Образ зверя
– Что это такое, дедушка? – спросил Марк, выставив бумажку перед собой и глядя на свет.
Марк, уважая старших, говорить не собирался, но очень ему любопытно стало. И бумажка такая красивая, с картинками: цветастая, линиями расчерчена. То ли звезды на ней нарисованы, то ли цветочки.
Дед сощурился, всмотрелся и сказал непонятное:
– Деньги.
Все растерянно переглянулись. Только волхвы не казались удивленными.
– А что это такое, деньги? – спросил Марк; голос чуть дрожал от волнения и удовольствия – удалось во взрослый разговор вклиниться.
– Предки использовали деньги, чтобы на них менять добро всякое, – пояснил дед. – Это сейчас я к Марфе схожу, молока кувшин отнесу, а она мне за это десяток яиц отсчитает. Раньше я бы за ее десяток деньги дал.
– А молоко выпил бы, – вставил отец, и все засмеялись.
– Вот предки-то наши, любили почудить, – восхитился кто-то.
– А зачем так? – Марк решил закрепить успех. – Это же сложно как-то.
– Да кто их знает, – дед пожал плечами. – Вон, видишь, как вышло. Домудрились.
Мужчины согласно замычали.
– Получается, – подумалось вдруг Марку, и он вслух сказал, – кто-то им деньги дал, чтобы они сюда пошли? Чтобы людей убили?
– Может и так, – сказал Андрей, одобрительно глядя на внука. Соображаешь, мол.
– Вряд ли они сюда шли, чтоб яйца Марфины на бумажки обменять, – сказал Сергий.
– Скорее уж за нашими пришли, – пошутил мужик из угла, и смех грянул со всех сторон. Даже волхвы разулыбались – все, кроме деда Андрея.
– Что скажешь? Что это вообще такое, как по-твоему? – спросил Сергий, когда дед встал и отошел к окну, задумчиво поглаживая бороду.
– Призраки, – сказал дед, – из прошлых времен.
Все переглянулись – не привыкли, чтобы волхв говорил туманно.
– Раньше так было. Не мужчины, а черви. Не мечами и стрелами бились, а пулями.
– Что за пули такие? – спросил мужик, Зосим, кузнец местный.
– Маленькие кусочки железа, – пояснил дед. – Их вставляют в эти вот палки, в автоматы, и стреляют ими, как дети – шариками из тростинки. Только последствия – сами видели.
Зосим уважительно закивал.
– Слово-то какое, «автоматы», – сказал Сергий медленно, будто пробуя на вкус незнакомое сочетание звуков.
Василий, волхв, сидевший на полу, поджав ноги, подал голос:
– Было такое, да. По-разному говорили. «Автоматически» – мол, по накатанной делать что-то. Раз, раз, раз – одно, другое, третье. Как автомат железом плюет.
– Понял, – сказал отец, улыбаясь. – Спасибо, что научил. Буду применять. Вот например: жена твоя штаны стирает автоматически.
– А ты свою жаришь автоматически, – не дал себя в обиду волхв.
– Потому что мой автомат на ходу еще, не то, что твой, борода, – загоготал Сергий.
Василий, зло блеснув глазами, буркнул:
– Никакого уважения. Андрей, плохо сына воспитал. Шалит!
Дед отмахнулся:
– За своим следи. Да за языком тоже приглядывай. Обоих касается, – строго посмотрел на Сергия. Тот пожал плечами.
– А откуда ты все знаешь-то? – снова подал голос Зосим.
– Мы, волхвы, читать обучены. Древние книги – оттуда все, – важно сказал обиженный Василий.
– Научили бы, – не унимался мужик. – Если б все такие умные были, может, свои автоматы собрали бы.
– Собрали бы – и друг друга порешили, – веско сказал Андрей.
Все переглянулись, глазами встретились, отвели – и замолчали.
– Из-за частокола они пришли, – сказал дед, ни к кому не обращаясь. – Но сами бы не дошли. С виду – обычные люди, две руки, две ноги. Значит разгадка в этой штуке. – Указал пальцем на черную коробку, мерно гудевшую на столе.
– Разберем ее? – предложил Сергий.
– На кой? Обратно-то не соберем, – обрубил Андрей.
– А что нам с ней делать тогда?
– Я уверен, с ней мы сможем выйти за частокол.
Все замолчали удивленно.
– Зачем нам туда?
– Денег-то посмотрите сколько. Были бы мирные, не стали стрелять. Никто ведь не трогал их. Значит со злым умыслом пришли. Значит прав Марк. Кто-то купил их, деньгами погнал сюда. Кому-то мы, сами не зная, дорогу перешли. И кому-то очень сильному, раз ужасы за частоколом ему не помеха. И пока нас не выведет, не успокоится. Значит надо первыми ударить. А для этого – сначала в разведку пойдем.
IV
Ректор стоял у окна, глядя на панораму города. Он знал, что на него смотрят, и потому красовался. Голова в пол-оборота, руки сложены за спиной. Закатные лучи солнечными зайчиками брызнули в стороны, отраженные от железного тела. В нем осталось куда больше человеческого, чем можно было разглядеть со стороны, и Ася ненавидела его за это.
Выглядел он и вправду эффектно: золотая статуя на фоне небоскребов, оживший монумент, памятник себе самому и главному труду своей жизни.
Громоздкое блестящее тело повернулось, тихо лязгнув. Золотая маска обратилась к следователю:
– ГГ-1489, что за красотку ты привел ко мне?
Искусственный, неестественный голос без интонаций.
Опер выступил вперед, поклонился и представил Асю сытым голосом, каким говорят люди, когда улыбаются:
– АФ-1554. Предпочитает, чтобы ее звали Асей. Считает себя вашей дочерью.
Ректор упер руки в железные бока и сказал:
– А в кого она, по-твоему, такая красивая?
Следователь угодливо усмехнулся и развел руками.
Ректор поманил ее к себе несколькими угловатыми движениями. Ася стояла на месте, пока следователь не подтолкнул ее в спину. Она нехотя подошла к окну. Тяжелая рука ректора легла ей на плечи, обняла за правое механическое плечо. Свободной рукой Ректор указал на панораму за окном.
– Видишь город там, внизу? Обожаю этот вид. Особенно мне нравится, когда заходит солнце и люди зажигают свет. Сейчас кажется, что так было всегда. Знаешь, сколько труда в это вложено? Триста лет назад здесь не было ничего, кроме развалин. Ничего. Только хлам, мусор и куча напуганных людей. Я все это собрал. По кусочкам. По кирпичику. Я и есть этот город.
Ася повернулась к Ректору и смачно плюнула ему в золотую маску. Слюна белой кляксой протянулась от носа до искусственного глаза.
– Они убили его, – процедила она сквозь зубы. – Отца моего ребенка.
Ректор убрал руку с ее плеча и сделал один тяжелый шаг в сторону, схватившись за грудь в притворном оскорблении.
– Ты беременна? Сам не знаю, зачем спросил. Твоя жизнь, моя жизнь. Какая разница? Главное, чтобы стоял город.
– Ублюдок! – закричала Ася. – Мы живые! Живые, слышишь!
– Я прошу соблюдать простые правила, – продолжил Ректор, игнорируя Асин крик. – Например, не плодиться, как кролики. Места всем не хватит. У нас дома и так уже в сто этажей.
– Так вместо того, чтобы делать из людей кукол, – Ася ударила себя по механическому протезу, – надо искать способ расширить границы! Нужно освоить Полосу!
Ректор отмахнулся, повернулся к Асе спиной и с клацаньем зашагал к трону, стоявшему у дальней стены.
– Напыщенный говнюк! Золотой болван! – крикнула ему вслед Ася.
Ректор устроился на троне и стал еще больше походить на статую.
– Ты меня утомляешь, – сказал Ректор. – Я даже не помню, кто ты такая. Вас таких много, знаешь ли. Вы все мои дети.
– Конечно! Еще одна яйцеклетка, которую оплодотворила твоя божественная сперма!
– Фи, как некрасиво. Я бы поморщился, если бы мог.
– Крыса подопытная для твоих экспериментов! – Ася с силой ударила себя железной рукой по бедру и, свалившись на пол, зарыдала – от боли, от обиды, от беспомощности.
– Ну-ну, – громыхнул со своего стула Ректор. – У тебя мануальный манипулятор продвинутой модели, нечего жаловаться. У него почти нет недостатков – только реакция немного замедлена, если я правильно помню.
Опер подошел, наклонился и легонько похлопал Асю по плечу, успокаивая. Сам обратился к ректору:
– Увести ее? Я мог бы ее допросить, она наверняка знает…
Ася оттолкнула его и вдруг с силой ударила железным кулаком в причинное место. Следователь испустил сдавленный стон, нелепо согнулся и упал на колени. Второй удар впечатался в лицо. Нос с хрустом лег набок, глаза закатились. Следователь потерял сознание, растянулся по полу.
– Сукин сын, ублюдок! – взревела Ася и метнулась к Ректору.
Тот неожиданно проворно поднялся на ноги.
– Зачем это насилие? Может, поговорить нормально?
Ася не ответила. Ей не о чем с ним говорить. Разговоры не вернут Диму к жизни. Желание жить, стремление защитить ребенка, – все вдруг померкло, погребенное под нестерпимой, яростной жаждой мести.
Солдаты, привлеченные шумом, ввалились в зал. Ася – в пяти шагах от ректора. Она прыгнула, прошипев одно-единственное слово:
– Ненавижу!
А потом произошло странное. Время вдруг замедлилось, сломалось, поползло еле-еле. Ректор медленно приближался, она видела его во всех мерзких подробностях: ноги, обутые в сандалии, – старый самодур воображал себя римским императором, отчего не возложил венок на голову? – сросшиеся золотые пальцы с идеальными, ровными ногтями; мускулистые икры, навсегда застывшие в железном усилии; кроваво-красная тряпка, скрывающая отсутствующие чресла; рельефный пресс и грудь с абстрактными блямбами сосков; мощные металлические руки; золотая маска – пародия на античную статую; подвижные глаза-протезы с продвинутой оптикой; где-то там, за этими искусственными зрачками, плескался в питательном растворе мозг, нашпигованный проводами, как яблоко – спичками в древнем свадебном обряде, – единственное, что осталось от Ректора-человека. Разбить золотую скорлупу, вытащить этот мозг, раздавить его – и многолетней тирании настанет конец.
Чьи-то руки крепко, но аккуратно обхватили Асю. Она почувствовала чужое тело, крепко прижавшееся к ней. А потом время пустилось вскачь – секундное ощущение полета, мягкий удар, в глазах на миг потемнело, она перекатилась на спину, заморгала, приходя в себя. Сверху вниз, упираясь на руки, над ней навис незнакомый мужчина. Лицо неприметное, русые волосы давно не стрижены и падают на щеки.
– Мирись, мирись и больше не дерись, – сказал незнакомец.
V
Сначала все молчали, потом разом заговорили.
– Да тут и думать нечего, пусть дебила убьет!
– Это какая-то шутка…
– Не бойтесь, со всеми ему не справиться!
– Гаврилушка! Не дам!
Иса со скучающим видом сидел на сцене и чистил ногти кончиком серпа. За сценой находился черный ход, и Петр выжидал момент, чтобы сбежать. Если бы они навалились на маньяка кучей, возможно, у них был бы шанс – только Петр не верил в героизм односельчан. Тут уж каждый за себя, а Петр рассчитывал еще когда-нибудь понянчить внуков. Если они у него, конечно, появятся. Правда, по последним данным вероятность этого сводится к нулю. Особенно если учесть нездоровый интерес, который проявлял к нему душегуб.
Петр не успел ничего сделать. Иса застучал рукояткой серпа по деревянной сцене, призывая тишину.
– Время истекло, голубчики. Пора!
Иса отложил серп, упер локти в колени, положил подбородок на сведенные ладони – так смотрят за окно, когда скучают.
– Пусть говорит кто-то один.
Желающих не нашлось. Люди затравленно переглянулись и опустили головы, на Ису старались не смотреть – школьники на уроке у строгого преподавателя. Даже Гаврила притих, уловив общую тревогу.
– Ну что, никого? Петр, тогда я выбираю тебя! – Иса вяло махнул ему.
Живот свело. Петр не сомневался, как, наверное, не сомневался никто в этом зале, что Иса – это не просто опасный безумец. Все его фокусы – за гранью обыденного. Селяне ходили в церковь, молились богу, много говорили о высшем промысле – и вот впервые столкнулись со сверхъестественным. «Столкнулись с богом», – поймал себя на мысли Петр: Иса представился как спаситель, которого они ждали.
– Говори, голубчик, кого помилуем? Гаврилу или вашу популяцию?
Петр открыл рот, закрыл, как рыба, выброшенная на берег. Он в ужасе оглядел зал и вдруг выпалил:
– Гаврила…
Он хотел потянуть время и сказать, что Гаврила – конечно, умственно отсталый, но это не означает, что от этого его жизнь менее ценна; жизнь – вещь в себе, она самоценна – и прочее. Гуманистическая белиберда. Петр обрек бы Гаврилу на смерть, если бы Иса надавил на него; слова были необходимы, чтобы оправдать себя, снять камень с души. Вот только этого не случилось – дыхание предательски сперло, слова застряли в горле и наружу выскочило одно-единственное имя.
Иса хлопнул в ладоши, тряхнул головой, весело улыбнулся, отчего на лице появились симпатичные ямочки.
– Решено! Молодец, ты сделал правильный выбор!
В этот миг охранник бросился на маньяка. Петр не понял, что произошло. Он увидел, как два тела сплелись в борьбе. Страх и отчаяние на лице нападавшего; искренняя, детская радость на лице Исы. Ужас и безумие. Голова охранника вдруг взорвалась, исчезла в алой вспышке – это серп, символ их веры, прочертил на человеческой шее прямую. Из рассеченного горла брызнул поток крови. Иса, перекрашенный в красное, хохотал. Зал заполнился криками, плачем и ругательствами. Первая смерть – только прелюдия к симфонии резни, которую намеревался сыграть спаситель. Иса исчез – просто перестал находиться там, где его только что видели. В следующий миг – он повсюду.
Картина не укладывалась у Петра в голове. Зеркальный лабиринт, отражения в отражениях. Иса, перепачканный кровью, с открытым гогочущим ртом, с блестящими дикими глазами, с серпом, опускающимся и поднимающимся, как лопасть мельницы. Люди, бегущие, падающие, ползущие – умирающие. Запрокинутые головы, раскрытые рты, выпученные глаза. Серп жалит горло, половинит лицо, раскрывает живот, кусает икры. Мгновение, растянувшееся в бесконечность, – пир смерти, бойня, кошмар мясника. Кровь на полу, много крови, лужа, потоп. И Иса, черно-красный, красно-черный, вершащий свой страшный суд – жнец, косящий людей, как траву. Женщины – в обмороке, мужчины – на том свете. И если там, за порогом, что-то есть, если бог – судья, горе всем нам.
Иса сдержал обещание. В зале больше не осталось мужчин, кроме Петра и Гаврилы. Только трупы.
Петр ощущал, как по волосам ползет седина. Еще чуть-чуть, и он сойдет с ума. Большинство женщин в обмороке, кто-то сидит на полу и беззвучно плачет, пряча лицо в ладонях, чтобы не видеть последствий бойни. Гаврила громко и заунывно скулит, уткнувшись в материнскую грудь.
– Отличное завершение нашего маленького этюда, вы не находите? – сказал Иса, ни к кому конкретно не обращаясь. – Меня ждут другие дела, надо спешить. Можете выдохнуть. Прощаюсь с вами – до скорого! Петр, – Иса подмигнул и усмехнулся, – остаешься за главного. Теперь все эти женщины – твои. Плодитесь и размножайтесь! Вернусь – проверю.
Глава 4
I
Таши весело скакали по ступенькам – прочь от разгневанной библиотекарши. Старушка катилась следом, потрясая кулаками и выкрикивая проклятия.
– Деньгами!.. Своими!.. Жулье!.. – библиотекарша сбилась с дыхания и кричала невпопад.
– Полегче, бабуля! – через плечо бросила Таша.
– Если бы мы и вправду деньгами сорили, их бы у нас не было, – резонно заметил Таш.
– Если каждому давать, то не выдержит кровать! – добила Таша старушку.
Библиотекарша остановилась на ступеньках, схватившись за бок и тяжело дыша. Под удивленные взгляды пары прохожих бабуля плюнула вслед близнецам, топнула ногой и заковыляла прочь.
Через пару кварталов Таши перешли на шаг и укрылись капюшоном.
– Что думаешь? – спросил Таш. Ему всегда было интересно, что творится в голове у сестры. Сестра с легкостью угадывала мысли брата, Ташу же путь в загадочную женскую душу был заказан.
– Было весело, – лаконично заметила Таша. – Надеюсь, мы не нажили проблем с правительством.
– Брось! – отмахнулся Таш. – Кого купить легче всех – так это их.
– Резонно. Ты был прав насчет карты.
– Это из-за точек и запятых. Они подтолкнули меня в правильном направлении. Так записывают координаты. Я потом в интерлинке проверил.
– Жаль, что старых спутниковых карт в интерлинке нет. Не пришлось бы обманывать старушку.
– Всегда есть сопутствующие потери.
– Это точно. Чем старые карты-то властям помешали?
– Предосторожность, чтобы горячие головы не насмотрелись и не полезли на Полосу.
– Да кто в своем уме туда полезет?
Близнецы по привычке выбирали самые тихие и безлюдные улицы Сердца. Лишние внимание ни к чему. Впрочем, в последнее время город заметно опустел: люди все реже выходили из дому. Правительство закручивало гайки, отыскав в погасшем давеча экране удобный повод для репрессий. Активизировалась полиция, прикрываясь гневом Всевышнего. Народ собирался в более-менее крупные группы только у церквей или храмов, которые остались едва ли не единственной возможностью выйти в свет. Возможно, пропускать службы отныне тоже небезопасно.
– Хорошо, что мы всегда можем спрятаться за нашим уродством, – сказала Таша, когда они миновали очередную церковь, у входа в которую змеилась очередь. – Всегда можем сказать, что просто не хотели никого пугать.
– И нам ведь поверят, – согласился брат. – Так что думаешь по поводу моего плана?
– У тебя нет плана.
– Есть. Я знаю, куда идти. – Таш хлопнул ладонью по карману, где лежал видеофон с фотографией карты. – По карте там точно что-то есть, какое-то здание. Вот тебе и цель.
– И что ты хочешь там найти? Повстанцев из волшебной страны твоего воображения?
– Она называется Страна Делай-Что-Пожелаешь, – пошутил Таш. – Если отбросить идеологию, прогулка может получиться занимательной сама по себе. Мы всю жизнь проторчали в Сердце. Вот и узнаем, есть ли жизнь за его пределами.
– Только нам для этого надо через Полосу пройти, гений.
– Я слышал, и не я один, – брат зажал сестре рукой рот, чтобы она не успела возразить, – говорят, не все порталы вышли из строя.
– Час от часу не легче. Придется лезть под землю, в метро, к тому же еще кругленькую сумму отсчитать, чтобы нас туда пустили.
Брат пожал плечами.
– Таш, ответь на один простой вопрос.
– Весь внимание.
– Стоит ли рисковать жизнью из любопытства? Разве мы так уж плохо живем?
– Это не жизнь, – вспылил Таш. – Это существование. Это понимает каждый, у кого есть голова на плечах. А у нас их с тобой целых две. Бог на экране – да вы серьезно, что ли? Повсюду – тотальная слежка, сплошные взяточники, один другого хуже, вечная грызня. Да, с божьей помощью мы изжили преступность – и то только на поверхности. Да вот незадача: наша власть и есть самый главный преступник.
– Горячая речь!
– Спасибо, – кисло сказал брат.
– Если ты такой гуманист, просто купи всех. Купи префектов, купи полицейских. Предложи им столько, чтобы они перестали грабить и убивать.
Таш невесело рассмеялся в ответ, и сестра невольно улыбнулась.
– Им всегда будет мало. А двухголового урода, который попытается прибрать к рукам власть, линчуют быстрее, чем я выговорю слово «Безблагодатность».
Сестра кивнула, соглашаясь.
– Раньше люди были другими. Они искали, как справиться с последствиями катастрофы. Что-то строили. Те же порталы…
– Таш, я тебя умоляю, люди всегда одинаковые. Человек человеку волк и все такое.
– Сейчас мы как пауки в банке – жрем друг друга. Никто даже не подумал, что из банки можно выбраться.
– Чтобы обнаружить, что снаружи – та же банка, только побольше?
Таш поджал губы.
Они дошли до их любимого бара. Тут они принимали самые важные решения. Еще не стемнело, поэтому неоновая вывеска – женщина на кресте, распутно поднимавшая и опускавшая ноги – не горела.
В баре царил приятный полумрак. Посетителей не было. Таши уселись за стойку, откинули капюшон. Бармен, мужчина средних лет с элегантными усиками, которого все из-за них называли Мушкетером, не испугался – привык к близнецам. Только улыбнулся устало, протирая стакан.
– Привет, мои половиночки. Что-то вы сегодня рано. Все в порядке? Вам как обычно?
Таши, погруженные в свои мысли, одновременно кивнули.
Алкоголь – дикая мешанина из рома, водки и джина для брата и двойная текила для сестры – оживил беседу.
– Таш, я знаю, причина не в Сопротивлении. Тобой просто овладела тяга к перемене мест.
– Может, и так.
– Таш, я сделаю, как ты хочешь. Ты все, что у меня есть. Ты же знаешь?
– Знаю.
– Ведь это может быть ловушка.
– Все может быть.
– На главном экране Сердца… Цифры, координаты… Неизвестное место за Полосой…
– Да-да. Кто не рискует, тот не пьет шампанское.
– Но ты-то пьешь коктейль.
– А я и не рискую. У нас есть все, что нужно. Деньги…
– Деньги, деньги, деньги… Мы только о них и говорим.
– К черту деньги! Кругом одни деньги. Ты права, я просто хочу уйти из Сердца. Мне здесь все надоело.
– И мне.
– Выпьем за освобождение!
– Выпьем!
Осушили стаканы, ударили стеклом по стойке.
– Эй, Мушкетер!
– Повторить?
– Повтори.
Пока бармен возился с бутылками, брат вперился в него взглядом.
– Скоро мы с сестрой, – язык Таша чуть заметно заплетался от выпитого, – отправляемся в опасный поход. Как Улисс.
– Как вещий Олег, – поддакнула Таша, икнув.
– Нам нужен сопровождающий.
– Телохранитель.
– Гора мышц.
– Чтоб страшно было даже смотреть в его сторону.
– Тогда вместе с ним мы будем просто невидимки!
– Ага.
– Короче, мы хотим самого лучшего.
Бармен прищурился:
– Кажется, я знаю, кто вам нужен.
II
Урс вышел в коридор и направился к раздевалке. Горячка боя спала, оставив за собой опустошение. Он привычно считал шаги, чтобы отвлечься от навязчивых мыслей, но они настырными осами кружили и кружили вокруг головы. Разговор с богом задел чувствительные струны в душе Урса. В последнее время он стал сам не свой – сколько лет он прожил вот так, бой за боем, победа за победой? Что с ним произошло? Откуда это навязчивое желание что-то поменять? Он сказал богу, что боится проиграть. Ха! Он не знает, что такое поражение. Нет человека, который справился бы с ним в честном бою. Он мог умереть от естественных причин, от старости, от удара ножом в спину; на ринге – никогда. Если, конечно, в один прекрасный день его сердце не остановится во время боя. Но ведь это не поражение, так?
По-видимому, он нуждался в вызове. Хотел проверить себя, испытать, узнать себе цену. Когда-то таким вызовом были бои. Выиграть первый, десятый, двадцатый, сотый поединок. А теперь? Теперь это рутина. Да, от этого кипит кровь, но все-таки не так, как прежде.
Жизнь, обычная, человеческая: семья, дети, быт – первое, что пришло на ум. Только вот нужно ему это? Бог задавал ему правильные вопросы. На то он и бог: мучить, спрашивать о неудобном, о том, что хочется скрыть, похоронить в себе. Может быть, удастся испытать себя как-то иначе?
Урс насторожился. Дверь в раздевалку открыта. Он отлично помнил, как закрыл ее. Тихонько толкнул. Заинтригованный, скользнул внутрь. Щелкнул выключателем…
На диванчике, закинув ногу на ногу, сидел человек в длинной темной накидке с широким капюшоном. Капюшон полностью скрывал лицо; казалось, незваный гость мирно дремлет.
Урс встал перед ним, сложив руки на груди, выжидая.
– Привет! – сказал гость, пошевелившись. – Рады знакомству! Отличный бой!
Голос, доносившийся из-под капюшона, – тихий и какой-то непонятный. Вроде бы мужской, но вполне может оказаться женским. Сначала Урс принял гостя за мужчину, но теперь засомневался. По позе не угадаешь. Под плащом – джинсы и свитер. Грудь, если есть, не разглядеть. И почему «рады» во множественном числе? Самомнение?
– Как ты его, а? Под орех! – голос на октаву выше. Показалось?
– Чем могу помочь? – сказал Урс.
– Есть одно дельце, сами не справимся, – опять эта разноголосица, как будто говорят два разных человека. – Нам нужен кто-то большой и сильный. Вроде тебя.
– Кому нужен?
– Правильный вопрос. Умеешь вести дела, да?
Урс пожал плечами. Внутренне подобрался. То самое предложение, о котором предупредил Бог?
– Заказчик перед тобой.
– С кем я говорю? – сказал Урс.
– Мы – люди довольно известные. Правда, в узких кругах, – сказал гость и поднял капюшон.
Урс невольно отшатнулся. Дикое, глубинное внутри него завопило, потребовало отвести взгляд. То, что он увидел перед собой, объяснило и странный голос, и множественное число. Над узкими плечами на двух тонких шеях громоздились две одинаковые головы. Мягкие черты, высокие скулы, аристократически тонкая, почти прозрачная кожа. Насмешливые рты, две пары выразительных черных глаз под двумя копнами жестких черных волос. Два лица казались похожими, одно – отражение другого, и все же чувствовалась какая-то неуловимая разница; может быть, во взгляде, в изгибе губ.
– Таш и Таша, к вашим услугам. Или просто Таши, как нас все называют, – две головы склонились в шутливом поклоне.