что-нибудь сказать раввину?
– Да, желаю! Несколько слов раввину господину Алешковскому! Но… в отсутствии полиции!
– Это невозможно! – возразил товарищ прокурора.
Богров не обиделся: разве от них чего добьешься? Выпрямился он гордо. Твердо произнес:
– Если так, то можете приступать! – К смертнику подошел палач. – Может, кто из вас передаст последний привет родителям?
– Действуй! – распорядился вице-губернатор.
Эта команда касалась палача. Юшков подвинул к себе табурет, установил его точно под свисающей веревкой с петлей. Взял мешок и быстро его напялил на голову Богрову. Не успел Дмитрий шевельнуться, как Юшков своими короткими, но мощными руками приподнял его и поставил на табурет. Из-под савана донесся голос Богрова:
– Голову поднять выше, что ли?
Юшков и никто другой не ответили.
Палач глазом примерился вверх. Порядок! Посмотрел влево: здесь возле основания виселицы стоял Лашкарев и большим пальцем правой руки прижимал к столбу конец веревки. И здесь порядок! Юшков действовал споро, привычно… Он растянул петлю и набросил ее на плечи смертника. Затем руками ощупал шею, придерживая левой рукой петлю. Натянул ее правой: сильно не должна свисать по бокам. И мгновенным, почти незаметным движением выбил табурет из-под ног Богрова. Веревка натянулась, смертник дернулся, его тело качнулось… На мгновение повисло в воздухе… Но тут же рухнуло наземь! Это товарищ прокурор не удержал пальцем конец веревки: она вырвалась, зазмеилась по столбу…
Все присутствовавшие на казни ахнули: что теперь?! Согласно православному обычаю, смертника нельзя вешать вторично: сила сверхъестественная проявила противление казни. Неужели убийца уйдет от справедливого возмездия? Убийца незабвенного Петра Аркадьевича Столыпина…
Присутствующие стояли несколько мгновений в замешательстве. Первым пришел в себя вице-губернатор, он с кулаками и матюгами набросился на Юшкова:
– Чего стал дубом?! Повторяй! Повесить!
Юшков уже дважды за сегодняшний день был бит, а потому хорошо знал: вновь достанется на орехи! Не должен оплошать! Он потянулся к столбу, зацепил веревку и дернул ее вниз. Медленно поползла вверх освобожденная петля. Палач подал конец веревки Лашкареву и попросил жалостливо:
– Ваше бродие! Держите крепче!
Ну, оплошал малость, но дело вполне поправимое… Из всех свидетелей наверняка не найдется ни одного, кто выскажется за то, чтобы убийца жил. Нет таких! Просто не может здесь быть таких! Палач установил табурет на прежнее место, бросился поднимать с земли распростершееся тело. Оно оказалось потяжелевшим. Взял в охапку, понес… У него подвернулась нога или за что-то зацепился: с «грузом» свалился наземь. Быстро приподнялся! Легко водрузил на табурет. Поддержал одной рукой, казалось бы, безжизненное тело, потянулся за петлей… В это время живой еще покойничек отстранил его грубо ногой: сам расправился на табурете.
Вице-губернатор побледнел, испуганно взревел в ярости:
– Ведь он еще жив?!
Юшков понял: будет бит!
– Ах ты шваль! – пробурчал он сквозь зубы и изо всех сил стянул Богрова в железном обруче. Смертник застонал, что-то невнятно промолвил…
– Скорее! – гремел вице-губернатор.
Палач торопливо набросил петлю на шею. Он явственно услышал ослабевший голос:
– Сволочи!
Юшков обезумел от дикой ненависти и страха: бросился под табурет, всем телом выбил его из-под ног смертника. Он на некоторое время остался лежать… Над ним вначале судорожно вздернулось, подпрыгнуло, а потом обмякло и стало раскачиваться плавно вытянувшееся тело. Оно даже раз палача задело. Палач вскочил; сейчас он был без своего дурацкого колпака… С выпученными глазами, растрепанный… Посмотрел безразлично на дело рук своих… Но вдруг его затошнило… вырвало! Кислая вонь винного перегара отогнала с места казни всех свидетелей.
Приказали притушить факел. Около повешенного остались тюремный доктор, товарищ прокурор и свидетели: поручили им подписать протокол, который удостоверяет наступление смерти. Юшкову приказали удалиться. Снятие казненного с виселицы поручили стражнику.
Трагикомедия окончена…
Земельная реформа П. А. Столыпина.
Столыпин являлся мыслителем, новатором, а важнее всего – реформатором. Он распознал и решил устранить паразитическую составляющую хозяйственной системы.
Хотел вывести из обихода страны привычные военные кампании, войны.
При российском изобилии следовало решить очень болезненную, чрезвычайно обидную, оскорбительную проблему малоземелья крестьянства.
Столыпин погрузился во внутренние дела. Внешняя политика в те времена его мало интересовала.
Он без боязни сорвал огромные массы крестьянских семей с обжитых мест: из центра России и Малороссии (Украины). Переселенцы с детьми попадали в сложные климатические условия. Самыми успешными оказались казачьи поселения. В отдельных местах начали промышленное освоение. В таких случаях переселенцы быстро получали дороги и другие формы общественного развития.
Он считал, что сильно тормозят развитие Российской империи ее внешнеполитические приоритеты: государственные интересы направлены на Балканы, в Европу… Пора обустроить центр, развить Сибирь.
Столыпин понял важность «крестьянского вопроса». Он пытался решить проблему малыми силами, без капитальных особых вложений. Его решения казались простыми, кардинальными, давали одновременно зримый эффект за короткое время.
Свои экономические и политические планы Столыпин рассчитал, основываясь на мирном развитии России.
Столыпина не понимал царь Николай II, считал его выскочкой и соперником трона.
Самовольство Столыпина, его крутой поворот и самостоятельный выбор вступили в противостояние с интересами сильных личностей страны. Столыпин не имел полной поддержки со стороны Николая II, да и собственного кабинета министров. Столыпин должен уйти! Страшное покушение террориста-одиночки стало решением вопроса.
Столыпин думал о благе, работал на будущее России. Идеалистов, патриотов и мечтателей рядом с ним не оказалось… Политики того времени думали только о проблемах насущных, сиюминутных.
Реформы Столыпина позволили России совершить скачок в развитии сельского хозяйства. Быстро выросло товарное производство, продажа зерна. Крестьянские семьи получали наделы земли: на них трудились, не щадя себя.
Наряду с мелкими собственниками оказывались рядом многочисленные бедняки и вовсе лишенные наделов батраки – бесправные наемные рабы.
Среди переселенцев оказывались ловкачи: продавали, даже спекулировали наделами. Нет полной уверенности: а вдруг некоторые откажутся продавать продукты по твердым ценам, а то даже начнут прятать выращенный хлеб?
Столыпина убил террорист Дмитрий Богров, коммунист-анархист по убеждению.
П. А. Столыпин обречен на отставку…
Петр Аркадьевич Столыпин обречен на отставку…
Император Николай II обижен: всевластный премьер уже давно перешел границы дозволенного властолюбия, затмевал самого царя. Николай II стремился сместить его с поста. Этим занимался практически святой старец Григорий Распутин. После осенних киевских торжеств готовы были тихо осуществить это смещение.
Дмитрий Богров опередил события. Облегчил не очень приятную миссию царю: тот уже решился, но не подготовил свою совесть к решительным действиям.
Григорий Ефимыч Распутин сильно не любил премьер-министра. Царица Александра Федоровна часто выслушивала жалобы «нашего друга». Столыпин почему-то избегал его принимать и слушать. Сам Петр Аркадьевич без стеснения жаловался государю уже несколько раз:
– Много портит нам, во все лезет, решает этот полуграмотный мужик с сомнительной репутацией.
– Я с вами согласен, Петр Аркадьевич, – ответил государь в порыве откровенности. – Но пусть будет лучше десять Распутиных, чем одна истерика императрицы.
Всевластный Столыпин проявил провинциальную наглость: ставил государю ультиматумы. Грозил хлопнуть дверью, подать в отставку при невведении земства в западных губерниях. Слава Б-гу, больше нет в помине революции. Царю не нужен такой деспот: постоянно дарит западным странам новые поводы для критических высказываний о крайних действиях империи.
Николай II приближенным прямо заявил:
– Нам так не везет с премьер-министрами… Во всей империи не сыскать подходящую кандидатуру. Витте больше француз, чем русский, Столыпин больше англичанин, кроме того, сторонник конституционной монархии еще. Нам не нужно такое новшество.
Царедворцы нашептывали:
– Статс-секретарь чем-то постоянно недоволен. Понять нельзя: что он замышляет? В государстве занимает положение самое высокое, еще постоянно жалуется: «Себя не чувствую уверенно и прочно. В любой момент государь может прогнать меня как лакея последнего. В Англии не так…» Вам нужен другой премьер – пусть знает свое место, не заслоняет, как этот…
Глава вторая
Терзание души
Приближать будущее – желание и мечта многих людей. Но стоит ли его приближать? Все равно общество к встрече с ним и восприятию его не готово. Всему свое время. Уж лучше как можно больнее ударить, унизить его. Стоит того настоящее? В настоящем просматривается явно слишком непорядочное, подлое, злое, развито гадкое, тупое… Оно обречено на бездействие, застой, само себя извергает… Настоящее не стоит жалеть: начинает агонизировать, гнить, самопроизвольно испускать зловоние. Преобразовывать начнут гнилостные бактерии.
Чем скорее настоящее станет проявлять желаемое будущее в себе, тем оно прочнее и достойнее человека. Можно существовать, не жить – в современном настоящем. Какая жизнь в окружении бесправия? И будущее принесет бесправие. Так стоит ли к нему стремиться?
Частично известны парадоксы истории. Перед маловыразительной и тупой действительностью пасуют идеалы. Они превращаются в свою крайнюю противоположность. Под лозунгами добродетели творится чудовищное зло. Такова обманчивая сущность жизни. В этом проявляется двойственность человеческой натуры. Слова доказывают несостоятельность пасующей действительности.
Человеку остается малый выбор: жить по убеждению собственной совести. У большинства людей совесть дремлет: ее не добудишься. Большинство людей живут никчемной жизнью, как-то устраиваются по случайному везению. За счет других. Свое благополучие строят на несчастье ближнего. Проявляется хищническая сила человека с особой определенностью, мощью и направленностью.
В этом мире человек одинок, предоставлен самому себе. Дружба и товарищество проявляют себя чаще в видимости общения, а не в действительном единстве. Друзья ненадежны: только отнимают много времени, да и требования их непомерны. Человек одинок. Ярче всего это заметно в моменты случающегося несчастья. Еще заметно при немощи и наступлении старости…
Человек все еще общественное существо. Общество чаще всего представляет собой искусственный организм. Оно безразлично, даже чуждо человеку. Это легко увидеть и понять, но перенести под силу только людям умным, трезвым. Известно, что таких меньшинство. Вот и оказывается человек оскорбленным в своих самых лучших намерениях. Остается в неведении о происходящем. Почему? Как все это могло случиться? Самый простой вариант – человек предоставлен самому себе, никто к нему не проявляет интереса. Крутятся обычно возле тех, у кого можно разжиться материальным или духовным… Что у возьмешь остальных – бедных и немощных?
Даже родственные связи непрочны, часто строятся на корыстных интересах, корысти; не до чувств и сострадания в таких случаях. Нет никого родного в этом мире у самостоятельных людей.
Любая избранная цель искусственна и случайна. В этом мире нет никаких точных законов и прочных связей. Все относительно. Возможно, такие вещи существуют: в фантазии невообразимо даже их представить. В жизни происходит одновременно естественный и искусственный отбор. Это прекрасно Плохо, что чаще всего выживает подлое, гадкое и даже преступное, которое наиболее приспособлено к условиям существования. Так случается: зло плодится, а добро перед ним вынуждено отступать. Причина ясна: добро разрозненно, порядочно, щепетильно… Куда ему равняться с коварством и нахальством?
Судьба одинокого человека нередко трагична. Выживают самые крепкие, выдержанные. Судьба отчаянных предрешена заранее судьба.
Счастливые живут в согласии со своей совестью: их никогда не одолевают непомерные желания, не изводит жадность – они довольны тем, что имеют. Счастье непременно находится во владении скромных, неприхотливых людей, обязательно умных и незловредных. Но таких людей очень мало – пересчитать их можно по пальцам. Остальные страдают, бедствуют, мучаются из-за своей глупости и ненасытности.
Добро и честь покупают за деньги. Молятся богу наживы: стремятся к богатству – приобретению золотых украшений. Люди, люди, ох! Эти люди! С этим ничего не поделаешь: в мире любят богатых, самостоятельных и независимых. Все это достигают одной лишь наличностью. Куда уму угнаться за богатством? С умом несчастным презренна бедность. Несчастье умных, горе их: виднее они, достойнее, талантливее, но не всегда удачливее остальных смертных. Они постоянно ощущают ненасытную зависть, неуемную ненависть, дикое презрение по отношению к себе. Ум презирают за проницательность, глубину проникновения и за его интуитивность, способность ориентироваться в любой обстановке и при любых обстоятельствах. Ум – самое великое в этом мире.
Человеческая природа наделена рассудком. Ничто не стоит такого почитания обожествляющего, как человеческий ум.
В обществе существует только видимость сотрудничества. В действительности процветает неприкрытое хищничество. Особенно тягостно, что это направлено против человека. Случается невероятное: живьем поедают душу. Благосостояние и счастье одних строят за счет нужд и несчастья других. Всеобщее благоденствие и счастье в мире нынешней формации. Множится разврат и процветает продажность. Такова тенденция, ее не заменят другим направлением развития. Ничто и никогда на полпути не останавливается, не ограничивается частичными успехами и достижениями.
Неприятно думать, что общество идет к большему ожесточению своих отношений, движется к взаимной розни, вражде, к жестокости. Оно становится все более централизованным и свирепым. Человеческие слабости не признают: их не прощают, а только ими пользуются для упрочения своего влияния и безраздельной власти. Ныне представленная общественная структура античеловечна. При ее беспросветном развитии не останется места для доброты и добродетели. Государство с его аппаратом власти необходимо разрушить. Можно создать нечто стоящее вместо него? Вопрос остается без ответа. Буквально вся нынешняя общественная жизнь пропитана диким бюрократизмом, который словно специально проявляет античеловеческую направленность. Невероятно, но факт: общество наделено многими чертами, позаимствованными у людей ничтожных, гнусных и хитрых. Оно будто пытается как можно сильнее надавить на своего зловредного родственника.
Общество не виновато – оно таково. Люди его создали и составляют: от них идет разврат и мощное гниение. Общество больное: неизлечимая хворь завладела людскими душами. Разъедает живое.
Общество отвоевало у человека пальму первенства. Ныне само оно платит и заказывает музыку. Человек оттеснен на задний план, он исполнят предписанную ему роль. Как мало может человек! Он остается на виду – пусть тихо-скромно делает свое маленькое дело. Государственный надзор обязательно за ним наблюдает: человеку не оставляют ничего личного, о нем пытаются все разузнать, выведать. Цель – поработить сильнее.
Как это ни чудовищно, без общественного организма не обойтись: нужна система контроля и насилия. Она необходима не только для порабощения, эксплуатации и для самосохранения. Государственная система управления рождает покорность и страх. При общественной системе самоуправления появится сознательное отношение к долгу. Даже представить себе невозможно, что нынешнем мире начнет твориться невообразимое: безвластие, наступит анархия, восторжествует свобода. Самосуды – не самое страшное.
Признаем необходимость существования государства: нужно добиваться его демократизации, гуманизации, превратить в организм с человеческим лицом и характером. Такое станет возможно после победы народной революции. В этом случае создастся самовластие трудящихся. Знающие цену труда люди не станут паразитировать на своих ближних, отнесутся с сочувствием к братьям по классу. Учтем, что любая узкоклассовая структура общества проявит в большей мере свою ограниченность, немногообразие. Подняться до уровня общечеловеческого оно не сможет, как не станет и пристанищем парламентарных идей и принципов прагматического свойства. Для всего этого необходимо многообразие.
Верно, в этой жизни ни одно достижение не обходится без неудач и упущений, а также ему сопутствующих ошибок… Редко, когда победа достигается легко: за нее приходится очень дорого платить. Но она стоит самой высокой цены. Так получается, что психологическую победу оценивают очень высоко, ради нее идут на большие жертвы. Люди часто превращаются в мелких упрямцев, утверждающих собственную индивидуальность. Успех таких людей вызывает саркастическую улыбку.