Туська
Семенов позвонил Тусе, когда она ехала в маршрутке домой. Он сказал, что с Нинкой случилась беда, она пыталась покончить с собой и прыгнуть с моста. Сейчас лежит в больнице. Семенов все уладил, в психушку ее не отправят, но надо, чтобы кто-то из близких был рядом. Себя к этой категории он видимо, уже не относил.
Когда Туська прибежала в больницу, Нинка уже пришла в себя после укола снотворного и была удивительно спокойна, даже весела. Семенов заселил ее в палату люкс, и она наслаждалась покоем и одиночеством. Все пережитое накануне казалось страшным сном. Она словно вскрыла огромный чирей, из которого наконец вылился гной, копившийся месяцами, и теперь боль потихоньку отступала.
Туська села к подруге на кровать.
– Господи, Ниночка. Что ж ты такое наделала?
– Туся, что-то чудесное случилось со мной на мосту. Больше ничего не болит. Представляешь! Ни-че-го! Я столько времени мучилась, а надо было всего лишь разок пырнуть ту мерзавку ножницами.
– Господи боже!
– Я знаю, эта гадина хотела, чтобы я умерла от горя. Не спорь, я чувствую это. Фигушки ей. Я обманула их обоих. Возродилась как птица Феникс. Ты не поверишь, но мне и правда хорошо. Можно сказать, я счастлива.
Нинка словно светилась изнутри каким-то странным, еле мерцающим светом.
– Что ей такое вкололи? – подумала Туся, но вслух ничего не сказала. Она была рада, хоть ненадолго увидеть в почерневшей от горя Нинке, прежнюю ясноглазую девчонку.
Подруга Наташа, или в кругу семьи просто Туся, приехала в Питер вслед за Семеновыми. Они учились вместе с Нинкой с первого класса, сидели за одной партой и были лучшими подругами. Но сразу после школы Туську увез в горы Кавказа горячий джигит, тщательно подобранный для нее родителями. Ее папа был наполовину армянин, и, хотя всегда считал себя русским, с возрастом вдруг решил возродить древнюю династию Окопянов. Туська, толстушка-блондинка отлично годилась для этих целей. Они отдали ее дальним родственникам и не видели целых три года, надеясь, что скоро молодые вернуться и привезут с собой целый выводок шумных окопянчиков, продолжателей рода. В течение нескольких лет по телефону Туся ровным голосом автоответчика докладывала отцу, что все у них хорошо, а затем передавала трубку мужу. Тот, обычно громко похохатывая, рассказывал о последних новостях в деревне. Об урожае или засухе, о винном погребе и новом сорте винограда, о том, как отелилась коза. И родители Туськи жили в полной уверенности, что дочь отлично устроилась на новом месте. Вернулась Туська домой лишь спустя три года. Под покровом ночи она пробралась в отчий дом, избитая и худая, словно беженка из дальних стран. Ей чудом удалось сбежать от мужа – садиста. Помогла свекровь, которая однажды случайно увидела, как он издевается над молодой женщиной.
Окопян был статным молодым мужчиной, любимцем женщин. Он, как и Туська, отчаянно ждал наследников, но младенцы отказывались к ним приходить. За два года – три выкидыша и печальный диагноз врачей – Туська бесплодна. Окопян метал громы и молнии и винил во всем жену. Мол, нагуляла сучка до него, нахватала, тварь, половых инфекций и теперь родить не можешь. Он бил ее крученным полотенцем, чтобы меньше оставлять следов. Когда свекровь увидела подобную сцену, было уже поздно. Туська была переломана изнутри как старая зубочистка: она впала в глубокую депрессию, отказывалась есть, и не хотела никого видеть. Втайне от всех, свекровь купила ей билет на ночной поезд и отправила домой.
Тетя Эмма, мама Туськи, позвонила Нинке в Питер, когда та укладывала Сашку спать.
– Ниночка, вы же со школы были подружки, не разлей вода. Ты ей как сестра. Позови ее к себе в Петербург, вдруг она приедет. Я не знаю, что делать. Девочка моя лежит целыми днями лицом к стене, ни с кем не разговаривает. Ни ест и не пьет. Даже не плачет. Глаза будто высохли, как соленое озеро. Отец во всем себя винит, совсем с ума сошел. Бегал вчера с ружьем по квартире, кричал, что поедет, пристрелит эту сволочь. Ты бы видела, в каком виде она приехала – лицо в синяках, на спине живого места, везде шрамы, порезы на руках. Врачи говорят, он ее металлической пряжкой ремня бил. Бедная моя девочка. Моя малышка. Тетя Эмма горько заплакала.
Пока Нинка раздумывала как быть в такой ситуации (все-таки не виделись сто тысяч лет, а в однокомнатную квартиру поселить сошедшую с ума подругу было страшно) Семенов на следующий день поехал на юг и забрал Туську. Он знал ее с раннего детства – городок небольшой, их дворы стояли бок-обок. В Туськином дворе росла огромная шелковица, на которой они строили домики и играли всей шпаной. Дядя Эдик разрешал им лазить в свой двор и есть плоды шелковицы в любое время. А маленькая Туська приносила бутерброды, для которых они спускали пластиковое ведерко на веревочке. Туська была настолько безобидным существом, что Семенов с трудом представлял, как кто-то мог поднять на нее руку. Это все равно, что долго и мучительно избивать котенка бейсбольной битой.
Неизвестно, каким чудом ему удалось уговорить Туську, но она воспаряла духом и решила начать жизнь с нуля. Тем более, что для нее, которая за всю жизнь видела только крошечный морской городок, да деревню в горах, северная столица была чем-то вроде Марса. Она согласилась уехать только потому, что там был другой мир. Мир, в котором не надо было стесняться прошлого, где никто тебя не знает и самое главное – знать не хочет. Уехав из дома, Туська заметно повеселела. Чувствуя, что у нее как у змеи полностью меняется кожа, она изучала новое пространство. Она могла целыми днями ходить по улицам Питера, принюхиваясь и прислушиваясь, словно сторожевая собака. Туська не ошиблась в своих ожиданиях – этот мир был совсем иным, нежели те, что она знала раньше. Город имел солоноватый привкус воды, также, как и ее морская деревня, но это был совсем иной привкус. Смесь сырости, легкой грусти, ветра и тумана. Туське нравился этот коктейль «достоевского», и она с удовольствием бродила по бесконечным набережным, насыщаясь им до предела. Здорово, что тут тоже было много воды – день за днем Нева очищала ее душу и смывала горькие воспоминания. Девушке нравился каменный рукотворный город, а причудливые дома с вычурной лепниной манили зайти вовнутрь и остаться там навсегда. Но каждый раз, попадая за красивый фасад очередного старинного здания, в душе Туськи начинало твориться нечто странное. В эти моменты ощущение легкой опасности настигало ее сразу на входе в старые дома. Легкий мороз бесшумно заползал под кожу в дикой питерской смеси облупленной роскоши и красоты. Дубовые резные двери, старинные плитки печи или остатки мозаики на потолке, – все это было разрозненными кусочками прошлого. Прошлое будто бы просачивалось, проявлялось то тут, то там прямо из небытия, на глазах у изумлённой провинциалки. Прошлое было не добрым и не злым, оно просто было тут всегда. Поэтому Туську никогда не покидало ощущения второго, невидимого мира по соседству. Очевидно, ей было и то, что город, будто ночной дикий зверь, также тщательно принюхивается к ней, как и она к нему. Она была чужой, пришлой для этих мест. Город отлично знал об этом и теперь, словно раздумывал, принять ее или выгнать вон.
После переезда, Туська поселилась вместе с Нинкой и ее семьей в небольшой съемной квартире и пошла учиться на курсы бухгалтеров. В школе ей неплохо давалась математика, и девушка решила использовать свои способности в области чисел. Спустя некоторое время она устроилась бухгалтером вино-водочный магазин, и, спустя несколько лет, наконец, смогла снять отдельное жилье, чтобы больше не стеснять друзей. Но Сашка, ее крестница, со слезами повисла на ней, умоляя остаться.
– Туся, Тусенька! Я буду учить математику! Клянусь! Я выучу все завтра же, – выла девочка, ползая по коридору и хватая Туську за ноги, чтобы та не смогла уйти. Это рвало сердце Туськи на части. В первый день, после того как она объявила о своем переезде, ей пришлось сделать вид, что она поживет еще несколько дней у друзей. А потом удрать днем, пока Сашка была в школе. Но как только она представила себе, как Сашка увидит, что ее вещей нет на месте и как начнет рыдать и громить все кругом, ей стало худо. Бросив не распакованные коробки в коридоре, как побитый пес, Туська пришла встречать Сашку из школы. Лучше уж так, рассказать ребенку все честно. Они пошли в кафе. Сашка обожала картошку и гамбургеры, и Туська решила подъехать к ней на хромой козе американского общепита.
– Саш, мне придется переехать. Дом совсем недалеко, ты будешь приходить в гости, когда захочешь. Твои родители должны жить своей семьей, это нормально. А мне ведь тоже не помешает выйти замуж. Что думаешь?
Сашка радостно жевала, кивая в такт каким-то ритмам из динамика. Ей достался человек-паук в хеппи миле. Она натягивала резинку и отпускала, натягивала и отпускала. Когда Туся проговорила свои слова, Сашка отложила еду и серьезно на нее посмотрела. Для своих тринадцати она было очень умная и дерзкая.
– Я не останусь с ними. Я поеду с тобой.
– Саша, это твои мама и папа.
– Я не люблю их. Козлы вонючие.
– Так нельзя говорить, Саш. Ты очень меня огорчаешь.
– Какая тебе разница, что я говорю. Ты все равно меня бросаешь.
– Ты сможешь приходить в гости.
– Знаешь, что, тетя Туся. Иди ты на х..И предков моих захвати. Как я вас всех ненавижу!
Тут Сашка вскочила с места, опрокинув поднос с едой на Туську. Еще несколько подносов рядом полетели прямо на людей. Дети заорали, начался дикий переполох. А Сашка выскочила из кафе и убежала. В светлом пальто, залитом кока-колой и кетчупом, Туся с разбитым сердцем возвращалась в новый дом. С трудом лавируя между коробками, она подошла к окну и набрала Нинку. Та ответила сонным голосом.
– Да нормально все с ней. Поорала и спать пошла. Не парься, это же Сашка.
– Ты загляни к ней перед сном, ладно? И смотри, чтобы она окно не забывала закрывать, а то ухо опять заболит. Она мне сегодня опять жаловалась.
Надо сказать, Туська была единственным человеком в мире, который искренне любил Сашку и терпел ее дикие причуды. Конечно, они могли с ней ссориться, неделями дуться друг на друга, но потом снова были очень близки. Нинка этому не препятствовала, она была уверена, что ее подруга таким образом реализует свой материнский инстинкт, раз уж самой ей бог не дает. Кроме этого, для Нинки такая помощь была большим подспорьем. Она никогда не любила возиться с детьми. Говорили, что это приходит позже, когда ребенок начинает с тобой общаться, но к ней ничего так и не пришло. И даже намека не было на то, откуда это неведомое чувство должно явится. До сих пор она как робот, выполняла свою материнскую социальную программу – кормила, поила, одевала и всячески выращивала нового члена общества. А то, что ее материнский инстинкт завял на корню, как только уперся в бесконечные проблемы с питанием, гулянием, невозможностью выспаться в течение многих лет, ее волновало мало. Ну завял и завял. Как говорится, не всем дано. Так что поела, одела чистое белье и иди гуляй. Маме некогда, она работает.
Туська водила ребенка в школу и кружки, играла с ней на приставке, мастерила одежду для кукол. Нинкина подруга, казалось, была абсолютно счастлива в новом городе, и стала снова наливаться соком как молодая дынька на бахче. И все бы ничего, но тот переезд Туси в другую квартиру стал для них четверых переломным пунктом. Тысячу раз потом Туська корила себя за то, что бросила Сашку. Предала, несмотря на многолетнюю любовь. Сколько вместе они прожили в тесной комнатке съёмной хрущевки! Одно время у Сашки не ладилось в школе и Туська не знала как ей помочь.
Ленька из Пятого Б, мелкий бандит все время обижал ее – давал пинков и задирал юбку. Сашка рыдала, не понимая, как реагировать на столь странные знаки внимания. И когда однажды ночью, Туська услышала сдавленные рыдания девочки из-под одеяла, она прилегла рядом и сказала:
– Сашка, я хочу кое-что сказать тебе очень важное и очень взрослое. ТЫ знаешь, что мой муж сильно бил меня? Бил так, что я однажды чуть не умерла.
Сашка перестала всхлипывать и сделала дырку из одеяла, чтобы лучше было слышно.
Туська продолжала:
– Но я сама виновата. Потому что позволила ему это делать. Раз за разом я терпела, и терпела, и думала, что это последний раз. После того, как он превращал мое тело в сплошной синяк, он неделями бывал добр и нежен. Заваливал меня подарками, обнимал и целовал. Даже котенка мне однажды подарил. Я назвала его Пушок. Но через месяц все повторилось вновь. Пушок спас мне жизнь, потому что он хотел попасть в меня дубинкой, но убил Пушка. Тот сидел у меня на плече. Если бы не он, муж сломал бы мне шею и все. Кердык.
Сашка окончательно вылезла из-под одеяла и смотрела на Туську немигающими, полными слез глазами. Потом прошептала:
– Какой козел!
– Да, козел, моя милая. Но я виновата сама.
– Туська, ты дура! Ты что такое говоришь? Может я тоже виновата, что Окунев меня бьет по жопе.
– Виновата.
– Ну ты и тупая. Правильно мама говорит – мозги у тебя как у курицы.
Сашка нырнула обратно под одеяло, законопатив все входы-выходы.
Туська нервно дернулась, но продолжила. Она скинула с Сашки одеяло целиком, обняла ее крепко и сказала:
– Да, мы виноваты сами. Мы слабые, а они сильные. Так природа распорядилась, что тут попишешь? Я только прошу тебя, не надо больше терпеть унижений. Надо сразу бежать, спасаться. Давай перейдем в другую школу? Или переедем в другой район? Ты не волнуйся, я поговорю с родителями.
На следующий день Сашку выгнали из школы, потому что она принесла мамин электрошокер и ткнула им в Окунева. Нинка была в ужасе, в школу вызывали милицию, родители мальчика хотели судиться с Семеновыми, и они чудом отделались небольшой взяткой. Как она орала на Туську! Даже наглая Сашка со страху забилась под письменный стол и отказывалась вылезать. Но Туське было все равно. Окопян орал на нее миллион раз и куда громче. Иногда казалось, что с гор сойдет лавина – так надрывался тот придурок в попытке обидеть жену. К счастью, человек быстро привыкает ко всему и Туська просто перестала слышать язык криков. Для нее он в один прекрасный день навсегда стал открывающим беззвучно рот мерзавцем с гнилым желтым резцом слева. Она научилась выключать у него звук.
Вечером Сашка прижалась к ней дрожащим тельцем. Их кровати стояли рядом и Сашка в детстве регулярно залезала к ней под бочок. Поболтать о том о сем или даже просто поспасть. Сейчас Сашке было двенадцать. Тело девочки потихоньку менялось, но характер оставался таким же бешенным, как и был с рождения.
– Туся, они хотят меня в больницу сдать для опытов. Сегодня врач приходил, вопросы дебильные задавал.
– Не переживай, я тебя никому не отдам. Спи. Что такого? Ты же защищалась, ты была в опасности. Больше так никогда не делай, только если окажешься на грани, между жизнью и смертью. Этот твой Окунев – подлец, получил по заслугам. Но зайка моя, злость еще никому не приносило счастья. Злость – она как опухоль, растет и растет, и еще требует пропитания.
