Надо превратить в тропинку ледяной канат. Ломиком, лопаткой, метлой…
Они в доме вдвоём с Лорой. Эльза и Андрей, бывает, и в выходные на работе: железная дорога, почтамт – графики.
– Лорчик, тебе омлет с окороком или с колбаской?
Первая, оценившая не тело, а игру на трубе. До него девица. И Роша, наверное, но ей напела Надька. Цифра, как в туалете обувного училища, когда бегали за линейкой. На конвейере эти немалые циферки в глазах неудовлетворённых баб. Одна Лора в упор не видит, хотя умнее их.
Пиджак – только в комиссионку. Наденет белый концертный. «…с работы…» Лора имеет в виду его работу музыканта, а не на фабрике, где он подтягивает гайки.
Она домой надевать другое платье… Он берёт трубу. Репетирует… Надо для Натальи Дионисовны что-нибудь древнее, оперное… Верди, например: «Покинем край мы, где так страдали». Умеет. Иногда на халтурах заказывают.
Вернулась Лора:
– Твоих денег хватило и на торт.
– А подарок?
– Куплен в церкви…
Так рада: они идут вдвоём!
– Ловлю для тебя мотор, и ты едешь одна.
Чуть не ревёт. И ему неприятно буквально вталкивать её в машину:
– Водителю на два рубля…
Не только день ангела, – сходка борцов с партийными бюрократами.
Едет до улицы Нагорной. И на кладбище. Никого в выходной. Огляделся, перемахнул ограду. А там – и улица коммуниста Творитина, натворившего много в ихней революционной борьбе.
К Строгановскому дому – мимо дровяников. Вот и парадная дверь…
Мальчик громко:
– Гутен таг, Генрих!
Рядом с именинницей другая бабулька и дедок.
К напиткам ставит дорогое вино из запасов, которые хранит под замком в сундуке, ведь Андрей вылакает.
У Жанны, как у Лоры, юбка колоколом.
Не у края, где Варя с ребёнком, а на центральных местах.
Дарят. От них – иконка.
– Николай-чудотворец! Данке, Генрих, данке, Лорхен.
Наталья Дионисовна думает: и Лора – немка, а это Мишель внедрил в имя немецкую конфигурацию. Он с Ильиным, у которого голова (определение Пьера) формой, как у Гитлера. Новые стихи… Великий поэт, но не оценён. Партийные дубари не дают людям книги о плохом, а то от горя многие накинут петлю, так как не продают стволов. Ни коротких, ни длинных.
Играет «Застольную». От публики «браво». Лора говорит громко о глухонемых, о ихней цветомузыке и светомузыке… Мишель – о джазе… Вновь труба поёт. Это играть и не думал:
«За всё тебе спасибо, дорогая:
за то, что мир прекрасен и велик,
за муки и за радость рая…
За всё, что было, и за то, что предстоит!»
На овацию не реагирует. Он, видно, ненормальный: мелодия то и дело в голове. И тогда, когда её не играет…
Церковное хоровое пение. И молодые поют; не только Пьер и Варя, но и Мишель. Братья иногда верят в бога. А Эльза: «Ich bin[58 - – Я есть (нем.)] католичка. Надо ходить в костёл, но в городе нет. Папа и мама католики».
Не поёт Иван Захарович, первый борец за счастье не трудящихся. Имеет думку: фюрера Бандеру намалевать на плакатах, убрав Ленина. И у него вера какая-то на букву «у». Униа…таз-ная? Вроде, не подходит туалетное слово для религии.
И тут вбегает тётка, недовольная громким пением. Парни о ней ремарку: работник КГБ в их коридорной системе.
Плохо, что Эдька напротив. Как братья говорят: «дворовый мальчик». Жил со двора. Наглый, прямо, родня. Его девица накануне диплома: будет пианисткой. Шикарно одета, фигурка.
– Я в одном оркестре с первым в мире саксофонистом. Фамилия Курасин.
– На танцах? – ехидный Эдик.
– Курасин – на танцах? – удивлена девушка.
– Мельде не только со знаменитостью концертировал, но и его фамилия имеет частицу «фон»!
В эти дни много неплохих вариаций: игра на трубе, гонорар у глухонемых. Сон (Нидерланды) как напоминание: не впервые на планете мальчик Мельде и родится когда-нибудь опять.
Этот день – клавир: опус первый – аллегро, си-мажор. Второй – адажио… В конце до-минор… Нотным станом с верхней ноты падение…
На улице она говорит тихо:
– Болтовня об этом иммигранте! Об Америке!
У Лоры тремоло: агентка наболтает в КГБ, мол, тут и верующие, и борцы, которые ненавидят родину, и ей не уехать в Германию на радиостанцию «Волга», а ведь выучилась на машинистку от военкомата для работы в закордонном гарнизоне. Ему в Германию хода нет. Она – Борунова, он – Мельде. «Оформим брак, будешь на моей фамилии». Он фамилией гордится, гордиться будет, не только живя, но и умирая. Девушка наглеет от долгой любви, с этой более полугода. Могли давно допеть дуэт. Лорин отец наводит справки о «Генрихе фон Мельде»: нет такого и в городе, и в училище имени Петра Ильича. Их любовные дела для её родителей – тайна двух сердец.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
