– А я не один, – возразил батюшка. – Вон у меня сколько помощников.
Он повел взглядом в сторону людей, отгороженных от него охраной.
– Да люди-то людьми, а без средств-то как же?
– А мы и средства собираем потихоньку. С Божьей помощью храм растет.
– Чудной вы, ей-богу! – улыбнулся отеческой улыбкой Чудаков. – Я глава администрации области. Что же ко мне-то не обратились?
– Я доложил в епархию, как положено.
– Ну, и что, помогли?
– Не помогли… – Отец Михаил поник головой.
Ему неприятно было об этом говорить, как неприятно бывает человеку, когда посторонний вмешивается в дела его семьи.
Голос Чудакова звучал как певучий инструмент, звуки которого проникали в самое сердце и заставляли верить каждому его слову.
– Что ж, помощи мы любой рады, – пролепетал смущенный священник.
Все дальнейшее помнилось ему как в тумане.
Куда-то исчезли суровые стражи порядка, толпа людей смешалась с гостями, откуда-то появилось несколько ящиков водки.
Отец Михаил пытался воспротивиться спаиванию селян, но его никто не слушал.
Народ опьянел как-то мгновенно, и страшное, ненормальное веселье охватило всех собравшихся.
Бабы с визгом пустились в пляс, мужики зажигательно посвистывали, и в центре этой беснующейся толпы, высоко вскидывая руки в белых манжетах, давал гопака сам глава области.
Отец Михаил, стоя на ступеньках храма, смотрел на происходящее с ужасом.
Ему казалось, будто сам сатана примчался из преисподней и за полчаса уничтожил труды стольких дней.
Те непрочные росточки, которые в последнее время стали пробиваться в душах его прихожан, от одного прикосновения нечистого превратились в тлен, и на волю вырвалось то бесноватое, дикое, что он так не любил в русском человеке.
– Люди, что вы делаете, люди… – бормотал отец Михаил.
Но голос его опять утратил звучность, движения – целеустремленность, и он почувствовал, что Господь оставил его.
И тогда, опустившись на грязную ступеньку храма, отец Михаил обхватил голову руками и тихо заплакал.
На следующий день от прихожан осталась лишь жалкая кучка.
А через неделю вся деревня сидела у телевизоров.
Отец Михаил тоже пошел в соседский дом, чтобы увидеть воочию свое падение, увидеть и понять, где он сделал ошибку.
Но репортаж, который показали по телевидению, изменил картину до неузнаваемости.
Там не было ни нашествия лимузинов, ни безобразного поведения охраны, и вообще никакой охраны видно не было.
Отец Михаил видел свою физиономию с елейной улыбкой, прихожан, трезвых, но веселых, которые дружелюбно пожимают высокому гостю руки.
А потом самого высокого гостя, который под общее ликование дает обещание выделить средства на строительство нового храма и предлагает гражданам оказание помощи по любым интересующим их вопросам.
И тут на экране крупным планом появилось румяное лицо некой Зинаиды, а рядом с ним такое же розовое, пышущее здоровьем личико девочки.
И корреспондент поведала миру, что для лечения этого ребенка в заграничной клинике администрация области выделяет средства.
Отец Михаил смотрел на улыбающееся непорочной улыбкой лицо женщины и вспоминал, как все было на самом деле.
…Когда Чудаков предложил гражданам обращаться с просьбами, веселье замерло, и люди в растерянности стали переглядываться.
Легко сказать – обращайтесь с просьбами! А поди пойми, с чего начать?
И тут неожиданно толпа раздвинулась, и из ее самых задних рядов вышла женщина.
От стеснения она как-то нелепо топотала отекшими ногами, обутыми в обрезанные валенки с галошами. На голове у нее красовался похожий на половую тряпку пуховый платок. На руках женщина несла девочку с голубым личиком.
Девочка лет четырех смотрела на мир с такой отрешенностью, как будто в ее детских глазах уже угнездилось понимание того, что этот мир создан не для нее, что ее затрудненное тяжелой болезнью дыхание может прерваться в любую минуту и она окажется где-то в другом месте, куда и был устремлен ее взгляд.
Отец Михаил знал эту женщину, которая пришла за сорок верст в надежде получить помощь для больного ребенка.
– А ты была в больнице-то? – спрашивал ее отец Михаил.
– Да где я только не была, – отвечала Зинаида. – У них один разговор – заграница. А где ж я такие деньги-то возьму?
Отец Михаил не знал, что ответить.
Денег у него тоже не было, и поэтому он пытался подарить надежду. Но это служило плохим утешением матери, теряющей единственного ребенка. Когда Зинаида вышла из толпы, то вид ее мог бы тронуть даже каменное сердце.
Тут же выскочил вперед оператор с камерой и стал снимать несчастную.
– Ты чего делаешь! – прикрикнул на него Чудаков, и отец Михаил подумал, что в губернаторе проснулось что-то человеческое.
– А что? – удивился оператор. – Снимаю.
– Ты чего снимаешь-то?
– Тетку.
– Ну, ты в порядок ее сперва приведи, а то народ от такого вида в обморок упадет.
От этакого цинизма у священника захватило дух.
– Постыдились бы… – пискнул он слабым голосом.
