Личная жизнь шпиона. Книга вторая
– Спасибо, – сказал Разин. – Приятно слышать хорошие слова.
– И еще одна важная новость: мне сообщили, что следствие по делу об убийстве Танечки идет к концу. Нашли женщину, свидетельницу того, как незадолго до нового года во дворе жилого дома твою жену избили и затолкали в машину. Потом вывезли за город… И там убийца расправился с ней. Так вот: его нашли. Это уголовник с длинным послужным списком. Этот подонок был убит нашими оперативниками при задержании. Все доказательства, самые твердые, неоспоримые, – собраны. Оперативники передали материалы в наше следственное управление. Следователи вслед еще раз опросят свидетелей, проверят доказательную базу… Хотя уже ясно, что и как.
– Кто он, как зовут?
– Некий Константин Бортник, криминальный авторитет. Он втерся в доверие Татьяны. Видимо, тянул с нее деньги, но все казалось мало. У тебя после возвращения обнаружилось немало кредиторов. Знаю, что ты отдавал долги покойной жены. А раньше она ни у кого копейки не занимала. Точнее, она всегда была готова дать в долг любую сумму. Короче, Бортник понял, что все зашло слишком далеко… Спасая свою шкуру, пошел на убийство. Жаль, что подонок не дожил до суда. Хотя, собаке – собачья смерть. А суды в наше время слишком гуманны.
– Что их связывало, я не понимаю? Ну, Татьяну и этого Бортника?
– Старина, не пытай меня. Я выложил все, что знаю. Но, сам понимаешь, пока следствие не закончено, я вообще не имел права трогать эту тему. Подожди немного, и узнаешь все подробности. Главное, что вина Бортника полностью доказана. Когда наши оперативники обложили дом, где он прятался, Бортник пытался бежать. Он не расставался со стволом, отстреливался. Да… Он ведь точно знал, что по его душу придут. И был готов… Если бы он вдруг воскрес, я бы пристрелил его второй раз.
Они допили кофе и поговорили некоторое время на общие темы. Деев посмотрел на часы и сказал:
– Старина, мне пора работать. Но сначала… У тебя наверняка есть проблемы. Чем могу помочь – помогу. Давай, выкладывай начистоту. Деньги нужны?
– За мной следят день и ночь. Я все понимаю, такую проверку проходит каждый, кто… Но мне от этого не легче. Время идет, меня пасут как последнюю сволочь. Уже обращался к Колодному, он вроде хотел помочь, но ничего не меняется.
– Да, неприятно, – кивнул Деев. – Проверка это уж такая процедура, от которой удовольствия никакого. Но тут можем сделать исключение… Я завтра же разберусь с этим, не вопрос. Снимут наблюдение.
Разин поднялся, поблагодарил за кофе и уже шагнул к двери, когда Деев сказал:
– Алексей, мне пора уезжать, а ты задержись на полчаса. Тебе покажут тихую комнату. Посиди, подумай. И составь служебную записку. Так и так, в такой-то день был у Маргариты Докучаевой в гостях. Говорили о том-то и о том-то. Хорошо?
В коридоре Разина уже ждал тот самый дядька, что приносил кофе. Он показал комнатенку с окном на улицу. Там был стол, а на нем стопка бумаги. Разин спросил, можно ли тут курить и достал ручку.
Разин покинул контору, когда уже темнело. Он долго бродил по переулкам, зашел в будку автомата и позвонил Войтеху, это был телефонный номер, которым пользовалась многие сотрудники. Когда Войтех подошел, Разин сказал:
– Кажется, дружище, тебе пора в отпуск. Съезди и отдохни. Но только не торопись. В запасе у тебя неделя.
– Вы не туда попали, товарищ.
Глава 7
В это утро Разин, собиравшийся на незапланированную встречу с помощником прокурора Глебом Борецким, проснулся с тяжелым сердцем. Позавчера Борецкий позвонил ему домой, хриплым пьяным голосом спросил какую-то женщину и повесил трубку. Значит, что-то поменялось на самом верху, и сегодня они снова должны встретятся на Чистых прудах. Разин стоял под душем и думал о том, что, возможно, сегодня последний день, когда он дышит чистым воздухом свободы. Если Борецкий после колебаний, сомнений и парочки бессонных ночей вышел на КГБ и составил заявление, – а в бумажном жанре он крупный специалист, – то Разина возьмут сегодня, в ту минуту, когда он подойдет к черной прокурорской машине.
Он вышел из дома, прихватив мелочь, и всю первую половину дня провел в разъездах по Москве, но не на машине, а общественным транспортом, делая вид, что поглощен хлопотами о ремонте. В сопровождении было задействовано не меньше полутора десятков оперативников, которые, меняясь на улицах и в метро, вели его и передавали друг другу по цепочке, будто драгоценный кубок. Он побывал в парочке хозяйственных магазинов, купил несколько электрических розеток и выключателей и узнал, когда завезут кабель.
В магазине «Обои» на Профсоюзной улице в продажу выбросили симпатичные образцы производства ГДР, но к появлению Разина очередь уже выползла из магазина и стала быстро удлиняться. Число будущих покупателей давно перевалило за сотню, Разин все-таки решился встать за женщиной в приметном зеленом пальто. А затем отошел на пару минут, завернул за угол, и быстрым шагом направился в сторону метро. В тесноте и сутолоке перехода на станции Площадь Ногина оперативники потеряли его.
Без четверти час он вышел в город из метро Кировская, залюбовался памятником Грибоедову и прошелся по бульвару под слабым моросящим дождичком, останавливаясь возле витрин с газетами. Он увидел, как черная прокурорская машина подъехала и остановилась на старом месте. Разин повернул обратно, перешел улицу, оказался возле билетных касс театра «Современник», постоял, поглядывая на часы, будто хотел выкупить заказанные билеты. Снова спустился на тротуар и пошел обратно к метро, свернул в переулок и бесцельно побродил еще минут десять, окончательно убедившись, что его никто не сопровождает.
Он перешел проезжую часть, свернул направо и остановился в двадцати метрах от черной прокурорской «волги», делая вид, что смотрит на часы. Затем подошел к машине, открыл заднюю дверцу. Мужчина, сидевший на другом краю дивана, кивнул. Разин забрался внутрь и поставил сумку на колени.
– Простите, что опоздал. Меня пасут очень плотно. С каждым днем все труднее оторваться.
– Я отпустил водителя на час. А пока ждал, почитал американский детектив. Мое время попусту не пропадает.
Разин обвел взглядом салон машины.
– Не беспокойтесь, здесь можно разговаривать, – сказал Борецкий.
– Лучше пройдемся. Отличная погода.
Борецкий подхватил шляпу. Они перешли дорогу и оказались на аллее, пустой и серой. Как и в прошлый раз, дул ветер, снова собирался дождик.
– Когда-то здесь я гулял с девушкой, – вздохнув, сказал Борецкий. – Она была старше на год. И, кажется, никогда не воспринимала меня всерьез. Но ходила со мной гулять и ждала, когда я наберусь смелости и ее поцелую. Я жил на Фрунзенской. А она жила тут недалеко. Я доезжал до метро Кировская. Мы бродили и разговаривали о пустяках или планы строили… Она была красивой девушкой из хорошей семьи. На нее заглядывались взрослые мужчины. Не верится, что все это было со мной. Смелости я так и не набрался… Посмотрела бы она на меня сейчас: старый бюрократ в очках и шляпе.
– И у меня была похожая история, – засмеялся Разин. – Я тоже гулял с девушкой, на которую заглядывались взрослые дяди. И, разумеется, у нас ничего не получилось. Только гуляли мы не здесь, в Сокольниках.
– Лирическое отступление закончено, теперь к делу, – сказал Борецкий. – Не буду вас долго томить. Передайте Платту, что есть добрая новость. Генеральный еще раз внимательно изучил материалы. Плюс несколько экспертных заключений о ценности того или иного изделия и его фотографии. Я говорил Платту, когда мы встречались последний раз, что у начальства возникнет интерес к этим фактам.
– Почему, что изменилось?
– Не знаю. Но прокурор принимает решения самостоятельно. Не слушает советов. Если эти советы не исходят от первых лиц страны. Он чувствует обстановку и знает, когда делать ход. Я ждал этого решения, но, честно говоря, полной уверенности не было. И вас не хотелось авансом обнадеживать.
– Значит, лед тронулся…
– Теперь я чувствую азарт, – Борецкий потер ладони. – Ну, будто я на утиной охоте, осень, холодно, рассвет, я сижу в лодке… Подсадная готова. Ожидание затягивается… И вот-вот из-за камышей появятся утки. Это такое чувство, не описать словами. Вы охотились когда-нибудь?
– В основном охотились на меня, – ответил Разин.
– И каковы результаты? – усмехнулся Борецкий.
– Для охотников – не слишком хорошие. Я жив и пока еще на свободе. Но везение может кончиться.
– Ну уж нет. Надеюсь, что профессиональная осторожность вас не подведет, – улыбнулся Борецкий. – Так вот, в моем присутствии мой начальник передал материалы следователю по особо важным делам Леониду Ушакову. Это относительно молодой человек, ему всего сорок четыре. Энергичный, с опытом. Он проведет проверку. Все предосторожности будут соблюдены. По итогам будет принято процессуальное решение. Если факты в целом подтвердятся… Ушаков знает, кто вы, ваш телефон и адрес. Но, разумеется, беспокоить не будет. Если возникнут срочные вопросы, сами звоните из автомата после полудня, он будет ждать новостей.
– Что я могу сделать полезного, чем-то помочь?
– Надо подкрепить заявление фактическими материалами. Вы ведь понимаете, когда делу будет дан ход, это будет не просто расследование о злоупотреблениях в конторе, это будет взрыв атомной бомбы. Надо, чтобы доказательная база была железной.
– Что от меня требуется?
– Платт говорил, что у него собран архив. И в нем материалы об изделиях, которые он получал в последние годы. Контора передавала ему, скажем, дорогое ювелирное украшение или иконы, обозначила продажную сумму. Эта цена была гораздо ниже рыночной или аукционной. Желательно, чтобы хотя бы некоторые факты были подтверждены актами экспертизы. Короче: для начала нам нужен архив экспертных заключений. И, желательно, хотя бы несколько изделий, полученных Платтом из конторы, и еще не проданных. Он говорил, что это можно устроить.
– Платт хотел приехать в Москву, как только что-то сдвинется. Он готов дать показания, пояснения. Ему есть, что рассказать.
– Он смелый человек. Спросите, когда его можно ждать. Мы в первое время не сможем предоставить охрану. По приезде организуем его встречи со мной и Ушаковым, но не в здании Генпрокуратуры на Петровке, а где-нибудь на частной квартире. Платт даст показания, которые будут записаны на бумаге и на диктофон. Эти встречи отнимут, может быть, пару недель. Тогда можно будет все оформить, как надо, идти к прокурору и ходатайствовать о возбуждении уголовного дела. Потом наберутся новые вопросы, будут назначены новые встречи. Звоните, как только появятся новости.
Борецкий остановился, попрощался и зашагал в обратную сторону. Разин побродил еще минут десять, сел на лавочку, залез в хозяйственную сумку, вытащил металлическую фляжку, наполненную коньяком. Он отвинтил крышку, сделал пару глотков и подумал, что пойло в самый раз.
В письме Разина, которое Войтех отправил в Варшаву, было сказано, что помощник Генпрокурора Борецкий производит противоречивое впечатление. С одной стороны он, кажется, спокойным и рассудительным, но заметно, что он нервничает.
Во время первой встречи Борецкий сказал, что к встрече с Платтом пока не готов по объективным причинам. Якобы начинать атаку на КГБ сейчас не ко времени и просил взять тайм-аут. Но сейчас передумал. Встретился и сообщил, что в Генпрокуратуре готовы начать проверку фактов. Разин сказал Борецкому, что общий друг скоро приедет.
Глава 8
О директоре детского садика Анне Николаевне Юткевич все-таки вспомнили. Ей на работу позвонил мужчина с приятным голосом, представился майором госбезопасности Виктором Орловым. Он тепло поздоровался, будто они были давно знакомы, и сказал, что гражданке Юткевич надо одеться и минут через двадцать выйти на улицу, к детскому садику подъедет машина, черная «волга», водитель все объяснит, скажет, куда они отправятся, потому что по телефону говорить об этом не следует. И действительно, подъехала машина, водитель, немолодой дядька, сказал, что отвезет Юткевич в судебный морг, а все остальное она узнает уже на месте.
Волнение и тревога съедали Анну Николаевну всю дорогу, она старалась представить, что ждет ее в том мрачном учреждении. В моргах она еще не бывала и не горела желанием там очутиться даже с познавательными целями. Умевшая мыслить логически Анна Николаевна быстро схватила суть проблемы, решив, что с места сдвинулось та безобразная история, свидетелем которой она стала. Милиционер с Петровки предупреждал, что ее могут побеспокоить из КГБ. Значит, все кончилось плохо: ту несчастную женщину все-таки убили, сыщики нашли тело и теперь… О том, что предстоит увидеть, что вскорости случится, Анне Николаевне думать не хотелось, но пришлось, потому что ничего другое просто в голову не лезло.
Морг занимал кирпичное здание в два этажа, вокруг был небольшой парк, запущенный и неухоженный, по периметру отгороженный кованной оградой от улицы и ближних дворов. У крыльца ее встретил мужчина приятной наружности, чисто выбритый и причесанный так, будто только что вышел из парикмахерской, где делают модельные стрижки. Темный пиджак был выглажен, пахло хорошими сигаретами и дорогим одеколоном. Мужчина представился майором госбезопасности Виктором Орловым, показал служебное удостоверение с фотографией и по-мужски сдержано улыбнулся, эта случайная улыбка выдала его прекрасное настроение, хоть оно, это настроение, никак не вязалось с этим скорбным местом и с предстоящей процедурой опознания.
Он поддерживал Анну Николаевну под локоть, когда они поднимались по ступеням на высокое крыльцо, потом шли светлым коридором, спустились в подвал, свернули в первую от лестницы комнату и оказавшись в небольшом врачебном кабинете. Орлов помог снять пальто и усадил ее на стул, сам сел за письменный стол, потому что другого места не осталось, и сказал, что он прочел показания, снятые с Анны Николаевны в Главном управлении внутренних дел. Открыл папку, погладил ладонью исписанный листок и снова неожиданно улыбнулся.
– Сегодня я попрошу вас выполнить свой гражданский долг, – сказал Орлов. – Вы взрослый человек и наверняка обо всем уже догадались. Знаете причину, по которой я вас вызвал, то есть попросил приехать… Сейчас мы пройдем, собственно, в прозекторскую, и там в присутствии понятых вам будет предъявлено тело… Не хочу забегать вперед. Вы посмотрите и скажете, когда, где и при каких обстоятельствах имели счастье, – в этом месте Орлов снова улыбнулся, – видеть этого, так сказать, субъекта. Свеженького. Еще не похожего на замороженную курицу. Вскрытия не делали, поэтому ваша задача облегчится.
Анна Николаевна сама улыбнулась в ответ, сообразив, что та несчастная женщина наверняка жива, а вот грубиян, распускавший руки, совсем даже наоборот, скончался не по своей воле, не дожив до старости, – туда ему и дорога. Все-таки бог на свете есть… Орлов зачитал выдержки из показаний, которые Анна Николаевна давала на Петровке, когда встречалась с майором милиции Судаковым, и спросил, все ли верно записано. Если есть, что добавить, можно будет составить дополнительный протокол, но не сейчас, позже, много времени это не займет, без бумаготворчества в наше время никак нельзя.
– Все верно, – кивнула Анна Николаевна, которой передалось доброе настроение. – И добавить нечего.
– Ну вот, видите, как хорошо. Тогда не будем терять время. Значит, программа такая. Сейчас вы все посмотрите. Ну, то есть вам все покажут. Подпишите протокол опознания. А машина вас до дома отвезет. На работу возвращаться я вам запрещаю, категорически. Посидите за чаем у телевизора. Отдохните.
– За машину спасибо, я еще слабая после болезни. Но телевизор будет позже, сначала надо с собачкой погулять.
– У вас собачка? Надо же… Приятно, что после работы тебя кто-то ждет, ну, родная душа. А я только мечтаю завести. Руки не доходят… Пальто здесь повесьте, там запах неприятный. В ткань быстро впитывается. Сумочку с собой возьмите. Кабинет я запру.
* * *Они вышли в тесный коридор, оттуда в комнату, освещенную люминесцентными лампами. Здесь на банкетке в углу сидели, тихо переговариваясь, какие-то люди. Мужчина с женщиной, оба в верхней одежде, – понятые, наверное, прямо с улицы привели. Хмурый санитар в сером халате и черной вязанной шапочке и молодой человек в шерстяном костюме. Высокий и серьезный, видимо, из госбезопасности. Под мышкой папка, ботинки начищены. Люди встали как по команде, обменялись с Орловым короткими репликами. Санитар махнул рукой, показывая, куда идти, открыл дверь, обитую железом, включил свет.
Люди один за другим робко переступили порог, оказались в ярко освещенном зале. Было довольно прохладно, под потолком два узких окошка с решетками, близко к ним три секционных стола серого мрамора, два пустых, на третьем тело, прикрытое простыней. Все участники действа знали, что им делать. Двое понятых встали в стороне, молодой оперативник присел за письменный стол и открыл папку. Санитар остановился у изголовья, готовый снять простыню с покойного.
Орлов подвел Анну Николаевну вплотную к секционному столу и стал держать ее под локоть, словно боялся, что женщина может почувствовать себя нехорошо. Он кивнул санитару, тот опустил простыню с головы и груди до пояса. Взглядам открылся мужчина крепкого сложения с татуировками на груди и руках. Белое, как бумага, лицо искажено гримасой боли, лоб сморщен, зубы оскалены, нижняя губа так глубоко искусана, что казалось черной. Над верхней губой темная полоска усов. Русые вьющиеся волосы на голове, наверное, при жизни были красивыми, теперь спутались, потемнели, сделавшись похожими на паклю.
Понятые отвели взгляды, женщина достала платочек и поднесла к носу, словно спасалась от нехорошего запаха. Мужчина комкал в руках меховую шапку и шмыгал носом. Анна Николаевна не испугалась. Смотреть на обнаженное мужское тело ей было неприятно и неловко, будто она подглядывала в замочную скважину, а за дверью происходило нечто непристойное.
Живот мужчины был высоким, вздутым, из середины торчал синеватый пупок. Видимо, перед смертью человек плотно поел. Широкая грудь оказалась белой, почти безволосой, какой-то бабьей. Слева бледная татуировка, кажется, что это ребенок сделал рисунок шариковой ручкой. Два входных пулевых отверстия заклеили пластырем на матерчатой основе. Одно из них над правым соском, синим, похожим на сморщенную сливу, второе тоже справа, чуть ниже ребер.
Голос Орлова заставил ее вздрогнуть:
– Анна Николаевна, посмотрите на тело и постарайтесь вспомнить: этого человека вы видели? Если да, уточните: когда, где, при каких обстоятельствах?
Стало очень тихо. Анна Николаевна сделала полшага вперед, чтобы лучше разглядеть лицо. Хотя с первого взгляда, с первой секунды поняла, что произошла ошибка, этого мужчину она никогда не встречала. Взгляды присутствующих она чувствовала кожей и знала, какого ответа ждет от нее этот милейший человек Виктор Орлов.
Она покачала головой и сказала:
– Нет, этого… Этого мужчину я никогда раньше не видела.
И заметила, как изменилось лицо Орлова, будто вытянулось, как переглянулись понятые, а санитар закашлялся. Человек, сидевший за столом, бросил писанину.
– Анна Николаевна, человеческое лицо меняется после смерти, – сказал Орлов. – Бывали случаи, когда мать не узнавала покойного сына. Посмотрите внимательнее. Не торопитесь.
Анна Николаевна покачала головой и повторила:
– Я не встречала этого человека.
– Мы сейчас кое-что изменим, – Орлов отошел к дверям и включил освещение под потолком и над другими столами, затем достал очки и нацепил их на нос покойного.
– Вот, так лучше будет. Очки – это важная штука, они меняют лицо. Тот гражданин в очках был?
– Да как сказать… Вроде бы без.
– Вроде или точно? Вспоминайте.
– Господи, ну, я вспоминаю. Точно, без очков.
– Впрочем, очки это всего лишь деталь. Их можно надеть, а можно снять. В тот момент, когда вы увидели этого гражданина, он очки снял. Правильно?
– Может быть, снял, – кивнула Анна Николаевна.
– Может быть или снял?
– Ну, значит, снял, если их не было.
– Хорошо, занесите в протокол, что в тот момент, когда гражданка Юткевич видела Константина Бортника, очков на нем не было.
Анна Ивановна чувствовала, как от нестерпимо яркого света стало щипать глаза, будто сильный ветер подул. Наворачивались слезы, она часто смаргивала, но это не помогало, теперь лицо покойного сделалось расплывчатым, потеряв четкие очертания.
– И еще, у него усов не было, – сказала она.
– А-а-а… Значит, вы утверждаете, что усов в то время Бортник не носил?
Анна Николаевна запуталась:
– Да, утверждаю. То есть, я не знаю, носил или нет. Но я их не видела.
– Понятно… Теперь понятно: вы усов Бортника не видели. Это надо обязательно записать, – деловито кивнул Орлов. – В день встречи гражданки Юткевич с Константином Бортником усов у него не было. Лучше так: усы были сбриты. Это правильнее. Да, Анна Николаевна, так правильно?
– Ну, наверное, правильно.
– Анна Николаевна, есть еще замечания?
– Нет, замечаний нет.
– И ладно. И хорошо. Ну, тогда давайте закругляться, товарищи. А то медикам тут еще работать, а мы мешаем. Подходите к столу и подписывайте. По старшинству. Уважаемая Анна Николаевна – вы первая. Подходите. Вот сюда…
Анна Николаевна не тронулась с места. Она подумала, что ее ловко облапошили и теперь ей подсунут бумагу, которую наскоро настрочил молодой оперативник, или составил ее заранее, и сейчас дополнил парой замечаний про очки и усы. Она забыла свою робость и сказала негромко, но ясно:
– Прошу занести в протокол, что человека, которого тут называют Константином Бортником, я никогда раньше не видела. Повторяю: никогда не видела. Ни с усами, ни без усов. Ни в очках, никак. Этот человек мне не знаком. Так и запишите, как я говорю. Слово в слово. Иначе я ничего не подпишу. Поищите другую дур… Другую свидетельницу.
Орлов кивнул Гороху, мол, заполняй новую бумагу, чего время зря терять.
Через четверть часа Анна Николаевна снова оказалась во врачебном кабинете и надела пальто, без которого озябла.
– Подождите наверху, – рассеяно бросил ей Орлов.
Он сидел на столе и терзал телефон, раз за разом набирая один номер, но было занято.
Анна Николаевна по лестнице поднялась на первый этаж, где галерея с окнами. У входной двери оказался диванчик. Она просидела минут десять, решив, что Орлов забыл об обещании подбросить ее до дома на казенной машине, но спускаться в тот же подвал и напоминать о себе, о чем-то просить, не хотелось. Она вышла в сквер, оказалась за оградой и спросила прохожего, как добраться до метро.
Глава 9
Клавдия Захарова, заведующая производством пищевого комбината номер шесть, редко опаздывала на работу, но в этот раз задержал сантехник, который пришел не вовремя и около часа ковырялся в ванной комнате с засором в трубе.
Когда она добралась до работы и заняла место в кабинете за письменным столом, мелкие дела навалились и не дали вздохнуть почти до обеда. В полдень из проходной позвонил парнишка-охранник и сказал, что на территорию комбината только что прошли трое мужчин, все предъявили удостоверения сотрудников милиции из отдела борьбы с хищениями социалистической собственности. А еще перед воротами стоит «волга», а в машине, кажется, тоже милиционеры.
– Если новые милиционеры придут, открывать им или нет?
– Господи, не задавай дурацких вопросов, – Захарова чуть не застонала. – Конечно, открывай.
Она положила трубку, поднялась из-за стола и стала смотреть, как из-за дальнего угла соседней двухэтажной пристройки появились мужчины в штатском и направились к служебному входу. Она сорвала телефонную трубку, позвонила в цех. На счастье, подошла начальница смены. Захарова успела сказать, что пришли из ОБХСС, надо слить в канализацию заменитель пропитки для тортов, оба ведра, и убрать маргарин в холодильник. Но начальница смены ответила, что вся пропитка уже час как в работе, маргарина не осталось, – весь ушел на крем.
Захарова выругалась и упала в кресло как раз в тот момент, когда без стука вошли двое мужчин, предъявили документы и положили на стол бумажку, ордер на обыск.
– А что, собственно, случилось? – голос Захаровой оставался твердым.
Но никто не ответил. Один мужчина открыл дверцы стенного шкафа и стал там копаться. Другой оперативник, немолодой мужчина в черном плаще, видимо, старший по группе, присел возле тумбочки, на которой стоял телевизор, открыл ее и заглянул внутрь.
– Или со мной разговаривать не полагается?
Вошли еще два оперативника, дядька в черном плаще приказал сначала осмотреть приемную и стол секретарши, еще двоих отправить в директорский кабинет. Затем он достал из папки несколько машинописных листков, положил на стол и сказал:
– Вот акты закупки тортов вашего производства: «майский» и «бригантина» в двух магазинах «кулинария». Закупка сделана неделю назад. А вот акты экспертизы. Согласно им коньячная пропитка тортов отсутствует. Вместо нее использован подслащенный чай. В креме нет масла. Также отсутствует сухое молоко, сливки. Зато там есть просроченный маргарин. Вот акт закупки тортов «слава», купленных в «диете» на Ленинском проспекте. А вот акт экспертизы…