«Чертовщина какая-то», – подумал Миша, приходя в себя, развернулся и направился к храму.
– Свят-свят! – услышал он чей-то взволнованный голос.
Неподалеку стояла женщина средних лет, по-видимому, случайная прохожая, которую Миша не заметил в ходе общения со странным инвалидом. Женщина энергично крестилась правой рукой, держа в левой ладони мобильник с включенной видеокамерой. Встретившись взглядом, она испуганно вздрогнула и попятилась в темноту.
**
Стучаться не пришлось. Дверь храма оказалась открытой. Миша вошел внутрь, стараясь не вызывать шума. В храме было пусто и тихо. Слабый приглушенный свет освещал лики икон. Запах ладана был непривычным, но терпимым. Миша направился в правый угол. Его внимание привлек крупный деревянный крест с висящей на нем фигурой Христа. У основания креста стоял небольшой столик с догорающими огарками восковых свечей. Парень с интересом всматривался в ногу, пробитую гвоздем: «Интересно, из чего он сделан? – Миша негромко постучал указательным пальцем по искусственной стопе Иисуса. – Походу гипс или пенопласт». Сконцентрироваться не получалось. Из головы не шел странный исцеленный инвалид.
Грузный поп появился внезапно. Он, вероятно, не ожидал кого-то увидеть в это время и секунду удивленно всматривался в посетителя.
– Вечерняя служба закончена. Храм закрыт.
Священник выглядел недовольным. Из-за пухлых щек глазки казались совсем маленькими. «Крашеная», – подумал Миша, глядя на невероятно черную бороду, ниспадавшую на пузо.
– Да нет, он был открыт. Иначе как бы я вошел? – Миша старался говорить спокойно.
– Приходите завтра, – казалось, что уверенность гостя несколько насторожила хозяина храма.
– Но я еще не получил ответы.
– Какие ответы?
– Ответы свыше. Что мне делать, куда идти, где я буду спать. К тому же я голоден и хочу есть.
– Бог подаст.
– А я и не против, чтобы он подал. Точнее выдал мне причитающееся, то, что принес ему в храм русский народ специально для страждущих и нуждающихся вроде меня.
Поп медлил, видимо, прикидывал, как реагировать на такие заявления.
– Как тебя зовут, сын мой?
– Зовут меня Миша, и я Вам не сын, так же, как и Вы мне не отец.
– Вы впервые у нас? Я Вас раньше не видел.
– Так и есть, впервые. Именно поэтому Вы и не видели меня раньше. Я прилетел в Россию несколько часов назад.
– Прилетели? Откуда?
– Вылетал с запада, а прилетел с востока, – Миша ни разу не лукавил. Он вылетел из Западного полушария. Но из-за ограничений с воздушными коридорами, часть маршрута пролегала через Азию.
– А как Вы попали в этот храм? До аэропорта не так близко.
– Меня привез сюда русский православный таксист.
– Меня зовут отец Онуфрий. Понимаю, что обращение «отец» вам, судя по всему, претит, но таковы церковные правила, которые в ее стенах все-таки нужно выполнять. Сегодня уже поздно. Я должен закрывать храм. Вы придете завтра, и мы с Вами обо всем поговорим.
Миша ухмыльнулся. Его лицо выражало слабо скрываемое презрение.
– Один вопрос. Что за странный такой инвалид на коляске у Вас возле церкви околачивается? Это Ваш подопечный?
– А-а, Витюша. Ну да, есть такой. Только что же в нем странного?
– Да в общем-то ничего странного, – усмехнулся Миша, – кроме того, что инвалид этот поддельный.
– А здесь Вы ошибаетесь, – по спокойному лицу священника пробежало легкое недоумение. – Витюшу мы знаем уже несколько лет, и он самый что ни на есть настоящий инвалид. Он состоит в городском обществе инвалидов-колясочников, и конкретная точка, где он просит милостыню, у нас с этим обществом согласована.
– Но этого не может быть. А давно он инвалид?
– Давно. Лет двадцать, наверное, я точно не знаю. Он вроде бывший десантник, после службы занимался промышленным альпинизмом, спортсменом был, рукопашником, а потом несчастный случай и инвалидность. Года три назад он явился к нам. Говорит, будто сон ему приснился, в котором архангел Михаил приказал ему здесь стоять и ждать пришествия. Архангел то ли сам прибудет, то ли пришлет кого-то его исцелить.
На этих словах священник усмехнулся, но быстро спохватился и снова стал серьезным.
– С тех пор он здесь постоянно сидит, подаяние просит. Все своего архангела ждет. Несчастный человек. Вечерами в основном приходит. Говорит, что в его сне ангел сказал, что ночью явится. А чего Вы о нем спросили? Он, наверное, нахамил Вам? Он может…
– Никакой он не инвалид. Он сегодня при мне встал и пошел. И кресло свое оставил на улице.
– Это невозможно. Я же Вам сказал…
– Значит, разрешите представиться – архангел Михаил, он же – Спаситель. Как конкретно меня величать – это Вы с вашим Витюшей разберитесь, – Миша говорил выдержанно, с усмешкой, но без злобы.
– Он сейчас там, на улице? Он обычно в это время там, – было видно, что поп несколько смущен.
– Я же говорю, он ушел. Очень натурально разыграл комедию, типа я его исцелил. Потом встал и ушел, даже кресло свое не забрал.
Поп недоверчиво смотрел на гостя.
– Чудо батюшка! Чудо! – Миша картинно воздел руки к небу. – Я исцелил его. Даже не пришлось говорить: «Встань и иди!»
Миша улыбался, а священник нет.
– Вы что же, батюшка, в чудеса не верите? – парень, усмехаясь, издал хрюкающий звук (это у него вышло неспециально).
– Прошу Вас, перестаньте ерничать, – батюшка, по-видимому, не разделял веселья. – Мы можем с Вами выйти на улицу к тому месту?
– Да пожалуйста, – Мише определенно нравился разворачивающийся вокруг него водевиль.
Парень со священником вышли на улицу и направились в сторону видневшейся неподалеку инвалидной коляски без пассажира. Потоптались, походили. Священник недоверчиво и серьезно смотрел то на коляску, то на Мишу.
– У меня нет слов, – наконец произнес батюшка. – Но самое главное, я чувствую, что все, что Вы говорите, – истинная правда. Коляску нужно забрать. Ее нужно будет отдать обществу инвалидов. Давайте пройдем в трапезную. Вы для начала перекусите, и мы вместе подумаем, что нам с Вами делать дальше.
Миша был не против подкрепиться. Они снова направились в церковь. Отец Онуфрий катил впереди себя коляску, которую оставил внутри возле двери.
В трапезной нашлось довольно много разнообразной еды («прихожане жертвуют»), часть из которой хозяин подогрел в микроволновке. Миша не отказался от стакана красного вина. Оно было чрезмерно сладким (Миша любил сухач), но выбирать не приходилось.
– Вы не возражаете, если я наберу Витюше? У меня где-то был его номер.
Миша не возражал. Отец Онуфрий звонил по видеосвязи. Абонент долго не брал трубку. В тишине храма гудки звучали невероятно громко. Дозвониться удалось с третьей попытки. В ухо ударила народная военная песня про батяню-комбата, не бросавшего ребят. Потом наконец показалось очень пьяное лицо того самого попрошайки.
– Витя! Витюша, ты меня слышишь? – обратился к лицу священнослужитель, стараясь перекричать музыку.
– Йо-хо-хо, какие люди! – зашамкал мужчина заплетающимся языком. – Как там отроковица Ольга с берегов Онежского озера?
Священник поморщился, из чего Миша допустил, что за батюшкой водится некий грешок сексуального плана, напоминание о котором доставляет ему дискомфорт.
– Витюша, где ты и что с тобой?
– Где я? С друзьями! Бухаю! Что со мной? А вот что со мной!
С этими словами мужчина встал из-за стола и продемонстрировал свои ноги.
– Йо-хо! Йо-хо-хо!
Мужчина несколько раз встал-присел, выразительно отводя ноги и руки в стороны, словно исполнял пьяный матросский танец. Он был дерзок и доволен собой.
– Ну что, батюшка святой, кто теперь из нас святой? К кому архангел прилетел? К тебе? Хрена с два! К Витюше прилетел! А кому вещий сон приснился? А? Мне приснился! Тебе за всю твою жизнь поповскую такого сна не приснилось, а Витюше ра-аз и приснился! А ведь ты стебался надо мной и над сном моим. Стеба-ался! Так что я святой, а не ты, понял, мля. Витюша в авторитете у небесной братвы. А ты здесь на земле только перед бабушками святой, а там, на небесах, чмо печальное. И не я, а ты мне кланяться должен и ручки целовать! По-ял, мля! Это тебе не отрочицу Ольгу обманом к сексу склонять.
«Таки была греховная связь у нашего батюшки», – заключил про себя Миша.
– Витя! Витюша, успокойся, послушай меня…
– Это ты послушай меня. А лучше… – икнул, – а лучше – поцелуй меня в зад. Вот прям в зад, – хулиган определенно входил в раж.
– Витя, возьми себя в руки…
– Вот сюда, – дебошир развернулся и похлопал себя по ягодице.
– Витя, перестань!
– Погодь, ща покажу, куда конкретно поцеловать! Сёма, подержи-ка аппарат…
Миша успел разглядеть неприглядное помещение с ободранными обоями, несколько омерзительных гогочущих рож, стол с нехитрой закуской и грязные пальцы, заслонившие камеру.
– Сюда снимай, Сема, крупным планом, камеру не закрывай.
– Витя, не надо! Побойся бога! – в голосе священника звучали умоляющие нотки, но это как будто только распаляло пьяного хама.
– Прям туда поцелуй, батюшка, в уста шоколадные!
В следующий момент в камере крупным планом появилась оголенная промежность с коричневым анусом, обрамленным редкими волосами.
– Фу, какая мерзость! Витя, прекрати сейчас же!! – отец Онуфрий почти кричал в динамик, морщась и отворачивая глаза от экрана.
– Простите меня, простите его, – виноватым шепотом обратился он к Мише. – Витюша парень хороший, добрый, просто грубиянистый и выпить любит. К тому же, сами понимаете, какое потрясение пережил.
Миша понимающе молчал.
– Витя, остановись, послушай! Я тут не один, – священник снова обратился к дебоширу.
В камере появилась довольная харя Витюши. Все это время Миша находился за пределами видимости. Теперь он взял трубку.
– Привет, криптоинвестор! – помахал Миша рукой в камеру.
– Оп-паньки! Фига-се! Пацаны, это он, мой архангел-спаситель, тот, что мне ноги исцелил.
На экране появились кривые лица Витюшиных дружков, потом снова Витя.
– Откуда ты и как тебя звать?
– Зовут меня Миша. Я сегодня прилетел…
– Все сходится, ёп-ти! Михаил-архангел прилетел меня спасти! Ясно, млин? Витя вам не конь в пальто! Витя там на небесах большой вес имеет. Потому что десантура рулит! Йо-ху!
В камере послышались одобрительные возгласы собутыльников. Миша понял, что продолжать разговор нет смысла, и передал трубку отцу Онуфрию.
– Постой! Миша! Онуфрий, сцуко жирная, отдай трубку ангелу! Миша, я Витюша-скороход. Это погоняло мое. Я за тебя любой гниде очко порву. Витя-скороход с тобой, Миша. Миша, найди меня! Миша, погоди…
Витюша со странным прозвищем «Скороход» начал плакать бессмысленными алкогольными слезами. На этом моменте отец Онуфрий отключился. Через секунду раздался звонок, это перезванивал Витюша. Батюшка покачал головой, нажал на отбой и выключил звук. Телефон завибрировал – Витюша не унимался. Спустя несколько попыток телефон, наконец, затих.
– Это ж надо, сколько неуважения к сану и к институту церкви… – щеки священника сосредоточенно раздувались.
– А с чего ему взяться, уважению? Здоровые взрослые мужики, образованные, неглупые, паразитируете на людском невежестве и страхе смерти, вместо того, чтобы развеивать эти страхи и просвещать людей.
– Все смерти боятся. Нормально это, – начал парировать поп. – Мы как народные психотерапевты успокаиваем, чтобы людям не так страшно было. Особенно бабушкам, – священник намазал на кусок багета масло, затем положил сверху толстый слой красной икры из зеленой жестянки и закинул в рот.
– Вот я и говорю, паразитируете на страхах, вместо того, чтобы их развеивать. Рассказываете сказки про рай и ад вместо того, чтобы говорить правду. Даете наркотик вместо того, чтобы лечить.
– Да как от страха смерти-то вылечишь? Что же им говорить-то?
– Да так и говорить: не знаем мы, что после смерти будет. Никто из живых там не был, никто из мертвых оттуда не возвращался.
– Слова хороши, только таким объяснением страх смерти не снимешь. Неужели Вы, Миша, не боитесь смерти?
– Нет, не боюсь.
– Ну понятно. Вам-то чего бояться, вы же архангел.
– Никакой я не архангел, а обычный человек.
– А почему же тогда смерти не боитесь?
– А чего ее бояться? Смерть – это то же, что и сон. Сон – то же, что и смерть, только короткая по времени. Мы ведь не боимся сна. Когда ты спишь, все вокруг есть, а тебя нет. Так же и при смерти: все вокруг будут, а тебя не будет. Чего же здесь страшного?
Батюшка что-то прикидывал, думал, жевал.
– А вдруг там, за чертогом, что-то все-таки есть? Вы ведь сами говорите, что мы не знаем, что там.
– Так и есть, не знаем. Но если предположить, что там что-то есть, то не в этом ли кайф – лично все узнать, когда тело выработает ресурс и придет в негодность? Это намного достойнее, чем дрожать и цепляться кривыми пальцами за жалкое существование.
– Но ведь религия помогает людям быть лучше, обуздывает пороки…
– Человек должен хотеть быть хорошим сам по себе, а не под страхом расправы после смерти. Вы будете еще вина?
Миша аккуратно разлил красную жидкость в опустевшие стаканы.
– Батюшка, давайте по совести, никто из вас не верит ни в какого бога, ни в рай, ни в ад. А занимаетесь вы этим, потому что сытно и выгодно у людей обманом деньги выманивать, а потом хоромы себе строить да тачки дорогие покупать. Не надо, пожалуйста, – Миша сделал выразительный жест рукой отцу Онуфрию, который собирался что-то возразить. – Я знаю, что вы умеете забалтывать, профессия такая, только суть от этого не меняется. Вы архаичный и совершенно вредоносный паразитический социальный институт – раковая опухоль на теле общества, торговцы опиумом для народа, как говорил о вас Маркс. И для меня это самоочевидная вещь.
Отец Онуфрий сопел, потом зацепил крупный кусок форели с тарелки и отправил в рот.
– Я вот думаю о Витюше-богохульнике, о том, что он готов за Вами идти. Мессия ведь тоже, когда явился, не среди церковников, а среди простых людей себе помощников выбирал.
– Так-так, батюшка, Вы меня в свои схемы, пожалуйста, не впутывайте. Никакой я не Мессия. Я атеист и во всю эту чушь не верю ни на йоту.
– Мессия – атеист. Это действительно что-то новенькое, – усмехнулся священнослужитель и глотнул из стакана с вином.
– Я не Мессия, – Миша тоже усмехнулся и зацепил из банки зеленую оливочку (с косточкой, как он любил).
– А я думаю иначе. И я, кажется, понял, почему ты, Миша, являешься настоящим Мессией, – священник перешел на «ты», но это было совершенно органично и не вызвало в Мише никакого недовольства. – И дело не только в моем внутреннем ощущении и вере. Согласно писанию, лжепророки и лжехристы будут всем говорить, что они единственно верные, настоящие, будут демонстрировать чудеса, чтобы прельстить людей. А ты вообще неверующий и в принципе отвергаешь свою божественную сущность.
– Так и есть, отвергаю, – Миша сплюнул в пальцы обгрызенную косточку и положил на край тарелки рядом с другими. – Ладно, батюшка, засиделся я у Вас. Спасибо за хлеб, за соль, за вино и икорку. Пора мне.
– Ну пора, значит пора. А есть куда ехать, где ночевать?
– Нет. Некуда ехать и негде ночевать.
– Знаешь, Миша, все в жизни происходит не просто так. Не случайно ты сел в тот самолет и неспроста приехал в этот храм. Значит и на меня какие-то виды на небесах имеются. Ты можешь остановиться у нас в церковном приюте. А завтра решишь, куда двигать дальше.
– Спасибо, но у меня другие планы.
– Ну что ж, твоя воля. Но я не могу отпустить тебя вот так просто. Это было бы не по-христиански, не по-человечески.
Они прошли в кабинет отца Онуфрия. Священник покопался в шкафу и достал оттуда новый смартфон.
– Это от жертвователей. Сим-карта уже подключена. Номер телефона в памяти записан. Сейчас я еще свой добавлю. Номер на корпоративном церковно-приходском тарифе. Так что в минуса не уйдешь.
Священник протянул Мише телефон.
– Теперь о насущном, – батюшка достал из сейфа несколько брикетов аккуратно упакованных, перетянутых канцелярскими резинками российских денег бледно-красного цвета. – Деньги народа – деньги от бога. Считай, что русский народ через меня выдает их тебе как страждущему и нуждающемуся, тем более, что это так и есть.
– Деньги до копейки я обязательно верну, когда заработаю их честным трудом.
Отец Онуфрий не возражал. Миша уложил все в висящую на поясе барсетку Louis Vuitton.
– На этом я готов с тобой проститься. Будь на связи, звони в любое время, если возникнут проблемы. И знай, что двери храма всегда открыты, если понадобится материальная или духовная поддержка.
Отец Онуфрий проводил Мишу до дверей и горячо обнял его на прощание:
– Вижу в тебе свет и силу великую, которой не видывал доселе. Не знаю, что ты за человек и человек ли ты вообще, но надеюсь, что ты пришел не на погибель, а во спасение.
– Спасибо, батюшка. А можно вопрос напоследок? Что за история у Вас произошла с Ольгой?
– Какой Ольгой?
– Ну той, с берегов Онежского озера.
Священник вымученно дышал, глядя на Мишу.
– Давай не сейчас, потом как-нибудь расскажу…
***
Миша вышел за ворота и направился по той же дороге, по которой пару часов назад пришел в церковь. Подходя к парковке, он услышал резкий звук автомобильного сигнала. Повернувшись, Миша встретился взглядом с таксистом, тем самым, который его привез. Мужчина выскочил и открыл перед Мишей пассажирскую дверь.
– Что Вы здесь делаете? Вы что, все это время не уезжали?
Миша уселся на переднее сиденье рядом с водителем.
– Я видел… Я все видел… – таксист говорил так, будто узнал военную тайну. Его глаза не отрываясь смотрели на Мишу. – Я задержался. Все о Ваших словах думал насчет власти капитала и рабства, в котором мы живем. А тут такое…
– И что же Вы видели?
– Все! Как Вы инвалида на ноги поставили.
На этих словах мужчина включил видеозапись в телефоне, на которой оказался запечатлен эпизод с исцелением колясочника, включая момент со случайной прохожей и выходом Миши с отцом Онуфрием на место происшествия. Видео было в хорошем качестве.
– Я сразу понял, что с Вами что-то не так. Прямо почувствовал! С того момента, как вы с березками и с землей пообщаться вышли. Что происходит? Кто Вы?
– Брат, как тебя зовут? – Миша перешел на «ты».
– Федор.
– Миша.
Мужчины пожали руки.
– Федор, я не понимаю, что здесь произошло, честно. Я просто шел в храм, в который ты меня привез. Я сам не знаю, что думать.
Миша вкратце рассказал таксисту о себе, о беседе со священником и сольном номере Витюши по видеосвязи.
– Ну вот, собственно, и все. Теперь отвезите меня в центр. Мне еще походить-побродить нужно, да ночлег найти. Не в богадельне же в самом деле ночевать.
– Миша, уже поздно. Я думаю, что и я не случайно попал в этот переплет. И речь твоя неспроста искру во мне выбила, и завис я тут не случайно, и чудо увидел. Кем я буду, если брошу такого человека на произвол судьбы. Я потом сам себя не прощу, если с тобой что-то произойдет или даже если ты просто исчезнешь. Рядом с тобой задышалось по-иному и надежда на лучшее появилась. Может, это мой шанс поменять жизнь?
Таксист Федор предложил остановиться в квартире знакомых, которые переехали жить в другую страну, оставив ему ключи. Миша согласился. Квартира оказалась в добротной сталинке в центре Москвы.
– Недурно, оч-чень недурно, – говорил парень, прохаживаясь по широченным коридорам и вглядываясь через витражные окна в огни ночного мегаполиса.
Чувствовалось, что в ремонт и обстановку было вложено немало материальных и творческих ресурсов.
– Ну да, – соглашался Федор. – Хозяева – люди состоятельные и со вкусом, они еще с моими родителями дружили. Ключи мне доверили. И хоть за уборку и присмотр они платят консьержу, все равно просят, чтобы я тут периодически появлялся.
– Ого, и холодильник затарен, – удивлялся Миша изобилию.
– Тут еще и бар есть. Это я все покупаю для себя любимого. Квартира, можно сказать, – моя личная резиденция. Я тут иногда от семьи отдыхаю, стресс снимаю. Могу родственников или знакомых на время приютить. Хозяева не против. Доверяют.
Вот так чудесным образом в первый день приезда Миша решил финансовый и жилищный вопрос. Теперь у него была связь, деньги на первое время и уютная достойная квартира в центре Москвы.
Оставшись один, он записал для Эндрю длинное видеообращение (они об этом договорились при расставании), в котором поведал товарищу о невероятных знакомствах и приключениях, произошедших с ним в дороге и по прилету в столицу. «Кто его знает, может во мне действительно дар какой-то открылся на родной земле?» – шутил Миша, посмеиваясь в камеру.
Закончив запись, он сладко уснул, укутавшись в легкое летнее одеяло. Ему снились белые березки, купола православного храма, размашистый танец матросов под русскую песню и ласковая улыбка бабушки Даши в очках Оксаны Вадимовны Златопольской.
Глава 3. Разбор полета
За круглым столом сидело двое гоблинов: Марк Антонович и лысый. Третье кресло было пустым.
– Гогозин в своем репертуаре, опять опаздывает, – произнес лысый, посматривая на часы.
– Ну да, любит он это дело…
– И так, сколько я себя помню, еще с учебки. Сейчас опять скажет, что в пробке застрял.
Лысый выглядел недовольным. Но было видно, что недовольство это деланное и мужчины совершенно не сердятся на своего коллегу.
– Ну что ж, ему же хуже. Начнем без него. Чего там у Вас интересненького, Николай Игнатьевич?
– Да так, есть кое-чего забавного по мелочи.
Он протянул собеседнику листок А4. Марк Антонович пробежал глазами по тексту, напечатанному замысловатым шрифтом под русскую буквицу:
«Концепция «Скрепа». №2247/147. Семейный вождь.
Вы спросите, кто для нас Казимир Казимирович? И я отвечу: Казимир Казимирович для нас то же самое, что для наших советских предков Владимир Ильич – верховный вождь и духовный предводитель. Только наш вождь намного круче советского. Наш вождь – улучшенная модель. Советского вождя называли живым, но он был мертвым и лежал в мавзолее на поверхности земли. Наш вождь – жив и сидит в мавзолее под землей.
Но нет предела совершенству, и прогресс не стоит на месте. Наш вождь непременно будет модернизирован. Благодаря технологии искусственного интеллекта, вскоре он станет буквально членом каждой семьи. Его можно будет потрогать, с ним можно будет поговорить, его можно будет обнять. Он будет мягким и теплым. Он будет неотличим от живого человека. Естественно, чем состоятельнее гражданин, тем более качественного вождя он сможет себе позволить. Гражданам победнее будет предложен бюджетный вариант, который можно будет приобрести в рассрочку или ипотеку».
Марк Антонович оторвал глаза от текста.
– Суйков? – спросил он.
– Суйков, – подтвердил лысый.
– Бедолага. Видно, что переживает.
– Ну да. Никак не смирится с опалой. Сидит у себя в каморке в «Неброской тишине» и строчит от скуки подобную галиматью по пятнадцать-двадцать листов в неделю. Но что делать, приходится читать. А вот еще.
Лысый перекинул изображение со смартфона на большой экран на стене. На танцплощадке какой-то коллектив исполнял песню и плясал с зажатыми носами.
– Чего это они с зажатыми носами? – поинтересовался Марк Антонович.
– Это попытка нащупать нью-рашн-стайл в музыке и танцах. Ну не все же нам с Запада тырить. Нужно что-то свое придумывать, оригинальное, самобытное, чтобы ни у кого такого не было. А танец этот, между прочим, народ подхватил – его теперь даже на дискотеках молодежь танцует.
На следующем кадре пожилой чернокожий мужчина в форме казачьего есаула пел заунывную песню про прогулку с конем по полю.
– Ну как? – поинтересовался лысый.
– Никак, – спокойно ответил Марк Антонович.
– А это – наша работа над новым национальным брендом продуктов питания.
На экране включился ролик. На зеленом лугу мирно паслись коровы. Молодой чернокожий парень с дредами в белой косоворотке размашисто косил траву. К нему подходила голубоглазая блондинка с заплетенными в косу волосами и протягивала глиняный кувшин. Молоко двумя струями стекало по щекам и бороде на косоворотку. «Не пей заморское, пей свое!» – говорил бодрый голос за кадром. Веселый парнишка ставил пальчиками лайк, подмигивал и широко улыбался в камеру. Рядом подмигивала рябая корова, на которой был венок из полевых цветов.
– А чего это такой акцент на чернокожих образах, мы же вроде как национальный бренд создаем?
– Ну, здесь сразу тройная подоплека. Во-первых, мы показываем всему миру, что, несмотря на всю нашу политическую закрытость, мы остаемся толерантным продвинутым обществом, готовым на культурные взаимодействия. Во-вторых, это наш реверанс чернокожим братьям в рамках нового политического курса на сближение с африканским миром. И в-третьих, наши отечественные археологи нашли доказательства, что первые люди зародились не в Африке, а в России, а уже оттуда пришли в Африку. Так что, африканцы – это темнокожая разновидность русских.