Орелинская сага. Книга вторая

– Торлиф всегда говорит одно и то же, – прошептала она. – Давай лучше поболтаем. Обещаю, что не буду больше глупо шутить и смущать тебя. Меня зовут Сольвена. А как твое имя?

– Лоренхольд.

– Лоренхольд? Как длинно! – девушка снова кокетливо улыбнулась. – Я слышала, что у вас принято давать такие длинные имена первому ребенку в семье, значит ты – старший сын?

– Да. Хотя этот древний обычай уже давно соблюдают не так ревностно, как прежде. Странно, что ты вообще о нем узнала.

– А я любопытная.

И тут Лоренхольда осенило.

– А ведь я вспомнил! – воскликнул он. – Вспомнил, где видел тебя! Ты была одной из первых поселян, которые прилетали по приглашению Великого Иглона. Я еще тогда удивился – такая молодая девушка и не побоялась перелета…

– Верно.

Сольвена шутливо приосанилась, но тут же снова рассмеялась.

– Представляешь, родители ни в какую не хотели меня отпускать – боялись. Но Старик отказался лететь, и кто-то должен был занять его место, а кроме меня никто больше не захотел… Но я совсем не боялась. Это было так любопытно!

– Старик? – задумчиво пробормотал Лоренхольд. – Я правильно понял – это тот отшельник с большими крыльями, говорящий на орелинском?

– Ну да. Его здесь все зовут просто Старик, и я уже не знаю, помнит ли он сам свое настоящее имя. Он живет в самой первой гнездовине у подножия скалы, там, где чаша…

– Знаю. И гнездовину эту видел, и Старика вашего. Я был здесь в свите Великого Иглона в тот самый первый прилет, так что мы с тобой в чем-то похожи.

Лоренхольд сказал это просто так, из вежливости, но про себя подумал, что сходства, конечно же, никакого. Сольвене было просто любопытно, а ему, будь его воля, век бы не прилетать сюда, ни теперь, ни раньше.

Но девушка посмотрела на него с уважением и интересом.

– Я и не знала, что у Крина будут такие высокородные родичи. В свите вашего Великого Иглона были тогда только самые знатные орели.

Лоренхольд хотел, было ответить, что является простым леппом, но промолчал. Ведь скажи он так, пришлось бы объяснять этой девушке, что простой лепп делал в столь избранном обществе, да еще, чего доброго, рассказывать историю с Тихтольном, а делать этого ему не хотелось.

Но тут все за столом вдруг почему-то замолчали и посмотрели на дорогу. Там тихо и безучастно ко всему проходила пожилая орелина с сосудом в руках. Лоренхольд сразу узнал в ней мать сбежавшего мальчишки и поразился тому, как сильно она постарела за прошедшие месяцы.

Повисла тишина. Сидящие за столом провожали глазами печальную фигуру. Кое-кто стал перешептываться, и Сольвена, склонившись к Лоренхольду, тоже зашептала:

– Это Метафта, мать Нафина, того самого, который улетел из Гнездовища за несколько дней до вашего появления. Здесь все считают, что он погиб.

– А ты? Ты разве так не считаешь?

– Я – нет. У вас ведь тоже пропал кто-то в те дни, верно? Так вот, я точно знаю, что они улетели вместе.

Лоренхольд так и подскочил.

– Знаешь точно?! Откуда?! Ты видела их вместе? Расскажи!

Но Сольвена только улыбнулась.

– Лоренхольд, сейчас свадьба, а ты просишь рассказать о вещах грустных и мне очень неприятных. Я не хочу об этом вспоминать. Может быть, потом, как-нибудь…

Она потянулась к блюду с плодами и взяла себе один. А Лоренхольду пододвинула свою чашу.

– Попробуй лучше сок Кару. Раз ты здесь почти не бывал, то можешь и не знать, какой он вкусный.

Орель машинально выпил, но никакого вкуса не ощутил. Он не знал, как уговорить эту девушку все ему немедленно рассказать, но она, словно в насмешку, болтала о вещах посторонних и совершенно ему не интересных. Наконец, видя потухший взгляд Лоренхольда, Сольвена сжалилась.

– Неужели то, что я знаю для тебя так важно, что ты непременно должен услышать это прямо сейчас?

– Ты даже представить себе не можешь, как важно, – с мольбой произнес Лоренхольд. – Пожалуйста, расскажи!

– Ладно, расскажу. Только давай уйдем отсюда. Здесь стало уже неинтересно, да и очень шумно для подобных разговоров.

Молодой человек с готовностью подскочил, помог Сольвене выбраться из-за пиршественного стола, и они, ни с кем не прощаясь, пошли в сторону зарослей Кару.

– Знаешь, – начала Сольвена, когда голоса пирующих стали едва слышны, – мы ведь с Нафином очень дружили… То есть, это я дружила, а он, кажется, был в меня влюблен. Глупо, конечно, что все так получилось, но никаких обещаний и надежд я ему не давала… С ним ведь мало кто общался. Понимаешь, эти крылья, огромные, как у вас, умение летать… Нафин очень выделялся, а таких не любят. К тому же он был просто одержим своими идеями. Тем, что он избранник Судьбы и видит то, чего не видит больше никто! Над ним смеялись, ему не верили, хотя, как я теперь понимаю, кое в чем он был прав. Но и других осуждать не стоит. Их тоже можно понять. Странности Нафина перешли к нему от отца, а его печальная судьба памятна здесь многим.

– Что же с ним стало?

– Он умер после того, как совершенно надорвался, раскапывая Генульфову пещеру.

– Генульфову пещеру? – изумился Лоренхольд. – А это еще зачем?

Сольвена пожала плечами.

– Нафин говорил, что там были какие-то записи… Но я думаю – это такой же вымысел, как и дурацкое предсказание, из-за которого и он, и его отец сошли с ума. Сам посуди, в предсказании говорится, что только тот, кто увидит цветущую траву Лорух и Летающих орелей сможет найти детей Дормата и снять проклятие с нашего рода. Ладно, положим, относительно Летающих орелей спорить уже не приходится – мы все увидели вас. Но Лорух!… С самого рождения каждый житель Гнездовища наблюдает, как она растет, вянет и прорастает вновь, но, уверяю тебя, трава эта никогда не цветет! Просто Нафин, когда был совсем маленьким, увидел на ней осыпавшиеся цветы с деревьев Кару и сказал отцу, что Лорух зацвела. Любой нормальный орелин объяснил бы ребенку, что к чему, а Тевальд словно с ума сошел. Возомнил себя избранником Судьбы и до самой смерти рылся в Обвале, отыскивая остатки пещеры, а потом и Нафин заразился его безумием… Ты видел наш Обвал?

– Да, мы с отцом туда летали.

– Так вот там и была пещера Генульфа. Прямо в самой горе. Вроде бы последние несколько лет жизни наш прародитель провел там в уединении, выбивая на стенах какие-то записи. Но какие никто не знает. Да и не к чему они были – в Гнездовище все равно читать никто не умеет. Но Тевальд был уверен, что раз Судьба его выбрала, то и в записях позволит разобраться…

– Но зачем они были нужны?

– Не знаю. Может, думал, что там указано, как добраться до вас. Ведь он считал, что цветущую траву уже увидел… Или надеялся отыскать путь к детям Дормата, что уж совсем глупо. Ваши орели рассказали нам эту старую грустную историю, и никто не сомневается, что несчастные малютки так и не увидели света, а значит, и искать их незачем. Гнездовище прекрасно живет! Лично я никакого проклятия на себе не ощущаю. А вот Тевальд и Нафин, совершенно помешавшиеся на том, чтобы его снять, кончили очень плохо. И Метафту довели до безумия. С тех пор, как Нафин исчез, она бедняжка, словно жить перестала. Выходит из гнездовины только к чаше за водой и, кажется, совсем не замечает, что вода там уже давно не дождевая…

– Постой, постой, – перебил девушку Лоренхольд. – Ты начала говорить, что отец Нафина рылся в Обвале… Он там что-нибудь нашел?

– Да брось, что там можно было найти?

– Ну, может обломки с частями текста или рисунками…

– Нет, ничего он не нашел.

– Тогда, возможно, Нафину это удалось?

– И Нафин ничего не нашел. Это невозможно. Пещера Генульфа, и он вместе с ней, погибли в том страшном обвале бесследно. И я считаю, что такая кончина снимает любое проклятие. Но Нафину ничего нельзя было объяснить. Идея собственной избранности так ему полюбилась, что он часто принимал желаемое за действительное. И в тот день, когда исчез, он тоже прилетел в Гнездовище с гор с очередными выдумками. Я как раз болтала с Метафтой, когда он появился очень возбужденный и уверяющий, что видел наверху двух летающих орелей. В доказательство Нафин притащил два сосуда, которые эти орели якобы забыли впопыхах, удирая от него. Сосуды действительно были странноватые – у нас таких не делали – и рисунки на них тоже не походили ни на что, виденное мной раньше. Но, принеси эти сосуды кто-то другой, а не Нафин, может, к ним бы и отнеслись по-другому. Но их принес Нафин, а он всем уже изрядно надоел своими сказками. Поэтому Метафта просто отчитала его, связала ему крылья и запретила куда-либо вообще летать, чтобы не позорил её перед соседями.

Я помнится, тогда тоже отнеслась к находке Нафина без должного интереса, так что мы даже поссорились. Я ушла и занялась своими делами. Про Нафина совершенно не думала, а когда позже зашел Кантальф – мой приятель – и предложил с ним прогуляться, так далеко была мыслями от утренней размолвки, что безо всякой насмешки и обиды рассказала ему про найденные сосуды. Кантальф, конечно, тоже посмеялся, но больше мы об этом не говорили. Просто мирно гуляли в этой самой рощице, как вдруг из-за деревьев выскочил Нафин. У него было такое лицо, что я испугалась и сразу же убежала. Но Кантальф еще перекинулся с ним парой слов и потом сказал мне, что у Нафина в руках были те самые сосуды. Помню, я тогда сразу подумала, что Нафин решил уйти из Гнездовища. Ведь, по его мнению, первая часть предсказания полностью исполнилась. А уж то, что он увидел меня с Кантальфом, только усилило это решение.

В тревоге я поспешила к Метафте и все ей рассказала. Видел бы ты, как бедная женщина испугалась! Она велела нам идти домой, а сама побежала к Торлифу, но я, понимая, что сейчас начнутся поиски, домой не пошла и отправилась за ней. Когда-то Нафин показал мне свое тайное убежище, о котором просил никому не говорить. Я слово держала, но тогда подумала, что сейчас не тот случай, чтобы молчать.

Помню, двигалась гроза, и уже накрапывал дождик, когда мы подошли к пещерке Нафина. Она была пуста. Пуста была и эта рощица, которую орели, собранные Метафтой, прошли вдоль и поперек. Но, хотя они и обшаривали окрестности очень тщательно, все же кое-что пропустили.

Сольвена ослабила шнуровку на вороте и потянула наружу висящую на её груди подвеску.

– Я нашла это случайно, на следующий день, когда пришла к пещерке в надежде, что ночная гроза заставила Нафина опомниться, и он вернулся. Эта штучка была вдавлена в землю, как будто на неё наступили, но при свете дня её трудно было не заметить.

У Лоренхольда перехватило дыхание. На шнурке Сольвены висело украшение, которым Тихтольн обычно скалывал волосы.

– Я никому это не показывала, – продолжала девушка, – как не рассказала и о том, что в пещерке остались следы. И не одного, а двух орелей. Причем, один из них лежал.

– Как же ты смогла это определить? – спросил Лоренхольд, не сводя глаз с украшения.

– Ничего сложного, – ответила девушка. – Пойдем, я покажу тебе это место.

Она взяла Лоренхольда за руку и повела к подножию скалы, возвышавшейся над Гнездовищем. Там, меж двух выступов, обнаружилась небольшая пещерка, сухая и уютная, в которой вполне можно укрыться от любой непогоды. Пол был усыпан останками почерневших, совершенно высохших листьев, и Сольвена указала на них Лоренхольду.

– Видишь, это Нафин натаскал, чтобы сидеть было удобнее. Конечно, тогда они не были такими сухими. Он следил за этим, часто менял листья и траву и расстилал их по полу ровным слоем. А наутро после исчезновения часть листьев была сдвинута в сторону, как будто кто-то хотел прилечь и расчистил себе место.

– Может, сам Нафин и прилег?

Сольвена насмешливо взглянула на ореля.

– Если бы Нафин захотел прилечь, то он бы, скорей всего, подгреб все листья под себя… Нет, тот, кто тут лежал не привык спать на траве. Думаю, он вообще не знал, что это такое…

– А где ты нашла украшение?

– Здесь.

Сольвена показала место у самого входа.

– Наверное, они покинули пещерку второпях, и эта штучка упала, а наши орели, пришедшие на поиски, втоптали её в землю.

– Наверное, так, – пробормотал Лоренхольд.

Он гадал, зачем Нафину понадобилось прятать здесь Тихтольна. Ведь если ему никто не верил, то самым естественным было бы показать Летающего ореля поселянам и доказать свою честность. Но мальчишка предпочел скрыть этот самый убедительный довод, и, видимо, нес ему еду, когда встретил в роще Сольвену с тем другим парнем. Странно это все как-то…

– А почему ты никому не показала свою находку? – спросил юноша.

– Сама не знаю. – Сольвена пожала плечами. – Слишком много шума поднялось тогда. Метафта была, как помешанная… Даже Старик всполошился. Сразу же улетел куда-то, а потом вернулся весь какой-то почерневший и заперся в своей гнездовине, никому ничего не говоря… Все и без того было так странно, что я решила не добавлять беспокойства. Да и что бы дала моя находка? Только подтверждение тому, что Нафин улетел не один? А куда улетел и зачем по этой штучке все равно не скажешь…

Лоренхольд ничего не ответил. В нем снова начало расти раздражение. Судя по всему этой девице наплевать даже на пропавшего друга, не говоря уж о его брате, которого она и в глаза не видела. Тихтольн, как тень от облака проскользнул по окраине Гнездовища, никем не замеченный, и бесследно исчез. Только украшение с его головы доказывает, что он был именно здесь, а не улетел замерзать где-то среди заснеженных вершин.

– Отведи меня обратно, – хмуро бросил Сольвене Лоренхольд. – Только, пожалуйста, пойдем молча. Я хочу как следует запомнить дорогу, чтобы прийти сюда еще раз.

– Но я снова могла бы тебя проводить…

– Нет, мне нужно одному.

Лоренхольд уже решил, что обшарит все горы над пещеркой в поисках хоть каких-то следов и, захваченный этой идеей, не обратил никакого внимания на то, что Сольвена смертельно обижена.

– Здесь есть и другой путь, покороче, – холодно сказала она. Резко развернулась и, не оглядываясь, пошла вдоль скалы.

Лоренхольд поспешил за ней, внимательно осматривая и запоминая окрестности, но оказалось, что это совершенно не нужно. Они не прошли и полсотни шагов, как впереди выросла огромная вязанка из собранных опавших веток. Самые прямые и толстые из них были воткнуты по кругу, чтобы не дать вязанке развалиться, и прямо от них к Гнездовищу вела довольно широкая тропинка. Девушка молча зашагала по ней, все убыстряя ход, так что Лоренхольду скоро пришлось бы догонять её почти бегом, но, пройдя довольно приличное расстояние, Сольвена вдруг резко остановилась и приложила палец к губам.

– Что случилось? – спросил Лоренхольд подходя.

– Не кричи, – шикнула на него девушка. – Там Старик. Я не хочу, чтобы он нас увидел.

Лоренхольд посмотрел в ту сторону, куда она указывала, и увидел, что они стоят в двух шагах от ограды заднего двора древней гнездовины. Взошла луна. В её свете хорошо был виден Старик. Он возился в земле, в самом дальнем углу, что-то выкапывая и перекладывая с места на место.

– Что это такое он делает? – удивленно спросил орель.

– Мало ли что! Это нас не касается. Старик всегда был странным и давно живет своей собственной жизнью, но его уважают, так что лучше не попадаться ему на глаза.

– Но почему?

Сольвена обернулась и взглянула Лоренхольду в лицо.

– Потому что он вас не любит. Он считает, что вы принесете в Гнездовище зло.

– Но почему? – продолжал допытываться Лоренхольд.

Сольвена пожала плечами и с притворным равнодушием посмотрела себе под ноги.

– Даже не знаю, должна ли я хоть что-то говорить. Ты уверен, что достаточно хорошо запомнил дорогу?

– Говори, говори! – пылко зашептал Лоренхольд. – Старик знает какую-то тайну, да?

– Да. – Глаза Сольвены удивленно распахнулись. – Но я думала, что это такие же выдумки, как и предсказание, и Генульфовы записи.

– Неважно, что ты думала! Откуда тебе известно про тайну?

– От Метафты. Я случайно услышала, когда бежала за ней к Торлифу. Метафта тогда была в сильном волнении, ничего не замечала и говорила сама с собой. Что-то о том, что Старик наверняка разгадал тайну Генульфовых записей и разболтал её Нафину. Что он – глупец, раз не понимает, что делать это было нельзя ни в коем случае. Нафин упрямец, обязательно приведет в Гнездовище Летающих орелей, и то, чего и Метафта, и Старик так опасались неизбежно произойдет! Она даже ходила к нему в гнездовину на следующий день, но никто не слышал, чтобы они там ругались, так что, может быть, ничего такого страшного и нет…

– Нет, есть, Сольвена, есть! – шепотом воскликнул Лоренхольд, хватая девушку за руки. – Я всегда это подозревал! Тайна существует, и я не успокоюсь, пока не разгадаю её!

– Но зачем тебе? Все, кто с этим связывались или гибнут, или сходят с ума! Не надо, Лоренхольд! Наша жизнь так спокойна и прекрасна! Я думала, мы с тобой подружимся, ты станешь чаще прилетать…

– Ты не понимаешь, не понимаешь! – Лоренхольд все сильнее сжимал руки девушки, причиняя ей боль. – Пропавший орель был моим братом! Двоюродным, но я любил его, как родного! Это меня, вместе с ним видел Нафин в то утро, просто потом я полетел обратно, домой, а Тихтольн вернулся сюда! Благодаря тебе я теперь точно знаю, что он тут был! И мы подружимся, обязательно подружимся, только помоги мне еще раз! Давай вместе разгадаем тайну Старика!..

– Нет!

Сольвена с трудом высвободила руки и отступила на шаг.

– Это без меня. Я хорошо живу. Слишком хорошо, чтобы желать хоть что-то изменить. Сожалею, Лоренхольд, но на меня не рассчитывай.

* * *

Сразу после пиршества родители Лоренхольда улетели домой, несмотря на уговоры Гесты погостить еще немного. Они сказали, что уже соскучились по Сверкающей Вершине, но зато позволили остаться двум другим дочерям и Лоренхольду, который объяснил свое желание задержаться в Гнездовище тем, что должен же кто-то сопровождать сестер на обратном пути к дому. На самом деле ему не терпелось начать поиски.

Молодой человек не стал дожидаться темноты, чтобы снова посетить убежище Нафина, справедливо полагая, что никого там все равно не встретит, и отправился к подножию скалы едва ли не с самого утра.

«Сольвена решила, что орели покинули пещерку впопыхах, – размышлял Лоренхольд, пробираясь задними дворами гнездовин к нужной ему тропинке, – что ж, это вполне возможно. Нафин прятал Тихтольна, их начали искать и, чтобы избежать ненужной встречи, разумнее всего было улететь повыше в горы, куда никто из преследователей не смог бы забраться. Это хорошо. А, раз так, то направление они вряд ли выбирали. Взлетели, как получится, наобум. Значит, если я сделаю то же самое, то смогу обнаружить место, где они приземлились. Нафин нес наши сосуды. В одном из них Серебряной Воды оставалось совсем немного. Раз Тихтольн его не бросил в пещерке, значит, не успел все выпить и сделал это, скорей всего, на месте привала. Это тоже хорошо. Если мне повезет, и я все сделаю правильно, то найду этот сосуд. А вместе с ним и еще что-нибудь, что укажет дальнейшее направление поисков. Тихтольн не такой дурак, он не мог не понимать, что искать его все равно будут… Хотя, – Лоренхольд остановился и залился краской стыда. – За столько времени никто даже не пытался. Все только сожалели о пропаже и ждали, что он вот-вот сам появится… Но, с другой стороны, не было ведь достоверно известно, что Тихтольн полетел именно сюда, и откуда начинать поиски тоже никто не знал. Если бы Сольвена сказала раньше… Но, неважно! Теперь зацепка есть, и если Тихтольн надеялся на поиски, то он должен был оставить какие-то знаки на своем пути…»

Лоренхольд с удвоенной энергией зашагал по тропинке и, проходя мимо гнездовины Старика, посмотрел на неё с вызовом. Древний старец больше не пугал его. Страх отступил, и осталось только страстное желание во всем разобраться.

Возле пещерки Нафина орель тоже долго не задержался. Просто повернулся спиной к выходу и взлетел, зорко осматривая скалы. Очень скоро он заметил удобную площадку. Точнее, две, ступенями поднимавшиеся одна над другой. Лоренхольд опустился на нижнюю и некоторое время внимательно её изучал. Увы! Ни пустого сосуда, ни каких-либо знаков, оставленных Тихтольном на ней не было.

Почесав за ухом, он с досадой пнул ногой камень, похожий на детскую игрушку-вертушку, и перелетел на верхнюю площадку.

Здесь места было совсем мало из-за огромных валунов, так что орели вряд ли стали бы тут останавливаться. Но внимание Лоренхольда сразу же привлек большой камень, неестественно приваленный к скале. Хорошенько присмотревшись, юноша понял, что этот камень вообще был не отсюда. Его словно вырвали из какой-то другой породы и поставили здесь, где он выделялся и цветом, и фактурой, а уж кому, как не леппу знать в этом толк! Более того, под камнем угадывался вход в низкий лаз, и Лоренхольду, задрожавшему от предвкушения находки, не составило большого труда его отодвинуть и заглянуть внутрь.

В следующее мгновение пальцы его бессильно разжались. Обломок Генульфовой пещеры, ничем не удерживаемый, повалился на край площадки, раскололся надвое и покатился вниз, дробясь на мелкие кусочки. Но Лоренхольд этого даже не заметил. Стон, разрастающийся в вопль ужаса, вырвался из его груди, будя окрестное эхо, которое понесло его по горам.

В нише, на каменном полу, лежал мертвый Тихтольн!

Точнее, то, что от него осталось – совершенно высохшая оболочка в орелинских одеждах. Рядом валялись оба сосуда, и Лоренхольду не нужно было их обследовать, чтобы понять, что его брат умер вовсе не от голода. Он был убит!

Убийство!!!

Для орелей это немыслимо!

Для орелей… Но могут ли себя так называть те, кто живет в Гнездовище?! Какое право они на это имеют? Давнее родство? Но с кем? С орелем, которого обвиняли в страшном преступлении?…

Лоренхольд снова застонал и схватился за голову. Значит, мальчишка все же убил его брата! Но за что? И куда делся сам?… А, может, это не он? Может, это Старик убил их обоих? Тихтольна бросил здесь, завалив его могилу принесенным откуда-то камнем, а Нафина закопал у себя на заднем дворе? Потому и возится там по ночам – перекапывает! Слой земли в Гнездовище не такой уж и глубокий, дожди и ветры легко обнажат любое захоронение… Да, это может быть… Значит, нужно немедленно лететь и проверить! И, если догадка верна…

Лоренхольд отшатнулся от ниши. Смотреть в неё больше не было сил. Даже если его догадка верна, он все равно не вправе судить. Участь убийцы будут решать Иглоны Шести Городов и все летающие орели. Но ненавидеть он мог! Горячей лавой ненависть растекалась по его сердцу и мозгу, затопляя душу. Скорей, скорей, лететь к Старику! Сейчас он найдет Нафина, а потом заберет отсюда сестер и всех Летающих орелей. Им нечего тут делать! Гнездовище – ловушка, в которой все они погибнут!…

Лоренхольд закрыл лицо руками и полетел. Слезы жгли глаза, но наружу никак не могли излиться, словно вода, застоявшаяся во впадинах глаз какого-то каменного изваяния. Нисколько не таясь, он спикировал на задний двор древней гнездовины и сразу же бросился в тот угол, где вчера ночью видел Старика.

Так и есть! Холмик свеженакопанной земли! Правда, он маловат для могилы, но ничего, сейчас посмотрим! Лоренхольд принялся руками раскидывать землю… Камень… Еще один!… Что это? На них надписи, рисунки… Перед глазами молодого человека замелькали знакомые с детства имена: Хеоморн, Дормат, Гольтфор… Записи Генульфа? Но где же мальчишка?!…

Орель поискал глазами что-нибудь, что напоминало бы могилу Нафина, и тут заметил Старика. Он стоял возле гнездовины, молча, наблюдая за Лоренхольдом. В его спокойствии не было никакой тревоги, только обреченность и даже, кажется, облегчение.

Лоренхольд выпрямился.

– Ты знаешь, что я нашел наверху?

– Знаю. И знаю, что ты подумал. Но это не так…

– Так, или не так – мне наплевать! Тот, кто лежит наверху, был моим братом, и он убит! Кто это сделал? Ты?

– Нет.

– Значит, мальчишка! Где он?!

– Не знаю.

Пустой голос Старика делался все глуше.

– Я не знаю, где сейчас Нафин, и что там произошло, но ты должен поверить мне на слово – он не мог убить…

Слезы, наконец-то брызнули из глаз Лоренхольда. Бессильные слезы ярости.

– Должен!!! Я должен верить ТЕБЕ?!! Да я ненавижу тебя! Я знаю, что ты хранишь какую-то тайну, и что мальчишка, которого ты покрываешь, считает себя избранником Судьбы, способным снять с вашего рода проклятие Хеоморна. Но вам его никогда не снять! Генульф был убийцей! И вы недалеко ушли от него! Дети Дормата давно мертвы! Мертвы, как и мой брат Тихтольн! Никому из них никогда больше не вернуться на Сверкающую Вершину! И я, если бы только мог.., если бы обладал таким правом, проклял бы вас снова!…

Юноша зло смахнул слезы с лица и бросился мимо Старика на улицу.

* * *

Старик уже давно стал ощущать беспокойство.

Сначала вернулись сны. Только теперь он не видел ни летящего в пропасть Дормата, ни величественных городов, ни их правителей, заседающих в каменных палатах. Теперь все чаще Старику стало являться Гнездовище, то каким он его помнил в пору детства. И Генульф – такой, как до безумия, и Рофана – еще довольно молодая и полная сил.