– От Коваленок вы куда, на улицу Нагорную?
– Вдвоём с папой до дома. В окнах ни огонька, а дверь в квартиру отворена…
– Я один к Хамкиным…
– Время.
– Мне не до времени!
– Ладно, что видите у дома?
– Ну, это… Огонь, дым, народ… – Уводит глаза.
Опять врёт!
Из «Волги» не какие-то бандиты вывалились. Нормальная пара. Он двухметровый в тёмном, и она – не короткая, но в коротком меховом пальто. Такие одеяния на вешалке у Пинхасиков.
Торгаши, богатые. Он заведует складом центрального рынка! Она в буфете пиво не доливает. Но и такая информация не любого толкнёт на ограбление. А вот увидеть на руке, не доливающей, бриллиант… Тот, кто обнаружит эрудицию, и себя обнаружит, уменьшив круг подозреваемых до круга ювелиров, ибо только они определят, увидев на руке, а не под лупой.
– Выявим, не пропала ли какая-нибудь ювелирная вещь (хотел добавить: огромный бриллиант)?
– У Хаи, наверное, два-три кольца…
В тюрьму вруна! От первого капитального обыска пять реестров. Золото – в длинном… Кивает Инне.
– Так как украдены деньги, я перетряхнула шкатулку.
– И?..
– В ней. Кроме тех, которые на маме в этот день. А тёти Хайны… в огне?..
Думает, родня (и мама) от дыма умерли – интерпретация её отца.
«…Домашние идиотизмы… На дне рождения конфликту Ани с Надей. Сестра Натана ехидная: детей трое, у Казаринова маленький оклад. Аня не пара Натану. Аня – Наде: “Чтоб твои дети остались сиротами!” Лицо, будто не она. Дневник тайный, а потому в тайнике!»
…который Кромкин в момент выявляет, поддев длинным ногтем не приклеенную паркетину. Тут маленькая правда: ища на пожаре Аню, этот тип так называл благоверную Фаню Иосифовну.
«День рождения мамы. Все, кроме Натана, трудившегося в «Домноремонте». Мама хвалит сиреневое платье Ани – пик моды. Инна – пугало. Борька не едет с ней от музыкалки домой одним трамваем; “брат телевышки” (говорят ребята). Надя опять с намёками. Аню с каким-то парнем (Подчёркивает Кромкин) видел Казаринов. У него имя редкое, как и у меня. Я для родных Эрик. А этот Антип Фокич, и родные называют его по фамилии. Идём в погреб. Аня выбирает банки. “Мне гадко: Наде пожелала смерти…” Я говорю: не бери в голову, они тебя травили. “Не рой яму другому”, – говорит она. Такой диалог…»
Незадолго до рокового дня, когда их и отправят в «яму». Пинхасик Ф.И. – инженер в домоуправлении. Коллеги о ней: «энергичная», «добрая». И, вняв традиции не говорить плохо о мёртвых, там у неё, вроде, врага нет.
…Папа держит дочку за руку: она впервые в мёртвом доме.
Вопреки такой опеке, Инна, как гид:
– Вторая половина – дом для Эрика, для Эразма. Но он ужинал со всеми, а далее игра в лото на деньги: дядя Моня, тётя Хая, Эрик и Борька, который других обыгрывает…
Порядок удобный не только для них, но и для грабителей. И финал одного дня – не игра в лото… Двери крепкие. На окнах решётки. Борцы с огнём (и с уликами) думали выломать, да дверь отворена. Грабители входят не этим трудным путём. А так, будто от них никакой угрозы тем, кто внутри. Хотя реален и коварный вариант: «Отворите-отоприте, ваша мать…»
– Гости у них часто?
– Иногда к Эрику. Могли и к родителям, и прямо к нему, но так – близкие.
Те, кто на «Волге» двадцать девятого, наверное, не близкие. Они стучали в главную дверь, видную с улицы.
– Функция этой комнаты?
– Спальня тёти Хаи и дяди Мони, – тихо говорит, будто и теперь они тут, а не «спят» вечным сном в холодильнике морга.
– …туалетный столик из дерева. На нём малахитовая шкатулка…
Фотограф фотографирует. Инна рада увидеть золото. Немного – и примерит тёти Хайны серёжки.
– Папа, этот кулон мы с тобой купили! А это от бабушки. – Откладывает колье: – И у мамы такое…
– Как фамилия?
– Шефнер. Она умерла.
Вроде, золото к финалу.
– А парные часики с гравировкой? – напоминает племянница.
Два футляра. В одном – мужские золотые, в другом – дамские. «25 лет». А в браке Хамкины были и того больше… И…умерли в один день, как Филимон и Бавкида…
– Помню: лето, мы танцуем «Семь сорок»…
– Давление на нервы ребёнка! – папа давит на нервы правоохранительных работников, тут находящихся.
Вот это память! Вроде, не на ювелира учится… Факт кражи хотя бы одного кольца не прошёл бы мимо девочки Инны. Внимательно оглядывает, поднося к очкам. Комментарии даёт: когда, кем куплено, цена… А бриллианты… Иные фианиты и ювелиру не в момент определить. Инна тверда, как алмаз. В реестре: «кольцо с “белым” камнем», а это «бриллиант в два карата»! Караты пианистка знает на пятак.
Итак, громилы не набивают карманы дорогими «цацками» (арго преступников). И другое не украдено. Новой одежды полно, обёрнута белыми халатами торговых работников. В комодах уйма белья, в сервантах – посуды, в трёх холодильниках – еды. А внизу, кроме картошки, облитой кровью, банки солений и варений. Рай для домушника. Итак, золото «тёти Хаи» и «дяди Мони», и горы их барахла не тронуты, не говоря о скрипке.
Кромкин той ночью играл так лихо, как не играет наяву. И в доме убитых удивлённо открывает футляр… Дорогая копия «Амати». Дороже ювелирных вещей. С ней уйти и… быть богатым. Пианино немецкой фирмы, но другого уровня, да с ним и не уйдёшь… Богатство… Но, вроде бы, не из-за него. Уникальных бриллиантов не выявлено как утерянных. Один ответ: батя с Инной замочили родню… Эти наследники идут неуверенными походками. «Два соляных столба…»
– Полная ПМГ твоих Зоновых! Старшее поколение: она на работе, он на диване; младшее в подъезде… И Калерия тут, хотя такая малявка вряд ли могла добраться до денег.
– Для этого другой кандидат. Жена Пинхасика с добрым молодцем…
– Любовник! Баба-то какая! Уйдёт и никакой наводки, а этот длинный в моргах её ищет!
– Давай главу…
– Иван Иванович!
Шибает брагой. Как в доме. И добавление к имени: он Дядя Ваня – Всемирная Сила. В алкогольном опьянении. Отрицает идею брата «грабануть нижних»:
– У моего брата Толи, Трактора (так он наречён мамой и папой) трудная планида. Но мы с ним давно не близки идеологически. Мы давно в отдалении друг от друга.
