Действительность. Том 2
И будет свергнут всякий царь Памира
Разрублен, как палаш эмира
И человек, обрез отмерив от плеча
Нарядит новую богиню с горяча…
И станет поклоняться совершенству,
Что в очевидности блаженства
Отбрасывает всякое сомнение и упрёк
Приносит разуму удовлетворение, из века в век…
И ты, – мужчина настоящий,
Стремишься к истине, – ведь женщина она!
Но стоит лишь испить бокал до дна,
Напитком жажду утолить, бодрящим,
Как привкусом фальшивого вина,
Восторженность погасит настоящим,
Упрёка скорбь, разочарование, и вина…
Ложь, как всякое иное понятие нашего разумения, – многогранно. У каждой нашей «ганглии разумения», есть своя ложь и своя правда. И то, что для одной «ганглии» является святой правдой, для другой, – выступает как неоспоримая ложь. Как правило, весь вопрос лишь в фокусе осмысления. А фокус этот у каждой «ганглии» нашей осознанности свой. Какова же генетика этого явления, в архаическом осмыслении всякого понятия. Вот несколько граней, явно представляющихся моему воззрению. Одна из граней лжи та, которой мы прикрываемся, стыдясь своей правдивой наготы. Мы прикрываемся ей, как одеждой. «Лживая маска», прикрывающая правду, – и в этом смысле весь наш мир – лжив. Ведь его истинный облик, мы не узнаем никогда. Он всегда в «халате иллюзии», на лице маска, его образ – фантазия. И здесь выявляется другая грань лжи. Она рождается там, где правда больно хлещет своим хлыстом. И наша сущность, с помощью своего воображения, начинает закрашивать эту правду красками лжи, рисуя картины, не соответствующие реальной действительности. Она замазывает мазью раны, и остерегается, только бы не получить очередной удар этим хлыстом. Наше воображение, как страж нашего разума, охраняет его от опасной действительности, купая его в тёплых водах иллюзии. И здесь, по большому счёту, мы лжём сами себе.
Следующая грань лжи рождается там, где происходит быстрая смена картинок действительности, либо происходит быстрая трансформация какого-нибудь понятия, (а понятия живут по тем же законам, что и всё остальные «сущности»), и мы восклицаем: Всё, что было до этого, – ложно! Произошло естественное для нашей реальности изменение, но оно посеяло в нашем воображении, недоверие к прошлому, а точнее к его истинности. Недоверие, которое, словно какая-нибудь зараза, начала распространятся во все стороны нашего мировоззрения, захватывая своим ареалом всё, что лежит на его пути.
Ещё одна из граней лжи, возникает от недостатка нашей памяти, и восприятия вообще, нехватки деталей, дополняемых тем же воображением. Наш разум, являясь «зеркалом», в то же время сам есть отражение действительности, её природы, и не терпит пустоты, – пустоты во всех смыслах. Ведь «глобальная пустота», своим основным свойством являет безмятежность, нечто антагоничное действительности, и, по сути, является противоположной стороной, противоположным полюсом реальной действительности. И в силу этого нашему разуму, существующему только в рамках реальной действительности, являющемуся её продуциратом и носителем противны, как «глобальная истинность Великой пустоты», так и мелкие её флюиды, проникающие в нашу феноменальную реальную действительность, словно вирусы, и разрушающие все, что так родно и близко его глубинному существу. А именно – «чистую иллюзию». Так вот наше воображение, в силу чувства самосохранения сообразного своей действительной природе, не терпящей никаких проявлений «пустоты» заполняет пробелы, возникающие в нашей памяти и нашем восприятии. Она их домысливает, как домысливает недостающее звено, в каждый данный момент реальности.
Но самым важным моментом в осмыслении правды и лжи, истины и иллюзии, должно заключатся в том понимании, что истина на самом деле, не позитивна для нашего существа. Ибо ложь, иллюзия является сакральной сущностью жизненности. И как в науке, так и в философии мы стремимся к истине, как всё и вся в этом мире стремится к своей смерти, к своим изначальным монадам, к своим архаическим состояниям. Здесь нет и быть не может никаких альтернатив. И повсеместная иллюзия, воплощающаяся в сакральные основы нашей фантазии, правит балом нашего бытия, нашей реальной действительности, так как именно она несёт в себе причины и следствия архаики жизненности. Фантазия, – «великая ганглия нашего сознания», находящая свой апофеоз в человеческом разуме, являет собой основу этой жизненности, и несёт в себе её квинтэссенцию и пантеон. И по большому счёту, не будь у нас этой «ганглии», мы бы, скорее всего, не лгали бы вовсе, по крайней мере, самим себе. Но, в этом случае, и не было бы никакой возможности становления нашего разума, его невероятного развития. И в феноменальном осмыслении мироздания, этот пантеон жизненности, наша фантазия, домысливая, создаёт «недостающие звенья» выстраиваемой нашим разумом «цепи реальной действительности». Она, словно кузнец выковывает эти «звенья» из материала возможных событий, связывая их «логическим раствором» нашего воображения. Но часто эти «звенья», не зафиксированные «закрепителем реальной действительности», сталкиваясь с фактической реальностью феноменального мира с всплывающими вдруг, откуда ни возьмись «реальными звеньями», оказываются на их фоне, фальшивыми. И потому часто то, что мы называем ложью, в своей сути, это искусственно созданные и вставленные в естественные цепи, звенья нашей фантазии, этой Терпсихоры олимпа жизненности».
Логика, при всём своём пафосе, при всех своих претензиях на холодность и истинность рассудка, есть лишь «дитя совокупления фантазии идеального», и «памяти рационального». И как водород и кислород, горючие и взрывоопасные материалы, при своём синтезе порождают нечто противоположное горючести и взрывоопасности, воду, так логика, порождённая сочетанием «метафорических неустойчивых материалов», являет собой нечто холодно последовательное, нечто связывающее и определяющее, нечто монолитно твёрдое и устойчивое. Где каждое из этих «метафорических неустойчивых материалов», как известно, не без собственных врождённых естественных погрешностей. И логика, в силу своей «искусственности», (ведь она была создана в результате сношении «аналитического разума» базирующегося на памяти, и «идеального», базирующегося на фантазии), противоречит «естественной реальности» бытия отражающейся в нашем рассудке, и не гармонирует с ней так, как должна гармонировать с естественной истинностью действительной реальности.
Иногда создаётся впечатление, что наш «аналитический разум» в сношении с «фантазией идеального», вообще всегда идёт вразрез с естественной реальностью внешнего мира. И то, что наша «естественная реальность» отражённая в рассудке, почитает за истину, для них, – иллюзия и ложь. И наоборот. То, что для «естественной реальности рассудка» – ложь, ими воспринимается, как истинность. Порой возникает такое чувство, что некоторые «ганглии нашего сознания» живут на разных планетах. Мне даже в какой-то момент казалось, что это и есть вся соль лжи. Что ложь – это то, что «не моё», в самом широком смысле слова. Но это от чрезмерной восторженности. Ложь, на самом деле гораздо шире в своей сути. Её сущность выходит за рамки одного явления, она слишком многогранна. И при всей нашей общей отвергаемости лжи, как чего-то обманывающего нас, как некоей фальши, её главными мотивами служат, безусловно, полезные для нашего существования, свойства. Её доминирующее значение несёт в себе ограждающую от враждебных стихий, причину. Ибо её «главные грани», защищают нас от «Дамоклова меча истинности». Ведь саму «иллюзию действительности», как некую определяющую гармонию всего нашего бытия, то, на чём зиждется вся наша действительная реальность, можно смело отнести ко лжи. А она есть, – бастион нашего существования вообще.
Однозначное и категоричное отношение, как ко лжи, так и к истине, есть признак врождённого и неизжитого инфантилизма, который склонен вводить всё и вся в абсолютные рамки, как общего мировоззрения, так и собственной осознанности. Вообще всякая «однозначность», в любой из областей воззрения и созерцания всегда является признаком плоскости и слабости «развивающихся «ганглий осознанности». Человек, смотрящий в мир без максимализма и восторженности, видит во всём лишь противостояние, на всех без исключения уровнях воспринимаемой действительности. Здесь нет и быть не может никаких бастионов, никаких абсолютных и незыблемых граней, здесь нет истинности, но есть лишь фатальность. Здесь холодный разум идентифицирует и обозначает, либо сами силы (стихии), задействованные в этом противостоянии, либо то, что порождается в результате этого противостояния.
Человек, вкусивший с «древа познания» и расставшийся с детским инфантилизмом знает, что нелепо полагать, будто в нашей действительности может существовать «абсолютная ложь». Точно так же, для него нелепо думать, что в ней может существовать «абсолютная истина». Мало того, он чётко осознаёт, что любые «противоположности» в мире, не существуют одна без другой, и со временем проникают друг в друга. Происходит некая «диффузия противоположностей» и последующий «местный локальный синтез», с необходимыми трансформациями обоих противостоящих форм. И чем сильнее эти противоположности будут расходиться в твоём «рационально-аналитическом сознании», тем неразрывнее они будут становиться в твоём «инстинктивно-идеальном». Так синтезируются всякие монады нашей действительности, так синтезируются самые непримиримые противоположности. И в результате такого синтеза, происходит «чудесное», возникает нечто невероятное и великое. И это относится, в первую очередь, к физике сущего. Так неоспоримая аналитическая противоположность метафорических монад действительности огня и воды, в своём синтезе, дают ту искру, ту силу, и тот порядок, что составляет объективное бытие всего, что мы приравниваем к понятию «живого». Именно столкновение и последующий синтез этих непримиримых противоположностей, создаёт все невероятные, чудесные и фантастические формы «живого». Именно здесь лежит тайна жизни, её волшебная гармония, и недосягаемая суть.
Аналогичную динамическую особенность имеют диффузные сношения в нашем разуме истины и иллюзии, порождающие такое грандиозное явление, как «сбалансированное идеальное воззрение», поднимающееся на такие высоты, которые были бы не доступны без этого внутреннего противостояния, и последующего синтеза. Ведь, как я уже говорил, всё самое великое, а значит ценное для нас, рождается в результате столкновения «взаимодостойных непримиримых врагов».
Несколько отвлекаясь от контекста, хочу вспомнить здесь музыку. Я долго думал, перекатывая в своём сознании её сущность, и задавая себе вопрос: в чём таиться её волшебная не поддающаяся никакому математическому или логическому разложению, форма? То есть, в чём её не подвластная нашему рефлексивному строгому аподиктическому созерцанию «телесность», создающая впечатление волшебной произвольности, не присущей более ничему в нашем мире? Как всё великое в этом мире, музыка представляет собой столкновение сил иллюзии и реальности, воплощающихся в синтез диссонансов и консонансов её последовательной мелодики. В этой последовательности и сочетаемости, она полностью повторяет нашу душевную агрегатность, её сакральные основы. Музыка словно лекало, отпечаток, – образец тонких душевных сплетений возвышенной сверх организации нашего тела. И вырвавшись наружу, она резонирует с близкими формами, тем самым вызывая восторг, и трепет каждой клеточки нашего органоида. Он тянется к музыке, словно к чему-то родному, чему-то, что может подтверждать и утверждать его бытие, давать, пусть иллюзорный, но смысл.
Конечно же, музыку, как собственно большую часть явлений нашего мира, можно перевести и в «цифровой формат», и этим занимается ныне каждый уважающий себя профессионал от музыки. Но если затем, начинают воспроизводить этот «формат», переводя обратно в музыку, строго придерживаясь его алгоритмической формы, соблюдая точно все цифры, то настоящей музыки, – не получается! Её волшебный полёт куда-то исчезает! Чего же не хватает? Вы скажете души? И я с вами соглашусь. Именно нашей души. А точнее той, присущей нашей душе погрешности, -произвола, в самой сакральной его основательности. Непредсказуемого полёта фантазии, искривления, некоей лжи в ней! Лжи, в грамматическом смысле, которая только и даёт впечатление всякой неповторимости. Музыка прекрасна тем, что в ней всегда есть некая противоположность математики, некий изъян, неточность. Обязательная примесь лжи, кривизны. В ней, в музыке дважды два, не всегда четыре, и в этом вся её волшебность. Ибо она содержит в себе тем самым, недосягаемую для разумности тайну, – воплощённую в звуках действительность бытия, которая своей основой имеет именно нарушение, некий сдвиг, искривление абсолютной гармонии. Кстати сказать, при котором только и возможно рождение всякого стремления. – Стремления, олицетворённого всякой полифонией, и составляющего главный мотив и принцип всякой музыки. Не важно, пространственного или временного её воплощения.
Иные алгоритмы
Когда ты увидишь и осознаешь ту невидимую нить, связывающую все явления в этом мире, когда ты поймёшь, что в мире не существует ничего отдельного, абстрагированного, отличного своей природой от всего остального, тогда ты оценишь по-настоящему всю великую иллюзорность бытия и «правдивую ложь природы» и поймешь, как нелепо разделять в этом мире «живое» и «неживое».
«Есть корень общий, в человеке и растении,
и даже в свечке, камне и земле,
всё связано на круг, единой нитью,
ты не найдёшь отшельника, в кромешной тьме!..»
Человек представляет себя и всё что близко ему по форме, то есть свою группу, свой «клан», как нечто отдельное от всего остального, и называет этот «клан» – «Живым». И это естественно. Всякая группа (клан), на каком бы политесе не строилась её архитектоника, старается абстрагировать себя, и противопоставить всему остальному. Это незыблемый закон действительности. Она, действительность, не существует без этого противопоставления. Она сама – есть суть этого противопоставления. Но наше непомерное возвеличивание себя, совершенно безапелляционное возведение на абсолютный пьедестал, на вершину всей природы, – это перебор.
Если попытаться отбросить восторженность собственным существом, его неоспоримым совершенством, и взглянуть на себя и свои собственные воззрения с несколько иного угла зрения, а попросту сказать посмотреть на себя со стороны трезво, то откроется иная картина, и противоречие, словно белокрылая птица с пронзительным взглядом поднимет свои крылья, и подняв ветер сметёт с поля нашей осознанности всё неустойчивое. Ведь то, что даёт нам уверенность в своём «сверх материализме», своей божественности, (я имею в виду наш разум, наш математический, алгоритмический, теологический, аналитический и философский разум, как некое направление в развитии разумности вообще), – есть лишь направление, и не более того. Ведь это только с нашей точки зрения, это направление является истинным и вообще, единственно существующим, единственно возможным направлением в развитии всякой разумности. Ведь если посмотреть несколько шире, то становится очевидным, что если бы существовало одно возможное направление развития разума вообще, то в этом случае «мир действительный», «мир феноменальный» был бы одинаковым в своём Абсолюте для всех и вся, и существовала бы единственно возможная действительность для всякого ноумена, причём сама в себе сущая? – а это нонсенс.
Гипотетически, мы с полным правом можем предположить, что существуют и другие направления развития разума, я даже быть уверенными, что они существуют. У этих направлений, возможно, иная алгоритмическая функциональность, иные векторы мышления, и даже та непоколебимая конструктивность разумности, как причина и следствие, вполне может переворачивать в этих направлениях и менять последовательности, как общие, так и локальные. Ведь наша последовательность возникает только тогда, когда наш разум начинает её выстраивать, причём делая это локально, как бы вытягивая ниточки из действительности, и строя свои дорожки на необъятном поле реальности.
Я абсолютно убеждён, что существуют не только «слабо развитые», и «более развитые» разумения, но и иные плоскости разумения. «Плоскости», которые даже сравнивать нельзя! Ибо они, – субстанции различных миров. Ведь даже между людьми в тонких отклонениях разума, существуют такие несопоставимые различия, которые наталкивают на мысль, что даже между людьми существуют разные направления самой природы мышления. А также в нашем «природном организме», в этой единой системе «биосферы» существуют «разумности», не поддающиеся нашему порядку разумения и объяснения, – не резонирующие с нашей специфической волной. «Разумности» иного плана, иных алгоритмов и направлений. Мы часто замечаем, что так называемые «низшие» животные и насекомые, удивительно целесообразно пользуются физическими явлениями недоступными и непонятными нам, людям. Что они одарены такими возможностями разума, которые для нас, – не существуют. Как будто бы эти твари существуют наполовину в другом измерении, лишь ползая и плавая в нашем мире.
«Но если б смог я хоть на миг
собрать творения мудрецов, когда-либо живущих
то и тогда, не стоили б, они
великой мудрости немого паука
природы колыбелью, сотворившей…»
Наш великий разум в своей формативной устроенности, не является последней инстанцией, он является лишь квинтэссенцией своего направления. Мы с нашим разумением, велики – только с нашей же точки зрения. И если существуют иные направления разумения, совершенно непохожие на наше направление, то существуют и совершенно иные миры. Миры, которые мы не в состоянии заметить, идентифицировать и осмыслить.
Чтобы стало ясно о чём я, и дабы исключить всякого рода недоразумения, хочу акцентировать ваше внимание на том, что речь идёт не о «векторности развития разума» в его становлении, форму которого наш же разум только и допускает, (в обе стороны: – от слабой развитости к недоразвитости; и к развитости, и сверх развитости), но об иной форме мышления, иной плоскости разумения. – Той, что в своей продуктивной динамике отличается в корне от нашей формы всякого познания и осмысления. Наша форма разумения была задана в момент зарождения белковых групп. Их основа, как известно «углеродные цепи», и наш разум сохраняет в себе ту генетическую особенность «цепного», следует в этой форме разумения, развивается в этой плоскости и в этой «векторности». Форма, как нашего воззрения, так и мышления вообще в своей динамике повторяет «матрицу «живых белковых соединений». Наше рационально-аналитическое мышление в сути своей имеет «цепеподобную формативность». Ведь всякая наша мысль выстраивается подобно цепям, её «тело» всегда некая последовательность соединений из «разнокалиберных колец», обоюдно зависимых и связанных воззрений, превращающихся в алгоритмы, трактаты и философемы.
Далее. Одна и та же мысль, выступающая для нашего восприятия, хотя и существует как нечто единое в собственной действительности, но может быть воплощена в совершенно различные формы, как словесные, так и визуальные. И усваиваемость нашим разумом этой выстроенной во внешних формах мысли, напрямую зависит от креативности формы, в которую эта мысль облачена. Одну форму наш разум способен воспринять и переварить, – другую нет. Что-то в роде усвояемости нашим желудком пищи. Пищи, которая есть сцепленная в определённой форме и определённой последовательности солнечная энергия. И эту энергию мы поглощаем в виде продуктов питания. И усваивается она нами, в зависимости от формы собственного внутреннего сцепления. Ведь всё, чем мы питаемся, так или иначе, есть суть, сцепленная в различных формах солнечная энергия. Но для нашего желудка важно – в какой форме предстаёт агрегат этого сцепления. Так и для нашего разума крайне важно, в какой форме сцеплена та или иная мысль, в какой агрегат она воплощена. Он усвоит лишь ту форму, которая близка ему, которую наш разум способен переварить с помощью своих «ферментов». И как сама суть материи нам не доступна, а доступна лишь её форма, так и мысль как таковая, нами не познаваема в своей квинтэссенции, лишь только её форма, образ в которую эта мысль воплощается. И в этом смысле сакральная суть мысли, как имманентная суть нашего разумения, – аналогична самой материи, как имманентной сути феноменальной действительности.
Мы возвели себя в ранг повелителей и обозначили свой разум, его форму алгоритмов, как единственно возможную, как единственно истинную в своей законченности и безапелляционности. Но этим же разумом осознаём, что единственно возможного, как такового, - в природе вещей, быть – не может. Мы уверенны в своём разумении, мы уверенны в том, что мир может быть только трёхмерным, что он может быть только двух полярным, что всё, что мы способны обозревать в нём, это единственно возможное существующее мировоззрение, отражающее всю полноту мироздания. И это вполне закономерно. Законченность мира в себе на «трёх мерности», является как абсолютной истинностью, так и абсолютной нелепостью. Как собственно вообще всякая «законченность», олицетворяет собой и абсолютную реальность, и нелепость одновременно, в зависимости от угла зрения, от фокуса созерцания и осмысления. И здесь нет нужды в каких-либо практических доказательствах. Существование иных измерений, иных форм мироздания, а, в конечном счете, иных миров, – такая же необходимость, какую заключают в себе самой бесконечность и вечность. И такая же нелепость, которую заключает в себе возможность для нашего разума мировоззрения вне рамок пространственно-временного континуума. Мы без всяких доказательств точно знаем, что «законченность», как таковая, не возможна ни в одном из направлений. И не нуждаемся ни в каких доказательствах того, что все, что мы созерцаем вокруг себя, имеет свой конец, и что сама жизнь и бытие, как таковые, – конечны. Мы, с нашим «великим разумом», не в силах осознать такую, казалось бы, простую вещь. Наше движение в своём прогрессе, либо регрессе, будь то вперёд, или назад, будь то в глобальное расширение, или в локальное сужение, имеет значение только для нашего представления. Хотя где-то в глубинах подсознания осознаём, что для самой природы, для её сакрального существа, не имеет никакого значения, ни прогресс, ни регресс. Ведь для безграничного и безвременного пространства, мы вообще никуда не двигаемся. Мы не прогрессируем, ни регрессируем, ибо всё это лишь отражённая на зеркале нашего мировоззрения, игра локального характера, не оказывающая на глобальный мир никакого влияния.
Так, где же ложь, а где истина? Существуют такие уголки нашего сознания, где эти категории меняются местами, чаще, чем луна сменяет солнце. И есть такая глубина сознания, где они вообще перестают иметь какое-либо значение. Где воздух настолько разряжен, что задыхается даже ложь! А истина, с её живучестью, начинает кашлять. По большому счёту, в мире не существует незыблемых вещей. Даже вселенная, с её непостижимой объемлемостью, с её неисчерпаемой энергией, с её нескончаемым вселенским временем, когда-нибудь обязательно должна раствориться и превратиться в «ничто». Чтобы снова, как «птица Феникс», восстать из пепла. – И это её необходимость. Она должна сохранять свою «бесконечность», которая только и возможна, в глобальной цикличности становления и разрушения. Именно повторяемость, обеспечивает вечности, – вечность.
Как невыносимо тоскливо становится на душе, когда проникаешь в глубину бытия, в её «подземные коммуникации». И уж совершенно нестерпимо, когда проникаешь в сущность самого мира. Появляется чувство полной безнадёжности, и сомнения ко всему. Всё, чем ты жил до сих пор, – «Романтика», «Любовь», «Обещание», всё теряет свой смысл. Всё это становится какой-то игрой, не имеющей никакого значения. Ты ощущаешь, насколько бестолковы и мелки все твои желания. Твоя жизнь теряет радости, как дырявый мешок, теряет пирожки. С каждым шагом вглубь познания, этих «пирожков» становится всё меньше, они уже начали валиться чредой. Ты стараешься изо всех сил вернуть радостные минуты, но всё куда-то ушло. В тебе что-то умерло, что-то важное, по отношению к твоей жизни. Но как бы ты хотел? Ведь «сосуды твоего восприятия», – не резиновые. Ты наполняешь их «другим вином», заполняя их новыми конструкциями, новыми формами, а старые, неминуемо вытесняются.
Да, правы древние, говорившие, что познание преумножает скорбь. Я чувствую это на себе. Как ни стараюсь, наравне с мудростью проникновения в суть вещей, сохранить детскую весёлость и романтическую радость, ничего не получается. По-видимому, эти «вина» не смешиваются. Нельзя быть одновременно и «счастливым романтиком», и «мудрецом», копающимся в лабиринтах мироздания. Как не может оставаться «романтиком» патологоанатом, копающийся во внутренностях мёртвых. Он, неминуемо становится циником. А это первый шаг к атрофированнию всего романтического. Патологоанатомы ко всему этому привыкают. Ведь человек способен привыкнуть к чему угодно. Но привыкну ли я когда-нибудь к тому, что, копаясь в «анатомии мироздания», во мне постепенно умирает Надежда. Я смотрю в мир, уже совершенно другими глазами. Иллюзий, дающих пищу для надежды, всё меньше. В каком-то смысле, это напоминает то, как если бы смотря на человека, ты всегда видел его внутренности, его скелет, его мозг, и т. д. Эстетически, – не выносимое зрелище! А если мир, само мироздание, предстаёт пред твоим взором в подобном виде? Если пропадает иллюзия, эта «кожа мироздания», то с ней пропадает и радость жизни. Пропадают те ощущения, которые даёт «шелковистая кожа», когда ты поглаживаешь её. Только теперь ты начинаешь понимать истинную ценность иллюзии. И начинаешь ценить её, как нечто самое дорогое. Как хочется вернуть эту полную и благостную иллюзию. Как хочется снова посмотреть в мир, глазами ребёнка.